Лишь одна Звезда

Джемис почесал бороду. Угрюмо потеребил "Вооружение и тактику...".

— Понимаю, милорд. Но тревога не слабеет. К услугам Адриана две дюжины советчиков, каждый — отнюдь не последний воин государства. Вы надеетесь обыграть их в одиночку? Как бы ни были вы умны, и как бы ни любила вас Агата...

— Я не говорил, что отказываюсь от советников. Только не обещаю всегда принимать их советы.

— Знаю, милорд, лишь одного человека, с кем вы беседуете часто и охотно: ваша сестра. Северная Принцесса — смышленая девочка, иные даже верят, что ей дано предвидеть будущее... Но какому рыцарю придется по вкусу, если лорд станет звать девчонку на военный совет!

— Леди Иона София Джессика, — вкрадчиво произнес Эрвин.

— Прошу прощения, милорд.

— Что же до сути замечания, то успокою вас: леди Иона покинет меня одновременно с вами и прекратит быть предметом зависти. Завтра я отправлю ее в Уэймар.

Джемис помрачнел. Он и прежде являл воплощение грозовой тучи в камне, казалось невозможным принять еще более хмурый вид. Но кайру удалось.

— Значит, милорд, диспозиция такая. Лорд Десмонд и леди София останутся в Первой Зиме, кастелян Артур с ними. Капитан Теобарт мертв. Я уеду в Запределье, леди Иона — в Уэймар. А кто пойдет с вами из людей, способных сказать вам правду?

— Да будет вам, кайр!.. Любой вассал может позволить себе искренность!

Джемис только хохотнул.

— Мои добрые кузены — Роберт и Деймон.

— Деймон слишком горяч и никогда не поднимался выше сотника. А Роберт излишне спокоен. И, уж простите, слишком долго пробыл казначеем.

— Ваш отец — граф Лиллидей, прославленный Снежный Волк.

— Мой отец, милорд, воин старой выучки. Ни за что не станет перечить своему лорду. До последнего будет терпеть и выполнять. Когда не вытерпит — возьмется за меч, но спорить не станет.

Эрвин усмехнулся.

— О, боги! Никто не будет учить меня жизни! Как же я справлюсь?..

Кайр грохнул кулаком по стопке книг.

— Тьма сожри, милорд! Это не шутки! Вы все время ходите по краю. За время, что я с вами, ваша жизнь четырежды висела на волоске. Да на таком волоске, что наполовину порван!

— Знаете, Джемис, поначалу меня это смущало... Потом как-то привык, вошел во вкус.

— Любите рисковать? Тьма, рискуйте в одиночку! За вами пойдут двадцать тысяч человек, вы не можете...

— Джемис... Джемиис! — мягко прервал его Эрвин. — Вы уж простите, так вышло: я знаю, что могу, а чего — нет. Благодарю за честность, но поступлю так, как сочту правильным. Ступайте. До встречи в Фаунтерре.

Кайр хотел сказать, передумал. Кивнул, двинулся к выходу. Развернулся.

— Милорд, я подумал и решил удовлетворить вашу давешнюю просьбу.

С этими словами Джемис обнажил меч.

— Ого!..

Эрвин опешил. Лицо кайра было неприятно серьезным.

— Здесь, в библиотеке?..

— Вам претит биться среди книг? Это ж вроде ваша стихия.

В голосе Джемиса проступило скрипучее презрение. Давно Эрвин не слышал этих нот — со дня несостоявшейся дуэли на болоте.

— Или снова спрячете меч за спину?.. — бросил воин, криво ухмыляясь.

Наверное, он шутит. Он, черт возьми, должен шутить!

Эрвин вынул клинок из ножен. Лорд и кайр замерли друг против друга. Слева — стол с горой фолиантов, справа — стеллаж, причудливый узор корешков. Узкое пространство, загон.

— Атакуйте, милорд.

Плохая идея. Контратака — лучший из приемов Джемиса. Ударю первым — лягу.

А каковы мои лучшие приемы? Метнуть в лоб врага "Тактику и стратегию"? Спрятаться под стол и укусить за ногу?..

— Атакуйте! — рявкнул Джемис.

Эрвин начал выпад — лишь для того, чтобы спровоцировать кайра. И тут же изменил движение, шатнулся вбок, ушел из-под меча. Ударил сам — теперь взаправду.

Конечно, кайр успел отпрыгнуть. Язвительно бросил:

— Ай, хорош!

Хочет разозлить? Зачем? Он и так сильнее!

Эрвин покачал клинком:

— В чем дело, кайр? Ваш противник — средний грей, а вы в защите...

Джемис ринулся в атаку. Эрвин ждал этого, и представлял, как именно ударит кайр, и просчитывал свой ответ... Но не ждал такой мощи! Встретив клинок кайра, меч едва не вылетел из руки. Боль прошибла запястье. Эрвин отскочил, кайр пошел на него, рубя крест накрест. Удары просты и мощны, как бычий рог. Никакой хитрости — тупая, свирепая сила. Эрвин парировал основанием клинка, с риском лишиться пальцев. При каждом ударе прогибался назад, пятился. Почувствовал спиною стену...

— Довольно, кайр! Мне расхотелось!..

— А мне — нет.

Джемис прижал его к стене и принялся методично рубить. Эрвин блокировал, кисть руки едва не отламывалась. Грудь противника долгие доли секунды оставалась открытой, но об атаке Эрвин даже не думал. Он был оглушен, задавлен, смят. Каким-то чудом все еще на ногах.

— Кайр, вы давали присягу!..

— Не помню.

— Вас повесят!

— Плевать.

Боковой удар сшиб Эрвина с позиции, влепил плечом в стеллаж. Массивный том грохнулся на пол, взгляд кайра скользнул на звук. Эрвин присел и, схватив меч двумя руками, ударил прямо в живот.

Джемис шатнулся вправо, клинок лишь задел кожу. Ответный удар вышиб меч из рук Эрвина. И тут же острие вжалось во впадину под ключицей.

— Плохой из вас полководец. Лучше умрите один, чем вместе со всеми.

Кайр надавил.

Прежде, чем клинок вошел меж ребер, Эрвин выхватил кинжал и сбил меч в сторону. Прыгнул в ноги Джемису — ударить по коленям, свалить на пол... Сапог кайра встретил его и отбросил назад. Джемис встал над поверженным противником, занес меч — острием вниз, в переносицу лорда. На миг клинок замер в воздухе — Эрвин успел подумать: быть не может! На эшафоте, на поле боя, но не в библиотеке же! — и меч обрушился ему в лицо.

Близко. В пальце от уха.

Со звонким стуком сталь на дюйм вошла в половицу. Холод обжег кожу.

Кайр Джемис протянул Эрвину руку:

— Поднимайтесь, милорд. Нечего...

Герцог встал не сразу — сперва отдышался.

— Ну, кайр, вы... эээ... хорошо пошутили. Тонко.

— Надеюсь, милорд, вам этого хватит на какое-то время.

* * *

Войско требовало внимания и поглощало его с жадностью ребенка, что месяц пробыл в разлуке с мамочкой.

Выходка Джемиса могла бы доставить Эрвину немало удовольствия, имей он время, чтобы прочувствовать и насладиться. Целая минута почти честного поединка с одним из лучших кайров — это, знаете ли... Но времени не было. Едва Джемис убрал клинок в ножны, на пороге возник кто-то из адъютантов герцога: позвольте доложить, милорд, имеются вопросы, милорд. В распоряжении Эрвина было шесть адъютантов, хотя такая формулировка не слишком точно отражала суть. Адъютанты постоянно хотели от лорда чего-нибудь, и вернее было бы сказать, что это он находится в их распоряжении. Эрвин отправлял их с пригоршней приказов для вассальных лордов и командиров; они возвращались с доброй телегой вопросов, ходатайств, жалоб и прошений. Такой-то отряд не получил жалованье. Такой-то барон недоволен качеством провизии. Этому батальону не хватает дров, а тому — походной кузницы. Этот капитан не желает подчиняться тому полковнику, ибо капитан — глориевец, а полковник — всего лишь эмилия. Среди горной стражи распространилась хворь, срочно требуются снадобья и лазарет для полусотни душ. Наняты инженеры по осадной технике, но полковник желает прогнать этих бездарей и нанять других. Двое знатных кайров повздорили и не зарезали друг друга (из уважения к запрету на дуэли), но каждый просит герцога бросить второго в темницу. Такой-то барон желает узнать, не примет ли герцог баронского сына к себе в услужение на должность адъютанта...

На последнее Эрвин ответил без труда: ни в коем случае! Лишний адъютант — лишних полсотни вопросов в день! Вопросы и так сыпались таким плотным потоком, что не было возможности хоть как-то обдумывать ответы. Собственно, никто и не ожидал, что герцог Ориджин станет раздумывать. Он должен сразу знать любой ответ — на то и герцог. Порою Эрвину казалось, будто он для вассалов — нечто вроде справочной книги. Если кто-то озадачен, испытывает затруднение, ищет ответ, то раскрывает том на нужной странице и ждет прочесть слова, которые мигом все прояснят.

От части лавины Эрвин избавился, свалив ее на головы других. Обставил так, что "счастливчики" даже гордились особым положением и сияли от чувства собственной значимости. Роберт Ориджин — не просто казначей, а главный военно-финансовый управитель, серебряный лорд. Со всеми вопросами о деньгах — будьте добры, к Серебряному Лорду. Он — подлинный мастер своего дела, берет монеты буквально из воздуха!.. Полковник Блэкберри — не фуражир, а кормилец войска. Как, не хватает провизии?.. Как, недовольны качеством?.. Пока Блэкберри здоров, этого просто не может быть! Восемнадцать тысяч воинов?.. Какая безделица! Будь нас хоть сто тысяч, Кормилец без труда найдет всем пропитание! Граф Лиллидей — высший наставник. На его широких плечах лежит забота о том, чтобы войско каждодневно тренировалось, достигая непревзойденных вершин боеспособности. Деймон Ориджин — мастер поединков и командир особого отряда. Всякий, кому неймется (а таких, черт возьми, немало!), может показать свое умение мастеру Деймону и заслужить высокую честь быть воином авангарда.

Доверенные герцога оказывались завалены делами по самую макушку, не находили свободной минуты от рассвета до полуночи, однако — причудлива людская натура!.. — лучились самодовольством. В особенности, кузены.

Роберту Эрвин сказал:

— Пойдешь со мною в поход как военно-финансовый управитель. Хоть ты и нужен в Первой Зиме, но я никак не могу тебя оставить. Финансовая ситуация очень сложна, без твоей помощи война попросту не состоится! Мы проиграем еще до первого сражения.

— Ага, — сдержанно ответил Роберт, но улыбнулся так, что борода расползлась в стороны.

А Деймону сказал следующее:

— Кузен, я знаю, ты давно мечтаешь командовать батальоном, и заслуживаешь этого, как никто. К сожаленью, не могу тебя назначить: каждый батальон уже имеет командира, и снять его перед войною — все равно, что плюнуть в душу. Сам понимаешь. Однако я поставлю тебя выше их: не чином, но славою. Я разрешил поединки только тренировочными мечами и обещал награду каждому, кто принесет три трофейных деревяшки. Возьми к себе в подчинение этих головорезов и сделай из них особый отряд. При всякой битве вы будете там, где нужны лучшие. Самые ответственные маневры, самые жаркие точки я поручу тебе и твоему отряду. И еще: я позволю вам носить особые знаки различия, чтобы враги узнавали вас среди любого войска. К концу войны вся Империя будет вас бояться!

Деймон обнял Эрвина так крепко, что у герцога хрустнули плечи, и выразил эмоции словами:

— Черт возьми, а!

Делом, которое Эрвин не отдавал никому, были люди. Войско должно знать лорда, а лорд — свое войско. Он наблюдал за построениями, говорил с командирами, принимал жалобы, даже выслушивал советы. Не всегда следовал им, но если следовал, то непременно упоминал: "Я решил поступить так, как советовал славный лорд по имени...".

Виделся с каждым офицером, кого назначали на должность. Помимо формальной присяги, тратил хоть немного времени, чтобы побеседовать, понять человека, узнать, каков. Офицеры вели себя до странности похоже: сперва растерянно молчали, потом, сообразив, что герцог действительно их слушает, принимались говорить обо всем сразу — от своих прошлых подвигов до того, на что хотят потратить будущие трофейные деньги.

Примирял вассалов — порою, это было непросто. Двое баронов Предгорья так озлобились друг на друга, что выставили Эрвину ультиматум: "Либо мы сейчас же, с вашего позволения, сойдемся в поединке, либо не станем служить в одном войске". Герцог мог судить их за измену, но поступил иначе. Сказал: "Тот из вас, кто сильнее ненавидит другого, пусть первым повернется и уйдет". Никто не захотел убраться первым — с риском-то, что второй останется в войске и дойдет до Фаунтерры! Еще час беседы, бутылка орджа — и бароны пожали друг другу руки.

Приходилось и вершить суд. Чаще всего — за поединки железом. Нередко — за грабеж в окрестных деревнях и увечья, нанесенные черни. Случались и убийства, даже одно женоубийство. Дуэлянты попадали в каменные мешки, мародеры возмещали ущерб пятикратным золотом, убийцы попадали на плаху, женоубийца — на колесо. С системой наказаний было просто, сложнее — смотреть в лица преступникам, не отводя взгляда. Казалось, каждый из них более уверен в себе, чем сам Эрвин! Никто не чувствовал вины за собою, на лицах читалось: "Милорд, вы поведете нас на войну. Вашим именем мы будем убивать людей. Пускай чужих, но — рыцарей, дворян! Какое же преступление — покалечить мужика?! Чего стоит деревенский скот?.." По правде, Эрвин жалел крестьян. Почти ничего о них не знал, едва мог представить, как и чем живут, но хорошо видел, насколько они бедны, темны, беспомощны. От того сострадал до самой глубины души. Показать это чувство войску было нельзя: сочтут за признак слабоволия. Случай с Джемисом в Споте очень уж нагляден... Потому, свершая суд, говорил так: "В долине восемнадцать тысяч мечей. Если каждый меч позволит себе тронуть крестьянина, то к зиме мы перемрем с голоду. Ущерб крестьянам — прямой урон войску!" Объявлял приговор, свирепея от усилий, каких стоило смотреть в глаза.

Что приятно, доводилось и награждать. Это Эрвин тоже делал лично. Казна была менее чем пуста, а нищенская щедрость не к лицу герцогу. Эрвин пожимал руку славному воину, делил с ним кубок вина, говорил: "Клянусь, я не забуду о вас, когда дело дойдет до трофеев". Странным образом это нравилось воинам больше, чем немедленная выплата. Грядущее золото представлялось несметнее нынешнего, а к тому же — милорд будет помнить обо мне! Милорд не забудет!..

Знали бы вы, — с усталой злостью думал Эрвин в последний день, — знали бы вы, сколько сил моих истрачено на ваше чувство, будто я о вас помню! Джемис прав, тьма его сожри: в книгах пишут чушь. Там написано о вооружении, маневрах, стратегии, планах... И нигде не сказано главного: львиную долю времени военачальник положит на то, чтобы показывать свое присутствие! Право слово, будто мамочка с капризным ребенком: едва она за порог, как младенец в крик. Отвернись — и сразу что-то пойдет не так. Войско действует ладно только когда знает, что ты рядом. Так что уж будь добр — будь! А стратегия, планы, всякие прочие мелочи — этим займешься по остатку, в свободное время, пока воины спят... Как удачно для кампании, если у полководца бессонница!

После очередной — седьмой, наверное — бессонной ночи да после очередного кубка поощрительного вина у Эрвина слипались веки. Однако он хорошо знал: когда наступит ночь, сна не жди. Любовница-тревога ходила за ним, притихшая при свете солнца, ласковая, вкрадчивая. Эрвин награждал, раздавал приказы, рассылал адъютантов... Альтесса шептала на ушко: вот они глядят на тебя — такие вдохновленные, преданные, аж светятся. Как полагаешь, душа моя, они знают, что ведешь их на смерть? Ты-то знаешь, а они?

В этот, последний день, Эрвин поражался тому, как воодушевлены солдаты. Вечно суровые, сегодня — чуть не смеются, все делают быстро, в охотку. Эрвин злился и завидовал им. Тьма бы вас!.. Где вы смелость берете?! Я от тревоги весь день мерзну, как мокрый щенок. Не могу взять кубок так, чтобы не расплескать. Если сижу, то все равно, что на углях. Пытаюсь поесть — как будто запихиваю камни в глотку. А вам все ни почем!.. Улыбаетесь!.. Как это выходит?!