Варвара. Путь Адмирала. Часть третья "Святая Мария"

Назавтра с утра нам прислали официальное приглашение на "Бал" у мэра города, как сообщалось в сопроводительном письме, в честь такого всемирно известного корабля решено устроить тожественный приём с танцами, лёгкими закусками, представлением актёров, музыкантами и танцами, где будут присутствовать все достойные люди города, с нашей стороны приглашались все офицеры и пассажиры. Возможно, если бы Машенька пожелала потанцевать, мы бы сходили на это мероприятие, качество которого у всех вызвало откровенный скепсис. Если бы такое устраивал губернатор в Коломбо или Манилы, там бы действительно собрались достойные господа и дамы, пусть не высший свет, но, по крайней мере, в красивых нарядах, при богатом фуршете и хорошем оркестре. Здешняя действительность в сравнении производила почти гнетущее впечатление, на фоне брызжущего яркой экзотической жизнью Коломбо или даже колониального Циндао или Вей-Ха-Вея, где старательно пытались воспроизвести кусочек своих родных пенатов. Хоть, формально англы попытались не особенно выпячивать своё присутствие и произошедшие здесь изменения, но дух каторги буквально висел над городом и окрестностями, где европейцы составляли намного меньше десятой доли населения города и на порядок меньше в каменоломнях, рудниках и плантациях, где трудились в основном привезённые из-за океана индийские арестанты. Буры, как и сами голландцы — их предки, никогда не славились умением жить весело, а скромность и воздержание, которое они проповедовали в колониях по всему Новому свету, скорее выглядели, как скаредная скупость и затворничество, но уж всяко без намёка на улыбку или шутку.

По улицам большинство людей не ходили, а прошмыгивали, чтобы не создать себе случайно проблем с курсирующими патрулями в красных викторианских мундирах. Которые может единственные ходили неспешно посредине улиц и задирали всех встречных и попавшихся на пути с громким гоготом и затрещинами. Вот они здесь были королями, что они старательно всем демонстрировали и их совершенно не смущали их грязные, заношенные мундиры на голое давно не мытое тело или грязные босые ноги в верхней части прикрытые разномастными истрёпанными штанами. Вторые, кто на улицах вели себя как англы, но чуть тише и менее развязно, были представители охраны набранной из местных зулусов. И если у "солдат короля" главным отличительным признаком, если не фетишем была красная форменная куртка, то у зулусов обязательно имелся какой-нибудь предмет европейской одежды, при этом часто используемый самым причудливым способом. Так, нам попалась группа, где у одного здоровяка на плечо был своими шёлковыми лентами подвязан когда-то дорогой и красивый женский капор, у другого через плечо на манер гусарского доломана нижняя женская юбка с кружевами и оборками. Ещё один щеголял в кожаной широкополой шляпе, не менее гордо, чем четвёртый в кожаной жилетке, которая на его массивном торсе застегнуться шансов не имела. Остальную их одежду составляли бусы, какие-то финтифлюшки, наверно амулеты от местных шаманов, обязательные пояса с заткнутым за них оружием и с которых свисали куски ткани прикрывающие срам. У меня при взгляде на эту картинку рождалось слово "Разруха".

Пожалуй, единственным оазисом в этой залитой палящим солнцем безнадёге была пара улочек чудом выжившего торгового квартала, где теснились лавочки с "колониальными товарами". Почему за этими местными минимаркетами, где в мизерные объёмы было напихано и можно купить, буквально, что угодно, закрепилось это живучее название, Николай мне объяснить не мог, тем более, что в местных лавках наиболее почётные места занимали товары как раз из метрополии, а не из колоний. Накануне мы едва успели найти торговый квартал, а вот сегодня день как-то сразу не задался. В самом начале угольной погрузки с угольщика неловко дёрнули грузовой гак и гружёной трелёвочной сеткой нашего матроса столкнуло между бортами и просто чудо, что его не раздавило корпусами на смерть, но даже того, что ему досталось хватило бы прервать ему жизненный путь, пришлось буквально силком заставить его спасать Георгия Самуиловича, который уверился в обречённости парня и не хотел мучить его в последние минуты жизни. Накладка заключалась в том, что Машенька с группой матросов и офицеров первым рейсом катера уже уехала на берег, а мне пришлось затормозить Николая, чтобы с Рыковым и батюшкой возиться с пострадавшим, у которого действительно приключился серьёзный комплект повреждений. Если пренебречь разодранным до рёбер боком и почти оторванным ухом, то самое сложное и опасное было в переломанных костях таза и сломанной левой ключице, отломок которой только чудом не достал до сердца. Так, что сами можете понять, что нам пришлось остаться на корабле, а Машенька пошла гулять с нашими офицерами, в числе которых, как я была уверена должен был быть Сергей Николаевич. Но в любом случае, Машеньку не дадут в обиду и не оставят одну, так, что возилась с пострадавшим боцманматом не особенно торопясь и беспокоясь.

Забеспокоились, хоть делать это задним числом полнейшая глупость, мы, уже когда Машенька вернулась на "Новик". При дальнейшей реконструкции произошедшего выходило следующее...

На берегу основная группа из четырёх офицеров, сейчас естественно рвущие на себе волосы, будучи уверенными, что вторым рейсом приедем мы, спокойно оставили Машеньку с Гагариным и пятью нижними чинами, отправившись по своим делам, в какую-то любопытную лавку с древностями, которую накануне нашёл Мольмер, и всем прожужжал уши, какие там собраны диковины. Но со вторым катером прибыли только двое квартирмейстеров, с запиской о произошедшем, и советом не отказываться от запланированной прогулки, и передали кошель на возможные траты. Один квартирмейстер остался с командой катера, а Машенька, Гагарин и шестеро матросов пошли прогуляться. Когда они выходили из очередной лавки к ним кинулся, спасаясь от преследующего его английского патруля какой-то смуглый мужичок. Из его невнятного лопотания сначала никто ничего не мог понять, пока кто-то не расслышал исковерканное "Белгород" и "Крым". Разумеется, наши матросы патрулю на растерзание беглеца не отдали, видимо это у нас в крови — защищать сирых и гонимых не рассуждая. Когда мужчинка немного успокоился, он извлёк из одежды замурзанный листок. Оказавшийся письмом, написанным неизвестным отставным пехотным поручиком Крымского полка, который сообщал, что поехал воевать за независимость республики Трансвааль, но попал в плен, где пребывает, о чём, узнав о заходе русского военного корабля, просил известить своих родителей проживающих под Белгородом и прощался с ними, подписано письмо было Владимиром Мышацким. Не знаю, что бы мы сделали, если бы были при этом, но Машенька вдруг проявила удивительную категоричность. Приказала немедленно искать пару колясок, которые найти не удалось, только одну и какую-то телегу, что впоследствии оказалось даже лучше. Сама тем временем каким-то чудом сумела выспросить у испуганного мулата или индуса, что место их интересующее находится за городом в двадцати с лишним верстах не доезжая посёлка Пинтаун или Пайнтаун, если ехать по дороге через Квинсбург, там в одном из местных проломов-ущелий между холмами расположена шахта, где добывают какую-то руду и где содержат нашего соотечественника. В сопровождении нашей решительной и совершенно безоглядной супруги, никому ничего не сказав, вся компания погрузилась в добытые транспортные средства и поехала в указанном направлении. В пути, едва выехали за городскую окраину, проводник беззастенчиво сбежал, но это никого не остановило. К слову, замечу, что всё оружие, которое у них было с собой, это кортик Гагарина и кулаки матросов, но видимо, их действительно оберегала Пресвятая Дева. Они, зная только направление и невнятные объяснения мулата-индуса, а ещё вроде бы имя хозяина шахты то ли Дик, то ли Мик, ехали и ни в чём не сомневались. Через два с лишним часа встреченной на их пути третьей шахтой владел некий Михель Блавандер. Почему Машенька вдруг решила, что он тот, кто им и нужен, так и осталось загадкой. Не известно, что ему говорила и как убеждала его наша жена, но через неполный час им вынесли жутко избитого за побег Владимира. Видимо от побоев он был не очень адекватен, потому, что категорично потребовал освободить его товарищей. Что честь русского офицера не позволит ему оставить здесь тех, с кем бежал, что они такие же избитые лежат в сарае, из которого его принесли. Тут Машенька ещё поговорила с Михелем, и он согласился отдать и остальных двоих. И если выкупить Владимира денег хватило, хозяина устроило всё, что у Машеньки осталось от покупок, в пересчёте около четырнадцати английских фунтов. То на выкуп ещё двоих денег не было, Машенька отдала купленное в Коломбо и так понравившееся ей колечко с небольшим желтоватым изумрудом, у Гагарина оказались золотые часы и ещё три фунта собрали по карманам матросы. Обратно ехали гораздо медленнее, чтобы не растрясти бывших пленников, так, что в начинающихся сумерках мы с корабля не могли видеть, что и как грузят в наш катер. Ажиотаж начался уже когда болезных подняли к нам на борт. Всех троих отнесли в лазарет и поручили заботам нашего Георгия Самуиловича, а Машенька стала виниться и оправдываться, хотя её никто и не пытался ругать или порицать. Ведь очевидно, что ей и им всем фантастически повезло, а везение — это материя которую лучше не дразнить, кому, как не морякам лучше всех это чувствовать и понимать. Сергей Николаевич потом тихо сделал небольшое внушение Юрию Алексеевичу, что сообщить на корабль они были обязаны, не касаясь всего остального. И вообще влюблённый в нашу Машу Гагарин смотрел на её маму с преданной готовностью достать Луну с неба, вычерпать океан или остановить голыми руками бегущее стадо слонов, да и Машенька похоже уже смирилась с тем, что князь станет нашим зятем, хотя ничего ещё вслух не говорилось и не обещалось. Так у нас на борту появились Владимир Евсеевич Мышацкий и двое его друзей-буров. Они уже дважды пытались бежать с каторги, на которую их определили после взятия в плен англичанами. А воевать в Африку за свободу народа Трансвааля он поехал, как тысячи других русских романтичных добровольцев начитавшись газет ехали сражаться в отряды северян или южан во время гражданской войны в САСШ, воевавших в отрядах Боливара в Южной Америке и в прочих местах, куда вела беспокойная русская натура. Пусть кто-то назовёт это глупостью, а кто-то романтичным и героическим, но так было и из песни слова не выкинешь, ехали и воевали, воевали хорошо и геройски, не ища выгод и прибытка для себя. Ни я, ни Николай не пытались дать оценки и характеристики, собственно, это было решение взрослых людей, и кто нам мог дать право лезть со своими оценками? Мы же встретив на чужбине соотечественника, тоже вполне естественно и безоговорочно постарались помочь, выпадало из планомерного течения только то, что рукой избавления двигала Машенька, а не кто-либо из мужчин и офицеров, но, в конце концов, важнее всё-таки результат. Из корабельной кассы мы вернули матросам деньги, права компенсировать траты нашей супруги мы не имели и не стали, как и вопрос с часами Гагарина, Машенька реквизировала наш хронометр, который хоть и в обычном серебряном корпусе, но из-за качества стоил в любом случае не меньше золотых часов князя.

Нет, осуждать этих искателей приключений я бы не стала, но вот то, что из России веками бежали и бегут такие пассионарии, которым не находится места среди родных осин, мне кажется глубоко неправильным. И тот же Мышацкий вместо боёв с нанятыми англичанами зулусами и прозябания в натальской каторге, мог бы воевать на реке Ялу или участвовать с нами в десанте на острова Эллиот. Не переставало и не перестаёт изумлять, что наверно мы настолько богатая людьми страна, что можем себе позволить так ими разбрасываться. А потом почти стыдливо вспоминать, что Леви-Страусс создал бывший одесский еврей, а Харлей-Дэвидсон — это исковерканные фамилии Харламова и Давыдова, как может самый известный вертолётостроитель мира Сикорский, совсем не итальянского происхождения, при чём почти в точности такая же картинка с немцами покинувшими родной Фатерлянд. Словом, не об осуждении речь, а искреннее сожаление о таком халатном разбазаривании людских ресурсов, как бы казённо это не звучало, но формулировка точная и ёмкая.

Мы само собой посмотрели на страдальцев, у которых кроме крайнего истощения и следов побоев, ничего особенно криминального не нашлось. Ведь избивали их профессионалы, которые никак не должны наносить ущерб имуществу хозяина, поэтому при всех "страшных" синяках и отёках, всё это пройдёт бесследно и без ущерба для будущего здоровья за пару недель, а уже через неделю они бы смогли начать работать в шахте. Всё это я обнаружила очень быстро, тем более, что у нас был повод посетить лазарет, где приходил в себя несчастный свалившийся между корпусами судов, сейчас уже потихоньку приходящий в себя. Как ни крути, но у Машеньки появилось занятие, что не могло не радовать, а беседы с Владимиром и его соратниками можно смело включить в комплекс обязательных реабилитационных процедур для пациентов такого плана.

Грязный, с седыми сбитыми в колтун волосами после мытья поручик оказался совсем не стариком, а молодым мужчиной неполных тридцати лет. Его спутники оба буры, которые не собирались с нами покидать родную Африку, хоть и были благодарны за освобождение, но в Людерице или Того, куда мы планировали дальнейшие заходы, собирались нас покинуть и вернуться на войну с англичанами. С Мышацким было пока не понятно, с одной стороны, он горел желанием доделать начатое и вернуться с товарищами. С другой, оказавшись на военном корабле, который возвращался с войны, которую вела его страна, а он русский офицер в это время неизвестно за что гнил в английской каторге, то есть смотреть в глаза наших матросов и офицеров ему, думается, было стыдно, как прыгуну с "тарзанки" ради острых ощущений перед настоящим ветераном войны, как бы он при этом не пыжился. Возможно, что будь это другой корабль, но целый корабль Георгиевских кавалеров, это пробрало бы и куда менее впечатлительного человека.

Через три дня проигнорировав все приглашения лебезивших местных кукольных властей, мы сопроводили на выход "Кирстен" и уже выйдя на чистую воду обменялись пожеланиями "Счастливого пути" и разошлись. Угольщик отправился на север, а мы соответственно на юг в обход Капских владений короля Георга, держа курс на Людериц мимо ещё не забытого здесь названия "Берег скелетов", омываемый студёным Намибийским течением. В принципе у нас был вариант дойти до Того, где тоже обосновались немцы или к береговой угольной станции немецкого Камеруна, но в результате выбрали ближайший пункт, очень хотелось сгладить тягостное впечатление от посещения бухты Рождества*, да и спутники Мышацкого хотели скорее снова ступить на африканский берег.

Посещение Людерица вышло милым и по-немецки чопорным, а принимавший нас комендант по тевтонской традиции трепетно относящийся к чинам, не мог остаться равнодушным не только к всемирно известному кораблю, но и наличию на борту целого адмирала. Здесь из-за холодного дыхания южного течения и не менее прохладного ветра из пустыни Намиб, даже не смотря на начинающееся в этом полушарии лето было не душно, а для нас так просто комфортно, хотя тропическое солнце днём чувствительно припекало. А мы после расчётов наших штурманов решили взять угля в перегруз, чтобы идти теперь уже до Марокканского Танжера. После бункеровки перед нами в выборе портов захода встанут уже не вопросы дальности хода и остатка в угольных ямах, а политические, со всеми положенными приседаниями и реверансами, то есть та самая "демонстрация флага".