Юрген, не спешивший лезть с увещеваниями, однажды заметил, что впервые видит, как здоровая красивая девица чахнет прямо на глазах, и будь Ристя сильфидой, то давно бы развеялась. Вот уж точно, об тучу стукнутая!
Клима, как и ее новый друг, предпочитала не трогать впавшую в меланхолию Ристинку, но ровно до того момента, когда обиженная жизнью персона бывшей благородной госпожи не потребовалась для пользы отечества.
Без особого труда улучив момент, когда Ристя осталась в их с Лернэ комнате одна за чтением очередного томика в расписном переплете, обда заявилась туда, села прямо на Ристину кровать и твердо заявила:
— Нам нужно поговорить.
Ристинка равнодушно отложила книгу и молча поглядела на нежданную собеседницу.
— Я знаю, что сильфы предлагали тебе работать на них, и знаю, что ты отказалась, — начала Клима, глядя в ее пустые глаза.
— Может, ты еще знаешь, почему? — в Ристином голосе стало втрое больше хрипотцы и горечи. Наверное, она все-таки плакала, только внутри себя, и этого никто не мог узнать, а Тенька специально не смотрел, потому что ему от внутреннего мира бывшей благородной госпожи делалось тошно.
— И это знаю, — прищурилась Клима. Ей было наплевать на чужой внутренний мир, но обда знала, как извлечь из него пользу для себя. — По той же причине я сейчас собираю сторонников, воюю, заключаю договора, ставлю себя под клинки убийц. Ты любишь свою родину, Ристинида Ар, и не предашь ее никогда. У тебя благородное сердце и правильное воспитание.
Ристинка скривилась.
— Если ты столь хорошо обо всем осведомлена, к чему тебе наш разговор? Поставь в своей отдельной комнате горшок и говори с ним, будто со мной.
— Горшок не имеет своего мнения. А ты имеешь. И твое мнение ценно для меня, — впрочем, Клима всегда учитывала особенности чужого внутреннего мира. Пусть человек будет на своем месте, его должно устраивать то, что он делает. Тогда от человека выйдет больше пользы обде и отечеству.
— Да неужели. Не заметила я этого за последние два года, — хрипловатый голос сочился сарказмом.
— Ристя, ты живешь в доме, куда я тебя привела, читаешь книги, бездельничаешь, вольна лететь на все четыре ветра, говоришь обо мне все, что вздумается, ты сыта и одета, хотя в отличие от окружающих тебя людей, не давала мне клятвы, даже напротив.
— К совести взываешь, обда? Намекаешь, что после всего я должна быть тебе благодарна?
— Я этого не говорила, заметь, — усмехнулась Клима.
— Вот и не говори. Моя совесть умерла вместе с моей семьей, — выплюнула Ристинка и опять уткнулась в книжку. Только вряд ли она сейчас могла что-либо прочесть.
— Что ж, без совести вполне можно прожить, — Клима пожала плечами.
— Судишь по своему опыту? — проворчала Ристя, не поднимая глаз.
— А ты судишь меня?
— Я никого не сужу и ничего не хочу. Ты добилась своего, я живу подле тебя, хотя не понимаю, зачем это нужно.
— Так может, пора тебе обрести цель в жизни?
Ристинка уставилась на обду. В потухшем взгляде бывшей благородной госпожи даже мелькнуло удивление, граничащее с возмущением.
— Какую? Найти цель в служении тебе? Издеваешься?
— Не мне, — качнула головой Клима. — Принамкскому краю. Разве не родине своей желают служить все благородные господа?
Взгляд снова потускнел, Ристя отмахнулась.
— Тебе, Принамкскому краю — это одно и то же.
— То есть, ты наконец-то перестала это отрицать? — невинно уточнила Клима.
Ристя не ответила. Она не собиралась признаваться, что за неполные два года обда и Принамкский край слились в ее сознании воедино, но и отрицать было глупо. Все равно проговорилась. И как этой наглой девчонке удается поставить очевидные вещи с ног на голову таким образом, что даже возразить нечего?
Клима заговорила проникновенно.
— Ристя, ты ведь знаешь, что такое высшие силы. Именно они уберегли меня от смерти. Эта земля, наша, заметь, земля, хочет, чтобы я правила ею. Не ты, не Тенька, не Дарьянэ и даже не Артасий Сефинтопала, а я. Неужели ты считаешь себя умнее и проницательнее родной земли? Я не умаляю твоего ума, и поэтому не верю в такую самонадеянность. Я, — Клима на миг замялась, — я тщеславна, Ристя, мне есть, за что себя ценить, но даже я не превозношу себя выше Земли и Воды. Откуда тебе знать, может, это высшие силы уберегли тебя тогда, привели в Институт, где училась и я? Может, нам предначертано действовать сообща. Если бы сам Принамкский край не хотел твоей жизни, разве сумела бы ты скрыться от орденских убийц?
— И какую, по-твоему, судьбу уготовали мне высшие силы? — Ристинка презрительно искривила губы. Ей не хотелось слушать, она устала верить. Но отделаться от Климы, желающей поговорить, не так-то просто. Это не безропотная Лернэ. Клима отцепится, лишь когда сама захочет.
— Ты так опасаешься моего злого нрава, находишь в моих поступках столько жестокости. Может, высшие силы тоже ее видят? Что если ты здесь для того, чтобы смягчать меня? Быть моей доброй тенью, добиваться милости для тех, кто попросит, принимать в гостях сильфов и благородных господ. Какая там у тебя оценка была в Институте по дипломатии?
Вот тут бессовестная обда Ристинку удивила.
— Ты ли говоришь все это?
— Я ли. Высшие ли силы. Мы — одно и то же, — Клима почти не задумывалась о своих словах, они сами приходили к ней, как всегда в часы озарения. Где-то она слегка привирала, особенно по части самокритики, хотя сейчас даже в эту невесомую ложь свято верила.
— Я не стану тебе клясться, — сказала Ристинка после долгого раздумья. — Если высшие силы замешаны в этом, они уже взяли с меня клятву кровью моей семьи. Эта клятва вырезана на моем сердце.
Клима кивнула. Интуиция подсказывала, что клятвы действительно ни к чему. По крайней мере, сейчас. Уболтать раздавленную горем, обидой и бездельем Ристинку оказалось довольно легко. Хотя подготовка к этому разговору длилась, пожалуй, еще со времен Института.
Ристинка все размышляла, наморщив лоб, то и дело заправляя за ухо выбивавшуюся из косы тяжелую золотистую прядь. Нервно ущипнула шерстяное одеяло, на котором сидела. Медленно закрыла книгу, проводя указательным пальцем по узорам на обложке. Возможно, прощалась. Или о чем-то сожалела.
Затем подняла голову и глянула на Климу иначе: ясно, горделиво, но все еще с опаской.
— Что я должна делать?
— Дружить, — Клима развела руками. — Нынче с сильфами, в дальнейшем — с людьми Ордена. Слетай в гости на Холмы, побывай на балах и приемах.
— Ты решила снарядить меня таким же послом, какими были у тебя Юрген и Дарьянэ? Помнится, когда я хотела уйти на Холмы, ты была против, — Ристя медленно оправила складки платья, светлого, в мелкую горизонтальную полосочку.
— Ты хотела там затеряться, а я предлагаю тебе послужить родине.
— Значит, дело не только в балах и приемах?
Клима покачала головой.
— Тогда я снарядила бы Лернэ. А мне нужен неглупый человек, преданный своей стране, который сможет исполнить все, что я велю.
Взгляд Ристи снова ожесточился.
— И что же ты велишь? Я не стану толкать с лестницы Верховного сильфа, врать и наушничать.
— Далась вам всем эта лестница, — фыркнула Клима, но затем посерьезнела. — Амадим нужен мне живым. Вот подружиться с ним нелишне. И вообще, заведи там побольше знакомств, узнай, каким воздухом дышат наши "воробушки". Обо мне — ни единого дурного слова. Здесь можешь говорить все, что хочешь, но не стоит выносить сор из дома в большую политику. Кроме прочего, меня интересуют сведения о ранней истории Принамкского края и отношения с сильфами в те давние времена.
— А если я встречу людей Ордена?
— Они тебе ничего не сделают, — отрезала Клима, хотя на самом деле так уверена не была. — Сильфы не захотят портить со мной отношения, поэтому будут тебя беречь. Если орденцы спросят, откуда ты взялась, отвечай, что в гостях, а сама живешь на ведской стороне. Заговорят обо мне — не опровергай, но и не признавайся. Лучше разберись, почему Юру с Дашей отозвали, и не связано ли это с конфликтом Холмов и Ордена. Если сильфы открыто заявят о нашем союзе — даю тебе полные посольские полномочия. Вопросы?
— Как долго я буду оставаться на Холмах, и каким образом мне держать с тобой связь? — глаза Ристинки чуть заблестели. Она начинала оживать.
— Сейчас я думаю, что ты отправишься домой, когда у наших "воробушков" закончится их нежданный "отпуск". А там видно будет. Бросать тебя на Холмах не входит в мои планы. А про связь поговорим сегодня вечером. Поднимемся к Теньке, и он тебе все покажет.
Ристинка оглядела свою мятую юбку.
— Еще мне нужны наряды. И не то перешитое старье, которое носишь ты, а нормальные платья по современной моде.
— Тогда обзаведешься ими уже на месте. Уверена, если ты начшешь подавать признаки жизни, Даша на радостях выполнит любой твой каприз. А чем плохи мои наряды?
— Всем, — пробурчала Ристинка. — В них ты и правда тянешь на восставшую тень прошлого. Вытащенную из сундука и побитую молью. Для этого захолустья — предел мечтаний, но если ты не хочешь, чтобы в столицах тебя подняли на смех, найди хорошую портниху.
— Чем отличается хорошая портниха от плохой? — деловито переспросила Клима, понимая, что в таких делах к бывшей благородной госпоже можно и нужно прислушиваться.
— Деревня! — всплеснула руками Ристинка. — А еще в обды нацелилась. Хотя бы манерам в Институте научили, и то ладно... Какой у тебя мало-мальски крупный город в подчинении, Локит? Нужно найти там самых богатых и влиятельных людей, которые часто бывали в Фирондо, и спросить их жен или дочерей, — следующие слова она проговорила как тайное заклинание: — У хорошей портнихи всегда много заказов, она берет дорого, мерки снимает лично и обшивает только по знакомству!
* * *
Славный праздник — зимнее солнцестояние. Первый день праздничной недели самый трудный в году: темная морозная ночь, непременно с метелью, и короткий суетный день. На долгую ночь люди затихают, а лесные духи, как говорят, выходят на большую охоту, а затем жирно пируют. Ни один путник не выйдет в дорогу, боязно. Еще заплутаешь в темени и метели, угодишь прямо к духам на пир, где человек или сильф может быть лишь в качестве главного блюда. Так и сидят все по печам и кроватям, травят жуткие байки, завернувшись в одеяла, заложив окна подушками и щедро рассыпав у порогов соль пополам с корицей. Сильфы еще рассыпают сушеный укроп, но в Принамкском крае на эту ночь укропу веры нет. Девушки гадают: тайком от родичей открывают окна, рассматривают морозные узоры на стеклах и трещинки в сухом льду ставен, вглядываются в колючую снежную темень, ища кто суженого, кто судьбу, кто ответ на вопрос, кто точную дату исполнения заветного желания.
А утром, едва только рассветет, лишь пробьется сквозь завесу метели первый луч юного солнца, начинаются пляски и гуляния. Открываются двери (у сильфов — и окна), народ безбоязненно высыпает на улицы, набивается в трактиры и поет-гуляет-пляшет еще неделю кряду, не обращая внимания на время суток. Есть, чему порадоваться: солнышко пошло в рост, загнало духов в снежные норы, и больше не имеют они над живыми никакой власти. Поэтому нужно кричать погромче, приветствуя солнце, закатить пир и всех духов лесных переплюнуть, растревожить пляской дремлющую землю, чтобы знала, есть кому собирать урожай в нынешнем году. А еще на неделю солнцестояния непременно требуется хоть раз захмелеть, от меду, вина ли, или от укропной настойки. Откуда сей обычай пошел — и духам неведомо, но соблюдается он испокон веков.
...За день до долгой ночи проводили сильфов и Ристинку. Клима без труда сумела уговорить Юргена взять девицу с собой, чтобы тоску ветрами выдуло. Двухместная доска чуть задрожала, но все же подняла троих, унося в занимающуюся метель господ послов и бывшую благородную госпожу, у которой за пазухой было надежно спрятано маленькое водяное зеркальце в плотном кожаном футляре.
Домочадцы восприняли расставание по-разному. Гера вздохнул с облегчением: последнее время все трое улетевших изрядно действовали ему на нервы. Сильфы из-за секретности, слова лишнего при них не скажи, Ристинка — потому что истеричка. Зарин отнесся к отбытию гостей равнодушно, он вообще был человеком спокойным и дипломатичным, не склонным волноваться по пустякам. К тому же, на время отсутствия сильфов ему отдавали их комнату. Лернэ пару раз всхлипнула из-за разлуки с подружками, а затем объявила, что теперь-то Тенька просто обязан починить крюк, не к долгой ночи будь помянут. Сам колдун во время прощаний провозился на чердаке, и недостачу народа в доме обнаружил лишь за ужином.
Под руководством Лернэ юноши заложили подушками окна и подперли дверь здоровенным березовым поленом. Хозяйственная девушка достала откуда-то со своих многочисленных полок особый мешочек с солью и корицей, насыпала у порога аккуратную ровную дорожку, посетовала о ценах на корицу и упросила Теньку пообещать, что весной тот непременно свозит ее в Локит на ярмарку.
Это была едва ли не первая долгая ночь в Климиной жизни, отмеченная по всем правилам. Детство не в счет — тогда она забивалась к матери под одеяло и часами слушала про величие Принамкского края и свое предназначение, пока не засыпала. В Институте воспитанники разыгрывали какие-то идеологически верные пьесы, затем ночь шушукались по спальням, а утром получали к завтраку по куску пирога с вареньем и кружке простой воды, слабо разведенной медом. В прошлую же зиму еще не привыкшая постоянно управлять большим количеством народа Клима так вымоталась, что и ночь, и почти всю неделю проспала, вознося хвалу высшим силам за такую удобную возможность.
Сейчас же все было как полагается: подушки на окнах, грозное завывание вьюги, жарко растопленная печь, полумрак и они впятером, почти как во время празднования Тенькиного открытия, только не весело гомонящие, а сидящие кучкой на медвежьей шкуре, тихие и между собой загадочные.
Лернэ прижалась к теплому боку Геры, Климу с двух сторон грели Тенька и Зарин. Было очень уютно, и у обды весело гудела кровь в висках, когда Зарин клал руку ей на плечо и словно невзначай обнимал за талию. Поблескивала в полумраке соляная дорожка, пахло горячими печными кирпичами, тестом для завтрашних пирогов и конечно же корицей.
Неожиданно в запертую дверь что-то глухо бумкнуло, и Лернэ завизжала, вцепившись в Геру. Тенька немедленно завел рассказывать классическую страшную историю, но выходило оригинально и весело, поскольку всякую непонятную жуть колдун умудрялся обосновать научно, и лесные духи выходили полнейшими неучами, жрецы культа крокозябры производили впечатление стукнутых об тучу, а большая деревенская семья выжила в полном составе лишь потому, что постоянно пила ромашковый чай с капища и не воспринимала прыгающую кругом малахольную нечисть всерьез.
Клима тогда не столько слушала, что Тенька говорит, сколько наблюдала за его удивительно живым лицом. Появлялись и прятались ямочки на щеках, в глазах прыгали смешинки, а непослушный белобрысый вихор стоял торчком. Тенька словно сам походил на героя из своей истории: эдакого бесшабашного исследователя, перед которым любое неизведанное разбегалось в панике, теряя щупальца, из страха быть досконально изученным. Климе нравился этот взгляд, и этот вихор, и вся эта веселая целеустремленность, которую излучал Тенька. Может быть, именно поэтому колдун стал для замкнутой хладнокровной обды самым близким другом.
