Скрамасакс

Я, не сдержавшись, его перебил:

— Отнюдь, дед постоянно твердил, что мне нужна вера, а её у меня-то и нет.

— Совершенно верно, истинной веры нет, но крупицы её уже собираются. Конечно, данная методика весьма оригинальная, однако она, безусловно, имеет право на существование. К религии и колдовству учение это, как мне думается, не имеет ни малейшего отношения. Оно больше похоже на некую науку.

Опять в голове прозвучал звоночек, я вновь его отмёл и продолжил внимать.

— Стези, ведущие к Господу, разнообразны и любая дорога к Нему, хороша. Обретение веры — правильный путь. Бог незримо везде: и в тебе и во мне, в каждой букашке, травинке. Господь не имеет ограничений ни в пространстве, ни во времени, пребывая всюду — одновременно. Однако природа не есть Бог, Он в своём творении просто присутствует. Тут, думаю, главная ошибка сего учения, хотя, возможно ты не правильно понял наставника.

— Нет, дед не обожествлял природу, отнюдь, говорил практически также как вы, только называя Бога именем Род.

— А он как-либо служил ему? — чуть встревожился старец, — Молился тому?.. Приносил ли жертвы?

— Ни разу такого не видел. На моей памяти дед в храме на утрени бывал пару раз, в принципе, религиозная жизнь его этим и ограничивалась.

Прокручивая в голове жизненный уклад учителя, я вспомнил, но нечто другое:

— Забыл сказать, Прохор Алексеевич долгое время жил на Афоне в послушании у безымянного старца, может к делу сие не относится, но всё же...

— Это он тебе рассказал?

— Нет, сам разгрёб переданные им знания и увидел.

Феофан вновь недоумённо на меня уставился и я пояснил:

— Времени на обучение катастрофически не хватало и дед, загипнотизировав, передал непосредственно из головы в голову, достаточно большой объём информации, там и были его воспоминания. Я даже вмиг выучил несколько языков — доселе неизвестных.

Повисла пауза...

Наконец, выйдя из оцепенения, собеседник, в свою очередь, загнал в тупик и меня:

— А ты уверен, что наставник твой — человек? Судя по всему — тот больше на ангела похож... — вот тут, уже моя челюсть с громким стуком упала на пол.

Старик, видя растерянность, привёл спорные доводы:

— Во-первых: средь людей мне не встречались такие древние — что ли. Прохор Алексеевич утверждал, что ему лет около шестисот? — Я кивнул.

— Исходя из рассказа, на лжеца, он, ну, никак не похож. Во-вторых: с учением таким, лично я — сталкиваюсь впервые, причём, преподанная наука, судя по тому, что ты мне тут изобразил, очень сильная штука, и при этом вроде православию не противна.

В выводах старца логика не просматривалась, я состроил недоумённую гримасу, и собеседник пояснил:

— Даже если то, что ты делаешь — не следствие веры, в чём я сильно сомневаюсь, а на самом деле имеет место некая сила, которой Прохор Алексеевич научил тебя повелевать, то...

Феофан, подыскивая нужный пример, наморщил лоб:

— Согласись, глупо предавать анафеме водяную мельницу и её изобретателя. Так вот, твой, так называемый телекинез, да и прочее, суть та же мельница, но гораздо масштабнее. Кто из живущих может владеть данными знаниями? — Задал он риторический вопрос и тут же на него ответил, — Либо святые, коим Создатель приоткрыл сию тайну, но, по-моему, твой учитель не относится к ним, либо ангелы — лишь им известны многие секреты мирозданья. Разумеется, могу заблуждаться, однако если опять встретишься с наставником, присмотрись повнимательней.

— Вот, ты загнул... — сорвалось с губ, но я тут же исправился, — Конечно же, извиняюсь, наверное, вы ошибаетесь. На моей памяти дед своей клюкой несколько душегубов упокоил, зрелище скажу — не для слабонервных, разве ангелам позволено убивать?

— Сам говоришь, душегубов. С чего ты решил, что ангелы не вправе карать нечестивцев, это их прямая обязанность.

Короче, во время нашего первого разговора владыка меня утешил и озадачил одновременно — пару дней я пребывал в задумчивости. Позже он не раз поражал прозорливостью, то при ясном небе предскажет метель, то пошлёт кого-то из братии к силкам, при этом сказав: "Заяц попался, поспеши — не дай долго мучиться бедолаге". Сам мясо не вкушал, а иноков на то благословлял, хоть и не по уставу, но те не смели перечить и ели.

Однажды, где-то на третий день нашего совместного обитания, имел место поразительный случай. Поутру мы наконец-то решили двинуться в путь, монахи давно теребили патрона, я к ним присоединился и в результате тот сдался. Бросать спасителей, мягко говоря, не очень вежливо, я и решил — провожу их, а дальше уже займусь поисками потерявшейся ватаги. Пойду от впадения Усьвы в Чусовую, рядом с этим местом на нас и напал демон, дальше направлюсь вдоль реки — в сторону чёртова городища, ежели кто уцелел, то найти должен.

Землянка, четверым была тесновата и в ясную погоду мы старались, есть на улице. Хоть свежо, зато светло да просторно. Как правило, начало, и окончание трапез владыка освящал кратким молитвословием, да и в процессе дня молились монахи много. Я к ним регулярно присоединялся, поначалу от нечего делать, потом как-то втянулся и мне это даже понравилось. То ли суть данного действия заключалась в самих словах, то ли в чтеце — архиепископ сам проговаривал все правила, причём наизусть, то ли так на меня влияла окружающая девственно — угрюмая, уральская природа. Впрочем, не важно, главное то, что переносило меня в какой-то другой нереальный мир и это завораживало.

Так вот — случай тот произошёл сразу после обеда, к моменту окончания владыкой благодарственной молитвы из-за ближайшего хребта выскочил подраненный оленёнок. Постоял мгновение в нерешительности, и на подгибающихся ногах направился к нам. Бедняга выглядел весьма вымотанным, а на правом окороке зияла большая кровавая рана. Не зная как реагировать, мы застыли. Тем временем, оленёнок подошёл к Феофану, ткнулся влажным носом тому в руку, печально вздохнул и, задрожав всем телом, лёг.

Через секунду из-за той же скалы, вынырнула стая серых хищников. Опешившие звери, встали как вкопанные. Я выдернул из ножен меч, монахи схватились за приготовленные в качестве топлива поленья, ну думаю: "Драки не избежать и неизвестно чем всё закончится: звери матёрые, оскаленные клыки, по холке в предвкушении схватки вздыбленные ирокезы шерсти — бой выйдет кровавым".

Люди и волки напряглись, вот-вот вспыхнет схватка, и тут владыка, подняв руку, тихо сказал:

— Не бойтесь, бросьте оружие. — Иноки тут же исполнили просьбу, я же катану убирать не стал, напротив — перешёл в изменённое состояние и, приготовившись к битве, весь подобрался.

Феофан решительно направился к застывшей стае, аура его засияла ещё интенсивнее, от неё в разные стороны стали расходиться не яркие круги ласкового света. Дойдя до меня, это свечение принесло спокойствие, я, осознав — опасность миновала, расслабился.

Вожак выдвинулся вперёд, владыка, что-то прошептав, широко перекрестил волка. Сблизившись, зверь ткнулся, так же как оленёнок, носом Феофану в опущенную руку, развернулся и посеменил к стае. Спустя мгновенье свора исчезла.

Из ступора вывел меня торжественный голос владыки:

— Поблагодарим Господа!..

Я невольно дёрнулся — изменённое состояние исчезло, величественное сияние ауры Феофана пропало, передо мной вновь стоял — сухонький, седой старичок.

Из-за пораненного оленёнка мы задержались ещё на три дня. Жизненное свечение животного белело прямо на глазах. В том месте, где находились рваные борозды от волчьих когтей, в ауре его зияла чёрная брешь. Я попытался, как когда-то поступил с гематомой Хала, направить на неё поток силы, однако энергия, словно резиновый мячик от увечья отскакивала.

Тут я снова проникся мощью Слова и поразился могуществом молитвы. Феофан, видя моё расстроенное лицо, произнёс:

— Делай, что делаешь, не останавливайся, а мы с братией — попросим помощи Господа.

Когда они начали, дрожащий всё это время оленёнок, прижав к голове уши, застыл. Под мерный речитатив старца, рана вдруг перестала отторгать посылаемую энергию, и чёрный её участок потихоньку начал светлеть.

В итоге — мы выходили бедолагу, через пару суток он окончательно встал на ноги, а ещё через день, мотнув на прощанье безрогой головой — неспешно, временами оглядываясь, ушёл.

В ожидании Серафима мы провели семь дней — не дождались. Утром восьмого отправились в Пермь. Я честно сказать, при разговоре о путешествии думал, что речь идёт о народности Пермь — о месте, где живёт этот этнос, поскольку знал — город с таким названием возникнет гораздо позже пятнадцатого века, но вон, как всё вышло. На третий день пути на нас вышел передовой отряд красноармейцев. Дальнейшие события вам известны, итог тоже.

Глава 2. Серафим

Получив красноармейскую пулю в грудь, я быстро отошёл, видимо та задела нечто жизненно важное. Однако небытие продолжалось мгновение — чик, и я в давно знакомом, ещё по смерти, произошедшей в далёком детстве, месте.

"Как же я мечтал сюда вернуться..." — Этот луг прочно врезался в память: красотой, спокойствием, величием, умиротворением. Но самое сильное чувство, всегда было одно и то же — глубокое сожаление и обидное разочарование — за частокол меня — не пустили, а чуть позже, вообще выкинули из волшебного мира.

И вот сейчас я, закинув руки за голову, вновь лежу на том пригорке да смотрю в высокую, безоблачную синь загадочного неба. Изумрудная трава, колышимая тихим ветерком, ласково щекочет щёки. Густая, сочная, однородная растительность, без каких-либо примесей, покрывает весь видимый мир. Переросший газон, сливаясь с прозрачными небесами, уходит за горизонт.

Оборачиваюсь — выше по склону частокол с массивными дубовыми воротами.

Сердце бешено застучало и сладко защемило: "Неужели посчастливится попасть за ограду?" — Вход открыт. В детстве мой робкий стук действие не возымел. Вскакиваю, мчусь к манящему проходу в рай.

— Спасибо, владыка, — шепчу на бегу, — Если бы не ты — опять, спасаясь от клубящейся тьмы, носиться мне по серому лабиринту.

До вожделенной цели не больше пяти сотен метров, бегу минут двадцать, а она ничуть не приблизилась. Тяжело дыша, останавливаюсь, падаю в объятия странной травы: "Облом, опять не пускают... видать, не заработал".

Дыхание выравнивается, освобождая место умиротворению — разочарование отступает:

"Почему так тихо? Где ангелы? В прошлый раз именно они дали от ворот поворот". — На просьбы пустить внутрь, правый из них молча махнул крылом, и в реальности моя рука, сжимающая оголённые провода, разжалась.

Выныриваю из воспоминаний, сажусь и оглядываюсь. Изумрудный ковёр, залитый ярким светом, расстилается всюду, лишь с одной стороны пресекается высоким, бесконечным частоколом. Солнца нет, кажется, само небо источает ласковое, волшебное сияние.

— Давай-ка пройдусь, раз к воротам не пускают — схожу вдоль забора, вдруг ещё какой вход обнаружу. Ангелов тоже надо найти — расспросить об учителе. — Хоть я и со скепсисом отнёсся к предположению Феофана, но может бестелесные духи признают в деде своего, чем чёрт не шутит?.. — присказка сия в данной реалии была не уместна, но прозвучала именно она — как и в сером лабиринте, я говорил вслух.

На ходу, вновь задумываюсь: "Из преисподни, а серый лабиринт ассоциировался именно с ней, меня вытащил владыка". — Пребывая в компании монахов, я каждый день с ними молился и видел, как во время служения Феофан преображался. Мне и самому, чувственным образом, передавалась частичка его благоговения.

"Он точно мог, больше некому, — заключаю я. — Только бы теперь, никто б не помешал, не хочу покидать это место. Пусть за забор мне не попасть — да и не надо. Даже по эту сторону частокола, по сравнению с бренным миром, намного, намного лучше, — мысль сия пришла непроизвольно, осознав это, напрягаюсь... — Сейчас что-то будет, всегда так — закон подлости".

Однако ничего не происходит...

"Уф, пронесло..." — промелькнуло в голове и бабац... я вновь в Серафимовой землянке.

* * *

— Ну, что же это такое?.. — разочарованно воскликнув, я тут же — со спины получил чем-то твёрдым по многострадальному затылку — резкая боль, яркая вспышка, потеря сознания.

Спустя некое, вероятно не очень долгое время, я вновь очнулся на той же лежанке.

Башка раскалывается, подташнивает. Руки-ноги связаны. Темно. Немного подёргавшись и уяснив, что путы надёжны, решаю перейти в изменённое состояние: "Надо срочно подлечить голову — пока та не разорвалась на тысячу мелких осколков".

Боль адская. Почерпнув энергию из иконы и направив её на затылок, облегчённо вздыхаю: "Вроде отпускает".

"Куда я попал?" — Землянка всё та же, единственно — протуберанцы силы, исходящие от образов не столь сильны, как раньше.

Немного повалявшись, пару раз крикнул:

— Есть кто живой?.. — В ответ — гробовая тишина. Звуки под землю не проникали в обратную сторону, видимо, тоже.

Лёжа обездвиженный, задумался: "Уж больно часто меня стало переносить из реальности в реальность. Почему?.. С чем связано?.. Предшествующие всему этому сны о моём времени с последними пертурбациями сознания уже не идут ни в какое сравнение. А началась такая чехарда, определённо, с попадания в преисподню... или раньше?.. После схватки с кабаном?.. — Нет, наверное, ещё с детства, после удара током.

Определённо — да, просто в последнее время, я стал чаще умирать... как-то так. А который это уже раз? Если считать детскую смерть, то получается — четвёртый... Феноменально, током меня били, на клыки надевали, топили и, наконец — тупо пуля в сердце и алесс... Дункан Маклауд отдыхает... Ну, вот и появился новый курильщик..." — нервный смешок срывается с губ.

"Может и впрямь, имеет место расстройство психики и сейчас обострение, а может козни одноглазого Одина швыряют меня между мирами. Видимо ответа пока не получить..." — я вздыхаю и пытаюсь как давеча, покинуть тело — вылететь — осмотреться. Ничего не выходит.

"Силёнок маловато..." — придя к данному выводу, приступаю к накачиванию энергии. За этим занятием меня и застал старичок боровичок.

— Что же мне как на разных... пожилых людей-то везёт? — увидев вошедшего я громко воскликнул и моментально осознал: "Это должно быть отец Серафим. Недаром владыка перед смертью, просил передать тому поклон".

Тем временем, игнорируя моё замечание, хозяин землянки с интересом рассматривал своего пленника — то есть меня, а я его. Импозантный дедушка, наверное, в молодости был богатырём, впрочем, и сейчас таким является. Чуть сгорбленная спина и опущенные плечи, по поводу физической мощи вводят в некое заблуждение — это сразу становится ясно по взгляду, он пронзительно сильный, совсем молодой. Аура старика, как и у Феофана, была яркая — яркая, чистая — чистая.

— Что же ты дедушка, гостей как встречаешь?.. Поленом по башке — не очень радушно, — наконец я дерзнул нарушить затянувшуюся паузу.

— Какой ты гость?.. На татя больше похож, — хмуро заметил старик.

— Я вот поклон принёс от отца Феофана, не застали мы тебя, владыка ещё что-то хотел передать, только я уже не услышал, умер поскольку.