Звездолет "Иосиф Сталин"

Сняв наган с предохранителя, он похромал к аппарату.

Яйцу досталось больше чем человеку. Стеклянный верх раскрошился, разбитые пулями и падением осколки стекла, словно звериный оскал, сверкали на солнце. Трубы двигателя смялись и загнулись в раскоряк, наподобие якорных лап.

Но даже в этом виде профессорское яйцо, должно интересовать белобандитов не меньше, чем отсутствующий тут профессор.

Спрятать его?

Он попробовал стронуть яйцо с места, но вбитый в землю аппарат не шелохнулся. Федосей покачал головой. Спрячешь такое, как же... Да и не успеть. Испортить? Что там в силах голыми руками испортить человек, если аппарат со всего маху, себя не жалея, въехал в землю?

— Профессор! Эй, профессор! — заорал кто-то по-немецки. — Выходите к нам. Мы друзья!

Голос зовущего был высок, звонок, наверное, оттого, что кричавший нервничал. Наверняка и в его голове бродили мысли о самой середке СССР и двенадцатой годовщине Советской власти.

— Ага, — пробормотал Федосей, растирая ушибленную руку. — Друзья... Сто лет мне таких друзей не нужно.

Ладно, раз яйцо не спрятать, пусть послужит делу Революции по-другому. Пусть будет приманкой.

Покрякивая от боли, он повернулся, оглядывая позицию. Кусты, кусты... И не одного приличного ствола, за который мог бы прикрыть от пуль. Пришлось удовольствоваться кустом волчьих ягод, из-за которого яйцо смотрелось, как на ладони.

Малюков залег там и стал слушать приближающиеся голоса.

Первым до аппарата добрался какой-то мастеровой. Точнее, кто-то в одежде мастерового, но с наганом в руке.

— Аппарат! — радостно вскрикнул мастеровой, глядя вниз по склону. Чуть присев и разведя в стороны руки, он завертел головой, отыскивая пилота.

— Немец есть?

— Нет тут никакого немца...

На голос из оврага вылезли еще трое.

С минуту они ходили вокруг, пытаясь сдвинуть добычу с места, упирались плечами, раскачивали. Четверым удалось то, что не удалось одному. Без криков бандиты, раскачали железо и сдвинули его.

Федосей ждал. Когда, убрав оружие, белобандиты приподняли аппарат он, четырьмя выстрелами, положил всех.

— Не стрелять! — крикнул снизу невидимый командир по-русски, и добавил еще кое-что для своих, матерно, а следом перейдя на немецкий, с просительными нотками в голосе. — Профессор! Мы друзья! Коллеги!

Малюков оскалился. Те, внизу, никак не могли сообразить, что стрелять тут будет кто-то еще, кроме них самих. Дилетанты....

Федосей не стал их разубеждать. Пока его увещевали, он добежал до убитых и разжился еще одним наганом и горстью патронов. На его счастье привычки врагов не отличались от его собственных.

Прятать покойников смысла не имело. Второй раз враги на эту уловку не попадутся.

— Профессор! Выходите! Мы друзья!

Федосей неслышно, для себя, хохотнул.

Точно зная, что враги ниже него, улегся меж двух хилых стволиков и, приподнявшись на локтях, стал ждать.

Левее него, в десятке шагов за полосой кустов начиналась крутизна оврага. Он туда не смотрел и зря — едва не пропустил гостей. Те вышли к нему так, словно знали, где он устроился.

— Вон он, смотри...

Малюков вжался в землю, но тут же сообразил, что говорят не о нем, а о профессорском аппарате. Шаги приблизились. За разросшимися ветками ничего видно не видно, только снизу, там, где вместо листвы из земли торчал сухостой, различались ноги в сапогах.

До них оставалось метров пятнадцать.

— Черт! Это же Семен и этот, новичок, вчерашний....

"Это про покойников", — понял чекист.

— Убью немецкую гадину... — выдохнул грубый голос.— Мы с Семеном с "Ледяного похода"...

— Это не профессор.

"А это уже про меня. Понятное дело четыре трупа организовать — это вам не формулу вывести. Тут совершенно другая живость ума требуется", — продолжил Федосей безмолвный диалог. — " Ну, а как вы хотели? Вы в меня постреляете, а я утрусь?"

— У немца на такое умения бы не нашлось. Это кто-то другой. Ладно.

Несколько секунд ничто не нарушало тишину. Федосей чувствовал, как белобандиты настороженно оглядываются.

— Черт с ним. Попадется — пристрелим большевичка, а теперь хватай, понесем... Половину дела сделали.

Не дожидаясь дальнейшего, Федосей трижды выстрелил, целя по ногам.

Можно было бы обойтись и двумя пулями, но сапоги так похожи друг на друга, что Федосей решил не рисковать.

От боли и неожиданности бандиты заорали.

Проломив кусты, в два прыжка чекист оказался рядом.

Незваным гостям стало не до него, и он приложил и того и другого рукояткой нагана. В обрушившейся на лес тишине слышался треск — белобандиты скопом рванули вверх. Нужно менять позицию...

Вдев руки в лямки, Малюков потащил аппарат вверх. Сквозь кусты, сквозь заросли травы, через ямы, оставшиеся от упавших и сгнивших деревьев. Левое плечо дергало так, словно кто-то безжалостный орудовал там шершавым паяльником, но чекист терпел.

— Вон он! Наверху!

Бах, бах, бах!

В спину дважды толкнуло и, сбившись с ноги, Малюков упал вбок, подставляя ноги под выстрелы. Страх подстегнул его.

Он вскочил на четвереньки и, не стесняясь, по-собачьи, наддал. Яйцо весило килограммов восемьдесят, и особой прыти он не показал, но это оказалось лишним.

Пять прыжков, и неожиданно для себя он выскочил на вершину. Чуть не скатившись вниз, остановился, вцепившись руками в дерн.

Яйцо потянуло его вниз, но он удержался.

Подъем кончился. Вниз уходил обернутый в траву склон, над головой раскинулось небо, а внизу, за полосой кустов, у подошвы ...

ЧОНовцы успели вовремя.

Предупреждая возможные ходы бандитов, они спешивались и окружали холм. Федосей видел, как красноармейцы, побросав коней, разбегались, выстраиваясь в цепь.

Этот маневр мог стоить ему жизни, но Малюков понимал, что для пользы дела так будет лучше. Никуда теперь бандиты не денутся с окруженного холма. И аппарат никуда не денется.

Внизу грянули выстрелы.

Федосей с сознанием честно выполненной работы повалился на бок и остался лежать, дожидаясь тех, кто доставит их с яйцом к лошадям и телегам. Мысленно он уже стоял перед профессором и рассказывал тому о случившимся...

... Герр Вохербрум слушал и цокал языком. В этом звуке Федосею ясно слышалось сожаление по героическому случаю, в котором профессору не пришлось поучаствовать.

— Невероятно! Двадцать человек, вы говорите?

— Не меньше...

Немец пальцем трогал острые грани стекла, качал головой.

— Из винтовки?

— Да уж наверное.. Пистолетную-то пулю ваше изобретение вытерпело бы... — щедро предположил чекист, чтоб сделать профессору приятное. Тот качал головой. Немного снисходительно Федосей объяснил.

— А вы, что думали, Ульрих Федорович, что разговоры о классовой борьбе — просто так? Слова? Нет! Вот она борьба в чистом виде. Уж сколько времени прошло, а никак свергнутые классы не успокоятся.

Он ткнул пальцем в щербину оставленную пулей.

— Либо мы их, либо они нас. А поскольку они нас не....

— Ну, может быть как-то можно договориться? — неуверенно предположил профессор. — Все-таки мы все люди одной культуры...

Федосея это несколько покоробило, но он сдержался. Интеллигент. С такого и спрос небольшой. Не класс все-таки, а так, прослойка. Ковать такого, да перековывать.

Можно бы промолчать — сказал человек глупость, ну и ладно, но не чужим человеком оказался немец. Тем более не злобствовал человек — заблуждался. Такого вот и надо поправлять.

— Пролетарский писатель товарищ Горький, Алексей Максимович, не зря сказал: "Если враг не сдается — его уничтожают"! Да как тут договариваться, если они очевидного не признают — верховенство класса пролетариев? Вот аппарат ваш кто сделал? Рабочие! Все, что вокруг нас есть, все рабочие руки сделали! Костюм вам сшили, еду сготовили.

Эти слова заставили профессора отвлечься от аппарата, и он с благожелательным любопытством поинтересовался.

— А если б я этот аппарат в своей голове не придумал, было бы что рабочим собирать?

— Так вот как вы вопрос ставите...

— Да вот так!

— А тогда еще проще, — откликнулся Деготь, вклиниваясь в разговор. — Вот вам, профессор, когда карандаш отточить нужно, вы что делаете?

— Точу!

Деготь глянул на Федосея.

— И на помощь никого не зовете?

— А зачем?

— Вот и я к этому клоню. Получается, что все, что человеку реально нужно, он вполне в состоянии сам сделать. Вон у нас в Гражданскую деревня сама по себе жила, безо всякого города. И не пропала... Выжила.

— Не пойму я, коллеги, вашей аллегории.

— Да тут и понимать нечего, Ульрих Федорович. Нет тут никаких аллегорий. Аппарат вы придумали, а построить-то сами не можете. Нужных умений не хватает. Поэтому интеллигенция к рабочему классу на поклон и идет. Сделайте, помогите... А простым рабочим этот аппарат не особенно-то и нужен... Так что, профессор, интеллигенция в нашем с вами лице, без рабочего класса пропадет. А рабочий класс и сам прокормится и интеллигенции пожить даст.

Профессор ничего не ответил, да Федосей и не ждал ответа. По всему видно, что хоть и растет сознательность у немца, но еще тянуться ему и тянуться до понимания классовой сущности современной жизни.

Тот ощутил что-то похожее и перевел разговор на другое.

— А вам повезло, товарищ Малюков. Повезло. Можно представить, что случилось бы, если б вышел из строя не руль, а регулятор тяги.

Поглаживая перебинтованную руку, Федосей ответил:

— Ну и, слава Богу. Мне хватило и руля. Не хватало еще и...

Он был рад перемене темы.

— А что бы вышло? — поинтересовался Деготь, тоже поглаживая щербины от пуль на боку аппарата.

— Он поднялся бы в космос.

Не тот ни другой не поняли угрозы.

— И?

— И замерз бы там или задохнулся...

Они переглянулись.

— А как же вы сами собираетесь туда летать?

— Это, друзья, отдельный разговор. Нужно будет сделать одежду, наподобие водолазного скафандра... А уж только тогда!

Разговоры о космическом полете последнее время стали коньком профессора. Все беседы сворачивались теперь к этому.

Они вышли за ворота ангара, оставив профессора мысленно переживать штурм космических далей. Отойдя шагов на десять, Деготь в полголоса спросил.

— В особом Отделе отметился?

— А то... Исповедался.

— Думаешь случайность?

Федосей покачал головой.

— Там люди с головой работали. И с размахом. Ко всему были готовы.

— Кроме тебя.

— Да. Меня они там встретить, точно не ожидали. Там, как я понял, профессора ждали.

Деготь оглянулся на закрытую дверь.

— Мне почему-то кажется, что за нас, наконец, взялись серьезные люди.

— Убережемся.

— Мы-то убережемся. Профессора бы не потерять. Его голова двух наших стоит.

....Человек в картузе и потертом пиджачишке неспешно шел по бывшей Губернаторской улице, стараясь не выделяться из потока людей. Руки в карманах, улыбка на лице. Он шел по краю тротуара, глядя вперед, а мимо проскакивали автомобили, катили пролетки. Рано пожелтевшие березы роняли листья, а он смотрел на все это и улыбался, потому что знал будущее.

Во всяком случае, самое близкое.

Люди спешили на завод, и он спешил вместе с ними.

Их ждали трудовые свершения, и его тоже...

Только их ждали молоты и клещи, а его — старая водокачка и винтовка.

В недавнем прошлом ротмистр уланского полка Валерий Петрович Чистяков и так считался неплохим стрелком, но чтоб свести случайности мисси к нулю, сегодня ему предстояло воспользоваться винтовкой с оптическим прицелом.

Один патрон, один выстрел, один немец. И будет решена одна большая проблема для одной страны и для одного человека.

На перекрестке Ленина и Пролетарской ротмистр оглянулся, мечтательным взглядом пробежав по спешащим к станкам пролетариям.

Ни одного косого или заинтересованного взгляда.

Слежки вроде бы не наблюдалось. Хотя, он понимал, что в разномастной толпе углядеть её трудно. Её можно только угадать или почуять.

Достал из кармана часы.

До того момента, когда он должен будет взять в руки винтовку и нажать на курок, оставалось минут десять. Три минуты забраться наверх, еще пара минут привести винтовку в рабочее состояние и... Все. Один выстрел и Британия. И не голышом бесштанным, а вполне обеспеченным человеком.

Ноги сами несли его уже хоженым маршрутом туда, где ждало исполнение желаний.

Пройдя двором, мимо натянутых хозяйками веревок он влез на кучу досок, оставшихся тут еще, верно, со времен Гражданской и...

Перед водокачкой стоял милиционер.

Уверенно так стоял, спокойно...

Ротмистр, не замедляя шага, пошел дальше, словно и дел тут у него никаких не имелось. Встречаться с милицией в этот день было явно лишним, но бравый защитник пролетарского правопорядка в белой форменной одежде и шлеме, похожем на буденовку, сам взмахом руки подозвал его. Само появление такого красавца на этом безлюдном грязном дворе походило на нелепость.

— Здравствуйте, гражданин. Документики позвольте...

Широко улыбаясь, ротмистр сунул руку в боковой карман, потащил бумаги. Хорошие бумаги, правильные...

— Здравствуйте. А что случилось?

Он оглянулся. Милиционер один. Не похоже это на засаду.

— Убили кого?

— Что ж вы такие страсти-то говорите, — со спокойной усмешкой ответил милиционер. — Никого не убили. И надеюсь, не убьют нынче...

Ротмистр протянул документы. Страж порядка начал их читать, шевеля губами. Прошла минута, другая... — "Вот как некстати, — подумал ротмистр, внутри которого, он это чувствовал, тикала секундная стрелка, — принесла тебя нелегкая..."

Ему сказали, что немец всегда был точен как часы. Вряд ли тевтон и сегодня отступится от своих привычек.

— Поскорее бы, гражданин начальник. Нам на смену опаздывать нельзя.... У нас социалистическое соревнование!

— А я полагаю, что вашу смену на сегодня отменили... Вам бы, Валерий Петрович, все свои сегодняшние дела позабыть, да в дальний угол отодвинуть.

"Что за черт? — подумал ротмистр. — Откуда он меня по имени-отчеству знает?" Документы, что пролетарий держал в руках, были, конечно, его, но совсем на другую фамилию, имя и отчество. Он промолчал, соображая, что делать. Милиционер подсказал ему.

— Самый разумный вариант, милостивый государь, сейчас вам собраться да идти отсюда подобру, поздорову...

— И что, на работу можно не ходить?— недоверчиво переспросил ротмистр, глупо улыбаясь. Он все пытался сообразить, что творится, но не мог.

Вместо того чтоб раздумывать, что все это значит он осмотрелся. Милиционер точно тут один. Окажись кто другой рядом — показался бы.

— На работу — особенно!

Ротмистр принял решение и успокоился. Он смотрел на нежданную помеху с улыбкой. Этот странный человек не понимал главного. Можно сказать самого главного в своей жизни. Он стоял на его дороге в Англию, куда ротмистр никак не мог не попасть. Не повезло цепному псу пролетариата...

Выглянув из-за милицейского плеча, он помахал рукой и крикнул.