Архивы Конгрегации - 2

— А, — расслабился помощник, — ловите, ловите. Не все же нам с Клаусом за ней гоняться. Сами упустили, сами и расхлебывайте, идиоты.

Тишина, нарушаемая лишь гудками пароходов с Худсона, была такой режущей, что Отто закрутил головой в непонимании.

— Что? Ну не мы же за ней рванем? Есть штормтруппен, есть полицайамт... Два усталых опера погоды не сделают!

— Я усталый опер, — Клаус обошел машину и протянул руку за ключами. — Ты усталый помощник опера. Поехали. Магда — наше дело, а я никогда не оставляю дела незавершенными. Есть еще, значит, такое слово: ответственность.

На этот раз в реве "Фау-восьмерки" было торжество. И предвкушение.

* * *

Черный "Форд" пер по автобану Хайнриха Худсона, взрывая плотный, насыщенный выхлопными газами воздух Манхаттана и распугивая попадающиеся по пути легковушки. Грузовики держались увереннее, но тоже принимали в стороны, уступая дорогу. За "Фордом" некоторое время следовал назойливый мотоциклет, но после Флюсзайте-парка свернул на Семьдесят Девятую и понесся по своим делам.

Отто уперся коленом в приборную панель, чтобы не так мотало, и водил крепким пальцем по карте, сложенной до размеров планшета.

— Хорошо бы еще знать, где конкретно эта паскуда сейчас... — он выглянул в окно, словно надеясь прозреть цель сквозь бетон и кирпич. — Вот придумали бы наши технари что-то вроде функрефлектора, по которому пилоты ориентируются!

Не отрываясь от вождения, Клаус протянул руку назад, между сидений, и похлопал по темному ящику, установленному в обитой поролоном нише. Помощник тоже похлопал — себя ладонью по лбу.

— Кретин! Вот потому всю жизнь и проторчу в младших чинах, — поток самокритики прервался, когда из-под откинутой крышки была вытянута знакомая эбонитовая трубка. — Халло! Халло! Ротберг на связи! Отто Ротберг! Да что ж там у вас так хрипит... Дай мне полицайский канал! Преследуем беглецов, где их видели крайний раз? Крайний раз, твою налево, что неясно-то?! Гаупту нажалуюсь, спалит к чертям... А! А!!! Все, понял, молодцы! — прикрыв микрофон, Отто сбавил тон. — Так и пилят по Брайтвегу. Девяностую проехали полминуты как.

— Опережаем, — процедил сквозь зубы инквизитор и крутнул руль вправо.

Теперь они летели по Флюсзайте-штрассе. Движение здесь было спокойнее, и маневрировать приходилось меньше. Помощник снова глянул карту.

— На перехват где пойдем? Девяносто Шестая?

— Рано, — Клаус кинул взгляд на планшет и закусил губу. — Сто Десятая. Там ближе.

— Правильно, пусть сами подгребают, — кивнул Отто, убрал карту в передний ящик и снова потянулся назад. "Томмиваффе" стоял в креплениях прямо за телефункеном. — Однако, не так уж ты и разочарован в службе, как мне на пирсе пел...

Машину снова рвануло на повороте. Сто Десятая Вестштрассе оказалась гораздо уже, но других авто на ней не было вовсе. Мотор взревел, впереди показался перекресток с Брайтвегом.

И почти одновременно с "Фордом" справа вылетел "Крайслер Кёниг", истошно повизгивая шинами и пытаясь не влететь в борт инквизитору. Водитель там оказался на удивление толковый: справился и с инерцией, и с заносом, выровнялся, дал газу. Отто заорал:

— Гони, гони! — и Клаус погнал. Высунувшись из своего окна, помощник дал очередь по колесам "Крайслера". Еще одну. И еще.

И этого хватило. Темно-вишневый беглец пошел юзом, протаранил капотом ограду собора Иоанна-Богослова и замер. Бросив ногу на тормоз, инквизитор вцепился в руль, выдержал толчок, выскочил, прикрываясь дверью. Достал револьвер. Прицелился.

Первая фигура была крупной. Не Магда. Выстрел — и тело падает на помятую решетку ограды. Еще одна фигура — у этого в руках пистолет. Не помогло, тоже падает. С другой стороны низко мелькнула короткая темная стрижка. Вот Магда. Клаус обогнул машину, взял прицел пониже...

Бегать с простреленной ногой — занятие не из приятных. Ведьма вскрикнула и повалилась на газон, а инквизитор, нашаривая на поясе наручники, перепрыгнул через низкий бордюр. Он почти достиг цели, когда вдруг под ногами что-то мелькнуло.

Не запинаться обо всякую ерунду — этому в Академии учили хорошо. Но никто не предупредил, что эта ерунда может активно маневрировать. Утратив равновесие, Клаус взмахнул руками — и в затылке вдруг словно что-то взорвалось. Асфальт напрыгнул, как кот со шкафа. Стало темно.

Из темноты донеслись голоса. Кто-то богохульствовал, яростно, но лаконично. Голос был женский, хриплый, резкий. Ему отвечал знакомый басок. Магда. Отто. Разговаривают.

Разлепить веки казалось подвигом, достойным упоминания в летописях. Хуже всего было то, что привычный вроде бы свет резал глаза, а картинка троилась и гуляла, как воскресный выпивоха. Клаус втянул воздух, закашлялся, сплюнул на землю. Стало полегче. Слегка.

Держа инквизиторский револьвер, отлетевший при падении, за рукоять через платок, Отто Ротберг развел руками:

— Ну вот так как-то. Ты лежи, лежи. Отдыхай. А чтобы не было искушения... — он аккуратно продел палец сквозь спусковую скобу и надавил на крючок.

Сначала было удивление. Потом — непонимание. И только потом уже боль. Против воли, против желания разумного существа жить и наслаждаться жизнью, Клаус заорал и схватился за бедро. Головокружение и нерезкость окружающего мира как-то сразу отошли на второй план.

— Да, получше будет. А то ты резвый, как вапити, еле догнал, — голос у бывшего помощника был чуть ли не заботливым. Магда, все это время скрипевшая ругательства себе под нос, выкрикнула:

— Какого беса ты с ним базаришь? Вали — и валим!

— Э, не, погоди, сестренка, — расплылся в улыбке Отто, а на немой вопрос инквизитора энергично закивал. — Да, да, и такое тоже бывает. Магда Монтероса, Отто Ротберг — и ваши дебилы ни о чем, ни разу, ни на полшишечки не догадались! Воистину, отец был прав, когда сказал, что это будет самая издевательская из шуток.

Клаус решал важнейшую из задач — вдыхал и выдыхал, стараясь, чтобы это происходило медленно и размеренно. Не удержавшись, уточнил:

— Сестра? Вы ж не похожи...

— Сводная, — полные губы чмокнули от удовольствия. — Но в клане Дагот никто степенью родства не меряется. Ты просто или из Красной Горы — или нет.

— А знаешь, — продолжал Отто, поигрывая револьвером. — Мое желание сбылось. Ну, пострелять из твоей фамильной цацки. Скоро же сбудется и еще одно: пока мы с тобой терлись локтями в конторе, я все это время терпел искушение подловить инквизитора первого класса где-нибудь в темном углу... Ты ж мне, скотина, весь мозг съел! — внезапно заорал он. — Это твое вечное занудство! Эта твоя субординация! Придурочное "значит", к месту и не к месту! Молитвы, бесполезные и заунывные! Вот, вот опять!

Инквизитор действительно молился. Он держался за розарий, все еще намотанный на запястье, и вполголоса повторял затверженные с детства строки:

— Dominus pascit me, et nihil mihi deerit; in pascuis virentibus me collocavit, super aquas quietis eduxit me. Animam meam refecit. Deduxit me super semitas iustitiae propter nomen suum...

— Кончай его! — снова прохрипела Магда и попыталась подняться. Заботливый брат сделал шаг в ее сторону и присел на корточки.

— А давай — сама? Как тебе вариант? — он рассмеялся, искренне, задорно. — Нормально так выйдет: инквизитор бежал, упал, ты подобрала его оружие, выстрелила, тебя унесли сообщники, меня взяли в плен. Свидетелей... — он оглянулся на пустую улицу, — ...ровным счетом никаких. Попадешь?

Ведьма кивнула, а бывший помощник встал, аккуратно стирая вторым платком все возможные следы с револьвера.

— Ну вот и ладушки. Видите, господин фон Рихтгофен, не помогло вам ни слово, ни прилагавшаяся к нему сила. Так бывает.

Клаус молился. Искренне, горячо. Наверное, как никогда в жизни до этого не доводилось. Да и что той жизни было — ерунда, тридцать лет, не заметил, как пролетели. Есть, что упомнить, но детям, буде случатся, не все можно рассказать.

А кроме молитвы, он слушал, как где-то вдалеке завывают сирены. Как тихо шелестит трава под ногами подкрадывающихся "штормов". Как скрипит жесть на крыше, где шнепферы занимают позиции. Он молился, слушал — и аккуратно тянул из-за манжеты метательный нож. Потому что на самом деле в Инквизиции дебилов не водится. А кроме слова и револьвера, есть и иные методы.

Есть, значит. Всегда найдутся.

Coup de grasse[102]

Автор: Василий Григорькин

I. Nigredo[103]

Смерть настигла Петера Мауенхайма в разгар пышного обеда, сразу после того, как тот поцеловал Магду — свою любовницу в ее жаркие уста и сразу после этого охладил себя, осушив кружку холодного светлого пива.

Смерть была неожиданной — Мауенхайму было около сорока, он был здоров, как бык, и имел как соответствующее телосложение, так и сопутствующее великолепное здоровье.

Смерть была непредсказуема — каждое блюдо со стола, так же, как и напитки, были предварительно распробованы специальной прислугой, кухонная челядь была проверена многолетней службой, а закупки продуктов шли через испытанных поставщиков, прекрасно понимающих, что их ждет за предательство доверия клиентов.

Смерть была внезапной — четверо вышколенных телохранителей, любимая шлюха и "последний рубеж" Мауенхайма — верный ведьмак Томаш Янда, даже понять ничего не успели: хозяин сидел, ел, пил, шутил, угощал свою любовницу сладостями... а потом — ррраз! — его глаза закатились, лицо вначале побледнело, потом налилось чернотой, а тело одеревенело и тяжело рухнуло на пол.

Три удара сердца, три мгновения, за которые никто не успел о враче подумать, не то чтобы позвать — и нет в числе живых Могучего Петера Мауенхайма, грозы Силезии, некоронованного властителя Швейдница, ночного хозяина подзаконных сделок, безотказного ростовщика и безжалостного мытаря, торговца любым товаром от Саксонии до Богемии. При жизни он служил объектом ненависти десятков тысяч людей — и был человеком, о здоровье которого молились другие десятки тысяч, которые кормились крошками с его стола. С сегодняшнего дня, 15 июня, позиции этих тысяч людей кардинально поменялись — первые благословляли его убийцу, а другие готовы были спуститься в Ад и вытащить оттуда своего покровителя...

Единственно, в чем сходились абсолютно все — то, что Петер Мауенхайм гарантированно попал именно в Ад.

— Покойный начинал еще под командой Хайнриха Вебера в Бреслау, был одним из командиров его костоломов. После кончины Старого Хайнриха, Могучий Петер предпочел встать за Каспара Луттица против Эверта Шёффера, за что благодарный Каспар даровал ему Швейдниц и весьма широкие полномочие — за определенный процент, разумеется...

Особняк Мауенхайма гудел, как пчелиный улей: серьезные и сосредоточенные воины в доспехах с эмблемами Святого Георгия перекрыли все входы и выходы, а также сторожили запертых в комнатах слуг; не менее серьезные oper"ы извлекали книги и бумаги с полок и шкафов; неприметные личности в сером, с незапоминающимися лицами, простукивали стены на предмет разнообразных тайников... Как всегда в ураганах, эпицентром спокойствия был его центр — тот самый стол, за которым недавно сидел человек, чья смерть вызвала эффект сошедшей горной лавины. Со столешницы уже аккуратно убрали всю еду, напитки и посуду — и expertus"ы изучали все это в одном из соседних помещений, так что пятеро инквизиторов швейдницкого отделения располагались за столом с наибольшим комфортом. На резных креслах, обтянутых кожей, за мощной дубовой столешницей сидело пятеро — двое уже пожилых обер-инквизиторов, под пятьдесят лет каждый, и трое еще молодых следователей третьего ранга, не разменявших третий десяток.

Если кто-то из них чувствовал неловкость, сидя там, где совсем недавно скончался человек — он предпочитал это не демонстрировать.

— Его, разумеется, отравили, — обер-инквизитор Михаэль Трампедах, здоровый, кряжистый, не скрывал своего отличного настроения. — И сделал это, разумеется, кто-то из слуг. Мауенхайм за дюжину лет перешел дорогу многим, он окружил себя охраной и был патологически подозрителен. Никто не мог подобраться к нему близко!..

— Любовница... — Робко вставил молодой Бернд фон Нойрат, самый активный среди младших членов следственной группы. Остальные предпочитали поддакивать, а не прерывать разглагольствования обера Трампедаха — это могло закончиться как дополнительной лекцией из серии "А вот в мое время...", так и дополнительной совершенно пустой работой по перекладыванию бумаг или даже поколкой дров для кухни.

Сейчас обер-инквизитор был слишком хорошо настроен, чтобы обращать внимание на чьи-то замечания.

— Магда Баумбах — дура-дурой, хороша только в постельных делах. Она с Петером уже лет десять, он оплачивал ее наряды, украшения и веселую жизнь, она отдаривала его утехами. В своих страстях у покойника было все стабильно, он не любил перемен. Даже когда она постарела, он ее не поменял ни на одну молодуху, просто давал большие деньги на разную косметику. Впрочем, — он черкнул что-то на восковой дощечке-цере. — Проверим, не ссорились ли они в последнее время. Но я уверен — это кто-то из слуг, которых перекупили конкуренты. Is fecit cui prodest! Значит, это сделал один из трех основных конкурентов Мауенхайма: во-первых, Адальберт Бэй из Бреслау, он давно был недоволен решением Луттица и считал, что Петеру-костолому зря достался столь жирный кусок; второй в списке врагов у покойного числился раубриттер Эгрет фон Клуг из Майсены, он давно ругался на грабительский процент по сделкам с награбленным, что вчиняли ему счетоводы Мауенхайма; и, наконец, богемец Чеслав Рудой, которому уже Петер платил за безопасную дорогу в Богемских горах.

Фон Нойрат только открыл рот, готовясь возразить, как Генрих Бухмаер, его коллега по рангу, предупредительно пнул его по щиколотке. Пока Бернд переводил дыхание, третий младший следователь Эдлер Вупперман подобострастно поддакнул шефу:

— Да-да-да, скорее всего так и есть!

— В вашей системе, уважаемый коллега, присутствуют две недоработки.

Это подал голос второй обер — следователь первого ранга Хуго Шрётер. Все это время он молча сидел, откинувшись в кресле и барабаня по столу пальцами правой руки, левой подпирая свой подбородок. Он явно о чем-то размышлял...

— Неужели? — Трампедах выпятил мощную нижнюю челюсть, что вкупе с презрительно сощурившимися глазами придало ему сходство с кабаном. Или свиньей...

— Да, — Шрётер был худ и, в отличие от своего полного коллеги, походил на пса — длинными обвисшими усами, морщинами под голубыми глазами и впалыми щеками. Даже волосы его были какими-то пегими, не принадлежа ни к какому конкретному окрасу. — Primo — принцип "кому выгодно" не является аксиомой в следствии. Убрать Мауенхайма могли и без всякой выгоды для себя — просто, чтобы его убрать из окружающего мира. Например, чтобы упомянутые вами люди сошлись в схватке за освободившиеся место. Seсundo — вы забыли четвертого человека, который мог бы стать бенефициаром от смерти Мауенхайма. Это — Хаген Топп из Нейссе! Tertio — мы должны дождаться результатов вскрытия...