Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

— Брата.

— Не отца с матерью? Не мужа с детишками?

Для Авдотьи более всех "свой" — родной брат. Остальных "своих"... она "сдаёт".

Она объясняет и, очарованный её разумностью, Тамерлан отпускает всех.

Сказание. Сказка.

* * *

Урюпа покрутил головой. Будто ощутил шеей удавку палаческую. Вздохнул тяжко. И начал рассказывать.

Повторюсь: Как же тяжело быть прозорливым!

Ещё тяжелее — когда отказываешь в этом свойстве другим. По идиотскому основанию: я ж — попандопуло! Я ж с 21 веку! Мы ж там все... огогуи и огогуйчики!

Мы все здесь — дурни бессмысленные. Даже зная — не туда смотрим. Не об том думаем, не то — важным почитаем. Не понимая оттенков, аборигенам — очевидных, само собой разумеющихся — не того боимся, не от того защищаемся.

Мне этот Радил — полулегендарный персонаж. У американцев — "Билл с холма", у нас — "Радил с горки". Какой-то чудак, из "старины седой", который построил на какой-то "Княжей горе" "острог" с "оплотом". Да таких в России — десятки!

В лучшем случае — толковый командир, проведший успешный захват и укрепление важного плацдарма в эпоху "древности глубокой".

Ну и фиг с ним! Был такой "добрый молодец", честь ему и хвала. Мне-то что с того?! У него — его "архаические тараканы в голове", у меня — мои, "прогресснутые".

А он не "был" — он "есть"! Он живёт, думает, действует. Меняя жизнь людей вокруг себя, меняясь сам вместе с течением жизни. Развивая свои возможности и границы допустимости в сторону максимальной эффективности достижения собственных, тоже — меняющихся с годами, целей.

Тот молодой боярин, который, двадцать лет назад, вёл "прелестные речи" с киевским вече по воле князя Изи Блескучего, который двенадцать лет назад по приказу князя Юрия Долгорукого зацепился "острогом" за "Княжью Гору" и нынешний градоначальник — несколько разные люди.

"Я-утренний отличаюсь от я-вечернего больше, чем один человек от другого".

А уж как меняется человек за двенадцать лет жизни на передовой...

Будучи человеком умным, Радил осознаёт свои цели, свои интересы. Будучи человеком энергичным, деловым — действует для их достижения.

Пойми человека. Пойми его цели, возможности, границы допустимого. И станешь пророком.

"Основание Всеволжска" для Радила выглядело, на первых порах, как глупый каприз Боголюбского:

— Вымрут или вырежут. На Стрелке — такой силой не удержаться.

Мы — удержались. Цепь событий, каждое из которых выглядело странностью, случайностью — не прерывалась, раскручивалась. Позволяя городку не только существовать, но и расти. Быстро. Стремительно.

— Это — неправильно! Так — не бывает! Я же сам, здесь, в Городце — такой же! Я всё это прошёл! Они там нынче же передохнут!

"Да" — так не бывает, "да" — он такое прошёл. Только мелочь мелкая: я — не он. "Люди — разные". Разные люди даже сходное дело делают — по-разному.

Уж на что, вроде бы простое дела — тряпку мокрую выкрутить! А и тут — всяк в свою сторону крутит.

Я громоздил одну несуразность на другую и проскакивал мимо катастроф. Само моё существование ставило под сомнение его собственный опыт, его собственные решения. Осмысленность, разумность всей его жизни. Недоумение Радила переходило в раздражение, в злобу.

Этот процесс — "прорастание чувства ненависти" и его осознание — протекал во времени, не был мгновенным, подталкивался внешними событиями и внутренними решениями.

Он ждал, он мечтал о моём провале, о гибели Всеволжска. А оно... всё никак.

"Что, Радила-мастер, не проходит у тебя каменный цветок?".

Расширяя своё влияние, я всё жёстче задевал его материальные интересы. Но главное — я своим примером показывал, что Городец Радилов, сходный во многом с Всеволжском, можно было основывать, строить, развивать... — иначе. Быстрее, эффективнее. Жить в нём — лучше.

"Можно — было".

Мой пример — "поздно". Его жизнь — уже прожита, главное дело его жизни — уже сделано. Сделано — "плохо"? Не переделать.

"Есть страшное слово — "никогда". Но ещё страшнее слово — "поздно".

* * *

Мы могли бы разойтись с Радилом по серебрушкам, по шкуркам, по данникам... Мы принципиально не могли мирно разойтись по образу жизни. Пока Всеволжск "взлетает как ракета", каждый день существования моего городка — Радилу стыд и упрёк.

Не потому, что "выскочка безродный" — "русские янычары" все такие. Не потому, что "милость государева не по делам" — Боголюбский нас обоих не сильно жаловал.

Потому что — превзошёл.

Удачей!

Ну не мозгами же!

Удачливее, успешнее.

"Ваньке-лысому — Богородица щастит!".

Это — не про конкретную женщину, Марию Иоакимовну, которая жила где-то в Палестине больше тысячи лет назад, не про лик женский, по-разному изображённый на тысячах икон по миру. Это про обобщённую Мировую Справедливость, которая, почему-то к соседу — благосклоннее.

"У соседа — корова сдохла. Мне-то что? А приятно".

А если наоборот — не дохнет? А моя-то... не доится.

За что?!! За какие такие... подвиги, труды, муки, молитвы, посты... Почему — ему?!!!

"Царят на свете три особы,

Зовут их: Зависть, Ревность, Злоба".

Я это понимаю. Так это... философски-умозрительно-обобщённо. Что каждый "вятший" — мне враг. Даже не по вещам материальным, не по марксизму с классовой борьбой, но по психиатрии, по бедам душевным. Я им — всем! — живой укор.

Не — знаниями, умениями, "прогрессивностью"...

Своей успешностью, удачливостью.

"Живут же люди!".

А он — не может! Не умеет, не знает, не догоняет... "Господь не попустил".

Они не могли признать, даже допустить мысли о моём превосходстве: "плешак безродный набродный" — "вятшее вятшего"?!

Здесь — сословное общество, родовая знать. Две тысячи взрослых мужчин — бояр, глав семейств. Каждый из которых может любому из остальных, из восьми миллионов общего населения, грубо говоря — в морду харкнуть. По любому поводу или без оного. В абсолютной уверенности: так — правильно.

Основа аристократизма — ощущение превосходства, "я начальник — ты дурак". Изначально, от рождения. Презрение, гонор... Я — человек, ты — быдло.

Признать меня — крах всего. Вся жизнь, семейство, поколения предков... ошибка?

Они не могли сравняться со мной. И уже не могли загнобить, затоптать, придавить... Фиг вам! Поздно. С Дятловых гор меня выковырять... урана сначала накопайте, придурки.

Они не могли хоть как-то, хоть внесистемно — вознести над собой. Нет явного, понятного им, пусть и редкого, экзотического обоснования. Типа:

— Дык... Это ж прямой потомок царя Соломона! В ём — пращурова кровь говорит. Где уж нам, сиволапым...

Им оставалось только "вынести за скобки" — "не наш человек". Нелюдь.

"Ребята, он не наш, не с океана!

— Мы, Гарри, посчитаемся с тобой, ой-ли, -

Раздался пьяный голос атамана".

Ну, звыняйти, хлопци. "И кровь уже текла с ножа у Гарри".

Но и признать полностью мою чужесть — они не могли. "Всё в мире делается попущением Господним". В крайнем случае — "происками сатанинскими".

Религия, сословное общество — системы тотальные, всеобъемлющие. Мне должна быть в них полочка, ящичек. Заявись я как пророк, как сын божий, как супер-пупер инопланетянин... Они бы поняли. Но я-то вёл себя... живенько так. Подпрыгивал да поскакивал, а не воспарял и снисходил. Вполне земно.

Я — такой же, как и вы.

Только — лучше, удачливее, успешнее.

Умнее.

Свободнее.

Это бесило. Вызывало зависть. Бешеную. Вплоть до неадекватности. До — "просто назло". До — "себе во вред". А я — не понимал.

Дело не в попандопулолупизме — в моей личной эмоциональной инвалидности. Мне зависть — не свойственна. Ну, не выучили с детства! Да и вообще: в основе чувства зависти — сравнение. Как может законченный эгоист вроде меня, как-то сравнивать себя — СЕБЯ! — с кое-каким другим?!

Да хоть ты какой золотой-яхонтовый! Но у меня есть палец. Мой, указательный. И им — в моём носу — ковырять удобнее. Чем твоим.

" — А армяне — лучше.

— Чем?! Чем лучше?!

— Чем грузины".

Ну и как я, после этого, могу тебе завидовать? С неправильным пальцем — а туда же, жить собрался. Мучиться... Бедненький...

Коллеги! Если у вас сходная эмоциональная инвалидность, если вам незнакомы приступы бешеной зависти, злобы — даже и не пытайтесь. Попадировать. Хоть с какими шестерёнками пятерёночными, парожолями и старостратами! Вы будете оценивать мотивы аборигенов по каким-то материальным интересам. А они вас просто ненавидят! Просто по факту вашего существования. Успешности. Непохожести.

Ненавидят — до потери инстинкта самосохранения.

"Такую сильную неприязнь испытываю! Кушать не могу!".

* * *

Радил ощущал мои успехи вполне конкретно — как язву, грызущую его тело и душу.

Урюпа был свидетелем двух нервных срывов, когда Радил, обычно довольно сдержанный, орал, ругался и брызгал слюной. По поводам, связанных со мною.

В начале лета Радил попытался заслать ко мне... информаторов. Я, вот честное слово! — ни сном, ни духом!

— Дык... у тя ж Воевода, так хитро устроено... Вот, к примеру, пришёл к тебе человечек. Вроде — жить просится. А твои-то его обрили. И всё.

— Что "всё"?!

— Всё. Назад ходу нету. Покамест борода не отрастёт. А то ведь в Городце-то — засмеют, зашпыняют. Боярин-то похвалит, наградит. А далее? "На чужой роток не накинешь платок". А жить-то не с боярином — с людями. Купчик идёт, ему в Балахне — стоп. Там торг и веди. Пройтить, глянуть и чтобы назад выйтить... Только ежели артелью. Так ты артель нашу городецкую вона куда — на Ветлугу заслал! И чего они с отудова углядеть у тебя могут? Или, к примеру, вот нас трое. Помыли-побрили — по зимницам. Хрена там чего углядишь-уделаешь. Во всяку минуту у людишек разных — на глазах. Чуть пообтёрлись — в работы. Опять же — не по своей воле, а по твоей нужде. В россыпь. В разбрызг. Оно, конечно, время прошло бы — мы б как-никак, а собралися. Да только... Меня-то от твоей житухи вона как торкануло. А подельники мои костромские — и вовсе... не шиши злокозненные.

Урюпа рассказывал о злобствовании боярина, не понимающего причины исчезновения "верных людишек". Потом пришёл епископский караван. И Радил взбесился совершенно.

Для Феодора, по большому счёту, не было разницы между Городцом и Всеволожском. И то, и другое — паства. Окормляемая и постригаемая.

Держать и доить. "Держать" — под своей рукой, "доить" — в свою кису. Уничтожать Всеволжск на радость Радилу... С какой стати?

Радил, однако, всунул своих людей в караван. В надежде на то, что епископа и людей его "примут по чести" — будет возможность посмотреть Всеволжск, вызнать судьбы "замолчавших агентов".

Урюпа в Балахнинском бое был ранен. Выбрался, отлежался. С установлением зимнего пути снова послан во Всеволжск.

— Тута, уже перед уходом нашим, он... Ну, Радил... и говорит: "А ещё вызнай из чего тую горючую воду делают. Которую ты в Балахне видал и мне сказывал. А как сыщешь — набери поболее. Да... да запали кубло это воровское! Чтоб всё пеплом пошло! Чтоб ничего там живого, чтоб место пустое...! А допрежь всего — запали дом, в котором зверевы сучки живут. Чтобы все ехидны те погорели! Чтоб самого Зверя — тоска взяла! А его, коль будет случай, прирежь! Намертво!".

— Вона как...

— Ха. А ты думал? Ты ж ему — будто кость в горле. Он же ж из-за тебя света белого видеть не может! Всякого разного обещал, коли сделаю.

— Много?

— Не. Много — я б не поверил.

— Ладно. Позову писаря. Ты ему это всё подробненько расскажешь. Чтобы записал. Как меня извести велено, как город мой спалить. Каких ещё подсылов слал. Другие дела его, с убиением, с грабежом, про которые знаешь.

* * *

Напомню: поджог и конокрадство — два тяжелейших преступления на "Святой Руси". За убийство — есть варианты установленных законом вир. За эти два — не откупиться. Только — "на поток и разграбление".

Приказ: "запали кубло воровское!" допустим только на войне. Радил — чиновник, наместник Суздальского князя. Боголюбский начал против меня войну? — Нет. Телеграфная линия на Боголюбово заработала нормально. Каждый день, если нет тумана или снегопада, я получаю от Лазаря сообщение.

Похоже, Радил превысил свои полномочия, начал "частную войну".

Это — не про Blackwater. "Частная война" — довольно распространённое явление в средневековье.

Простой человек взял в руки оружие и пошёл убивать соседа — убийство, разбой, мятеж, восстание. То же самое делает государь — государственная война. А вот если за дело берётся чиновник или аристократ среднего уровня, то война "частная".

Какой-то чудак послал людей сжечь город в сопредельном государстве, убить государя...

Прямо — "Выстрел в Сараево"! Хуже! Чистый casus belli — "случай (для) войны".

Только воевать с Суздальским княжеством я не хочу. И, соответственно, не могу — с Радилом.

Не худо придумано: если у Урюпы "дело выгорит", в смысле — Всеволжск сгорит, то можно будет придти на Стрелку с "гуманитарной миссией", "помочь погорельцам". По-соседски, по-христиански, по-русски: Городец — ближайшее русское христианское владение, очень естественное действие.

И... прибрать оставшееся.

Если Урюпа попадётся на поджигательстве, то я, в порыве возмущения, кинусь к Городцу сносить Радилу голову. И стану злобным агрессором, "нападанцем на Святую Русь". Которого — "давить купно".

А если "проглочу молча", то можно будет ещё какую гадость придумать. Главное: "взлетать как ракета" — перестану, буду тратить силы на защиту, на восстановление.

Радил не предусмотрел одного — Урюпа заговорил. До убийства, до пожара. Ни пытками, ни подкупом — толку от него было бы не добиться. А вот вкус свободы... Вкус "бабы, тепла, хлеба, мира"... Вкус прощения прежнего. То, о чём Радил знал, но не ощущал: с Всеволжска выдачи нет, прежние прегрешения списываются, все пришедшие равны...

"Видят, но не разумеют".

Он — знал. Но "разуметь" — учитывать при планировании, предусматривать последствия, возможные варианты... Не хочет, не может. Тошно, противно... Как всё, связанное со мной.

* * *

Первое, что пришло мне в голову: а не стукануть ли Боголюбскому?

Тема-то чисто бюрократическая: подчинённый превысил свои полномочия. Вышестоящий применяет соответствующие дисциплинарные меры, дабы привести чудака в русло общей "генеральной линии".

Ага. Считаем возможные исходы.

1. Боголюбский не поверит. Обругает меня дистанционно, велел прекратить распрю. Радил притихнет. И стал гадить... изощрённее. Например... Весной будет, вероятно, караван с Верху. Ярославцы, новгородцы... Я его ниже Балахны не пропущу. Придумаю причину. Купчики возмутятся, Радил "огонька" добавит. Какая-нибудь провокация с кровопролитием... И я — в дураках. В смысле: противу государя — вор.

При уже установившейся, после "ложного доноса", неприязни... и моей от Андрея зависимости... будет больно.

2. Боголюбский мне поверит. Радилу — укажет. Выговор. Можно — "строгий, с занесением в личное дело". Тот — извиняется, кается. Дальше — см. выше. Тот же вариант "с гаденьем изощрённым".