А после немцы прошли прямо по нам. Мне повезло еще раз, оказаться в стороне, потому что я был ранен и слишком слаб, чтобы плыть, а многие из оказавшихся в воде стремились сбиться в кучу у плотиков, кажется их даже сцепили вместе. И "Ришелье", не снижая ход, прошел точно по ним, затягивая под винты, и с его борта стреляли по воде, я видел трассы очередей. Но меня не заметили... а после появились акулы. А затем я потерял сознание, и очнулся уже на борту "Норфолка", в лазарете.

(из 800 человек экипажа крейсера "Ливерпуль" спасено всего одиннадцать. Из офицеров в живых остался один лейтенант Мейл).

Сержант морской пехоты Уильям Пенн, линейный крейсер "Ринаун". (из протоколов следственной комиссии Адмиралтейства).

Мы все честно исполнили свой долг, сэр. Как учил нас чиф, кэптен Уильям Перри. Мы все гордились, что у нас такой командир, кавалер ордена Британской Империи, за тот бой у Ла-Платы, да, именно сэр Уильям Перри стоял на мостике "Ахиллеса" в том славном бою против "Адмирала Шпее".

Обычно моряк ждет увольнения на берег. Но я помню, как в тот день, когда мы должны были выйти в тот поход, любой из экипажа счел бы приказ остаться за наказание, так всем нам хотелось отомстить этому кровавому ублюдку Тиле. Откуда все знали — не знаю, сэр, может кто-то шепнул кому-то, но знали все. И представляли, как этот урод пляшет на рее, как в старые добрые времена. А как все на "Ринауне" воспряли духом, когда под вечер 4 октября мы наконец настигли немцев? Ведь этот гунн, "Гнейзенау", однотипен с "Шарнгорстом", правда, мы что-то слышали о его перевооружении, но ведь и мы не какая-то "Айова", а славный боевой корабль Королевского флота с самым лучшим командиром и экипажем!

Мы рвались в бой, сэр! И жалели, что вместо того, чтобы немедленно сражаться, идем рядом. Нет, мы понимали, тут не нужно даже быть офицером, чтобы сообразить — что мы ждем кого-то еще, говорили, за нами идут и "большие парни" из Скапа-Флоу, и янки, имеющие к ублюдку Тиле еще больший счет. Ну что ж, чести и славы хватит на всех!

Боевую тревогу объявили где-то в половине седьмого. Я был приписан к зенитно-противоминной башне номер два левого борта (прим. — в британском флоте морская пехота составляет расчеты корабельной артиллерии, а также, при необходимости, исполняет роль десантной партии и военной полиции — В.С.). Над нами летал "кондор", мы сделали три залпа, не попали, но отогнали. После, раз уж все были разбужены стрельбой, объявили завтрак, но мы даже не успели его спокойно завершить. Второй раз тревога была объявлена сразу после семи, уже не воздушная, а по-полной. И мы все бежали на боевые посты с радостью, что наконец началось!

"Ринаун" набирал ход, и одновременно поворачивал. Нет, не на контркурс, чуть не довернув, если до того мы шли на зюйд, оставляя немцев по правому борту, то теперь на норд-вест, сближаясь с джерри и обрезая им корму. Только я ничего не видел, сэр — лишь какие-то точки у самого горизонта, и то не уверен. Да и видимость была не лучшей — пасмурно, и дождь временами.

Когда прогремели наши первые залпы, на палубе кричали "ура". И наверное, попадали как иначе? А затем попали в нас, и вот странно, мы сейчас были обращены к немцам левым бортом, а гуннский снаряд прошел сквозь надстройку и угодил в бортовую башню противоположную моей, на правом борту. После чего наш командир приказал убрать расчеты зениток с палубы, чтобы не терять зря людей. Хотя не думаю, что это было лучшим решением, как оказалось после, пятнадцатидюймовые снаряды пробивали даже наш бронепояс, так что под палубой было совсем не безопаснее, зато ничего не видно.

Пожар в правобортовой башне никак не могли потушить, там еще стали рваться снаряды в кранцах первых выстрелов, выбивая осколками парней из аварийного дивизиона. Затем было еще одно попадание где-то в корме, но вроде ничего важного не задело. Мы все время поворачивали влево, ну а джерри наверное, делали то же самое, чтобы привести нас в сектор обстрела всем бортом — как я это определил, да по солнцу, сэр, все ж можно было различить его среди туч. Если это так, то "Рин" и немец были похожи на карусель, или скорее, на двух дерущихся котов, гоняющихся за хвостом друг друга. И кажется, мы сокращали дистанцию, да, это было так — я уже видел вспышки выстрелов на горизонте, это джерри стреляли по нам!

А после было попадание в машину. Или нет, сначала еще один снаряд попал в надстройки, посреди корпуса возник еще один пожар. И сразу после этого, наверное, следующим залпом, у нас полностью разрушило машинное отделение номер один, левый борт — взрыв, облако пара, страшные крики обваренных людей. И ход сразу упал, наверное вдвое, ведь не работали оба левых вала. После чего нас, морскую пехоту, бросили тушить пожар, потому что аварийный дивизион понес потери, а мы были пока без дела, и тоже обучены борьбе за живучесть, как весь экипаж. А пожары разгорались, и появился крен на левый борт.

Но мы тоже попадали, сэр! Помню голос по внутрикорабельной, мы хорошо им врезали, ура — наверное, с КДП, дальномерщики разглядели. И точно, огонь джерри стал заметно реже — то ли у них одна башня вышла из строя, то ли возникли проблемы с управлением огнем. Это был славный бой, сэр, но и нам доставалось сильно. Еще один снаряд в машинное номер два, левого борта, разбило конденсаторы уже не работающих турбин из МО номер один. И пожар, разгорался. А мы тушили, сэр!

Было очень тяжело. Пожар в отсеке, очень быстро становится жарко как в печи, и нечем дышать, и еще дым, ничего не видно. А мы не были штатной аварийной партией, у нас не было ни кислородных аппаратов, ни асбестовых костюмов — да и мало бы они помогли, баллонов хватает на несколько минут, вы даже не успеете выскочить из задымленного и раскаленного лабиринта, вверх на несколько палуб, когда кожа слезает с рук от прикосновения к поручням трапов. А пожар распространяется, легко можно оказаться в огненной ловушке, когда выход будет отрезан, и тогда благо, успеть задохнуться раньше, чем сгореть заживо. А снаряды били в корпус, превращая все в железное крошево — когда мне повезло снова оказаться наверху, это было... У меня друг ходил в Россию, и говорил, у русских матросов есть песня, что-то там "на палубу вышел, а палубы нет" — и это было на бедном "Рине", вместо палубы какое-то жуткое месиво из перекрученного обгорелого железа на несколько ярдов вниз! И за второй башней не было "скворечни" боевой рубки с КДП, наверное, снесло за борт прямым попаданием — значит все там погибли, и адмирал, и наш чиф, кэптен Пэрри!

Я не знаю, кто в эту минуту командовал кораблем, сэр! Наш лейтенант был еще жив, он приказал бежать к первой башне, плевать на пожар здесь, сейчас погреб первой взорвется, надо тушить! "Рин" уже кренился на левый борт, градусов тридцать, и оседал кормой, все башни прекратили огонь, и ход упал совсем, мы едва ползли, не знаю, был ли курс выбран кем-то, или просто сохранялся с тех пор, когда в рубке были еще живые. Передвигаться по изуродованой палубе было трудно, и это меня спасло, я не успел никуда добраться, когда "Рин" вдруг повалился на левый борт, и это был ужас, помню башню, сорвавшуюся с катков, и остатки трубы, которые падают прямо на головы барахтающихся в воде людей. Не было приказа оставить корабль, и потому спаслись лишь те, кто в этот момент были наверху, а механики, трюмные, вся нижняя вахта, а также раненые в лазарете под бронепалубой, вместе с медперсоналом, так и остались замурованными в отсеках. А наверху было очень мало живых, ведь как я сказал, немецкие снаряды сносили там все.

Нас тогда было сотня, или даже чуть больше, из тысячи трехсот человек экипажа. И мы видели "Гнейзенау", он прошел на восток мимо нас, меньше чем в миле. И он шел довольно быстро, и без видимых повреждений, это было страшнее всего. И даже то, что он не обратил на нас никакого внимания — значит, Тиле на нем не было, ведь тогда бы этот ублюдок нас бы не пощадил.

И больше мне нечего сказать. Кроме того, что наша броня с той дистанции пробивалась немецкими снарядами также легко, как будто ее не было. Повреждения корпуса ясно показывали, что снаряды взрывались уже внутри броневой цитадели, пробивая палубу или бортовую броню. Парни после говорили, что "Рину", хорошему кораблю, но еще той войны, нельзя было сражаться один на один с новым линкором. Но тут я ничего не могу сказать, все же я не офицер.

Что было после? Больше суток в воде, сэр. Не знаю, как я выжил. А многим не повезло. Вода была холодная, и еще акулы — мне сказали, кого-то съели буквально за час до спасения? А нашего командира, кэптена Уильяма Перри, так никто и не видел, ни живым, ни мертвым.

Но я прошу, сэр, когда выйду из госпиталя, определите меня во флот! Чтобы я мог отомстить этим джерри за погибших ребят.

(из 1280 человек экипажа "Ринауна", остались в живых 38. Погиб кэптен Уильям Эдвард Перри, в иной истории ставший полным адмиралом Роял Нэви, кавалером ордена Бани, и умерший в покое и старости в 1979 году).

Эрих Хартманн, авианосец "Цеппелин".

Война наконец показала свое приятное лицо. Достойное для истинного немецкого рыцаря, и почетное — палубная авиация имела привилегии, в сроках выслуги в чин и в жаловании. Конечно, деньги для рыцаря не главное, но лишними никогда не будут.

Эрих был хорошим пилотом, с отличной реакцией, и "чувством машины". Оттого, ему не составило большого труда обучиться взлету и посадке при работе с авианосца. Сначала конечно был тренажер, где недолет-перелет был не опасен. Но как имитировать качку, когда "взлетная полоса" шатается в стороны и ходит вверх-вниз — к этому пришлось привыкать уже на корабле, были аварии, когда неумелые пилоты подламывали шасси, была и пара катастроф, все ж у летчика-истребителя, в отличие от пилота "шторьха", обычно нет навыка работать с тесных площадок. Но Хартманн действительно умел пилотировать (имея мать-хозяйку аэроклуба, и сев за штурвал в пятнадцать лет), и оттого смотрел свысока на этих неумех. А самолет, новый "Ме-155", был по сути тем же "Ме-109G", лишь с изменениями, положенными палубному истребителю.

О причинах, побудивших его сменить Восточный фронт на "трудную и опасную" службу морского летчика на Западе, Эрих рассказывать не любил. Хотя у сослуживцев это вызывало недоумение, среди них было мало таких как Хартманн, большинство прежде служили в ПВО Рейха, элитой же авиагруппы были ветераны весеннего похода в Атлантику, приписанные к авианосцу еще в сорок первом, а до того, как "Цеппелин" вошел в строй, включенные в состав JG77 в Норвегии (прим. — в люфтваффе аналогом полка советских ВВС была "группа", 3-4 эскадрильи. Несколько групп сводились в "эскадру" — аналог нашей дивизии. В данном случае это 77я истребительная (Jagd) эскадра — В.С.).

-Здесь тебе не русских "Иванов" десятками сбивать — говорил обер-лейтенант барон фон Рогов, командир первого шверма (звена, четверки) эскадрильи — это правда, что у них самолеты из фанеры и полотна? А в кабинах монголы, которых англичане наняли? Таких даже бить неинтересно — а вот британцы, это противник очень опасный. Я еще в сороковом начинал, "битва за Англию", так что знаю хорошо. Ну а русские — что взять с азиатов, кроме боевого счета?

После бокала шнапса, фон Рогов любил рассказывал про славные прусские традиции, нести свет европейской культуры на дикий Восток, чем его род занимался уже семь столетий. И про картину, висящую в его имении под Кенигсбергом — как тевтонские рыцари в сверкающей броне и белоснежных плащах с крестами рубят мечами толпу дикарей в звериных шкурах — битва при Сауле, Литва,1236 год, в которой уже сражался, один из его, Рогова, предков! А теперь азиатские орды снова наступают на Европу, и кто встанет на их пути, если не мы... правда, ту битву мы проиграли, зато мой предок, убивший единолично целую сотню варваров, был отмечен самим магистром и отблагодарен любовью прекрасной дамы, его племяницы, став из простых рыцарей бароном! Ты знаешь, Эрих, а ведь я просился на Остфронт, но меня не отпустили, тогда "Цеппелин" уже готовился идти в Атлантику. И я получил Рыцарский Крест за шесть сбитых "Джонни", в дополнение к Железным еще за сороковой год. А правда, что русские действительно хорошо могут летать, хоть и монголы, недаром они уже на наших границах?

Хартмана охватывал ужас, что кому-то станет известно, как в его летной книжке появились записи о победах над "иванами" под номерами 58, 59, 60 — и в итоге, Рыцарский Крест, и паническое желание оказаться где-нибудь подальше от Восточного Фронта. Слава богу, свидетелей не осталось — ведомый не вернулся, наверняка погиб, а русские точно не сообщат ничего начальству и сослуживцам. Потому Эрих избегал рассказывать подробности своего пленения, лишь то, что было записано официально, как он сражался с десятком русских истребителей, сбил троих, причем последнего уже на горящем "мессершмидте", выпрыгнул с парашютом, над русской территорией, и дикие "Kossaken" схватили его, подвергли нечеловеческим пыткам и издевательствам, а когда он бежал, убив десятерых, заочно приговорили его к самой мучительной смерти. Да, они варвары из диких степей, питаются сырым мясом и вступают в противоестественную связь друг с другом и даже со своими лошадьми, и боже упаси цивилизованному человеку попасть в из лапы!

С последним Хартманн, не подумав, немного перебрал. Вкупе с рассказом "об издевательствах", это привело к тому, что на него стали как-то странно смотреть. А однажды он услышал за спиной, "его русские, целой ротой казаков... бедняга!". Эрих тогда сделал вид, что не расслышал. Не рассказывать же, как было все на самом деле! (прим. — см. "Днепровский Вал" — В.С.)

Зато воевать здесь было легко. Противником были большие и неуклюжие четырехмоторные бомбардировщики и летающие лодки, "галифаксы" и "сандерленды", пытающиеся атаковать немецкие субмарины, идущие в океан из Лориана, Сен-Назера, Бреста. Авианосец, окруженный "коробочкой" эсминцев, уходил недалеко от базы, всего пара сотен миль — однако теперь маршруты английских противолодочников оказывались в досягаемости палубных "мессершмидтов". А за "Цеппелином" выстраивался целый караван в шесть, восемь подлодок — насколько легко и приятно, в сравнении с прежними временами, когда субмарины нередко погибали прямо в Бискайском заливе, не сумев выйти в Атлантику! Эти британцы сами предупреждали о своем приближении, работа самолетного радара засекалась и пеленговалась раньше, чем англичане могли увидеть цель на индикаторе — как раз хватало, чтобы взлететь, набрать высоту, развернуться в ожидаемом направлении цели. И атака с высоты, и жалкие попытки этих жирных овечек отстреливаться из своих пукалок малого калибра, что лишь раззадоривало, не угрожая. Хартманн хорошо умел летать и стрелять, и по такой мишени не промахивался. От очереди по кабине самолет беспорядочно падал вниз, это было незрелищно, а вот от огня по моторам, когда сразу два на одном крыле выбрасывали струи дыма, какое-то время бомбардировщик шел, кренясь и дымя все сильнее, затем от него начинали отделяться фигурки, раскрывая парашюты. А если еще остался боекомплект, а новой цели не предвидится, отчего бы не попрактиковаться в стрельбе?