Спасатель. Книга вторая. Великий княжич

Но франки все-таки поверили! Да они и не могли не поверить в то, что их, таких отважных и сильных, испугались какие-то гречишки.

Боярин, затаив дыхание, наблюдал, как франкская конница начала разбег, как перешла в галоп, а потом вдруг резко замедлила продвижение, завязнув в грязи. И только правофланговый отряд рыцарей, не замечая, что творится сзади, резво проскакал по твердой дороге, тянувшейся у подножия горы.

Увидев, что все идет по плану, Проня облегченно вытер пот, нежданно заливший лицо, хотя солнце, прятавшееся за горой, еще не успело изгнать утреннюю прохладу. А вот пикинерам, стоявшим на пути тяжелой кавалерии, несущейся со скоростью ветра, было не по себе.

Залпы лучников, засевших на склонах, и плюмбометателей, занявших позиции за спиной копейщиков, несколько проредили ряды всадников, но, конечно, не смогли остановить их. Лиховид, стоявший в центре шеренги, переглянулся с Пьетро, и у обоих мелькнула одна мысль — а не дрогнут ли парики, лишь недавно ставшие воинами, не бросят ли свое сверхдлинное оружие, и не спятятся ли. Но регулярное обучение дало свои плоды. Пусть бывшие крестьяне еще не умели смотреть в лицо смерти, но они привыкли сплачивать ряды и уже свыкнулись с видом коней, скачущих прямо на них. Только на этот раз всадники не стали останавливать или отворачивать лошадей, и налетели прямо на пики.

Первая пятерка франков, скакавших во весь опор, собиралась шутя проломить строй ополченцев, не имевших даже щитов, но задача оказалась невыполнимой. Пикинеры стояли классическим строем — в три ряда, и на каждого рыцаря было направлено не меньше шести пик. Не все они попали в цель, и не все древки выдержали удар, но и оставшихся хватило, чтобы остановить напор больших коней. Даже бронированный нагрудник не мог спасти летящего галопом скакуна от тяжелой пики, упертой в землю, а воины второго и третьего ряда, державшие оружие навесу, тем временем с размаху били в конские шеи.

Рыцари из второго ряда успели разойтись в стороны от мигом возникшей баррикады из лошадиных туш, или же перескочить через нее, но пикинерские шеренги остались непреодолимыми и для них.

Ехавшие в хвосте франкской колонны оруженосцы и сержанты, чьи лошади и так сильно пострадали от стрел и свинчаток, атаковать уже не решились, и пикинеры поспешили заколоть оглушенных падением рыцарей. Некоторые, впрочем, успели отползти подальше, и их преследовать не стали, чтобы не ломать строй. Подранками занялись легкие пехотинцы, стоявшие доселе позади пикинеров, а теперь перебежавшие влево, к заборчику, и оттуда начавшие метать свинчатки и стрелять из своих коротких луков.

Но обстрел длился совсем недолго. Навстречу потрепанным франкам уже выехала тяжелая конница Прони и, пользуясь своим численным и качественным преимуществом, втоптала в землю остатки негропоинтской знати.

Командиры пикинеров тем временем быстро подсчитали потери и, к их изумлению, выяснилось, что сотня потеряла убитыми всего двух человек. Одному воину в глаз влетел обломок копья, а до второго как-то сумел дотянуться особо резвый рыцарь.

— Ничего себе, — присвистнул Лиховид. — У Прони в боярской дружине, кажется, человек семь с лошади сверзились, хотя все до одного отборные витязи. У нас же только двое пали, и этих барончиков мы как свиней перекололи, а прочие убежали, поджав хвосты.

— И это мы сделали, — восторженно прокричал Пьетро, — понимаешь, мы сами остановили конницу! Я, и вот эти бывшие сервы! Ну, и ты, конечно.

— Да погоди ты ликовать, — остудил русич пылкого генуэзца. — Большинство франков еще живо. Вон они, по грязи шлепают. Еще неизвестно, что дальше будет.

— Да знаю я, что будет, — отмахнулся Пьетро, но потом, смутившись, вспомнил о своих обязанностях и прокричал. — Кто ранен и у кого пики сломаны, выходи из строя.

— Все небоеспособные подходите ко мне, — эхом пробасил Лиховид, обращаясь к своей полусотне.

К медленно, но упрямо продвигающимся по затопленному полю франкам были обращены почти все взоры никейских воинов. Лишь Проня торопился закончить начатое дело. Его дружина спешно добивала незваных гостей. Кто действовал копьем, а у кого копья не осталось, мечом или палицей, и очень скоро звон железа, глухие удары и яростные, полные боли крики практически стихли. Из всех латинянских рыцарей, прорвавшихся на свою беду к греческому строю, на ногах остался только один, и вот к нему-то боярин и направился с парой соратников. Всадники сделали маленький крюк, чтобы оттеснить лиходея к своим копейщикам, недвижной стеной стоявшим на месте, и не дать ему сбежать в затопленное поле.

Марино далле Карчери, еще час назад споривший, какой городок в Фессалии достанется ему во владение, а минуту назад благодаривший Богородицу за чудесное спасение, уже окончательно пал духом. К нему направлялось трое одоспешенных всадников, и в руках они держали отнюдь не веревки.

Ломбардский барон нервно оглянулся — никейские щитоносцы дисциплинированно стояли на месте, не решаясь даже ради богатой добычи сломать строй, но за их спинами псилы уже подняли дротики. Так почему же не метают? А, понятно, не решаются отнять победу у своих рыцарей. Значит, его сразит благородная рука.

Однако Марино этим соображением не утешился и лишь грустно усмехнулся. Ну да, позорной смерти от рук грязных сервов удастся избежать, но это слабое утешение. Ведь дружинники ни одного из негропонтцев в плен не взяли. Вот и эти три всадника ни словом, ни знаком не предлагают ему сдаться. Черт, а ведь он даже не увидит в последний раз солнце, оно так и скрывается за этой проклятой горой! А еще в жизни есть столько приятного и веселого, особенно когда ты молод, знатен и богат. И сына у него еще нет. В смысле, законного — продолжателя рода. Бастардов-то, наверно, не один десяток уже бегает. Жизнь только начинается, а тут вдруг понимаешь, что вот этот вдох, наверно, станет последним. И толку, что смерть он примет от достойного противника. Это обстоятельство уже не кажется таким ужасно важным, как раньше.

Далле Карчери напрасно вглядывался в лица всадников, тщетно надеясь разглядеть среди них русского епископа. Уж клирик наверняка бы решил проявить милосердие. Ах, да почему бы самому не попросить пощады! Ведь не станут же они убивать безоружного.

Оценивающе разглядывая рыцаря, Проня чуть натянул поводья, позволяя товарищам зайти с двух сторон к недругу. Этот франк на диво прыткий, сразу видно, что воин не из последних. Да и шлем у него золоченный, а на мече серебряная гравировка. Наверняка и кольчуга у барона сделана на совесть. Тут уж не до поединков. Следует навалиться дружно и бить одновременно, а то не миновать беды. Хорошо бы скомандовать пешцам, чтобы метнули сулицы, да неудобно как-то. Мы же бояре! Неужто сами не справимся?

Проня замахнулся клевцом, примеряясь, куда лучше ударить и готовясь послать лошадь вперед. Но франк, увидев, что его всерьез собирались убивать, бросил оружие и замахал руками, показывая свое миролюбие:

— Я не из Афинского герцогства, а с Эвбеи, — прокричал по-гречески рыцарь, разом вспомнив настоящее название острова. — Благородный сеньор, за меня дадут княжеский выкуп. Я эвбейский триарх!

Что такое триарх, русич не знал, но, услышав про Эвбею, Проня остановил замах. Остров тоже надлежит вернуть василевсу, и этот молодец может в том поспособствовать.

На том первая фаза сражения и закончилась. Большинство негропонтских рыцарей осталось недвижно лежать на земле, барон Марино был уведен в узах, а дружинники проскакали на свое место на правом фланге и снова собрались под посольским знаменем. Настоящая битва только начиналась.

Франкские кони еле продвигались по глубокой грязи, в которой увязали по самые бабки, но, хотя и с трудом, все же шли вперед. Однако, у латинян уже не осталось никакого порядка. Каждый рыцарь стремился побыстрее вырваться из мерзкой ловушки и, как мог, понукал свою лошадь, так что вместо шеренг, пусть изогнутых и разорванных, всадники продвигались рассыпанным строем.

— Аууууууууууу — Протяжно просигналил никейский горнист, призывая к вниманию, а затем подал команду на перестроение. — Дуууу-дуууу-дуууу.

Копейщики — и профессиональные воины, приплывшие из Вифинии, и набранные в Фессалии крестьяне, уже прошли обучение элементам строевой подготовки и без заминки исполнили команду, перестроившись из двух шеренг в четыре.

— Тата-тата-тата — Радостно протрубил тонким голосом второй рог, подавая сигнал легким пехотинцам, вооруженным дротиками, простыми луками и пращами. Псилы, не заставляя себя ждать, тут же прошли через открывшиеся проходы и пористали к неприятелю через мокрое поле, даже не пытаясь соблюдать какое-либо подобие строя.

Перешли в наступление и отборные вифинские лучники, спокойно спустившиеся вниз и начавшие методично расстреливать правый фланг ползущей в атаку конницы. Много позже такой тактический прием назовут фланговым кинжальным огнем. Конечно, огнестрельное оружие европейцы пока еще не использовали, но зато у никейцев были хорошие составные луки, наподобие степных; длинные, в полтора локтя, стрелы с калеными бронебойными наконечниками, и еще имелись хорошо навощенные тетивы, самолично скрученные лучниками из конопляных волокон.

Правда, фессалийцы-псилы, атаковавшие рыцарей в лоб, подобным оружием похвастать не могли. Их стрелки были вооружены простыми некрашеными луками-однодревками, сделанными из вяза. Но с расстояния в несколько шагов даже эти палки могли нанести существенный урон супротивнику. К тому же, большинство воинов несло пучок дротиков, и как бы там франки не изгалялись над сервами, те знали, как метать копье.

Что могут сделать легкие пехотинцы с рыцарем, с ног до головы затянутым в кольчугу, закрытым щитом и восседающим на мощном коне, покрытом прочной попоной? Вопрос риторический. В обычных случаях они могут только разбежаться в разные стороны, надеясь, что за презренной чернью благородный воин гнаться не станет.

Ну а если тяжелый конь с трудом продвигается по чавкающей трясине и не может пуститься вскачь, а вокруг него вьются, подобно комарам, толпы злых, как черти, смердов, в руках у которых множество метательных снарядов? Вот тогда ситуация меняется кардинально.

Бароны, обладавшие лучшими конями, и потому опередившие прочих рыцарей, лишь досадливо морщились, глядя, какое отребье на них идет. Мало кто из псилов имел хотя бы щит или простеганный хитон, и потому они не могли считаться воинами. Всадники просто проскакали бы мимо них, не замечая, если бы под копытами коней была прочная твердь, а не эта раскисшая глина. И никто не ожидал, что безобидные мошки, которых зачем-то, видимо от отчаянья, выпустили на поле брани греческие стратеги, вдруг обернутся кусачими шершнями.

Дротикометатели отнюдь не собирались избегать закованных в железо рыцарей, и целенаправленно шли прямо к ним. Еще издали они начали кидать свинчатки, затем, приблизившись, метали обычные дротики, а шагов с двадцать очередь дошла и до пилумов. К этому моменту лошади авангардных рыцарей уже были истыканы мелкими дротиками, многие животные взбесились, или пали замертво, а главное блюдо сегодняшнего пиршества смерти было еще впереди. Вставая покрепче, расставив ноги, чтобы не поскользнуться во время броска, пилумщики, хорошенько размахнувшись, метали свое оружие в ненавистных франков, и мало какая лошадь могла устоять после удара тяжелым копьем.

Гильом де ла Рош, по праву сеньора мчавшийся на поле боя впереди своих вассалов, хотя термин мчаться тут и не совсем уместен, погиб одним из первых. Среди фессалийских ополченцев оказалось куда больше беглецов из Афинского княжества, чем думал мегаскир, и они ненавидели своего бывшего латинского господина лютой ненавистью. Афинские псилы, горя желанием отомстить главному франку за все обиды, пренебрегли наставлениями и целили не в лошадь герцога, а в него самого. Поэтому Гильому удалось продвинуться дальше, чем прочим рыцарям, но, в конце-концов, он пал, до того истыканный копьями, что походил на сосновую ветку.

Пехотинцы столпились вокруг повергнутого герцога, до конца не веря, что они свершили подобный подвиг, но сигнал горниста заставил их вспомнить, что рыцарей еще много.

— Вперед, вперед! Всех бей, не только этого! — прокричал игемон Феодор, напоминая грекам, что бой еще не закончен.

Бывший комендант Платамона, едва услышав, что латиняне собираются пойти войной на Фессалию, сразу загорелся желанием делом доказать деспоту и императору свою полезность. Дукс Никифор не возражал, полагая, что опытный вояка не помешает в великой битве. Мануил тоже решил дать шанс другу юности, и на военных советах порой даже величал Феодора былым титулом эпарха.

Командовать же чернью игемон вызвался сам, сообразив, что именно легкая пехота сможет свершить перелом в битве, и теперь Феодор шагал за цепями метателей, сопровождаемый лишь горнистом и подручным с рупором. Он держался середины шеренги, как раз напротив герцога, и хорошо видел смерть Гильома, свалившегося менее, чем в десяти шагов от него.

Повинуясь крикам начальника, псилы расторопно повытаскивали дротики из земли и тел, и, продираясь через грязь, устремились дальше, благо, латинян еще хватало с избытком. Лишь один замешкался, наклонившись к телу герцога, и Феодор грешным делом даже подумал, что тот собирается мародерничать. Но запоздавший воин, выпрямившись, радостно помахал игемону руками, красными от крови:

— Мертв ирод, совсем мертв, — торжествующе проорал псил, после чего зашлепал вдогонку за своими товарищами.

Игемон торопливо подковылял к павшему противнику и замер. Бывший властелин Афин и Фив, затеявший эту войну, ныне лежал в грязи лицом вниз и не шевелился. Феодор с опаской повернул тело герцога навзничь и машинально перекрестился. Из горла несостоявшегося солуньского императора текла кровь, просачиваясь сквозь кольчугу, а вместо одного глаза темнело жуткое красное пятно.

— Конец герцогу, а может, и герцогству конец, — довольно прошептал эпарх и вновь устремил взор на битву.

К тому времени из всех рыцарей, вырвавшихся вперед, уцелел только один — барон Сент-Омер. Бела скинул шлем, мешавший обзору, а щит ему пришлось бросить, поскольку в нем торчало несколько пилумов. Его скакуну удалось нащупать копытами более-менее сухой участок земли, и теперь барон беспрестанно дергал коня за левый повод, заставляя того вертеться юлой, а сам бешено отмахивался своим мечом от наседавших фессалийцев. Но пешцы все продолжали напирать, а израненный конь двигался все медленнее, с большим трудом повинуясь хозяину, и уже был готов упасть на землю без сил.

Отчаянным усилием Бела поднял коня на дыбы, и тот ударами копыт отбросил пару наседавших на него греков, но прочие воины немедля всадили в живот благородного скакуна несколько копий.

Пока псилы осторожно обходили бившееся в агонии животное, Сент-Омер, вовремя выпрыгнувший из седла и успевший встать на ноги, уже изготовился к обороне. Дротикометатели не заставили себя ждать, но от одного пилума рыцарь увернулся, второй отбил мечом, а третий вообще поймал левой рукой. Видя, что их усилия пропали втуне, псилы остановили натиск, а Сент-Омер издевательски захохотал. Меч в руке барона мерно покачивался то вправо, то влево, как бы выбирая себе жертву, и греки на миг оробели.