Типа, завелась в стаде норторов паршивая овца. Ну, как завелась, так и выведется. Даже норторы не живут вечно, а больные и ущербные быстро того... Убивать себе подобных среди норторов не принято, но для Родаля сделали исключение. Когда поняли, что "быстро того" он не собирается. Вот только "паршивая овца" оказалась зубастым волчарой, который за просто так свою шкуру на коврик не отдал. После какого-то покушения, Родаль заявился в гости к самым главным из Драгоценных и Сияющих. Встреча на высоком уровне прошла очень плодотворно — все покушения прекратились. Родалю разрешили доживать тихо и спокойно, если он не будет смущать глаза и умы сограждан. И место для доживания выделили.
Вот только доживал Родаль совсем даже не мало. Лет пятьдесят назад этот упрямый хранителеискатель все еще не "того".
— Крант, а откуда ты знаешь про Родаля? Если о нем не принято говорить... Ты ведь намного моложе его.
Оберегатель сидел на полу и смотрел на открытое окно. А я... я тоже сидел и смотрел. Хотя какого черта я расположился на ковре, а не на стуле, ума не приложу. Хорошо хоть на кровать догадался опереться. Долго сидеть с прямой спиной у нас только Крант может. А мой организмус, после "немножко посидеть", хочет немножко полежать, а там и на поспать его может растащить. А спать этой ночью можно сколько угодно — Санут взял отгул и отдыхает. Так же, как и я. Поход в клинику, похоже, накрылся или отложился. Перед рассветом загляну, проверю, как там без меня обошлись.
— Нутер, что ты хочешь узнать? Спроси я отвечу.
— Интересно мне, кто рассказал тебе про Родаля. Если всем запретили, а с правилами у вас строго...
— Ты хочешь узнать имя? — дошло до Кранта.
И до меня дошло, что я говорил слишком много, а то, что надо, так и не спросил.
— Да.
Хотя, на фига мне это имя нужно, не знаю.
— Родаль.
— Что?!
Оберегатель повторил. Имя не изменилось.
— Ты хочешь сказать, что он сам рассказал о себе?..
— Да, нутер. Ему о себе говорить не запретили.
— Наверно, не догадались.
— Мало кто захочет его слушать.
— А ты почему...
— Я оберегал его, нутер.
— Подожди! Ты видел его?!
Еще немного, и я начал бы трясти Кранта за плечи. Так медленно и неторопливо он отвечал.
— Да, нутер. Я видел его. Я же разговаривал с ним.
— Ну, и что? Это еще не показатель. Ты вон с девушкой своей на расстоянии разговариваешь.
— Она не моя девушка, — начал занудствовать нортор.
— Значит, моя.
— Нет! Она не девушка. Она оберегающая.
Спокойствие Кранта куда-то подевалось.
— Да что ты так переживаешь? И почему решаешь за нее? Вот познакомишь нас, и мы сами все решим.
— Нет. Не познакомлю.
Интересно, с чего это я решил, что норторам неведома ревность. И физиономия у Кранта совсем даже не каменная. И терпение не железобетонное.
— Ладно, не хочешь знакомить с девушкой, познакомь с Родалем.
— Я не знаю, где он теперь.
— Тогда покажи мне его.
— Зачем?
— Интересно мне, как вы познакомились.
— Сто сезонов минуло с тех дней, — сказал нортор.
— Что такое сто сезонов? Всего лишь два эролла.
Крант удивился моим словам. А я вообще обалдел. Кажется, не я это говорил, а кто-то другой. Кто знал этого Родаля. Лично. А я только слушал и рядом стоял.
Долго удивляться у меня не получилось Крант начал "показывать".
15.
Посвящается Иваненко Светлане Александровне.
"Мне Ваш мир уже ночами снится!
И чаще всего Крант. Ой".
— Урод, бегом к Далилосу! Нижней тропой!
За шторой Пятый ученик. Из всей группы остались только двое — я и Пятый. Остальные уже оберегают. Дальний голос Пятого я никогда не слышал. Он всегда обращается ко мне громко. И всегда называет меня уродом, а не Десятым.
Быстро собираюсь. Одежда уже на мне, осталось взять оружие и дозволенные вещи. Вещей, какие дозволено иметь ученику, немного, и все они в комнате, в нише над лежанкой и на полке возле выхода. Смена белья, три пары плетеных сандалий, два полотенца, две деревянные коробки, мазь от ожогов и мыло без запаха. Есть еще три фигурки из кости, одна из дерева и памятный камень с двумя полосками. Все умещается в наспинном мешке и на поясе. Самым последним в мешок укладывается плащ. Его я надену возле комнаты Далилоса.
Перед шторой останавливаюсь и в последний раз осматриваю комнату. В нише и на полке пусто, матрас, не прикрытый плащом, похож на обычный мешок. Комната сразу стала чужой. Дойду я к Далилосу или нет, но сюда уже не вернусь. Скоро здесь поселится другой ученик.
Комната маленькая два на три шага. Половину комнаты занимает лежанка с матрасом из водяной травы. Во второй половине два коврика. Один для работы, другой для отдыха, если приказали отдыхать сидя. Оберегатель, что крепко спит, долго не живет. Двери в комнате нет, только узкая щель, в которую проходят боком. Щель завешена шторой из белого меха. Еще одна моя вещь. Но ее придется оставить. На Нижней тропе она мне будет мешать.
К Наставнику Наставников можно попасть двумя путями: Верхней или Нижней тропой. Есть еще Дорога Гостей, но она не для нас. Верхняя тропа — это узкий, местами осыпающийся карниз, что нависает над морем. В Трехлунье Верхняя тропа становится непроходимой. Волны добираются даже до Красной площадки, а она рядом с вершиной. Нижнюю тропу тоже заливает, но в сильный отлив вода из пещер уходит. И, если доберешься до Костяного грота, то можно не опасаться, что захлебнешься или что унесет в море. Конечно, в гроте можно задохнуться, как каждый год задыхается хотя бы один ученик. Но лучше оставить свои кости под островом, чем разбросать их по дну моря.
Отодвигаю меховую штору, выхожу. Раньше штора была сплетена из морской травы. Скоро она опять станет плетеной. Ученик пользуется только тем, что сделал или добыл сам.
— Эй, Урод, не забудь помыться! Минои грязнуль не любят!
Ухожу, не оборачиваясь. Грязнулей меня звал Восьмой. Минуло три сезона, как он погиб на Нижней тропе.
Добраться до ее начала просто. Даже в Трехлунье. Бежать надо по лестнице вниз, потом по тоннелю. А он пробит в скале и надежно закрыт от волн. И его не откроешь, если вода подпирает дверь. Вот у двери надо быть осторожным. Выждать, когда о скалу разобьется волна и начнет убираться в море. Открыть дверь. Выглянуть. Запомнить дорогу к пещерам. Волны часто выбрасывают на берег всякий хлам или туши глубинных чудовищ. А твари эти живучие и всегда голодные. Лучше подождать, когда волна утащит чудовище в море или забросит на скалу, чем идти мимо него.
Тварей на берегу не было. Только клубки водяной травы, обломки дерева и досок, изодранная сеть, с большим рыбным скелетом, и несколько мелких рыб, что трепыхались на мокром песке. Путь к пещерам можно считать свободным, если бы не бочка. Она лежала перед входом. И почти закрывала его.
Дожидаться еще одну волну? А вдруг она затолкнет бочку в пещеру, и закупорит проход? Если он уже не забит всякой всячиной. Бочка новая, корабль, что ее вез, разбился недавно. И совсем недалеко. Груза на корабле всегда много. Вряд ли уцелела только одна бочка.
Пока голова думала, руки и ноги сделали все сами. Ноги вышли из тоннеля, а руки захлопнули дверь. Пути назад больше нет, дверь снаружи не открывается.
Бегом по границе серого и черного песка, едва касаясь его. На траву и обломки наступать нельзя. А камень нужно поднять. Небольшой, гладкий, облизанный волнами. На полпути нашелся еще один. Его в другую руку. Попасть на бегу в неподвижную цель совсем просто. Сначала одним камнем. Потом, в то же самое место, другим.
Бочка треснула.
Аромат благородного вина смешался с дыханием моря и с запахом гнилой травы.
Еще один удар. Уже ногой и с разворота. Тифура быстрее потекла по берегу. Мокрый песок не хочет принимать ее.
Ждать, пока бочка опустеет, некогда. Где-то за спиной новая волна собирается с силами.
Вход в пещеры оказался перекрытым. Осталась только узкая щель, в которую можно просунуть ладонь. Поднять даже неполную бочку не получилось. Ее и двоим не обхватить. А вот сдвинуть немного и протиснуться — это удалось. Хоть и не с первого раза.
Бежать в пещерах нельзя. Каждый шторм оставляет здесь свой подарок. Приходится быстро идти и внимательно смотреть под ноги и вперед.
Этих валунов прежде не было. Как и этого безголового мертвеца. Как и твари, что метнула щупальца мне навстречу. Два удалось оторвать сразу. Потом еще два. Одно пришлось перекусить. Кровь у чудовища горько-соленая и вонючая. Кормиться такой нельзя. Еще одно щупальце вцепилось когтем в мешок и поволокло меня к валуну. Из-под камня высовывались другие щупальца, полураздавленные и без когтей.
Избавился от когтя, откатился к стене и придавил чудовище вторым валуном. Может он добьет глубинную тварь. Ведь издыхает почти, а пытается охотиться.
Костяной грот был почти рядом, когда в пещеры пришла вода.
Можно зайти в грот и переждать. Он никогда не затапливается до самого верха. Но долго ждать нельзя — воздух в гроте плохой. И вода по стенам плохая течет. Кожа от нее чешется и облазит. Лучше сразу идти к Треснутой Лестнице. Вот только тоннель перед ней узкий и низкий. Если его затопило, то вернуться в грот можно и не успеть.
Тоннель еще не затопило. Но все сто шесть шагов пришлось идти по воде. По пояс. По грудь. По горло. По ноздри. Последние двенадцать шагов — под водой.
Первая ступенька Лестницы начинается еще в тоннеле. Многие спотыкаются об нее. Вторая ступенька через два шага. Потом сразу пять ступеней подряд и опять длинная в три шага площадка. После нее подъем становится неудобным — низкие ступени, высокие, низкие и высокие вперемешку. Иногда через две-три, иногда через десять-одиннадцать одинаковых ступеней. Но все ступени узкие, на полстопы. Идти приходится на ощупь и прижимаясь к правой стене. В левой стене попадаются больше трещины и провалы. Из них тянет холодным или мокрым ветром. В правой стене тоже есть трещины, но они не шире ладони. Лестница становится уже. И извивается как нибра в темноте.
От ночного зрения мало пользы. На лестнице совсем нет света, ни лунного, ни звездного. Свет будет впереди. Там, где трещина расколола скалу и Лестницу. Трещина небольшая, ее можно перепрыгнуть. Но прыгать надо вверх и без разбега. И еще удержаться на узких ступенях. Когти здесь не помогут, ступени каменные. Тех, кто не удержался, больше не видели. Ни живыми, ни мертвыми.
Дальше надо подниматься еще осторожнее. Стены с правого и левого бока сильно истрескались, прикасаться к ним нельзя. Часто на ступенях попадаются камни. Их легче нащупать, чем увидеть. На Лестнице опять темно.
После трещины и двух поворотов Лестница становится шире. И впереди появляется свет. В скале пробиты дыры, через которые Далилос смотрит на море. В штормы Трехлунья они не закрываются, волны бьют скалу с другой стороны. Закроют "окна" в сезон жары и ветра. А смотреть на море Далилос станет с большой площадки, которой заканчивается Верхняя тропа.
Последняя ступенька Лестницы самая длинная — восемь шагов. За ней начинается ровный коридор. С одного бока дыры-окна, с другого — дверь в комнату Далилоса. Дверь широкая, в нее не надо входить боком и она открыта. Только штора из желтого меха опущена. Далилос занят, но Далилос ждет.
Мокрую одежду быстро не высушить, а плащ оказался мокрым и рваным. Коготь чудовища разодрал непромокаемый мешок. Надевать плащ я не стал. Только свернул его и убрал обратно в мешок.
Осталось подойти к шторе и сказать:
— Ты звал меня — я пришел.
Далилос не любит, чтобы его называли Мудрейшим или Величайшим. "Не тебе измерять мою мудрость!" — так он сказал наставнику, который совсем недолго пробыл в Обители.
— Заходи.
Штору можно отодвинуть и войти.
Если бы он сказал: "Жди!" — пришлось бы стоять и ждать. Один ученик простоял так целый день и полночи.
Комната у Далилоса большая, десять шагов на восемь. На полу коврики из сухой морской травы. В углу, там, где стены завешены шкурами, на полу тоже лежат шкуры. В другом углу, там, где окно, стоит низкий стол. В комнате много полок и ниш, и все они чем-то заняты. Стол тоже не пустует. Четыре сезона минуло с того дня, как я был здесь в последний раз. В комнате ничего не изменилось. Только коврики на полу новые. Их меняют каждый сезон. В обители делают много ковриков. Все ученики освоили это ремесло. И плетут коврики сначала для своей комнаты, а потом на продажу. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже, но все ученики знают хотя бы одно ремесло, кроме основного.
Если минои не захотят нанимать урода, буду зарабатывать на корм ковриками. Их я могу плести лежа, сидя, стоя и в полудреме.
Далилос был не один.
Возле окна стоял высокий чужестранец. На острове одеваются и обуваются не так. Чужестранцы редко приплывают на остров, только если хотят быстро нанять оберегателя. Но пора для плавания неподходящая, не каждый капитан выйдет в море перед Трехлуньем. Только самый умелый и самый жадный. И сабиров чужестранцу пришлось отсыпать столько, чтобы хватило на новый корабль.
— Миной, твой оберегатель пришел.
Первого миноя оберегателю находит Далилос или наставник. И две трети платы остаются в Обители.
Чужак обернулся. Он оказался нортором. Надменным, величественным, прекрасным. Его лицо прикрывала золотистая пудра. Старший нортор. Только они пользуются такой защитой от солнца. И очень старый нортор. Ни тело, ни лицо не выдают возраст — только глаза. Не бывает таких глаз у того, кому всего лишь двести лет. И я знал, что видят эти глаза.
Урода с серой полосой на лбу. Выродка. Грязнулю в мокрой одежде.
— Это твой миной, ученик.
Я молча поклонился и пожалел, что не могу отказаться от этого миноя. Но если откажусь, мне останутся коврики и позорная кличка. Первый миной для ученика это и последнее испытание.
Нортор тоже промолчал. Он мог бы отказаться, но другого оберегателя он не получит. Ни сегодня, ни завтра, ни через сезон, никогда.
Далилос смотрел на нас и улыбался. Как арусга.
— Ступай на площадку, ученик. Принеси клятву. Миной, ты можешь посмотреть.
Площадка была большая, пять шагов на три, и мы разместились на ней все трое. Море бушевало где-то внизу. Луны то прятались за тучи, то появлялись сразу три. И тогда волны блестели и сияли, как чешуя нож-рыбы в воде. Ветер был слабее, чем в сезон жары, но я не стал подходить к самому краю. Принести клятву можно и посреди площадки. Раздеваться я тоже не стал. Далилос ничего не говорил про раздевание.
Понял руки вверх, расставил ноги пошире, нашел среди туч звезду и начал:
Мы врастаем в землю корнями,
Подпираем мы небо ветвями,
Пьем мы тучи большими глотками,
Солнце мы поедаем кусками,
И сливаемся с миром мы этим,
Этот мир мы теперь бережем.
Волна с грохотом ударилась о скалу и почти добралась до Желтой площадки. До нас долетели брызги.
— Мир слышал твою клятву, — сказал Наставник Наставников. — Теперь ты оберегатель. Иди и оберегай!
