"Так вот откуда пошла идея пролетарского государства!" — подумал Виктор. "Она не в расчете, не в теории, она идет из чувства организованной заводским гудком массы. Чувства принадлежности к необоримой силе, способной переустроить землю."
Дальнейшее утро пятницы никаких опасностей не предвещало. Работа началась с того, что Бахрушев уточнил задачу: оказывается, в первую очередь, надо было изготовить на заводе что-то вроде концептуального образца супертанка, показать генералам его боевые качества, а затем проектировать фактически заново, одновременно проектируя и танковый завод под будущую технологию.
— Пусть он будет сейчас у вас хоть золотой, — пояснял Бахрушев. — Нам надо две вещи. Во-первых, показать в Москве, подо что Обществу дают деньги, что машина уже есть. Во-вторых, мы будем знать, какие цеха строить, какие участки создавать, что у кого закупать или изготавливать самим. Форд тоже сначала свой мотор сделал, потом под него завод.
Короче говоря, Иван Семенович, сам того не подозревая, разрубил тот гордиев узел, который в советском танкостроении запутывали аж две пятилетки.
Дальнейшее знакомство с ситуацией добавило приятных сюрпризов. Пять мирных лет плюс попытки царского правительства ускорить индустриализацию приблизили технические возможности практически к советским конца двадцатых, а кое в чем Российская империя даже превзошла тогдашний Союз. Во-первых, можно было катать однородную броню по крупповскому методу практически любой разумной для танка толщины, и при необходимости расширить производство в разы. Во-вторых, в России уже пару лет, как у французов купили лицензию и начали выпускать восьмицилиндровый авиадвигатель "Испано-Сюиза", причем, по требованию заказчика, двигатель был перепроектирован с увеличением объема, за счет чего мощность выросла до трехсот сил. Движки ставили на двухмоторные бомбардировщики "Скиф" конструкции Сикорского и на одномоторные бипланы Григоровича, которые в документах именовали "штурмовым аэропланом".
В России уже могли делать и планетарные коробки передач, и даже без роликоподшипников — как оказалось, планетарка стола на том самом "Форде", который чуть не переехал Виктора в первый день, а заодно и на "Баяне". Наконец, самой большой неожиданностью оказалась 57-мм скорострельная противоаэропланная пушка Розенберга с длиной ствола 60 калибров, которую, несмотря на ряд проволочек, усовершенствовали и запустили в производство наряду с трехдюймовой пушкой Лендера, мечтой всех альтернативщиков. Правда, выпуск обоих орудий пока было небольшим — десятки в год — но для концептуального образца хватало.
Единственное, чего Виктор не понял — это каким образом царизму удалось экономическое чудо, но это пока не интересовало. Оставалось все найденные достижения уложить в пресловутые шестнадцать тонн.
Обедать к Причахову Виктор шел с приподнятым настроением: где-то минут за сорок до перерыва его позвали в кассу, где выдали премию в пол-оклада.
"Интересно, премии здесь обмывают?" — думал он, пробираясь между столиками. "И вообще, надо как-то выглядеть более общительным..." Он направился к дальнему окну залы, где что-то весело обсуждали коллеги из "Голландской казармы", но тут дорогу ему преградил невысокий, худощавый молодой человек в светлом костюме с итальянскими усиками.
— Виктор Сергеевич, добрый день! Тропинкин, Евгений Николаевич, "Брянские вести". Не угодно ли до моего столика? Специально приехал утренним поездом в Бежицу, чтобы встретиться с вами, но мне сообщили, что вы сильно заняты. Не возражаете против недолгой беседы во время трапезы? Человек!
"Придется присесть. Господин журналист человек настырный и привлекает внимание."
Виктор заказал почки и окрошку, решительно отвергнув попытки представителя прессы разнообразить трапезу спиртным и заплатить за обед.
— Врачи, знаете, не рекомендуют. Воздерживаюсь. Так что же вызвало такой интерес у уездной прессы к моей скромной персоне?
В руках Евгения Николаевича моментально появился большой зеленый блокнот со скругленными углами, похожий на книжку карманного издания, но с толстым картонным, обтянутым зеленой материей переплетом; в правую руку, словно сам собой, из корешка выскочил карандаш.
— Наших читателей интересуют все необычайные случаи и происшествия в городе и уезде. Шофер пивоварни Буркатовского, Максим Солонин, рассказал нам, что в Пасху, пятого числа, вы неожиданно появились из воздуха на перекрестке Бежицкой и Церковной. Шоферу пришлось употребить все свое умение, чтобы не совершить наезд на вас. Не могли бы вы поделиться с нами подробностями этого загадочного случая?
Виктор улыбнулся.
— Хороший вопрос.
Теперь в его распоряжении была пара секунд, чтобы обдумать ответ.
31. Пятница выживания.
— Хороший вопрос, — повторил Виктор.
Журналист устремился в слух. Его карандаш замер на чистой странице блокнота, словно спринтер на старте.
— Уважаемый господин Тропинкин, — продолжал Виктор, — мне, конечно, очень жаль, но в данном событии нет совершенно ничего необычного. Мы живем в начале двадцатого столетия, известно, что все так называемые чудеса, таинственные вещи — все это проявления разных законов природы и особенностей нашей психики. Шофер мог отвлечься, слыша церковный звон, из его памяти мог выпасть момент, когда он видел меня, идущего через дорогу... Я же тоже не заметил его машины, значит, для меня, она тоже вроде как появилась из воздуха. Верно?
— Это логичное объяснение. Однако вы были практически тут же схвачены филерами бежицкого гостапо и заключены под стражу.
— Мне принесли официальные извинения, которыми я полностью удовлетворен.
— Однако до этого случая вас никто в Бежице не видел.
— Ну, возле станции часто встречаются люди, которых ранее до этого никто не видел.
— Вы хотите сказать, что приехали поездом? Если не затруднит, то каким и откуда? В это час поезд не проходит.
— Ну, вы простите, но это уже подробности частной жизни. На чем приехал, ожидал ли на станции, чего ожидал, откуда приехал... Духовное раздевание на публике устраивать не собираюсь.
— Жаль, — вздохнул Тропинкин, пряча в карман блокнот и карандаш, — жаль. Наша редакция готова вознаграждать тех, кто предоставить ей что-либо интересное для читателей. А вы, Виктор Сергеевич, безусловно, человек необычный. Только приехали, никому не известны, и уже — в "Версале" с представителем губкомиссара. Говорят, вы предотвратили на заводе какую-то аварию?
— Ревизор из Петербурга, инкогнито? Ну что вы, право. Я всего лишь скромный служащий паровозного завода, остальное — чистая случайность. А говорят — ну, Бежица — деревня, в ней про каждого что только не говорят. Сенсаций не происходит, а людям каждый домысел — развлечение.
— Да, вы правы. На всякий роток не накинешь платок...
— Мне действительно очень жаль, что вы угробили столько времени и потратились, и без всякого результата.
— Ну, не совсем без результата. Во-первых, в Бежице появляются прокламации, и я взял интервью у представителей власти, какие меры принимаются. На заводе же действует обширная подпольная организация, правда, последнее время стачек или демонстраций не случалось, только тайная маевка была первого числа, но на это смотрят сквозь пальцы. Знаете, местность у завода лесистая и хорошо известная местным, казаков туда посылать бесполезно, да и на законную манифестацию профсоюзов близ храма Преображения собралось куда больше...
"Значит Первого мая — легально и нелегально? Рабочий раскол? Интересно..."
— Кроме того, — продолжал журналист, — много неясного вокруг гибели инженера Прунса и бегства рабочего, разлившего масло. Знакомые мне люди на заводе уверяют, что Прунс кому-то мешал...
Виктор сделал вид, что мешает сметану в окрошке, что дало некоторую паузу.
— Ну, не знаю, кому он мог мешать, — промолвил Виктор. — Я, например, его даже не знал и не видел, и не успел ни от кого услышать о погибшем ничего плохого.
— Наверное, теперь и не услышите — о покойных нельзя говорить плохо... Кстати, что у вас там говорят о возврате бронеходов на завод? Вы же в инновационном бюро работаете?
— Наш завод, — скучным голосом начал Виктор, — выпускает паровозы, рельсы, мосты, краны, сельскохозяйственную технику и трактора. Поступив на службу, я начал заниматься сопровождением колесных тракторов "Северянин", был в цеху, это могут подтвердить рабочие тракторного производства, которые меня там видели.
— Я вас понял, — вздохнул журналист, — хотя многие, с которыми доводилось беседовать, более многословны. Не читали моего репортажа о первых учениях императорского воздушно-десантного батальона? Нет? Так я скажу в редакции, чтобы прислали номер на ваш адрес. Вы ведь у вдовы Безносюк живете.
— Спасибо. С большим интересом прочту. Знаете, если вас интересуют разные интересные вещи, как вам новая гипотеза о Венере?
— Венере?
— Которая вторая планета от Солнца. Поверхности ее астрономы не видели, она всегда скрыта облаками. Представляете, есть такое мнение, что под облаками нет воды и жизни, а сплошная каменистая пустыня. На поверхности может плавиться свинец, там температура четыреста пятьдесят градусов, а давление — как на дней глубочайшей из впадин Мирового Океана...
— Как пообедали? — лицо Бахрушева излучало сияние.
— Журналист один пристал. Но я ему в основном о космосе.
— Прекрасно, прекрасно... А у меня для вас сюрприз... "Вам не понять, вам не понять, вам не понять моей печали..."
То, что выложил Бахрушев их толстой серой папки и развернул перед Виктором жестом фокусника, больше напоминало экран смерти виндов, чем привычные ему синьки. На фоне цвета бездонного сумеречного неба ярко сияли белые линии чертежа, запаха аммиака нос не улавливал. Возможно, такие попадались ему на глаза здесь и раньше, просто внимания не обращал.
Бахрушев, уловив на лице Виктора тень удивления, поспешил отнести его на счет сути документа.
— Не ждали? Знаете, сейчас кто только не продвигает бронеходы, к государю на прием один раз даже принесли... ну, как вам объяснить? Представьте себе лафет трехдюймовки размером с трехэтажный дом. Государь очень мудро заметил, что это будет большая мишень, и пожелал смущенным создателям, чтобы они работали над мотором для аэроплана. А вот этот — с Адмиралтейского, под руководством профессора Бубнова. Слыхали о таком?
— Метод Бубнова — Галеркина?
— Ну да, Борис Григорьевич сделал метод известным.
Собственно, то, что было на чертеже, удивило Виктора гораздо меньше. Ну, Т-54, он и есть Т-54. Точнее, попытка сделать его на тридцать лет раньше. Низкий корпус, башня полусферическая, обратно пушка лендеровская, и еще одна, в командирской башне. Вместо перископов стробоспонсоны — это вроде круглой коробки со смотровыми щелями, поворачиваешь ее, одни открываются, другие закрываются. Ну и, конечно, мачта, точнее, труба шнорхеля на несколько метров, для хождения по дну; создатели субмарин, они сразу фишку просекли...
— И что же его в серию не запустили?
— Тяжеловат. Вес под полторы тысячи пудов, а броня всего дюймовая.
— А если облегчить? Например, снять одну башню, пулемет сзади?
— Большую оставить? Она медленно поворачивается. Посему нужна еще малая, со скорострельным полуавтоматом. Военные вообще желают спереди еще две башенки с пулеметными ружьями, чтобы огонь по вражеской пехоте или коннице был плотнее.
— Ну, так это... Во второй эшелон ставим "Баяны", они наступают с пехотой и прикрывают пулеметами. А этот пусть в первом выбивает бронетехнику и орудия противника. И бронеходы поддержки пехоты надо с более солидной броней.
Бахрушев взглянул на него и почесал бородку.
— Сударь, если я вас верно понял, у вас родились идеи? Или это старая задумка? Тоже пытались изобретать?
— Пытался. Но счел замысел незрелым. Я смотрю, здесь гусеница тоже с открытым шарниром? Они тоже предлагали сталь Гадфильда? Или что-то другое?
— Совсем другое. Была такая идея, между пальцем и звеном ставить втулку из резины, чтобы вместо трения была деформация эластичной прокладки. Палец ведь только на небольшой угол должен повернуться. Но — не пошло. Резина быстро рвется и лезет наружу. Правда, поиски продолжаются, есть попытки найти другой материал, применить вместо втулок резиновые бруски...
"...Они пытались изобрести сайлентблок", подумал Виктор.
"Они пытались изобрести сайлентблок, у них не вышло, они не знают, как. Попаданец видел послевоенные танки, знал, что у них гусли на резине, но он не инженер-механик, и не в курсе тонкостей, так?"
За окном раздались звуки колокола, совсем рядом.
— Катерпиллерный горит! Катерпиллерный горит! — заорали под окном; Виктор и Бахрушев сразу же кинулись туда. Из-за цехов со стороны Чашина Кургана подымались клубы черного дыма.
— Оставайтесь здесь! — приказал Бахрушев. — Они могут воспользоваться паникой! — и бросился за дверь.
"Кто "они" — ясно", сказал себе Виктор. "Вредители там и шпионы. А вот чего делать, если они воспользуются?"
Он схватил обломок вала — кроме табуреток, это было единственным подходящим предметом для единоборств, — и занял позицию между окном и ближним к двери шкафом. Из окна несло запахом горелой резины. Виктор осторожно выглянул за занавеску. Между цехами уже неслись упряжки пожарного обоза: яркие отблески солнца от начищенных желтых касок сверкали, будто вспышки беззвучных выстрелов, звенели колокола, глухо гремели по камням мощеного проезда желтые, проолифленные бочки на телегах с огромными, в половину человеческого роста колесами, встречный ветер развивал дым котла парового насоса. Сбоку от обоза, словно пытаясь обогнать лошадей, бежали сотни рабочих с ведрами, баграми, ломами и топорами, схваченными со щитов или попавшимися под руку. "Катерпиллерный горит, катерпиллерный!" — летело над бегущей толпой с яростью и отчаянием. Сперва Виктору показалось, что эту массу людей просто гонит чувство, знакомое им еще с деревенского детства, и выражавшееся в простой вещи: если загорелась изба, надо гасить, иначе дотла сгорит вся деревня. Но в бегущих потоках не чувствовалось стихии толпы; не было видно людей, спешащих к пожару с голыми руками, не замечалось ни суеты, ни толкотни, на глаза не попадалось ни одного растерянного лица. Все выглядело так, будто на заводе регулярно проводились учения по гражданской обороне.
Через час вернулся Бахрушев, усталый и расстроенный, с мокрыми ногами — видимо, стоял в цепочке, передавая ведра с водой.
— Горела кладовая в цеху. Говорят, электрическое замыкание. Хорошо, что депо при заводе в свое время отстроили. Уничтожен месячный запас проводов, магнето и другой электрики для бронеходов. Начальство рвет и мечет. Вы не подумайте...
— Не подумаю. Охрану вот этого, — и Виктор кивнул на шкафы, — надо усилить. И огнетушители поставить. А то тут чуть ли не божий одуванчик.
— Думаете, не случайность? Сегодня пятница.
— Сегодня пятница и пожар. В четверг поломка на полигоне. В среду гибнет Прунс. Во вторник Коськин чуть не обрушил цех. У вас тут каждый день такое?
