Пока Танюшка обеими руками оттирала глаза от шампуня, пока промаргивала остатки — в пространстве между кабинками стало многолюдно и шумно. Впрочем, глаза, как выяснилось, можно было оставить в покое — горячего пара было столько, что в шаге от себя всё равно не было видно никого и ничего. Голые силуэты возникали неожиданно, кто-то с кем-то сталкивался, кто-то кричал, запинаясь, в попытках избежать слов, штрафуемых мелочной наставницей, кто-то решил, что ну его на хрен — и орал запретное.
"Заставь дурака богу молиться, — мысленно прошипела Таня, — он и лоб расшибёт, но это ещё что! Вот если за дело возьмётся дура-блондинка — лбы порасшибают все присутствующие!"
Она благополучно увернулась от двоих прежде, чем добралась до кабинки, в которой мылся Стас. Судя по звукам, воплям (одна штука) и матерному монологу (ещё одна штука) Пётр, с которым она там столкнулась, уворачиваться ни от кого не стал. Врезавшись и в неё, её он подхватил — так что на ногах она удержалась.
— Оставайся здесь! — кинула она ему, и шагнула внутрь.
Он расслышал. Вряд ли Танюшкин голос пересилил отчаянный, никак не утихающий визг Анастасии. Может, по артикуляции? Хотя вернее, просто услышал то, что хотел, что ждал услышать.
— Стас, это я! — сразу обратилась к другу она.
— И чего? — не понял тот.
— А ты не видишь? Тебе создают условия для тайного свидания.
— Да что я совсем сдурел?! — изумился парень.
— Да кто ж вас, влюблённых, знает!
— И ты здесь, чтоб меня образумить?
— Стас, ну не злись... — положила она руку ему на плечо
— А Пётр, значит, снаружи, чтоб исключить прорыв рыжих?
— Ну, Ста-ас... — жалобно протянула Таня.
— Ох, уж мне эта Настька! Да заткнётся она, наконец, или нет?!
— Тебе бы обварить руку...
— Вот и Рыжая роза не доверилась влюблённым тоже: Вероничка внутри кабинки позорится перед Азалиной, двое — снаружи... А намекали же мы им: Надежда адекватна!
— Стыд глаза не выест, а вот если бы они проворонили подругу — никогда б себе не простили. Правильно делают, — заступился за молодёжь старый наставник и перешёл к другому экрану, — Нет, ну надо же быть такой... Ну, кошка мартовская! Обнимает её парень — и мозги отключаются напрочь, словно бы их изначала там и не было!
На экране Хольт второй раз уже выдрался из объятий Галины Ветлужских — фигуристой брюнетки, одной из немногих в группе с явной пластикой. Впрочем, "лисья улыбка" давным-давно вышла из моды, а на этой курсантке смотрелась, как родная.
— Галя!.. — почти прошипел он.
Наставники не выдержали и засмеялись, улыбнулся даже Михаил Фёдорович:
— Бедняга... И сказать толком ничего нельзя, и даже голосом намекнуть... Но как старается!
Девчонка снова ничего не поняла, и просто залепила ему пощёчину.
— Га-а-аля!
Он перехватил второй удар, прижал её к себе... И наставники снова захохотали — так послушно девчонка опять обмякла в его объятиях.
— Галя!
Он сильно шлепнул её по лопатке, девчонка зло вскинула голову...
— Сейчас ка-ак заедет ему коленкой... — хихикнула Вера Игоревна. — И накроются все их хитрые планы.
— Ну, Галя же! — почти с отчаянием прошептал парень.
И Галя, наконец, поняла — прижалась к нему, начала целовать, целовать...
— Нет, ещё учить и учить, — критично оценил её старания старый наставник.
— Так третий курс впереди, поднатаскаем, — вступилась за курсантку наставница. — Догадываетесь, почему именно эти трое? — световым пером указала она на ещё две кабинки с целующимися в тумане парами
— Сколько человек в группе не были дежурными? — поинтересовался старик.
— Догадываетесь, — показала разочарование женщина. — Пятеро.
— С двоими успели раньше? Неплохо.
— С одним. Последний — сам Горгиладзе.
Утром неслепой жребий выпал на Ветлужских.
За что та с самого начала, с первого семестра, невзлюбила Татьяну, Таня разобраться не пыталась, а ну их, этих девок! С парнями — надёжней. Да ещё и пластика... На Галке она, конечно органична, но... пластика есть пластика. Сам факт её означает уровень. Недаром в прошлом году из "вылепленных" отбор в группу провалили почти все.
Перед стенкой Ветлужских нашла её взглядом и провозгласила:
— Лерка была права: чего это вы, волосатые, — вечно здесь среди первых?
— Что, опять последними? — не удержался Стас. — Как вчера?
— Правильно! Несправедливо! — обрадовано согласилась Галка, — Думаю, справедливо будет, если они теперь пойдут предпоследними. А последним будешь ты, Ященко! Но тогда... во избежание... Ладно, Азалина, ты — первая! Хотя... такая симметрия не эстетична... Валерия — вперед! И в первый коридор! Надежда — вторая, и во второй. А за Надей по росту — мальчик— девочка, мальчик-девочка. Тронулись!
Подъём не был сложным — здесь всё-таки разминка, а не спорт высших достижений, да и изучен он до последней трещинки, однако, поначалу срывы случались. Один из первых отчисленных был как раз из здесь сорвавшихся. Когда катился — сломал руку, а у самого дна воткнулся в камень и добавил перелом рёбер. Пока его доставляли в биокамеру, пару раз терял от боли сознание... Через три дня его подняли на ноги, но утром на разминке подбежав к стенке, он постоял-постоял и... и пошёл назад. Собирать вещички.
Надежда стенок не боялась. Ещё бы! Её цирковая подготовка, да и семейные традиции... Телевизионные ролики, где азалинская малышня — от едва научившихся ходить! — играет — стаей обезьян играет! — в трехмерные догонялки (горки, лесенки разные, канаты пересекающиеся... На мягких полах, конечно) постоянно включают в социальную рекламу здорового образа жизни.
И сейчас хоть она и не торопилась, но Лерку догнала быстро. Перегонять не стала. Мало ли чего взбредёт в голову суматошной командирше — может обвинить в нарушении приказа. Приказано идти второй, вот на полкорпуса сзади она и шла.
У жёлтого камня коридоры перекрывались. Надя ещё больше притормозила, дала Валерии возможность пройти его, потом ухватилась рукой за знакомый выступ, начала подтягиваться...
— Азалина... — услышала она.
Подняла голову. Лерка смотрела ей в глаза.
— В оплату! — сказала она и ударила каблуком по руке.
Удар был рассчитан точно: на секунду раньше, на секунду позже, она бы удержалась, а тут покатилась вниз. А под нею... Мальчик-девочка, мальчик-девочка — тройной волной.
Десятиборец Стас почти догнал шедшую выше Стехову и шел сейчас прямо под Надеждой. Лишь на несколько метров ниже.
— Руку! — успел заорать он.
Его же снесёт тоже! Но она, оттолкнулась ногами от камней, изогнулась, вытянула руку к нему, и он перехватил её.
Он бы сорвался. Но его поддержала птаха Танечка.
Она бы снесла и её, но ту, за свободную руку удержал медведь Пётр, но и он не удержался бы, если бы и его не держали... Мальчик-девочка, мальчик-девочка, мальчик-девочка...
Им, влюбленным, было запрещёно общаться друг с другом, но они и не разговаривали, они даже не смотрели друг на друга, она только держалась за его руку, а он — держал её.
Ну, а дальше, все эти мальчик-девочка только орали: сорвёмся же, дура! Зацепись! Встань!
Она не отвечала и им.
— Что ж, — начала классный час Вера Игоревна. — Пришла пора раздавать сёстрам по серьгам, а братьям... — она задумалась.
— А братцам — каждому по своему галстуку, — грустно помог ей Дмитрий Олегович. Но морозцем прихватило позвоночники у многих и многих из-за тона именно его голоса.
Он, как обычно, сидел у мониторов, она, как обычно, прохаживалась меж там и сям расставленных столиков. У каждого курсанта здесь был именной, и каждый раз этот свой столик приходилось искать на новом месте. Часто логики или смысла в том порядке — или беспорядке! — не было никакого, но иногда... вот как сейчас: одна Роза в полном составе в одном углу, другая — в другом, остальные меж ними.
— Для начала...... Бенуа! Со вчерашних событий прошло уже более суток, почему до сих пор на тебя противно смотреть? Минус балл. Завтра будет два. Догадываешься сколько будет послезавтра? — Серж только вздохнул: от биованны открутиться не получилось. — Далее, я снимаю вчерашние запреты.
— Разрешите? — Надежда сразу подняла руку.
— Ну, просто девочка-отличница... — проворчала наставница. — Чего ради?
Девушка встала:
— Кажется, есть шансы не успеть. А мне надо.
— Ты понимаешь, что можешь тем самым резко поднять те самые шансы?
— Да.
— Дозволяю.
Надежда оглядела группу. На неё смотрели все.
"Когда на тебя смотрят все — это просто, — подумала Лерка, — Просто, если ты — Азалина".
Но Азалина смотрела только на неё. И, не отводя взгляда, подошла к ней. Замерла.
Татьяна из своего угла усмехнулась: уж очень заметно было, как Лерка чуть ли не силком удерживала себя, чтобы не прикрыть локтем солнечное сплетение, кулаками — подбородок. Да пусть её! Есть дела поважнее — Таня протянула руку к Стасу, коснулась его плеча, он обернулся, и она тихо, одними губами даже не прошептала, а лишь сартикулировала:
— Тссс...
Он успокаивающе прикрыл глаза: всё под контролем. И тут же хмыкнул: вот уж контролёрша!
"Ну, и ладушки", — самая белая из Роз опять повернулась к основной сцене.
— Лера, спасибо за урок. И, — Азалина, как юный паж перед королевой опустилась на одно колено, — И я — не враг тебе.
А Лерки опустились руки, а куратор, улыбаясь, потребовала точности:
— В чём ты видишь урок?
— В предательстве. Валерия показала мне, что это такое, — и она опять перевела взгляд на Лерку, — А что — нет. И я искренне благодарю тебя за это. Я не враг тебе!
— Ну-у-у... — обрела речь та, недоверчиво взглянула на коленопреклоненную, растерянно — на других: — а мне-то что теперь делать?!
— Надя, — улыбнулся Дмитрий Олегович, — научи.
— Ты можешь протянуть мне руку, ты можешь помочь мне встать, ты можешь обнять меня. И расцеловать. Если тебе не противно.
— Так! — Хольт подлетел к своей боевой подруге, взял её руку. — Делай раз!
И Лерка сдалась.
— Делай два! — закричал Давыд.
Она помогла Наде подняться.
— Три! — заорали все.
— Четыре!
Но целовать пришлось всё-таки Надежде... А Лерка, оказывается, умеет так краснеть...
— Всё! — оборвала идиллию майор. — Все по местам! И для тебя, Валерия, приятственное на этом кончилось. Расскажи нам, как Птаха сумела... — и группа вслед за майором мысленно перебрала разной степени матерности термины, — как Птаха сумела победить тебя? — усмехнулась прожженная стерва над лингвинистическими изысками мальчишек и девчонок. — Давай-давай, возвращайся в нашу суровую действительность!
— Она... — Лерка потрясла своей угловатой головой, воздела обе руки, переплетающими движениями ладоней опустила их и словно вытолкнула, оттолкнула что-то от себя. Нормальные цвета вернулись к ней и... И Валерия опять стала некрасивой. — Она застала меня врасплох. Её коса...
— То есть, если я здесь сейчас устрою меж вами спарринг, кто победит?
— Я.
— Татьяна?
"Они и кличку мою городскую знают".
— Я.
— Ингрем?
— Теперь я буду готова.
— Стехова?
— Она опять будет неготовой.
— Валерия, ты успела посмотреть на избиение ею Сержа Бенуа?
— Да.
— Ты бы на его месте устояла?
— Нет, наверное. Но...
— Но?
— Это же их фамильный психоз. Я в Сети раскопала: про её мать упоминали: это у неё от викингов-берсеркеров безумство сквозь полторы тысячи лет проросло... Там смеялись, что однажды выжившие больше предпочитают не рисковать.
— И?
— Так оно ею не контролируется! Вчера приступ прошёл, и теперь на недели, а то и месяцы она безопасна!
— Стехова, ты контролируешь себя?
— Да, — выдавила из себя Татьяна.
— Вот и контролируй дальше! Ященко, перехвати её, ежели что...
— Есть, — сумел выдавить из себя Стас.
"Как она так умеет?!" — почти с ненавистью подумала Таня: у неё почти явственно встал перед глазами вчерашний бросок Стаса, перехватившего Азалину. И не только у неё.
— А теперь внимание на экран.
(Давным-давно не осталось никаких экранов — висящих тряпок, но место, где формировалось записанное изображение, по-прежнему называлось так).
И "на экране" — Татьяна показывает язык Патрику Турсунмурадовичу, он мечет в неё дартсы, а она — как танцует — уходит, уходит, уходит от них!
— Итак, Валерия, чем скорость этого танца отличается от скорости её истерики?
Валерия могла бы выкрикнуть: скоростью трансляции! Но огромные старинные часы в кабинете наставника по общему физическому состоянию всё время были в кадре, и секундная стрелка почти не поспевала за разворотами Птахи... И почти свистела, рассекая воздух, белокурая коса...
— Это я?! — не выдержала Таня.
— Теперь ты понимаешь, почему тебе так резко снизили силовую накачку?
— Чтобы не убить резкость?
— Ты, наконец, проснулась. Признаюсь: я не верила. Ни разу не верила. Скажу больше: никто не верил, что ты станешь приличным бойцом, но Патрик Турсунмурадович...
— Я... я... я...
— Сядь. Валерия — тоже, — наставница вздохнула и перевела взгляд на Анастасию. Той было больно: ошпаренная рука покоя не давала: наставники на сутки запретили ей биованну. — И уж, кстати о Патрике... Ему очень понравились твои, Ушакова, визги. Он выразил надежду, что довлачит свое существование до вашего шестого семестра, — она ехидно улыбнулась, — и лично поработает с тобой над высоким искусством мазохизма.
Только что все смотрели на Анастасию, теперь же — старательно уворачивали взгляды, пряча смешки.
— Я... я... я...
— Настя, ты серьезно полагала, что напустив пару в душе, ты сможешь укрыть помещёние от наших датчиков?
— От телекамер он закрывает, — буркнула блондинка, — И от тепловых тоже.
— А от датчиков движения, а от эхолотного диапазона, а от кучи других?..
— Да я поняла...
— И?
— Но Давид же промолчал!
— И что?
— Значит, он вплёл мой план в свой.
— Поздравляю, Настенька, — улыбнулся капитан, — Ты была очень близка к тому, чтобы сегодня уехать домой. Очень близка. И даже Патрик Турсунмурадович тебе ничем бы помочь не смог.
— Да я понимаю...
— Поясни.
— Я провоцировала других на нарушение приказа.
— Это раз...
— Ну, не такая же я дура! Я же всё-таки поняла! И без Давида всё поняла!
— Твоё счастье. Дуры нам не нужны. Совсем.
— Я буду думать!
— Учись, Анастасия, это трудно, но ты не ленись, не передоверяй свою голову мальчикам, — женщина двусмысленно улыбнулась: — На прочие части тела запрет не распространяю. Думай! Нашла же ты способ почти тайно пересказать свою идею Давиду!
— А вы поняли?!
— Ну, не такая же я дура... — улыбнулась майор.
— Правда-правда? — разочаровано вздохнула блондинка.
— Правда-правда, — уверил её засмеявшийся капитан. И все вокруг захихикали тоже. Дошло, что она сказала, и до Насти:
— Да я не о том! — ужаснулась она.
Смеяться стали громче.
— Давид, тебе тоже смешно?
