Ленивый засранец

— Надеюсь, — буркнула Илана. — Что-нибудь еще нужно?

— Как там Борбо? — озвучил самый важный вопрос.

Близняшки хором вздохнули.

— Заперся у себя и допивает вторую кадку. Уж кто-то, а Ирида убеждать умеет, сколько раз ее слова спасали от беды... Но старик и слышать ничего не хочет. Знай Лиру свою поминает.

Это усложняло и без того паршивую ситуацию, которая готовилась вот-вот перейти в разряд критических, а я не мог уйти с крыши до нового залпа, да и с учетом перезарядки времени на переговоры оставалась капля. Хорошо хоть после перекуса и передышки прибавилось сил — как магических, так и телесных, но толку от этого все равно с гулькин нос. Допустим, продержусь без сна и отдыха трое суток подряд (что вряд ли), но потом попросту рухну в обморок и не смогу остановить ни бомбардировку, ни последующее безумие.

Значит, придется задействовать крайний вариант, который приведет к немалым жертвам, но отказ от него отправит на тот свет в разы больше народа. Но если уж взялся ворочать материями мирового масштаба — будь готов идти в размен и посылать пешек на убой, ибо войн без крови не бывает. Уверен, именно готовность пускать под нож меньшинство ради выживания всех остальных и отличает умелого вожака от дилетанта, а вовсе не маневры, тактики и стратегии.

Очень не хотелось брать такую ответственность, но тут уж или грех на душу или душу — богу.

— Слушайте, — взял хлопотавшую подле Ильнару за руку, а Илану — за плечо и с отцовской строгостью посмотрел на обеих, хотя напротив стояли матерые бабы лет на пять старше и повидавшие такое, что парнишке с Земли и не снилось. И тем не менее ни одна из сестер не воспротивилась и не принялась качать права, а слушали как последнюю речь умирающего родителя и внимали каждому слову. — Прямо сейчас хватайте Ириду и прячьтесь в подвале цитадели. Как только отгремят взрывы — бегите из города без оглядки. Вы хоть и те еще оторвы, но здесь вам делать нечего, ясно?

Девушки молча кивнули, не сводя с меня широко распахнутых глаз.

— Вот и славно. Я сделаю все, что смогу, но вам лучше переждать осаду подальше от Брилла. Все, идите.

Пацанка напоследок зыркнула исподлобья и послушно зашагала к люку, Илана же задержалась и внимательно уставилась куда-то вдаль.

— Глянь, — тонкий пальчик указал на подножье холма, — что это там?

Я сидел спиной к врагам и отсчитывал время до залпа на слух, а скрежет и скрип не изменились ни на полтона, однако испуганное больше обычного лицо спутницы немало озадачило. Покосился через плечо, стараясь разглядеть новую угрозу в стане забарских псов — подошедшие подкрепления или появившийся из ниоткуда отряд советников, как вдруг ладони в кожаных перчатках стиснули щеки и рванули голову на себя до хруста в шее. И не успел я сколдовать простецкую защиту — поставить заслон, ударить током или отбросить напавшую ревущим вихрем, как горячие губы впились в мои — растрескавшиеся и пересохшие, а язычок влажной теплой змейкой беспрепятственно проник в раскрывшийся от удивления рот.

— Прости, — Илана отпрянула и облизнулась, тяжело дыша и алея пунцовыми пятнышками на острых скулах. — Не удержалась. Надеюсь, не превратишь меня в жабу?

— Иди уже, — прошептал я, возможно, с излишней строгостью, чувствуя, как хребет колют мурашки от звона перетянутых тетив и натужно потрескивающих арбалетных дуг.

— Ладно, — с обидой буркнула Рыжий Хвост, приняв мое волнение и беспокойство за гнев от внезапного поцелуя. — Надеюсь, еще увидимся.

"Я тоже", — хотел сказать, но промолчал. Впереди ждала решающая стычка, которая определит судьбу всего королевства, и сердешные терзания двух песчинок мало заботили пустыню.

Глава 14

Когда крыша наконец опустела, поставил ногу на край зубца аки рок-стар на монитор и наполнил легкие густым воздухом с привкусом дыма и крови, морально готовясь к тому, что задуманное потребует не только всей оставшейся мощи, но и последних капель совести. А я хоть и был тем еще ленивым эгоистичным ублюдком, никогда не делал никому зла и уж тем более не обрекал людей на верную гибель, а вскоре от моего бездействия умрут десятки, а от действий — сотни.

Но иначе поступить не мог, неся прямую ответственность за тех, кого не знал и за тех, кто был дорог; за живых, за павших и за тех, кому только предстояло пасть; за своего отца, потерявшего (в обоих смыслах) единственного сына, за мать, оставшуюся без помощника и кормильца, и в конце концов за себя, потому что сгинуть на чужбине, не дотянув до самого расцвета сил — это, знаете ли, такое себе удовольствие.

Три "ракеты" в третий раз устремились к цели, но остановил лишь одну — и то ценой содранной до костей плоти на пальцах и ладонях. Руки до запястий выглядели как у Терминатора во втором фильме, но перекачанный киборг-убийца не чувствовал боли, а мои кисти словно попали под гидравлический пресс, и давление с каждой секундой росло, грозя расщепить затрещавшие кости по волокнам.

Но и это полбеды — зависшее в метре от лица горящее бревно обдало щеку таким жаром, что кожа покраснела и покрылась пузырями как от фонтана кипятка. Удар снова отбросил на середину площадки и помимо разорванных камнями ступней каждый палец на ногах переломало в нескольких местах. От нахлынувших непередаваемых ощущений едва не потерял сознание, но инстинкт выживания впрыснул такую дозу адреналина, что сердце едва не лопнуло как проколотый шарик, а налитый кровью глаз полез из орбиты. Отключись я тогда — и нацеленное точно в грудь острие оборвало бы тернистый путь иномирца, но остановить снаряд — это одно, а вернуть обратно, да с той же скоростью — принципиально другое.

Кряхтя, сопя и трясясь как штангист, рискнувший толкнуть втрое больший чем обычно вес, начал медленное движение рук, словно в попытке расшатать заржавевший руль — и раскаленный воздух сопротивлялся едва ли не сильнее металла. Никто в детстве не проверял выносливость на прочность, хватаясь зимой за старые чугунные трубы центрального отопления? Помните, как потом спирало дыхание, рябило в глазах, а от боли вертелись волчком и часто моргали от выступивших слез? А теперь представьте то же самое, только повысьте градус разика этак в четыре, и осознайте, что с громким криком уже не отпрыгнешь и не подуешь на покрасневшую ладонь, радуясь отступающей муке.

Около минуты ушло на разворот бревна "соплом" ко мне, "боеголовкой" к врагу. Обливаясь смешанным с кровью потом и балансируя на грани сознания, махнул рукой как волейболист при подаче и отправил дубовую бомбу аккурат в средний требушет, напитав на прощание последними крупицами магии. Секунда, вторая — и громыхнуло так, что над лагерем краснопузых вырос трехэтажный огненный гриб, а половина выстроившихся каре центурий сложились костяшками домино. Взрывная волна дошла до Брилла, сбросив зазевавшихся стрелков со стен, а меня опрокинув на спину таранным тычком, сравнимым с наездом автомобиля. После всего пережитого — сущий пустяк, ведь главная цель достигнута — осадные орудия разметало как хлипкие прутики, а забарский чародей нашел последнее пристанище под обломками машин.

Казалось бы, Брилл спасен, воины не гибнут под обстрелами, но важная тактическая победа далась немалой ценой, и речь не только о моих травмах.

Первый из нарочито пропущенных стволов пробил цитадель на уровне второго этажа, и по комнатам и коридорам прокатился пылающий всепожирающий смерч, словно в окно вставили гигантский раструб огнемета и врубили на всю катушку. Все, что могло гореть полыхнуло как сухое сено, а из бойниц повалил дым — черный как нефть и густой как предрассветный туман.

Второй ударил в центральные ворота и вынес не только дубовые створки, но и обрушил по десять метров стены с каждой стороны, и в образовавшуюся брешь без особого труда борт к борту въехала бы пара "БелАЗ-ов". Сколько при этом погибло лучников, старался даже не думать, да и некогда было — не успела осесть пыль, как с юга заревели трубы, и оправившийся после взрыва стальной легион перешел в наступление, оставив за собой всего пару дюжин убитыми, контуженными и ранеными.

Нужно уже сейчас начинать подготовку к обороне — баррикадировать прореху, расставлять стрелков, собирать попрятавшихся по закоулкам и подвалам мятежников и выстраивать в боеспособные порядки. И вернуть в строй перепуганных до полусмерти солдат мог лишь один человек, но Борбо, похоже, предпочел сгореть живьем, чем унять горечь утраты кровью убийц. Я же лежал ничком и не чувствовал ничего ниже шеи, да и на той будто затягивали удавку, а виски сжимали тисками. Не хотелось ничего, даже дышать, но я не имел права бросить Брилл на верное поражение после всего, что нас связало, и когда няшкам-близняшкам грозила лютая и позорная смерть в лапах гвардейцев.

Всей оставшейся воли и решимости хватило только на то, чтобы согнуть в локте левую руку. От одного вида обожженных костей с присохшими кусочками черной плоти подкатывала тошнота, и я бы вырвал, останься у желудка силы сокращаться.

— Давай, — прорвалось сквозь спекшиеся губы. — Хилься и вперед.

Сияющий червячок боязливо выглянул из-за сустава, обвился вокруг фаланги и пропал, а миг спустя рука шлепнулась на камни. Пожалуй, через пару часиков накопилось бы достаточно маны на полное исцеление, вот только в моем распоряжении не имелось и двадцати минут — грохочущие квадраты с неумолимостью асфальтового катка приближались к городу, и против них у защитников не было ни малейшего шанса, если я не приду на подмогу. Но пока что не только прийти — приползти не получилось бы, однако я не оставлял попыток, ведь немало боли осталось позади, еще больше ждало впереди и слишком многое стояло на кону. Нечего отдыхать в шаге от цели, сдохни — но сделай, и будь что будет.

Локоть оторвался от кладки, медленно, как рычаг стартующего паровоза, выпрямился, и я взглянул на пухлого облачного барашка сквозь окутанные ослепляющим маревом силуэты исцеленных пальцев. Стигмата никуда не делась, но эти отметины — меньшее из всех неудобств. Тут же с ладони расплавленным золотом хлынул жидкий свет, вязким маслом обволакивая изнуренное искалеченное тело. Но магия принесла не долгожданное облегчение, а новую боль — когда срастались кости, ощущения были, будто их опять ломают, а в заживающую с тысячекратным ускорением плоть тычут раскаленной кочергой.

Но я не выл, не извивался червем, не катался в агонии, а с улыбкой и жгучими слезами на глазу вспоминал Лиру, вдохновляясь стойкостью и терпеливостью почившей боевой подруги. И хотя колдовской родник иссяк прежде, чем организм полностью восстановился, я сумел подняться, шатаясь как избитый пьяница, и побрел к ведущему с крыши люку. Главное — успеть добраться до генерала и убедить возглавить войско, пока огонь не пожрал упрямого старика.

Приставная деревянная лестница развалилась, пришлось прыгать с высоты двух человеческих ростов — днем ранее это не доставило бы никаких проблем, нынче же я рухнул мешком картошки, кое-как поднялся и побрел вдоль стенки к комнате полководца.

— Борбо! — с диким пронзающим насквозь криком дубовая дверь слетела с петель и грохнулась плашмя, а взметнувшаяся изо всех щелей пыль смешалась с заползающим в бойницу дымом.

Великан сидел напротив потухшего еще ночью камина, баюкал в ладони-лопате опустевшую кружку, а в другой держал медную фибулу — застежку для плаща, оглаживая большим пальцем отполированную до блеска гладь и смотря на нее с такими теплотой и любовью, словно в ней отражалась Лира — живая и невредимая. Быть может, в затуманенных грезах старика так и было, потому что на пожар он не обращал ни малейшего внимания, а отеческая улыбка не сходила с одеревеневшего лица.

— Генерал, очнитесь! Вы нужны Бриллу! — взревел я, перекрикивая треск досок и грохот щитов со склона холма. — Без вас город падет!

Судя по отрешенному взгляду и механическому движению рук, прославленный воин полностью растворился в себе и стоило приложить немало усилий, чтобы заставить его собраться и вынырнуть из омута небытия. Знать бы еще, какого толка усилия нужны — психотерапевт из меня тот еще.

— Люди погибнут! Те, кто доверился вам! Те, кто до сих пор не сбежал и ждет приказа! Вашего приказа, генерал! — попытался воззвать к совести и долгу командира, но и этот порыв отскочил горохом от стены полнейшего безразличия.

Я закашлялся от попавшей в нос сажи и привалился плечом к косяку, исполину же было плевать на заползшие в амбразуру языки трескучего пламени.

— Ради этого вы подняли восстание? Вот так, по-вашему, всё должно закончиться? Позорно сдаться Забару, даже не попытавшись дать отпор?! — набрал сколько получилось чистого воздуха, готовясь к тому, что сказанное после имело все шансы вылиться в драку не на жизнь, а на смерть. — И это отец и наставник Лиры? За все время, что я ее знал, ваша дочь не проронила ни слезинки, но сейчас она рыдает, глядя на вас с небес!

Обличительная речь, вогнавшая бы воина, мужчину и родителя в неистовую ярость, слова, за которые любой другой если не проломил бы череп, то свернул бы наглецу челюсть, не вызвали на хмурой волчьей физиономии ни намека на гнев или злобу. Борбо замер как зачарованный, вынуждая пойти на более дерзкие и опасные меры — я шагнул к нему и размашистым ударом выбил фибулу. Под звон медяшки воевода приподнял дрогнувшие брови, перевел взгляд на ладонь, потом на меня и... снова уставился в камин, не издав ни единого звука. Глядя на это позорное уныние, не удержался и сплюнул под ноги и заковылял на улицу. Пожар на этаже почти погас, уничтожив все, до чего добрался, и все же усилием мысли заставил влагу душем лить с потолков — теперь цитадель в безопасности, а ее единственный обитатель... а, Марзал с ним! Раньше как-то сам справлялся и теперь сдюжу.

* * *

С высокого замкового крыльца открывался вид на полупустую площадь, широким (по брилльским меркам) проспектом выходящую к разрушенным главным воротам. В общем и целом город выглядел так, словно его уже захватили, разграбили и в спешке покинули, оставив после себя кучи пепла и обугленных балок, развалины бревенчатых срубов и груды изуродованных тел.

Крепость казалась заброшенной — ни привычных "городских" звуков вроде гомона босоты, скрипа телег и конского ржания, ни лая собак, ни разговоров, ничего, кроме потрескивания угольев и монотонного приближающегося лязга. Все, у кого не хватило смелости и духа, еще затемно сбежали в леса, остальные же спрятались от обстрела где только сумели и до сих пор не отваживались выйти из укрытий. Я не винил их, потому что ни один солдат не может, не должен и не будет действовать без командира — в любой армии, про средневековую вообще молчу, учат без вопросов и раздумий выполнять приказы, а самовольство искореняется самым жестоким образом.

Никто и не надеялся, что запуганные повстанцы — вчерашние пахари, кузнецы и гончары, разбавленные толикой умелых гвардейцев — организуются сами собой и сомкнут ряды перед марширующим стальным легионом, один вид которого заставлял сердце таранить ребра, а ноги приплясывать и дрожать в ожидании бегства. Но раз воевода отказался возглавить горстку преданных восстанию храбрецов, значит придется это сделать тому, кто не имеет ни малейшего представления об обороне крепостей, но единственный обладает волей, решимостью и желанием что-либо делать.