Гур. Орден Знающих

Показалась обитель. Я отвел Уголька в чащу, расседлал, налил в котелок воды, раскрыл мешок с фуражом и приказал четвероногому другу не шуметь и набираться сил. Угостил яблоком. Сообщил, что вернусь, когда освобожусь. Накрыв коня заклинанием отвода глаз, устремился к обители. Перемахнув через стену, поискал ауру магистра, которую вчера как следует запомнил. Сэнгата обнаружился в небольшой келье неподалеку от зала, где встречался с послами.

Магистр негромко переговаривался со своими помощниками, генералом Цагааном и командором Энебишем, ожидая результатов акции по пленению послов. Слушая речи и скользя по сознанию собеседников, я выяснил, что инициатором безобразия явился Цагаан, который смог уговорить магистра на эту авантюру. Идея захвата возникла после переговоров с представителями человеческой общины. Возник непреодолимый соблазн завладеть самобеглой каретой и восхитительной женщиной. Старый охальник! Наши генералы все же не такие безрассудные.

Наконец, в келью прибыл командир группы. Вытянувшись перед начальством, сокрушенно доложил о неудаче, не забыв упомянуть об отсутствии потерь. Сообщил, что один из послов, молчаливый юноша, оказался магом жизни. Видимо, являлся телохранителем настоящего посла. Хм. Когда завалы остановили самобеглую карету, этот маг выкрикнул какое-то заклинание. А в самом деле, что произнес Жека после 'дипломатического иммунитета'? Какое нибудь меткое изречение на родном языке? Он так нередко делал в разговорах с нами. Уайда запомнила пару подобных фраз и иногда воспроизводила их Жеке, чем его немало конфузила. Видимо 'факитол', на том языке, не то же самое, что 'я тебя люблю'.

Утверждение, что посол Пилот является сильным магом жизни, зиждилось на том, что воины, через некоторое время после заклинания, ощутили сильнейшую слабость в коленях и не могли держаться на ногах. Потом маг освободил дорогу карете, заставив траву перетащить лежащих бойцов в сторону, а деревья — откатиться. Командир отряда лежал лицом к отъезжающей карете и видел, как на прощание посол поднял вверх средний палец, что означало какое-то магическое действие, потому что силы бойцов вскоре восстановились. Почему он оставил в живых напавших разбойников, было неясно.

Генерал Цагаан посчитал милосердие к местным разбойникам, очевидным врагам ордена, недружественным шагом. Оно подчеркивало коварство ордена Знающих. Я от души развлекался нелепой трактовкой происшедших событий. Еще в прошлую встречу с Цагааном отметил его недалекость. Но, глупость может быть безвредной, а может — опасной.

Во время разбора итогов операции я внушал магистру мысль, что риск был неоправданным, а выигрыш — сомнительным. Сейчас Сэнгата оценивал саму идею захвата, как чрезвычайно вредоносную. Кто сказал, что, в случае успеха, пленные послы раскрыли бы секрет управления каретой? И что позднее лазутчики Знающих не обнаружили бы экипаж на территории ордена? Это сразу бы поставило отношения между орденами на грань войны. Или что, окажись среди послов маг жизни, как оно и было, тот скрыл бы умение, а при допросе лишил жизни руководство ордена и охрану? Он легко обездвижил тридцать воинов, так что изъять из обихода десяток разумных ему было бы столь же несложно. В душе руководителя ордена нарастало раздражение от того, что он поступил абсолютно неверно, пойдя на поводу у генерала. Я поощрял мысли и чувства магистра.

В конце концов Сэнгата разразился язвительной речью, в которой излил накопившееся негодование в отношении проведенной операции в целом и Цагаана в частности. Во время анализа последствий акции, сдобренного сочными эпитетами, инициатор мероприятия наливался кровью, пытаясь что-то возразить. Пора. Генерал выпучил глаза, широко раскрыл рот и рухнул на пол. Все бросились к нему. Позвали лекаря. Я покинул помещение, уже зная диагноз. Полагаю, новый заместитель магистра окажется гораздо предусмотрительней.

Домой!

Оунир. Мне страшно

Детвора тянется к насекомым. Те любопытны, порождают в душе тягу к насилию над собой и природой. А это уже — стимул к творчеству. Дали

Доброта — единственная ценность в этом иллюзорном мире, которая может быть самоцелью. Моэм

Я помнил, как увидел маленькие желтенькие штучки. Они были живые и бегали по траве. Побежал за ними, поймал одну штучку и раскусил. Было очень вкусно, как ягодка. Поймал другую желтую живую ягодку и тоже раскусил. Вдруг ягодки побежали на меня и начали кусать. Стало очень больно. Я закричал. Дальше ничего не помнил.

Потом помнил, что какая-то людская тетя мыла меня. Было совсем не больно, даже хорошо, как будто мама гладила. Хотя мама мне говорила, что я не должен приближаться к людям, потому что они не любят нас, волков, и могут обидеть. Но эта людская тетя совсем не обижала, а наоборот, давала мясо, водичку и разные вкусные штучки. И у нее на руках было тепло и не страшно.

Мы пошли в дом тети. Странный у нее дом. Вокруг него место все время менялось. Заходишь в дом из одного места. А выходишь из него, то уже другое. Но рядом с тетей такое было не страшно, а интересно. Потом мы с тетей пришли в страшный дом, там было много больших людей, которые все время ходили и громко говорили.

Один страшный людской дядя хотел забрать меня у тети, я испугался и закричал. Но тетя защитила и дала попить вкусной водички, кисленькой, как те живые кусачие ягодки. Хорошо, что их тут нет. Возле моей тети все время был людской дядя. Один раз тетя его поцеловала и я понял, что он ее сын. Потому что мама меня целовала и я ее сын. А то, что дядя большой, значит он уже вырос.

Папа мне говорил, что, когда я вырасту, то стану большим и сильным, как сам папа. Тогда я не буду бояться людей и смогу забрать у них все, что захочу. Но мне от них ничего не надо, потому что камушков красивых у людей я никогда не видел. Я высмотрел на бережке речки, в песке, два красивых камушка, один красный, в белую крапинку, очень гладкий. Другой камушек был весь в полосках, синих, черных, желтых. И тоненькая серая полоска. В одном месте у камушка не хватало кусочка, но все равно, он был красивый. Я хранил красивые камушки в мешочке на груди. А у людей таких камушков нет, так что мне у них ничего забирать не нужно.

И еще мы с папой гуляли по лесу в виде волков. Было весело. Папа поймал какого-то зверька и дал мне погрызть кусочек. Вкусное было мясо. Теплое. Раньше я часто был волком, но уже давно. Потом мы вернулись домой и папа отдал маме этого зверька. Куда мои мама и папа пропали? Почему они не приходят и не заберут с собой? Неужели они совсем разлюбили меня и ушли искать себе другого сына?

Добрая людская тетя часто спрашивала, как меня зовут, но я сразу пугался, потому что мама не велела говорить с людьми, они злые. Но моя тетя совсем не злая, поэтому я ей потом скажу мое имя. У тетиного сына есть дочка. Он ее носит на руках и часто целует. Она смешная и совсем не страшная.

Когда я проснулся, то увидел, что тетин странный дом исчез, а мы с дочкой дяди, который моей тети сын, лежали в постельках в незнакомой комнате. Потом зашел дядя, тетин сын, и повел меня в другую комнату, где рассказал, что в этой комнате можно писать и какать в белый тазик. А больше никуда нельзя. И можно мыться водой в большом белом корыте. Я сделал так, как он мне рассказал, и мы вернулись назад. Потом пришла добрая тетя и взяла меня на руки, а дядя взял дочку. Тетя и дядя куда-то понесли нас с дочкой.

Мы долго шли. Сначала мы вышли из комнаты и попали в другую, совсем длинную комнату. Мы долго шли и я увидел много красивых штучек на стенах и на потолке. Потом зашли в комнату с коричневыми ступеньками, тетя и дядя спустились по ним и вошли в еще одну комнату. Я уже запутался, где мы находились, потому что комнаты не хотели кончаться. Потом, наконец, мы попали в большую комнату, где вкусно пахло. Я увидел стол, такой же как у нас, но большой. Даже еще больше. И много табуреток.

За столом сидел огромный людской дядя, совсем без волос и смотрел на меня. Я испугался. Но дядя улыбнулся и я понял, что этот дядя — нестрашный. К нестрашному дяде подошли и сели рядом две людские тети. Они поцеловали дядю и стало ясно, что они его мамы. Значит, мамы нестрашного дяди тоже нестрашные. Хотя одна тетя с белыми волосами имела опасный запах. Не страшный, а опасный. То есть, на нее волкам нельзя нападать, даже совсем взрослым, потому что сразу станет очень страшно.

И еще я увидел двух маленьких людских детей. Они сидели на руках у мам нестрашного дяди и от них тоже опасно пахло. Тети поцеловали детей, значит они тоже, как и нестрашный дядя, дети этих тетей, просто еще не выросли. Моя тетя села за стол на табуретку и посадила меня на другую табуретку, высокую. Наверное, мы с тетей будем завтракать. Рядом сел ее сын и дочку тоже усадил высоко. Я понял, чтобы нам с дочкой было удобно есть, мы же еще маленькие. Потом все тети и дяди посмотрели друг на друга, а потом стали глядеть на меня, но нестрашно.

А потом произошло удивительное. Моя тетя положила на стол передо мной замечательный камушек. Он был синий, с красным бочком. Я всмотрелся в него и залюбовался. Потом тетин сын положил рядом другой камушек. Ярко-зеленый и весь в искорках. Нестрашный дядя придвинул ко мне гладкий продолговатый камушек с дымом внутри. Очень красивый. А его мамы покатили в мою сторону два камушка. Один желтый, очень желтый, а в середине красное ядрышко. Другой прозрачный, как вода, сквозь который дерево стола видно хорошо и смешно. Я ничего прекраснее этих камушков не видел. Нестрашный дядя сказал, что камушки теперь мои и дал мне новый мешочек на цепочке для них. Людская тетя меня поцеловала и я понял, что она еще одна моя мама. Просто раньше я ее не видел. Мне стало так хорошо, что я заплакал.

А потом мама вытерла мне слезы и мы стали вкусно есть.

Уайда. Отродясь такого не было и вот опять

Доброта требует доказательств, красота же их не требует. Вольтер

Пересадить свою доброту в душу ребенка — это операция столь же редкая, как сто лет назад пересадка сердца. Стругацкие

То, что любимый муж еще и умный человек, я конечно знала, но все равно была поражена, насколько тонким и изящным оказался придуманный им маневр с камешками, растопивший лед в душе волчонка. Гур объяснил, как к нему пришла эта мысль.

— Лима открытая и добрая девочка. У нее были ласковые родители. Она любила играть с соседскими детьми на лужайке. Ей нравилось кормить уток в пруду хлебными крошками. Мир девочки большой, красивый и приветливый. А у волчонка мир маленький. Он, как и всякий ребенок, искал любовь и красоту. В родителях Оунир нашел любовь, а в двух маленьких камешках, хранимых на груди, — красоту. Небольшие оазисы любви и красоты среди огромной пустыни. Мы можем их расширить и объединить.

Малыш смотрел на подаренные камешки, как на самое большое чудо на свете, и не решался поверить, что это богатство принадлежит ему. А убедившись, расплакался от счастья. Нас эта сцена тронула, Майта прослезилась, даже у Анниэль заблестели глаза, несмотря на сдержанный характер. Она сложила драгоценности в мешочек и повесила на шею волчонку.

Лима, поедая пончик, обсыпала крошками сидевшего рядом Жеку. О чем-то лепетала ему. Жека вежливо слушал, что-то спрашивал и помогал ребенку запивать пончик морсом. Я опустила сытого Ульма наземь и он, покачиваясь, поковылял к маме Майте, желая присоединить к себе сестру. Но Ульма еще не наелась и болтала ножками, отталкивая ручки брата. Тому понравилась такая игра и он стал ловить юркие конечности. Закономерно получив по носу, сел на пол и заревел. Я подняла сына и мы стали ожидать сестричку вместе. Он жаловался: 'Уйма делёца'. Я сочувствовала ему и обещала поругать Ульму. У нас сегодня с детьми занятия по магии жизни. Надо бы и волчонка посмотреть, что он умеет. Какие заклинания уже знает? Плотность ауры у него невысокая, второй или третий кю.

Анниэль кормила волчонка салатом и вытирала ему салфеткой краешки губ. Говорила, что хорошие дети не пачкают личико и не разбрасывают еду. Спросила, хочет ли он морса. Волчонок кивнул. Попив, он вдруг пропищал, обращаясь к Анниэль:

— Мама, меня зовут Оунил. Смотли, какие класивые камуски.

И протянул ей мешочек. Анниэль выкатила камешки и они стали перебирать их. Мы оценили важность момента. Волчонок предъявил Анниэль свой оазис красоты, выросший с двух до семи камешков. Признал мамой, включив в оазис любви Анниэль, а возможно и всех нас. Эмоциональная Майта вспыхнула и прислонилась к плечу Гура, рассыпав волосы по его спине. Я протянула руку и успокаивающе погладила расчувствовавшуюся девочку.

Это были первые слова, которые мы услышали от волчонка.

После завтрака отправились переодевать детей для занятий в парке. Анниэль и Жека тоже обещали подойти с детьми.

Поработав с малышней, я пошла искать Гура. Он обнаружился в кабинете.

— Милый, я позанималась с Оуниром. Посмотрела его уровень. Аура с плотностью второго кю магии жизни. Знает все положенные заклинания, их эффект невелик из-за слабой ауры. Но меня беспокоит цвет ауры, какой-то неестественный, блеклый. Что-то здесь не то. Посмотришь, может какое-то повреждение разума?

— Хорошо, приведи его.

Когда я привела умытого и румяного после прогулки Оунира, за мной вслед прибежала обеспокоенная Анниэль. Гур улыбнулся нам всем.

— Оунир, садись вот сюда.

Волчонок залез в кресло неподалеку от мужа.

— Девушки наблюдайте за Оуниром, — сказал Гур и закрыл глаза.

Мы внимательно смотрели, ничего не происходило. Вдруг аура волчонка стала на глазах наливаться плотностью. Муж перекачивает силу из своей ауры в ауру Оунира, но я же проверяла, она была уплотнена до предела! Аура все разгоралась, цвет из светло-зеленого постепенно превращался в стальной. Ох! Ребенок начал улыбаться. Потом радостно захохотал тоненьким голоском. Гур открыл глаза и убрал руку с головы малыша.

— Вы все поняли, — посмотрев на нас, констатировал Гур.

Мы с Анниэль, ошарашенно смотря друг на друга, прошептали.

— Магия разума.

— Первый дан.

— Да, — ответил Гур, — единственный в истории волколаков маг разума. Небывалая редкость.

Он подмигнул Оуниру. Тот заливисто засмеялся.

— Оунир, принеси мне вон тот свиток, — попросил Гур и указал на пергамент, лежащий вдалеке. — То-то его родители души в нем не чаяли, что нехарактерно для их народа. Так, что даже решились на чудовищное жертвоприношение. Он, сам того не понимая, влюбил их в себя. Его аура магии разума была ослаблена последними переживаниями. А вы — маги жизни и уплотнить ауру мага разума не могли. Спасибо, Оунир. А теперь скажи тетям, что хотел.

Оунир подошел к нам с Анниэль и пропищал:

— Мама Анниэль. А ты мама Уайда. Еще мама Майта. И папы. Папа Зека и папа Гул, — и заулыбался.

— Мы с ним потолковали с помощью магии разума, — добродушно объяснил Гур неожиданную осведомленность волчонка. — Прежние папа с мамой ушли далеко и попросили нас их заменить. Мысли читать, по необученности, он не может, а вот усиливать эмоции — запросто. — Так что скоро он залезет вам на голову, — хмыкнул любимый.