Глава 21 Короткая.
В возке приятно пахло недавно наколотыми дровами и немного древесным дымом, царил расслабляющий полумрак, и только слегка тянуло холодным сквозняком, упрямо пробивающимся сквозь щели в двери. Однако, всё это, оказывало на пассажира отрицательный эффект и сильно раздражало его. Георг Андреевич сжимал кулаки, скрипел зубами, вспоминая те унижения, которым он был подвергнут в доме графа Мосальского-Вельяминова младшего. Всё началось у порога, с "холодной‟ встречи. Казалось, во взгляде этого молодого аристократа, присутствовало столько льда и презрительного холода, что утренняя стужа, по сравнению с этим, ощущалась как комфортное тепло. А эта надменная маска безразличия, она была без тени намёка даже на мизерную толику радушия. Затем последовало самое унизительное действо, этот "спектакль‟, под названием: "Угощение не званого гостя в малом кабинете‟. Да-да, "угощали‟ как самого последнего смерда, за рабочим столом кабинета, в котором обычно хозяин общался со своей дворней, а не там, где положено по протоколу гостеприимства — в столовой. Всем этим безобразием, явно дали понять, что ему, как гостю, в этом доме абсолютно не рады.
"Ох уж эта сословная элита. — мысленно негодовал Георг Андреевич, смотря невидящим взглядом куда-то перед собою. — Они только и умеют, нет, не так, любят причинять боль тем, кто стоит ниже их по социальной лестнице, невзирая на чин, который, тот добился своим усердием и талантом. А они. Они бездушные куклы, получившие все блага жизни только по праву рождения. Они имеют всё, кроме элементарного чувства уважения к старшим и должного чинопочитания!‟
Зная, что сейчас его никто не видит, Архилов немного расслабился и дал волю своим эмоциям, со всей силы ударил кулаком боковую стенку утеплённого возка. Что вмиг заставило его собраться и прислушаться, вдруг возница воспримет это как сигнал к остановке: "Что тогда ему говорить? Как после этого скрыть от окружающих мой эмоциональный срыв? ‟ — Однако всё обошлось, возница ничего не услышал, по-прежнему шуршали по снегу полозья саней; еле уловимо покачивался возок и почти не слышно, мерно постукивали лошадиные копыта. Георг облегчённо вздохнул. Он так устал. Какая это мука постоянно сдерживать свои эмоции, чтоб ни дай бог не сорваться и не сказать, или сделать на людях то, что может быть использовано его тайными недоброжелателями.
"А ведь эти псы, так и вьются вокруг него, пряча свой злобный оскал под маской заискивающей улыбки. — зло ощерив рот, подумал чиновник. — Стоит обронить хоть одну неосторожную фразу, как они вцепятся в неё своими безжалостными, "остренькими‟ клыками, прямо как голодные собаки в брошенную им кость, и донесут туда, куда надо. Что самое поганое, дополнят это своими "грязными‟ комментариями, отчего у сказанного появится совсем иной смысл. Боже, какая мерзость. Но, "С волками жить, по-волчьи выть‟. И мне приходится этим заниматься, иначе невозможно отчистить следующую ступень на карьерной лестнице, или хоть как-то сократить число опасных конкурентов завистников. А для этого, необходимо чтоб повсюду были свои "уши‟. И немалые деньги, для регулярного "подмасливания‟ своего благодетеля‟.
Здесь, мысли Георга Андреевича, снова перескочили на новую, не менее болезненную тему. Да. Ведь его благодетель, надворный советник Карбышев Пьер Александрович, весьма уважаемый в обществе человек. Много чего сделал для Георга. Но при этом, жаден на взятки и патологически ненавидит любое проявление лести. И ещё, негодует когда вокруг его протеже начинается ненужная шумиха. Вот и на этот раз, он вызвал Архилова в свой кабинет и потребовал: "Что хотите делайте голубчик, но, конфликт с семейством Мосальских-Вельяминовых, возникший кстати по вашей вине, должен быть улажен быстро и тихо‟. — "Как-с так, но я просто уверен-с, что к ограблению почтовой кареты-с, с убийством сопровождавших её фельдъегерей, причастны именно гайдуки Александра Юрьевича‟. — " Георг Андреевич, прекращайте своё плебейское с-сыкание, вы не убогий лакей а имперский чиновник. Вы давно должен это перерасти. Не разочаровывайте меня. А сейчас, позвольте мне возразить вам по делу. Я знаю все ваши доводы. Но вчера, ко мне пришёл один знаменитый стряпчий, господин Копенштейн. Поверьте мне, он, к кому попало, не нанимается, подумайте над этим. О чём это я? Ах да. Так вот, он, в отличие от ваших сыщиков, работал и надо сказать, результативно работал. Он нашёл кое-какие факты, разбивающие ваши, слабо обоснованные обвинения, в пух и прах ‟. — "Как это?‟ — "Да так. Но он, предлагает не доводить дело до суда. Чтоб ему не терять своё время на наше, как он выразился: "Шитое белыми нитками дело‟. Я вынужден со всеми его доводами согласиться. И извиняться перед молодым графом, поедите именно вы, лично‟.
От последовавших за этим воспоминаний приёма в графском доме, Георга нервно передёрнуло и на левой щеке задёргался нервный живчик. И снова его мысли потекли в новом направлении: "Я этот приём запомню. Я умею ждать и память у меня отличная. Пусть этот лощёный молокосос думает, что он меня победил, но от моего возмездия он не уйдёт. Я-то прекрасно знаю, кто на самом деле ограбил почтовую карету. И то, что люди господина Шимина, ищут того, кто увёл их добычу. К моим людям уже подходили его представители и договорились об обоюдовыгодном взаимодействии. Вот я, раз не могу достать сам, то "поработаю‟ на этого, весьма щедрого иноземца. Даже если Александр Юрьевич, к этому делу не причастен, то всё равно, его можно и нужно наказать, желательно чужими руками‟.
Вот так, строя планы и постепенно успокаиваясь, полицмейстер, подъехал к своему дому. Время было позднее, давно наступили сумерки, ворота во двор, как и полагалось, были заперты и, пришлось немного подождать, пока их отопрут. А далее, въехав во двор, Георг привычно пожурил дворника за нерасторопность. Пообещав хромому Кондрату, что если тот не исправится и будет впредь заставлять себя долго ждать, то непременно выпорет того на конюшне. Полюбовавшись на то, как крепкий мужик испуганно заморгал глазами, Георг, мурлыча себе под нос лёгкий незатейливый, опереточный мотивчик, прошествовал к открывшейся на шум двери дома, при этом, небрежно оттолкнув не успевшую посторониться молодую горничную.
Глава 22
На следующий день, после "амнистии‟ — так Саша обозначил для себя снятие с него и его людей всех обвинений, прибыли освобождённые из-под стражи десятники. Точнее, их привезли на телеге, той самой на которой вчера были отправлены в Павловск оба бывших Сашкины надсмотрщика. Все три освобождённых узника, прибыли поближе к обеду и были осунувшимися и угрюмыми. Заточение никого не красит, поэтому, Александр это списал на длительность сидения в непроветриваемой камере и решил зря не тревожить их излишними расспросами. Поэтому, по его распоряжению, бывших узников накормили и отправили в натопленную баню, где выдали им новую, чистую одежду. А вот после бани, был устроен своеобразный пир, на котором гуляли все гайдуки. Граф решил не смущать бойцов своим присутствием, поэтому, довольствовался доносившимся до его ушей шумом пиршества, устроенного в столовой служивых.
Отзвучали здравицы, тосты, люди нагулялись и разошлись по домам. Прошла ночь, наступило утро следующего дня. Как было уговорено, Александр, сидел в малом кабинете и продолжал вести расчёты необходимые для создания новых станков, с учётом отсутствия привычных для него подшипников. Заодно, это позволяло скоротать время ожидания троицы освобождённых узников. Впрочем, они не заставили себя долго ждать.
"Да, да, войдите. — отвлёкся Александр от бумаг, когда в дверь осторожно постучали и подымаясь, поприветствовал входящих в помещение десятников. — Ну, здравствуйте орлы. Проходите, присаживайтесь, что робеете, как будто не у себя дома находитесь?‟
Старшины вошли в кабинет, дружно но без привычного "огонька‟ поприветствовали графа: "Здравия желаем, Александр Юрьевич‟. — После чего, неспешно присели на скамью и молча устремили свои взгляды в пол, каждый перед собою. И в помещении "повисла‟ напряжённая тишина.
— Ну что братцы, рассказывайте, каково вам было в неволе. — заговорил Александр как можно радушнее, решив первым нарушить молчание. — Получали ли вы, от меня, гуманитарную помощь?
— Какую, такую помощь, Барин? — удивлённо переспросил Пётр.
— Ну, я, в тот же день, как вас арестовали, послал в стольный град пару мужиков с запиской . Ведь все знают, что у моей семьи в Павловске есть фамильный дом. Вот в том послании я просил тамошнего управляющего, чтоб тот, о вас как следует позаботился.
— А-а-а. Вот вы о чём. Так благодарствуем. Надзиратели, нам каждый день передавали корзину с едой. А сидели мы все в одной камере. Так что, все было хорошо, слава богу.
— Выходит не голодали?
— Нет, барин. Спаси тебя Христос. Ещё и других арестантов угощали. О ком некому было позаботиться.
— Ну и, слава богу. И я рад, что хоть так, смог вас поддерживать.
— Благодарствуем.
И снова повисла "гробовая‟ тишина. Саша чувствовал, что меж ним и этими людьми возникла какая-то стена отчуждения. А что послужило тому причиной, было непонятно. Тем более, во взглядах, которые его подчинённые временами его "одаривали‟, мерещилась то ли обида, то ли ненависть. Поэтому, молодой человек решил как можно скорее расставить все точки над i, не откладывая решение назревающей проблемы в "долгий ящик‟.
— Так братцы, вижу, что между нами пробежала какая-то чёрная кошка. Так что, давайте, признавайтесь: "Чем я вас обидел? В чём был к вам несправедлив?‟
— А что тут говорить, барин? Всё равно ты нас не поймёшь.
-Это ты сам Пётр решил, что я такой непонятливый, или кто надоумил?
— Дык, нашёлся добрый человек. Обо всём нам порассказал, всё по полочкам разложил.
— Интересно девки пляшут, по четыре штуки вряд.
Вся троица недоумевающе посмотрела на графа, который после этих слов, повёл себя совершенно неожиданно. Александр вышел из-за стола, обошёл его, и бесцеремонно, уселся прямо на него. И криво улыбаясь, начал рассматривать десятников, как будто впервые их увидел.
— Какие девки? ... Почему сразу пляшут? ... Вы о чём, барин? ... — растерявшись, вразнобой поинтересовались десятники.
— Да вот, удивляюсь изворотам судьбы. Понимаешь ли, пока меня держали здесь, там, в столице, появился какой-то умный человек, который учит чему-то тех, кого я считаю своими ближниками. Причём, науськивает их против меня, яки аспид своим ядом брызжет. А я ни сном, не духом, об этом не знаю.
-Так это. Александр Юрьевич, мы это. Поймите нас. ... Мы не хотим больше быть холопами, желаем получить вольную. И не только себе. А вы, как этот... э-э, ну как его, экспулы-ы-тант.
— Петя, может это слово звучит как эксплуататор?
— Во-во. Оно самое. Так вы, нас, никуда от себя не отпустите. Иначе вы жить не сможете. Вот.
— Да братцы. Задали вы мне задачку. Выходит я для вас эксплуататор, душитель свободы, сатрап, кровосос, и прочая нечисть. Так что ли?
— Нет.
— Так почему тогда, от меня бежите как испуганная лань от охотника?
— Так мы это. Волю хотим. Мы ведь тоже люди, созданные господом по его подобию, а не скот домашний, которому всё равно, в каком загоне стоять.
— Значит, по-твоему, Пётр, все, что в последнее время делается для вас, это загоны для скота, и не более того. И кухня, и столовая, и казарма для вас, и дома для вашей родни, это всё не что иное, как примитивные загоны для скота?
— Нет, барин. Я этого не говорил. Просто, ну как это..., ну это? Вот то самое, о. А так разумею. Маленькой птичке всё равно, в какой клетке сидеть, золотая ли она, или сплетена из ивовых прутьев. Вот. Главное она в неволе, лишили её дарованного господом нашим небесного простора. Не летать ей вдосталь, по небу.
"Да. — думал Александр, понуро смотря на сидящих перед ним людей. — Поработали с ними на совесть. Вон как, разглагольствуют. Повторяют чужие слова, как будто это и есть их личные убеждения. Так что же? Выходит этот господин Архилов их специально в кутузку забрал, чтоб им там "мозги промыли‟ да вернули как бомбу замедленного действия? Нет. Это полный бред. Во всех этих действиях должна быть выгода для её инициатора, а здесь она полностью отсутствует. Скорее всего, просто так звёзды сошлись. А что мне делать дальше? Так думай башка, картуз куплю. Нужно объяснить этим олухам, что я и без этого собирался давать им вольную, позднее, и при этом не выглядеть человеком вынужденным оправдываться и идти на уступки. Дела‟.
— От так то, барин. Об энтом всём нам и говорил Герасим Пантелеевич. — окончил о чём-то втолковывать Пётр, пока Александр витал в тяжких раздумьях.
— А это ещё кто такой?
— Дык сидел с нами в околотке, какое-то время, один штудент. Отрок ещё, молоко на губах не обсохло. Зато умны-ы-ый энтонт школяр, яки старец седой. Обо всём знает, всё разъяснит. Да так сладко и складно обо всём бает.
— Так это он вам про волю наговорил? Это его словами вы мне сейчас говорите?
— Нет, не совсем так. О воле мы и без него мечтаем. Да тока он нам пояснил, что просто так, нам её никто не даст. Невыгодно это всяким там баярам.
"Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья, своею собственной рукой ...‟. — Неожиданно даже для самого себя, процитировал Саша вспомнившуюся ему строку пролетарского гимна. Сидящая перед ним троица людей её расслышала и удивлённо воззрилась на молодого графа. А тот, горестно улыбнувшись, покачал головой. Затем, спокойно поинтересовался:
— Вы тоже так думаете?
— Да думаем. Да и Герасим Пантелеевич именно енто и говорил. Только по-другому, не так красиво как вы только что сказали, иными словами.
— Э-хе-хе. И вы думали, что я этакий злостный угнетатель, не собираюсь вас отпускать на волю?
— Ну да. — тихо проговорил Степан, удивлённо смотря на Александра своими серыми глазами, его товарищи только синхронно кивнули, в знак согласия с этим утверждением.
— Тогда други́ мои, для начала, давайте поговорим с вами о воле и о путях её достижения. Точнее как её лучше добиться и что с нею после этого делать. Согласны?
— Ага. Давайте, барин.
— Чтоб птичка в первый раз взлетела на небо, она, ещё будучи птенцом, должна научиться летать, Так?
— Да. Но при чём тут это?
— О том, что воля, для всех нас, это как для птахи полёт. Не научишься, не полетишь, а то и совсем сгинешь. Так что. Как вы думаете, чем я занимаюсь всё последнее время?
— Строите эти..., как их там?
— Мастерские.
— Во, во.
-А зачем я это делаю?
— Ну, чтоб эти, холопы, которых вы сейчас учите, в них работали.
-Да, почти прав. Я, сейчас, учу этих отроков ремеслу, но они, в скором времени, все получат вольную.
— Это ..., как это? — недоумевающе замотал головою Дормидонт. — Они получат вольную и будут вольны идти куда хотят?
