Не гадайте на ромашках. Книга 3

— Радость моя, я напугал тебя. Иди ко мне на ручки.

— Ромаша, осторожно, твоя рана, — попыталась возразить мужу она.

— Не волнуйся, принцесса моя, расслабься. Я приготовил тебе королевское ложе.

Оглядев поляну, она была в восторге. Боялась, что её уже нет, уничтожило время, люди, но всё стало ещё прекраснее.

— На этой поляне ты консультировал меня на счёт силиконовых прелестей Голливуда, и своевольничал, нагло забрав губами мой сосок. Помнишь?

— Ещё бы, радость моя, после той консультации, я охлаждал свою несчастную голову и корень в этих водах.— Улыбнулся Бугров, поймав губами её носик.

— Глупая. Не могла понять причину твоего бегства, было очень обидно. Разворошил и бросил. Платье, зачем испортил?

— Тебе жаль? Соскучился по твоему телу, не было сил терпеть. Мне показалось ты не была против... Помоги, расстегнуть пуговицы моей рубашки. Пальцы плохо слушаются.

— Хитрюга, только что они слушались хорошо, но это мне доставит массу удовольствие, — ворковала она, целуя каждый сантиметр его груди под расстёгнутыми пуговками.

Истерзанное платье, скользнув по ногам, упало на сено, там же оказалась и рубашка.

— Детка, мне было плохо без тебя. — Шептал Бугор на ушко жене, обжигая огнём губ её нежную шею, кидаясь на ждущий его языка, уже раскрытый, маленький ротик. Пальцы метались по нежному телу, с готовностью отдававшему себя в его ненасытные руки.

— Как долго дремало оно в ожидании твоих рук, любимый мой, — лепетали губы жены на его груди.

— Мне снилось, что ты рядом, и я сжимал в объятиях подушку, просыпаясь в холодном поту, — забирая губы жены в новый плен поцелуев, шептал он, жадно впиваясь в её рот и не переставая ласкать её измученное разлукой тело, Роман дарил её ушку жаркие слова.

— Мои губы вяли без твоих поцелуев. А сейчас огонь твоих бесстыжих рук сводит меня с ума.

— Малышка, только моя девочка. Разлука сделала тебя ненасытной. Я боюсь не справиться. — Расхохотался он, продолжая обнимать её. Его горячее дыхание палило, блаженной сладостью растекаясь по телу.

— Ещё хочу, — играясь кончиком языка с завитком на его груди, стонала жена. Посмотрев на ухмыляющегося Романа, с жаром забрала губы мужа в гости своего соскучившегося рта. — Нечего бездельничать.

— Ребёнок мой, — его рука прошла по низу её живота, вызвав новый всплеск огня. — Ты пахнешь сухими травами. Хмельной дурман твоих волос сводит меня с ума.— Зарыв лицо в волосы жены, он задыхался от желания любить эту женщину. Застонав, Бугор обрушил на Дашку новую волну страсти.

По небу плыли многоярусные облака. "Казалось, протяни руки и достанешь. Куда они плывут, чьи грёзы несутся на их крыльях? — думала Даша, поглядывая на них из-за его плеча.— Как хорошо что моя радость и боль уже рядом со мной".

— Дарьюшка, мы уже три часа купаемся в цветах, солнце садится. Надо возвращаться. Обещаю любить всю ночь. Хочешь в беседке, под звёздами?

— Да.

— Я сделал из головок ромашек тебе юбочку и грудь ромашками укрыл. Ты выглядишь обалденной полевой соблазнительницей, сексуальной и неимоверно красивой. Я тебя люблю, малышка. А этот ромашковый наряд Евы тебе очень идёт.

— Хочу, чтоб ты любил меня в нём, — прошлась Дарья юркими пальчиками по запретным местам. Она устала ждать его. Вставать и ложиться без него. И вот со всей силой разносила сейчас любовь по его телу, рассказывая ему, как она скучала, нуждаясь в нём и ждала, ждала, ждала.

— Проказница, — со стоном он прижался к ней, неистовые губы заскользили по её телу, выискивая его среди белых головок ромашек. — Теперь ты пахнешь ромашками, я вдавил своей тушей их тебе в кожу.

Борьба тел не прекращались, а желания даже не затухали. Страсть хозяйничала, бросая влюблённых в новые водовороты. Сил у Бугрова пока хватало. Насытившись, приходил в себя один, но тут же огонь страсти разжигал другой. Только усталость могла привести их в чувство, остановив это безумие. А по голубому небу убаюкивая их, плыли и плыли, как сказочные парусники в страну любви, облака.

— Я хочу шампанского и ананас, — облизнула распухшие губы Даша. Поднявшись на локти и приблизившись к лицу мужа, она топила его в своих томных глазищах. Их губы, поиграв, встретились опять. — Нет, нет, — отшатнулась Дарья, борясь с искушением погореть ещё. — Хочу шампанского. Холодного.

— Тогда придётся возвращаться домой, дорогая. Под деревьями шампанское зайчики не забыли, а ананас в наших краях пока ещё не растёт.

— Такая чудная постель, не хочется вставать. Как жаль, что так быстро кончился день. Хмельнее постели у меня ещё не было, но надо трезветь и выбираться из сетей ромашек. Вот возьму и погадаю на желтоглазой. Любишь ты меня или нет?

— Люблю и безумно, это я тебе и без неё скажу. — Кинул он её в новые грёзы.

— Всё, всё. Помоги надеть пострадавшее платье.

— Чем оно тебе поможет. Замок я сломал, бок разорван. Завернись в плед.

— Доедем, как-нибудь и так. Главное, до дома добраться, а там все свои. Жалко покидать этот рай. Спасибо за счастье быть в нём с тобой.

— Мы вернёмся, заинька, опять, как только ты захочешь. Держи плед. Я сейчас оденусь, детка.

— Ромаша, оглянись, — обеспокоенная Даша показала на поднимающуюся от реки ребятню. Кажется, пьяные и скалятся как-то гадко.

— Накинь плед, малыш. Не бойся, — продолжая застёгивать джинсы, не упускал компанию из вида Бугров.

Даша не ошиблась, их не просто замели, а шли конкретно к ним.

— Эй, мужик, ляльку оставь.

— Отдай шалаву.

— И катись не раздумывая.

— Ты поиграл, мы тоже хотим.

— Канай отсюда, баран.

— Оторвёмся пацаны.

Окружили, взяв в плотное кольцо хмельную постель, сплетённую из сена, цветов и грёз, пьяные рожи. Роман, спрятав Дашу за себя, продолжал застёгивать пуговицы на рубашке.

— Напугали, аж палец дрожит, смотрите. — Ухмыльнулся Бугор, подёргав пальчиком. — Идите по добру, по здорову. Она моя жена.

— Жёнами дома пользуются, а не по лесам таскают.

— Сейчас нам то до хрена. Малинки хочется.

— Кинь бабу, не вводи в грех. — Поиграл обрезом прыщавый.

Бугор улыбался: "Непонятливые попались, придётся попотеть. Такой день испоганили. Малышка дрожит".

— Ну возьми, фраерок, раз так охота. — Опять хохотнул Бугор.

— Ты чё, чувак, сбрендил. Жить надоело тебе? — Рванула к нему ребятня.

— Смотрите, не пожалейте потом. Сдаётся мне потаскается по больницам кто-то другой.— Не моргнув глазом, Бугров, захватив первого же нападающего, сломал ему руки и используя его вопящего грузом, вышиб обрез из не твёрдой пятерни оторопевшего парня разогнав остальных. — Извини, тебе не повезло больше других, грузило помощнее нужно было. Полетаешь фигуристом. Даша, подними обрез. Аккуратно, детка, это тяжёлая игрушечка. Что же вы желание своё в жопу спрятали. О, уже веселее, — обрадовался Роман, заметив два ножа. — Вы тупее оказались, чем я думал.

— Поляну жалко, помнут, — вздохнула Даша, думая совсем о другом, но держа перед мужем хвост пистолетом.

— Ты молодец, малышка, хорошо держишься. Поляну я тебе сберегу, в кусты кидаю, пусть рожи пошкрябают. Из-за спины не выходи. Чётко держись за мной.

Забрав ножи и обрез, поломав ещё ребятне руки, Бугор понёс жёнушку к машине. Вслед им неслись вопли, выбирающихся из кустов травмированных дураков.

— Ромаша, а ты разнообразием не увлекался, — потёрлась она о его кончик носа. — Ломал одни руки. Такой страшный хруст. Непонятно.

— Головы жалко, молодые ещё, пусть живут. Может ума прибавиться когда-нибудь. Ноги переломать, так отсюда им ещё докостылять надо. А руки, в самый раз. Походят в гипсе, подумают. Воспитательный процесс, малышок.

— А по добру мужскому зачем бил?

— Они захотели силой взять женщину, это наказуемо, детка. Бабьей любви добровольной хватает, надо быть мужиками.

— Господи, как я люблю сегодня, этот свой последний звонок. Ночной город и свою чумную головушку, впёршую меня именно в вас. И вот эти мои руки нашедшие именно твою шею.

— Я-то как рад, цыплёнок. Моя судьба поймала тебя в свои сети в тот черёмуховый вечер, не иначе. Пришли, малыш. Забирайся в машину. Сними плед, он тебе больше не нужен, закину его на зад. Жизни своей представить без тебя не могу. Устала с мальчишками, Дашенька? Какие они стали без меня? Что выросли, сам видел. Уже не похожи на тех щенят, что оставил, уезжая.

— Сообразительные. Выучили буквы и пробуют читать всё подряд и считать, как в старом мультике, помнишь?

— Даша, они же малы ещё?

— Дорогой, они шустрики, поэтому направляли энергию сразу в деловое русло. Ребята умные. Только Федя подвижен через край. Зашкаливает.

— В нашу породу, — прижал он к щеке жену. — На жёстком ошейнике придётся держать. А Бориска?

— С тем легче, но бывает тоже очень упрям.

— Что обо мне им говорили?

— Только хорошее, милый. Они знают, что ты офицер, гордятся своим папочкой и очень ждали тебя. А видели бы они тебя десять минут назад, ты был великолепен, дорогой. Я тебя люблю, Бугор, и безумно хочу.

— Малыш, остановить тачку? — обрадовался возможности понежить жёнушку Бугров.

Дашка осмотрелась, машина шла по людным улицам. Какая может быть остановка: в центре города не до любви.

— Поздно, город. Потерпим, Ромаша. — Обняла она мужа, прильнув к его груди.

Промчав по улицам машина упёрлась в ворота.

— Дарья, приготовься, нас встречают весьма воинственно. У мамочки веник и, похоже, увесистый. Горячая встреча ожидается, ничего не скажешь, соскучились на всю катушку. Тебе не скрыть порванного платья. Возьми мою рубашку. Я обойдусь и так, — целуя жену, предложил свою помощь покаянно Роман.

— Ага, придумал, в твоей рубашке, на меня точно никто не обратит внимания. И почему мы должны перед кем-то отчитываться, я умирала без тебя. Обойдётся, идём. Только ты вперёд.

— Умрёшь с тобой, малыш. Растай за мной.

— Где вас носило, ненормальные. Мобильные молчат. Думай, что хочешь. Мы уже обзвонили все морги и больницы. — Ругалась Зинаида, помахивая веником.

— Если я тебе скажу где, ты ещё и драться будешь. — Пряча жену за спину, смеялся сын. — Дай в самом деле с батей обняться и с Борисом Викторовичем, Надежду Фёдоровну не видел тоже.

Но Дашке проскочить не заметной не удалось. Семья стояла в полном составе, при параде, в ожидании каждый своей очереди объятий. Дети жались к дедушкам, украдкой изучая отца, знакомого им по фотографиям и семейным съёмкам.

— Дарья, что у тебя с платьем, удивился отец. — Углядев, разодранный бок, который она пытался зажать рукой и спрятать открытую из-за сломанного замка спину.

— По шву разошлось. Извините, я пойду, переоденусь. — Переглянувшись, с Романом, скрылась в доме она.

— Наверное, нитки гнилые попались, вот и разорвалось. — Пытался помочь сыну Фёдор Егорович, сразу всё поняв.

— Конечно, до его приезда хорошие были, а теперь сгнили. Замок тоже сам развалился? Захотелось так ему, раз и сломался. Куда? — остановила она Романа. — Если ты сейчас за ней уйдёшь, то ужинать придётся нам одним. Марш за стол. Детей хоть на коленях подержи.

— Что я такого сделал? — удивлялся, честно глядя, матери в глаза Роман. Уже и руки помыть нельзя. Во всём стараетесь углядеть криминал.

— Роман, мама права, — влезла тёща, если сядешь за стол, а не полетишь за женой, то считай, прощаем тебе наши сгоревшие за сегодняшний день нервы, пока ты Дарью тискал. Пять часов ждём, ночь вам на что?

— Люблю я её, это понятно, безумно люблю, не тискал, в ромашках любил. И ночи мало, и в десять я сейчас не уложусь.

— Оставьте вы мужика, — взмолился Фёдор Егорович.— Дался он вам.

— И, правда, Надя, Зина, чего вы с него хотите? Есть силёнки, пусть любит. Подождали мы маленько нестрашно, два года ждали, а тут каких-то пять часов, — вступился и тесть.

— Я вообще паинька, а не сын уже, иду, куда послали, а всё ищут некоторые, к чему бы придраться. — Поторопился Роман подхватить детей. — Будем знакомиться, мужики, поновой. Ведите папку мыть руки.

— Не понял я, а что у тебя с руками? — удивился отец, вцепившись в его кулаки.

— Ничего страшного, царапина, — заюлил Роман.

— Я не про ранение, уже понял.

— Кулаками, поди, махал, — вставила свои пять копеек Зинаида. — Больницу хоть не развалил, баламут?

— Ты скажешь тоже..., — чмокнул в щёку мать Бугор. — Больница, ей Богу, ни при чём.

Сан Саныч, загонявший машину в гараж, поманил Фёдора Егоровича.

— Смотри, — показал ему валяющиеся на коврике ножи и обрез, — Это не наше.

— Понятно..., где он шушеры этой на себя насобирал.

— Ты не очень-то Фёдор гуди. С раненной рукой дрался, не сладко пришлось ему. Из-за мелочи не стал бы руки марать. Выхода у него не было. Я так думаю.

— Дарья?

— Скорее всего, так.

Ромка плескался, а мальчишки стояли по обе стороны умывальника и ждали каждый при своём деле. Один держал полотенце, другой мыло. Оба, сопя и не мигая, ожидая своей очереди смотрели на отца, такими же, как и у него огромными глазами, цвета незрелой черёмухи.

За столом ждала семья, засуетились сразу же, услышав на подходе звенящие голоса ребят, пододвигая стулья и накладывая еду на тарелки.

— В каких землях тебя катало не скажешь, конечно. Поэтому за возвращение поднимаем бокалы, — встал отец.

— Детей и жену сдаём целыми и здоровыми. — Встал и тесть, — за твоё возвращение, Роман.

Мальчишки резво оседлали колени бабушек, похрюкивая сок из бокалов, чокаясь вместе со всеми, хулиганя в тарелках сердобольных бабусь. На свои колени Роман усадил жену. Смущённая и счастливая, она крепко обнимала его шею, щекоча ушко и обжигая поцелуями его щёки. Они сидели двое, как одно целое, понимая и разговаривая глазами, в один миг, сплетая руки и тянясь дуг к другу с поцелуем. Утоляя жажду, из одного бокала и голод из одной тарелки, парочка ворковала.

— Сядьте и поешьте, как люди. — Ругалась Зинаида на них. — Нашёл ребёнка для себя и забавляется.

— Мам, что за обиды. У вас с Надеждой Фёдоровной тоже по ребёнку и вам это доставляет радость. Так почему же я должен отказаться от своей малышки, — посмеивался Бугров, получая от жены лакомый кусочек мяса в рот.

— Дарья, ты поумнее, дети смотрят, — погрозила дочери Надежда Фёдоровна.

— Ни за что, — прижалась она плотнее к мужу.

— Совсем девку распаскудил, под себя поломал, — отвернулась недовольная Зинаида.

— Мама, у папы есть ребёнок, да? — засуетились дети, подслушав взрослый разговор.

— Есть, мамочка ваша, вон штаны на коленях ему протирает. — Влезла Степанида, втискивая принесённое блюдо с мясом и жареными овощами. — Заморочили головы детишек.

— Ничего, скоро лафа для них кончится. Я возьмусь за их мужское воспитание, — пообещал Роман. — Нас трое мужиков на одну маму. И поэтому она всегда должна быть для нас ребёнком. Понятно?!

— Им по три годика, какие они ещё мужики, это ты загнул. — Заворчали деды.

— Самая зарядка для головы, тем более выглядят они на пять с хвостиком. Хватит протирать им бабьи юбки и дедовы штаны. Сели, как положено на стулья, и ешьте из своих тарелок. — Приказал Роман.