Перед выходом сэр Роберт позавтракал и взялся, было, за стакан с французским вином — он привык выпивать стакан французского вина за завтраком — но остановился, потому что не знал, прилично ли будет явиться с винным запахом к королеве. После короткого раздумья он отставил стакан в сторону. "Сегодня уж так, а там видно будет", — решил он.
...Королева Мария назначила сэру Роберту встречу в дворцовом парке. Здесь ещё стояла под столетним вязом любимая каменная скамья короля Генриха, но в остальном парк пришёл в запустение. Ограждавшие его кирпичные стены потрескались и поросли кустарником, аллеи потерялись в густой траве, клумбы с цветами пропали. Мария не позволяла садовникам ничего трогать: вид заброшенного и беспорядочно заросшего парка отвечал её меланхолическому настроению: она любила тут прогуливаться — особенно осенью, когда жёлтые листья слетали с веток и медленно и печально падали на поблёкшую траву. На прогулках королеву сопровождали уже далеко не молодые, набожные фрейлины, которые читали ей вслух жития святых мучениц — Марию утешало это чтение.
Охранявшие парк гвардейцы были предупреждены о приходе сэра Роберта и сразу же пропустили его; королеву он нашёл по громкому чтению жития святой Винефриды, убитой, как известно, принцем, за которого она отказалась выйти замуж, дабы не нарушить монашеские обеты. Продравшись сквозь кусты орешника, сэр Роберт обнаружил Марию возле старого домика с провалившейся крышей.
— Ваше величество, — склонился сэр Роберт перед королевой.
Мария кивнула ему и сказала, обращаясь к фрейлинам:
— Прервёмся пока. Мне надо побеседовать с этим джентльменом.
Фрейлины присели в поклоне и отошли в сторону. Мария посмотрела на сэра Роберта; он понял, что должен начать разговор.
— Прекрасная погода сегодня, не правда ли? — произнёс сэр Роберт. — А вчера погода была хуже... Да...
Наступила пауза. Мария вздохнула.
— А вы знаете, что это такое? — спросила она, показывая на домик с провалившейся крышей.
— Нет, мадам.
— Это бывшая канцелярия мастера Хэнкса. Слышали о нём?
— Конечно, мадам, — сэр Роберт невольно вздрогнул, посмотрев на дом.
— Некоторые до сих пор крестятся, проходя здесь. Но я забыла, что вы из протестантской семьи; для вас мастер Хэнкс, по-видимому, выдающийся государственный деятель, — проговорила Мария с внезапной горечью.
— Нет, нет, мадам! — торопливо возразил сэр Роберт. — То есть я хочу сказать, что он, конечно, государственный деятель, но... То есть я хочу сказать, что он действовал не только против католиков, но и против протестантов. Он действовал против всех, кто... — сэр Роберт остановился.
-... Кто шёл против воли моего отца, — закончила Мария. — Вы правы, милорд. Мастер Хэнкс был страшным орудием короля Генриха, — но может быть, король Генрих был орудием в его руках.
— Мадам? — не понял сэр Роберт.
— Мастер Хэнкс ещё жив, — продолжала она. — Лорд-канцлер сэр Стивен утверждает, что мы не можем его трогать по некоторым соображениям. Я не понимаю этого; женщине бывает сложно разобраться в вопросах политики.
— О, ваше величество, вы не просто женщина, вы — королева! — воскликнул сэр Роберт. Ваше правление, без сомнения...
— Не будем касаться моего правления, — прервала его Мария. — Я делаю то, что велит мне наша вера, — и пусть Господь рассудит меня!.. Давайте лучше поговорим о вас. Вы снова живёте в Лондоне: чем вы занимаетесь, обзавелись ли друзьями? Как приняли вас наши дамы?
— Мне не что жаловаться, мадам. С тех пор, как я вернулся в Лондон, у меня появились друзья, много друзей. Ничем особенным я не занимаюсь, а что касается дам, то у меня небольшой опыт... Правда, у меня была одна девушка, я с ней познакомился по настоянию родителей, но я не... Я хочу сказать, что я её не...
На губах Марии появилась слабая улыбка.
— Ничего, у вас всё впереди. На охоте вы говорили мне, что у вас нет дамы сердца, — а вы хотели бы иметь её?
— Ваше величество!..
— Вас спрашивает не королева, а подруга, старшая подруга. Вы хотите быть моим другом?
— Ваше величество, — пролепетал сэр Роберт, готовый провалиться сквозь землю.
— Мне нравится ваше целомудрие, милорд, — сказала Мария, — наверное, мне поэтому так легко с вами говорить. Я говорю с мужчинами лишь по делам, — но знали бы вы, как скучно всегда быть королевой! Вы будете моим другом?
— Это огромная честь для меня! — нашёлся, наконец, сэр Роберт.
— От вас ничего не потребуется, просто приходите ко мне иногда. Лучше всего как сегодня, в парк, на прогулку: во дворце ступить нельзя без соблюдения этикета и без десятков любопытных глаз. Мы будем беседовать с вами о чём придётся, просто болтать о пустяках. Вы согласны? — Мария, как и во время разговора с сэром Робертом на охоте, опять поразилась своей смелости.
— Мадам, я не мог и мечтать о подобной милости, — отвечал он.
— Тогда у меня к вам последняя просьба: одевайтесь не так броско, — ваш наряд слишком ярок для уединённых дружеских прогулок, — Мария с мягкой усмешкой оглядела синий плащ, фиолетовый камзол, чёрные с оранжевым штаны и серые чулки сэра Роберта.
— Как прикажете, мадам, — ответил он, с недоумением посмотрев на свою одежду.
— Что же, будем считать, что начало нашей дружбе положено — Мария позвала своих фрейлин. — Милорд, я благодарю вас за содержательную беседу, — в заключение сказала она сэру Роберту.
— Ваше величество может всецело располагать мною, — поклонился он, довольный, что отыскал такие учтивые слова.
...Выехав из ворот королевского парка, сэр Роберт направил коня к ближайшему трактиру.
— Эй, бутылку вина мне! — крикнул он трактирщику, войдя в зал. — И поесть: большой кусок мяса с кровью, почки в уксусе, тушёную капусту и пирожки!
— Тысяча чертей, быть другом королевы, болтать с ней о разных пустяках, — неужели я не способен на большее? — проворчал сэр Роберт себе под нос. — И почему, чёрт возьми, ей не понравился мой наряд?..
Часть 2. Двор принцессы Елизаветы
Сэр Джон медленно ехал по дороге в загородное королевское поместье, где жила теперь принцесса Елизавета. В последние дни дождей не было, ярко светило солнце, и дорога успела просохнуть; между тем, она была пуста, сколько хватало глаз, не видно было ни проезжих, ни прохожих, — так что лошадь сэра Джона всё время норовила перейти на рысь.
— Нет, Арабелла, — говорил сэр Джон, сдерживая поводья, — мы никуда не торопимся. Я понимаю, — ты застоялась в конюшне и не прочь размять ноги, но пойми, глупо будет, если мы явимся раньше положенного часа. Мне вовсе не хочется сидеть в прихожей вместе с лакеями и дожидаться, пока принцесса закончит играть в мяч, примет ванну, съест свой полдник, а уж потом выйдет ко мне. Я узнал распорядок дня, которого она неукоснительно придерживается; мы должны прибыть после полдника, — не раньше, не позже, — а сейчас едва закончился обед.
Ты спросишь, а какого чёрта мы так рано выехали из Лондона? Видишь ли, вчера и позавчера, и третьего дня сэр Эндрю отмечал свои именины. Тебе, Арабелла, трудно понять, каково жить человеку в стране с двумя вероисповеданиями: по католической вере полагается праздновать именины и прославлять своего святого покровителя, но протестантская не признает святых и их прославления. Что же делать? Пришлось сэру Эндрю в первый день собирать друзей-католиков и отмечать с ними свои именины; во второй день он собрал друзей-протестантов и отмечал с ними уже не именины, но день апостола Андрея, ученика Спасителя, — а на третий день пили уже просто за здоровье сэра Эндрю. Мне пришлось хуже всех, поскольку я был рождён в католической вере и не выходил из неё, — точнее сказать, забыл о ней, — но моего покойного дядю Френсиса считают столпом английской Реформации на том основании, что старик был собутыльником короля Генриха. Исходя из этого, в первый день я отмечал именины сэра Эндрю как правоверный католик, во второй день я как племянник своего великого дяди пил за апостола Андрея, а на третий день в качестве самого себя я пил за здоровье сэра Эндрю.
После такой бурной католическо-протестантской попойки мне бы отлежаться в постели, но надо ехать к принцессе Елизавете. Если бы не большая кружка эля утром, я не смог бы взобраться даже на осла, не говоря уж о тебе, — он потрепал лошадь по холке. — Так что не спеши, милое животное, а то потеряешь меня по дороге.
Лошадь фыркнула, мотнула головой и поплелась шагом. Сэр Джон с удовольствием вдохнул свежий осенний воздух с запахами увядающих трав и листьев, и сладко потянулся.
— Ничего, — сказал он, — в эдакий благодатный денёк быстро приходишь в себя. Природа добра к нам — она оставляет для нас одно хорошее.
...Двор принцессы Елизаветы был беспорядочен, однако в этом не было вины принцессы. Лишившись матери в раннем детстве, она не пользовалась вниманием отца: король Генрих хотел сына, наследника престола, и когда его третья жена Джейн Сеймур, следующая после леди Болейн, родила ему мальчика, Генрих совершенно охладел к Елизавете. Она росла заброшенным ребёнком вдали от двора, хотя и пользовалась всеми благами, полагающимися королевской дочери.
Каждая очередная жена Генриха в зависимости от своего характера то отдавала предпочтение Марии, сводной сестре Елизаветы, нынешней королеве, то баловала Елизавету, — а то была холодна с обеими принцессами. К Елизавете приставили хорошего учителя, который обучил её языкам и основам наук, но не было никого, кто смог бы привить ей необходимые для женщины знания о доме и о себе. Враги Елизаветы со злорадством отмечали неряшливость принцессы, неумение красиво одеваться и её грубоватые манеры. Говорили, что за внешним порядком жизни двора Елизаветы скрываются хаос и сумбур, что придворные ведут себя вульгарно, а она им не препятствует. Говорили также, что её двор погряз в похоти; прибавляли шепотком, что Елизавета и сама имеет склонность к пороку.
Всё это было отчасти верно, однако, с другой стороны, можно было бы отметить, что Елизавета всеми силами стремилась обуздать распущенность двора, что придворных для неё выбирала королева Мария, а вернее, сэр Стивен, — ну, а саму Елизавету никак нельзя было назвать распущенной, тем более, порочной! Так мысленно возражал сэр Джон врагам принцессы Елизаветы, подъезжая к её имению.
Несмотря на то, что он получил полные сведения о дворе принцессы, сэр Джон с любопытством вглядывался в его жизнь. Первое впечатление было, действительно, неблагоприятное. В воротах сидели и дремали два солдата: один из них лениво приоткрыл левый глаз, бросил циклопический взгляд на сэра Джона и тут же стал дремать дальше; второй солдат даже не проснулся.
В обширном дворе было грязно, повсюду валялись какие-то тряпки, в цветниках расхаживали курицы; служанка, вышедшая из дома, высыпала мусор прямо на клумбу; дворовый мальчишка справлял малую нужду перед мраморной статуей Афродиты.
Сэр Джон прошёл в центральные двери дома, и никто его не остановил. Перед лестницей он встретил, наконец, офицера из охраны, который поинтересовался его именем и спросил, зачем он прибыл. Узнав, что сэр Джон приехал с разрешения королевы, дабы возобновить давнее знакомство с принцессой, офицер потерял интерес к посетителю и показал, как пройти к покоям Елизаветы.
Сэр Джон скоро заблудился в запутанных коридорах и попал на половину фрейлин. Навстречу ему выбежали две растрёпанные девушки, чуть не сбив его с ног.
— О, какой славный джентльмен! Не молод, но ещё хоть куда! — выпалили они вместо извинения и с хохотом побежали дальше. Сэр Джон изумлённо посмотрел им вслед.
Наугад открыв какую-то дверь, он оказался в длинной анфиладе комнат. Пройдя две или три из них, он услышал странные звуки, доносившиеся из-за широкой портьеры. Сэр Джон остановился и навострил уши: сомневаться не приходилось — там занимались любовью, мужские вздохи перемежевались с женскими стонами и короткими страстными восклицаниями. Стараясь ступать бесшумно, он вернулся назад и продолжил поиски покоев принцессы.
В конце концов, он перехватил какого-то лакея, который отвёл его к Елизавете; сэр Джон пришёл вовремя — она собиралась выйти в сад, её сопровождала группа молодых дам и кавалеров.
* * *
...Когда сэр Джон видел принцессу в последний раз, она была подростком; теперь её формы несколько округлились, но она была по-прежнему чересчур угловата. Лицо Елизаветы покрывал толстый слой пудры и румян (чтобы скрыть бледность, которая, видимо, с годами не уменьшилась, — решил сэр Джон). Ранее густые волосы поредели (ещё два-три года, и ей придётся носить парик, — с сожалением подумал он).
С некоторым удивлением сэр Джон посмотрел на аляповатый наряд принцессы: очень широкая, по нынешней моде, юбка ярко-кровавого цвета плохо сочеталась с красно-коричневым корсетом и тёмно-вишнёвым плащом с большим меховым капюшоном — и уж совсем не к месту была розовая нижняя рубашка, выглядывающая из-под корсета. Тупоносые туфли на высоком каблуке были тоже розовыми с какими-то странными помпонами спереди. От головы до ног Елизавета была увешена драгоценностям: они были закреплены в её волосах, на корсете, юбке и даже на туфлях. На шее принцессы было тяжёлое ожерелье, на пальцах — огромные перстни.
— Ваше высочество, — склонился перед ней сэр Джон, — я прибыл, чтобы засвидетельствовать вам своё почтение и возобновить, если вы того пожелаете, наше знакомство. Когда-то я имел честь быть представленным вам, меня зовут...
— Сэр Джон, — тут же вспомнила его Елизавета. — Как же, мы с вами провели немало весёлых часов! Вы всё ещё играете в мяч? — спросила принцесса.
— Куда мне, ваше высочество, я ведь уже старик, — ответил со вздохом сэр Джон. — Время течёт, и его нельзя остановить. Зато вам его течение на пользу: вы так похорошели за эти годы. Я думаю, лучшие женихи из королевских домов Европы мечтают о том, чтобы пойти с вами под венец.
— Я не собираюсь замуж, милорд, — засмеялась Елизавета. — Пример моей матери не внушает оптимизма насчёт брачных отношений. И не надо мне льстить: как мне помнится, вы всегда отличались тем, что говорили правду, даже если она звучала цинично. Оставайтесь верны себе, сэр Джон, в этом ваше преимущество.
— Как прикажете, миледи. Приятно видеть, что и ваш характер не изменился, — он почтительно поцеловал ей руку.
— Я рада, что вы опять при нашем дворе, — сказала Елизавета. — Надеюсь, ваши неприятности закончились?
— Неприятности? Пожалуй, их не было, миледи, — возразил сэр Джон. — Разве можно назвать неприятностью безбедное житье на лоне природы? Я был всеми забыт, а значит, меня никто не тревожил. Древние философы посчитали бы это счастьем.
— Зачем же, в таком случае, вы возвратились в шумную и беспокойную столицу? Неужели суета Лондона привлекает вас? — спросила Елизавета, поддерживая шуточный тон беседы, но её глаза на мгновение остро впились в сэра Джона.
— Право, не знаю, — пожал он плечами. — Наверное, человек такое существо, которое не может жить в покое. Зачем он оставляет тихий берег и устремляется в бурное море? Ладно, если его манит прибыль, но когда её нет? Почему нас привлекают опасные путешествия и сладостно волнует смертельный риск? Я не знаю... Такими нас, видно, создал Бог.
