"Твердь‟.

За всем этим, точнее говоря за тем, что можно было увидеть, внимательно наблюдал Раскидин. С его позиции было прекрасно видно как дорогу, на которой, на которой остановилась подвергнутая нападению вражеская колонна, так и мелькающая меж деревьев группа Тудытьки. Всё бы хорошо, вроде они удачно обстреляли противника (танки хоть и уцелели, но их экипажи в панике покинули свои машины и в боестолкновении не участвовали). Ребята Сёмина смогли отвлечь внимание урчиков на себя; что дало обоим снайперам возможность безопасно работать как по офицерам, так и по всем остальным, тем кто, отдавая приказы, начинал активно жестикулировать. Казалось, радуйся тому, что всё идёт так, как и задумывалось, или почти так. Но. Излишний кураж, в который впали Саввовы подчинённые, вызывал определённое беспокойство.

'Ну что вы творите?‟ — мысленно ругался Рекс слыша долетающие до его слуха отрывки выкриков и проклятий, посылаемых его бойцами в сторону противника. — 'Идиоты мать вашу перетак! Разобью к чертям собачим эту камеру! Перед строем разфигачу! А Тудытьку, с Репортёром, сгною на хозработах — на самых грязных!‟

Иван Александрович уже открыл рот, дабы выдать в радио эфире увесистую тираду из весьма не лестных выражений, и этим призвать своих бойцов к справному несению службы. Но так и застыл на пару секунд. Между Тудытькой и Кригером, неожиданно выросло небольшое, белёсое облачко разрыва. После чего, Сёмин только передёрнулся всем телом, а вот Репортёр упал. Тут же, Марк постарался встать, но снова свалился, неуклюже ткнувшись лицом в землю, Савва и кто-то, кого Рекс не узнал, подхватили раненого товарища и скрылись из виду. Вот только рация Саввы Олеговича молчала(Тудытька не отзывался), скорее всего она пострадала от взрыва, так как выключать её во время боя было нельзя.

'Мохра, это Рекс. Готов?‟ — решив оставить разнос своих раздолбаев на потом, Раскидин перешёл ко второму этапу операции.

'Мохра в эфире. Всё чики пуки. — Прозвучал спокойный голос Рукавицына. — Флейты рассажены по местам, ждут дирижёра‟.

'Для них, три. Остальным, действовать по плану‟.

Почти сразу же в неожиданном для гвардейцев месте появились лохматые фигуры, и к двум БМП, и трём тентованным грузовикам, устремились по одному кумулятивному снаряду. Все они достигли свои цели. Обстрелянные машины задымили, и стали весьма резво разгораться. А бронебойщики, прикрываемые плотным пулемётным огнём, вполне удачно скрылись в лесу.

'Единичка!‟ — сухо прозвучало в эфире и, вся ДРГ — включая группу прикрытия, приступила к организованному отходу.

Уже на точке сбора, Рекс узнал, что Тудытька с парой бойцов умчался на своей машине, спеша поскорее доставить тяжелораненого Марка к медикам. Что добавило переживаний: — 'Выживет ли Репортёр или нет, и насколько он с Саввой серьёзно пострадали?‟

В расположение своего отряда, Савва вернулся ещё засветло. В нём всё ещё ликвидировали последствия утреннего артналёта и последовавшего за ним боя. Кто-то из бойцов копал новые укрытия, кто-то, восстанавливал разрушенные. Как оказалось, артиллеристы урчиков обстреляли не только городскую окраину, но и позиции ополченцев. Так что, навстречу Тудытькиной машины вышло всего несколько человек, и все они остановились у дороги. А он, как назло, ехал слишком медленно. От чего, в душе у встречающих закралось опасение о недоброй вести, которую тот вёз.

Все немногочисленные встречающие, все без исключения, с нескрываемой тревогой посматривали на сиротливо стоявшую немного особняком, повариху Лиду, полноватую, курносую, молодую девушку в камуфляжном костюме и белым фартуком (она ещё совсем недавно возилась у котла, в котором готовила ужин). Вот только в этот момент, её обычно румяное личико было бледным как снег, а глаза блестели от переполняющих их слёз. И было в них столько тоски и боли, что казалось начни её резать на живую, и то, она бы не испытала и малой толики той муки, которую она испытывала сейчас. Девушка нервно кусала нижнюю губу, потерянно переминалась с ноги на ногу, и теребила обеими руками ворот своей куртки грозя оторвать его пуговку. Она, то делала нерешительный шаг вперёд, шагнув, замирала, после чего начинала растерянно топтаться на месте. Шаг назад. И через пару, тройку секунд, все эти движения повторялись.

Сёмин остановил свою колымагу недалеко от поварихи и неспешно вылез из машины. Смотря куда-то в сторону и, мельком посмотрев на неё, потупил свой взгляд. А двое его спутников, так и не покинули салон — сидели на заднем сидении и исподлобья смотрели на встречающих их людей.

'Н-н-е-ет, не-е-е‟. — Глухо простонала Людмила и отрицательно закачала, точнее выразится, затрясла головой.

А Савва, как будто и не слышал её стона, тихо и хрипло говорил:

'Всего один осколок в него попал. Тудыть его налево. Всего один маленький осколочек. В меня и то два угодило, и то — хоть бы хны, один всего лишь рацию разбил и ушёл в сторону, токма кожу слегка оцарапал, другую железку, мой броник остановил. А в Марка всего один попал тудыть ...‟

Савва резко замолчал, так как увидел, что тело Лиды затрясло мелкой дрожью и она тоскливо, на манер раненной волчицы завыла: — 'Ы-ы-ы Марк, ы-ы-ы!‟

Сёмин, виновато смотрел на девушку, у которой стали медленно подгибаться колени, было видно, насколько сильно он растерялся, и, стало понятно, насколько ему тяжело быть горестным вестником. Но он быстро опомнился и успел вовремя подхватить падающую на землю повариху.

'Дык, твою ... ты это ... ну успокойся девка. Тудыть твою! Жив твой соколик! Жив говорю твой Марик, токма считай без ноги остался. Так-то она у него вроде как и есть, вот только нерв какой-то в ней перебили — не слушается она его боле. Доктор сказал что это навсегда ...‟. — Тудытька несколько раз повторил эту фразу, пока Люда её услышала и ещё несколько секунд, пока поняла смысл произносимых Сёминым слов. В её глазах, недавно полных безмерного ужаса и тоски, появилась осмысленность и, одновременно зарождался укор, обида на бестолкового, косно язычного бойца.

'А-а-а! Дурак! Дурак! Дурак! — Закричала девушка и стала часто колотить своими маленькими кулачками Тудытьку в грудь. — Как ты мог такое сказать?! Ведь он жив! Боже! Главное он жив! ...‟

А Тудытька, отпустив девушку, стоял рядом с ней, не обращая внимания на град её слабых ударов, и виновато потупившись, думал: — 'Главное девка, чтоб ты также и через год думала. Вот. Да и позднее, едрён корень, не разочаровалась в своём выборе. Тудыть твою, такова она жизня, жестока как незнамо кто — мать её переэтак ...‟. — Он, как и все люди в отряде знал, что Кригер и повариха Вовк любят друг друга, однако как умеренный, учёный жизнью циник, сомневался, что такая беда не скажется на чувствах молодых людей.

Только что закончилась очередная, и как обычно за время этой войны, неудачная атака позиций сепаратистов. Рев-рота, так и не выполнив поставленную задачу, отходила к своим позициям. Что тут поделаешь, ведь они, сепары, каким-то чудом сумели подготовиться к нападению и встретили атакующих гвардейцев плотным огнём. И всё бы ничего, однако, как оказалось, противник, на своём фланге, весьма для себя удачно поставил фланговое минное заграждение — в общем, если задуматься, то всё это было весьма предсказуемо. И то, что трусливые армейцы весьма вяло, нехотя проимитировали отвлекающий улар в лоб, к этому стоит добавить отвратительную работу бездарных пушкарей. Да всё в этой операции было сделано через одно место.

Луць, как и многие его товарищи, сидел на броне БМПшки и, отрешённо смотрел на унылый, холмистый, такой чужеродный для него пейзаж. Парень был погружён в весьма не весёлые, тяжкие, отвлечённые от окружающей действительности думки: — 'У нас в Зыхтычах даже растительность другая, воздух слаще и холмы совершенно другие, — нет этих мёртвых шахтёрских отвалов, а главное в меня там никто не желает выстрелить. Да и наши девки поприветливей, роднее и ближе. Матка боска, как же я от всего этого устал, как хочется домой! Обнять мамку, сеструху, поди они гордо носят те обновки, которые я им отослал. Им хорошо, не то, что мне — как я устал. На душе, до жути тоскливо — домой тянет, а обещанную смену никак не присылают. Устал, устал. А как хочется пройтись по улочкам стоящего рядом с родными Зыхтячами Оргобыча. Пройтись героем, чтоб все местные красавицы стали моими, но всё никак не получается. Смена, чтоб её, никак не идёт. Точнее, высокопоставленные командиры, не издают указ о демобилизации тех, кто давно здесь воюет. И видимо не собираются это делать. ...‟ — На этой, весьма депрессивной 'ноте‟, думы молодого человека и прекратили своё вялое течение и всполошились, как будто кто-то подхлестнул их, причём сделал это кожаным хлыстом пастуха.

Краем взгляда, Шкода заметил непонятное, еле уловимое изменение в пейзаже. А подсознание, мгновенно вычленив из этой перемены первые признаки устроенной на его подразделение засады, заставило организм выпрыснуть в кровь, изрядную дозу адреналина. В свою очередь тело, наученное многими тренировками инструктора Малоша Вальски и опытом войны, не дожидаясь команды от ещё нечего не осознавшего сознания, оттолкнулось ногами от брони, и на момент взрыва первой кумулятивной гранаты, летело в придорожную пыль. А когда по броне боевой машины, дробно застучали пули, Луць пригнувшись, стремительно перебежал к кабине ближайшей машины, где и залёг возле её переднего колеса.

Как хорошо обученный воин, парень не поддался панике и не потерял своего оружия, не заметался в поисках более безопасного укрытия, а сняв автомат с предохранителя, стал отстреливаться от напавших на его колонну диверсантов. Боевик огрызался скупыми, короткими очередями, и только по вспышкам от выстрелов противника. Так что, увлечённый боем, он не сразу заметил, как из пробитого бензобака (и надо же было залечь именно рядом ним) потекла пахучая жидкость и местами промочила его полевую форму, а когда осознал это и хотел убраться с этого опасного места, то его обдало горячей волной огня. Шкода начал кататься по земле, в надежде сбить с себя пламень, однако тот не желал отпускать его тело и вгрызался своими жгучими языками в открытые участки его тела. Боль от ожогов становилась всё нестерпимее, стала проникать под одежду и Луць заорал. Вскоре жар проник и в глотку, лёгкие, пробираясь всё глубже, усиливая и без того нестерпимую муку. А вскоре, живой факел затих и перестал биться. Вот так, очередной 'миротворец‟, закончил свою миссию отчистки 'своей‟ земли от сепаратистов.

Никки Лорэ, почти всю ночь провёл в детальном изучении отчётов написанных его подчинёнными. Он их придирчиво перечитывал, анализировал, если это требовалось, то связывался с компетентными в нужной области консультантами, а если в этом возникала необходимость, то, невзирая на ночь, вызывал начальников некоторых отделов и устраивал им большой разнос. Вот и сейчас, лорд учинил очередной 'разбор полётов‟.

'Лонс, почему твои люди ослабили усилия по обострению противопоставления местного населения и Ижманьцев? — Внешне оставаясь совершенно спокойным, интересовался Вильсон-Смит у очередного, представшего перед ним для разноса подчинённого. — Неужели мне необходимо постоянно повторять для вас и ваших подчинённых прописную истину: — 'Ничего так не разделяет людей как противопоставление их друг другу и заострение возникающих меж ними межкультурных противоречий‟. Особенно когда оппонент преподносится как отрицательный персонаж. Постоянно выискивайте исторические обиды, добавляйте ко всему этому нужные комментарии играйте на ущемлённом самосознании. А если этого требует ситуация, можете в эти факты разбавлять некоторым количеством правдоподобных вымыслов. Вот только не стоит увлекаться топорной работой, и всю эту грязь преподносить как сплошной, давящий на нервы негатив — от этого обыватели быстро устанут. В зоне ответственности вашей команды не Житица, здесь надо работать намного тоньше. Делайте часть сбрасываемой вашим отделом информации в виде курьёзных баек. Такими над которыми можно посмеяться — поглумиться над этакими недотёпами, дикарями, варварами, главное, это соблюдение нужной полярности персонажей этих баек. Поощряйте юмористов, работающих в этом ключе. Да, да, пусть в них Ижманьцы будут монстроподобными, глупыми дикарями, да кем угодно. И смотрите, не перепутайте кто у вас должен быть положительным, а кто отрицательным героем‟.

Несмотря на то, что последняя фраза была сказана в шутливом тоне, рыхлый толстяк, стоявший перед лордом навытяжку, не улыбнулся. Он почти дрожал, был бледен, точнее, всё его лицо было покрыто мелкими красными пятнышками, а по лбу и щекам, обильно стекал пот. Но видя, как негодует его начальник, Лонс боялся даже пошевелиться, не то чтоб вытереться зажатым в правой руке платком.

'И всё что я вам сейчас говорил, важная, но не основная ваша задача. Вы должны всеми имеющимися в вашем распоряжении ресурсами манипулировать массовым сознанием аборигенов. Чем сильнее вы намутите в этом омуте воду. Тем проще нашим лоббистам будет продавливать выгодную для нас экономическую политику. Побольше скандальных разоблачений, жаренных курьёзов со знаменитыми и не очень людьми. Работайте творчески, а не ждите моих указаний и подсказок. Вам всё ясно? — Решил свернуть свой монолог Лорэ, — Ещё одно подобное замечание к работе твоих людей, и можешь считать себя вечным безработным. Твой 'Золотой парашют‟, я, конечно же, не отберу, но на службу тебя больше нигде не примут. Я об этом лично позабочусь‟.

К утру к моменту когда стены дворца покинул последний вызванный на ковёр подчинённый, лорд понял что он безумно устал, можно сказать выдохся. Тем более, в отместку за вторую бессонную ночь, у него нестерпимо болела голова, глаза ввалились глубоко в глазницы и нездорово блестели, поближе к рассвету, мысли путались, теряя логическую нить, но, несмотря на это, чиновник, отвечающий за удачное проведение тайной экономической политики, знал одно, отдохнуть сегодня, ему всё равно не удастся. Максимум через час, в его кабинет явится Барбара — сухопарая и вечно надменная супруга и, пока не решит, что добилась от мужа всего, что для себя наметила, не уйдёт. А планы на сегодня у неё были грандиозными.

'Связал же меня чёрт для совместного проживания с этой неугомонной бестией, которой вместо юбки надлежит носить мужские брюки‟, — подумал Никки, и слегка поморщившись от очередного приступа головной боли, потёр руками виски.

Как хозяин кабинета и предвидел, в примерно ожидаемое время в дверь громко постучали, и, не дожидаясь формального разрешения, та распахнулась. Вот только в кабинет не ворвалась, а вальяжно вошла поджаристая, спортивно сложенная, и весьма ещё привлекательная женщина, чей истинный возраст было невозможно определить. Лёгкой походкой хищной кошки она прошла к давно облюбованному ей диванчику, и только усевшись на его краю, тихо произнесла:

— Доброе утро, милый.

— И тебе прекрасного утра, дорогая. — Лорэ, выглядевший при этих словах внешне без эмоционально, придал своему голосу немного вкрадчивой теплоты.