Окно в Полночь

Я невольно улыбнулась. Да, массаж болевых точек — это мое... И на душе стало спокойно и очень легко. Конечно, я что-нибудь придумаю...

— Сай, иди сюда!

— Зачем? — насторожился он.

— Затем! Не то сама приду и будет хуже!

Он появился в кабинете, возмущенно искря:

— Я же для тебя и как лучше!.. И...

— Спасибо, — я чмокнула его в щеку, — буду должна еще пару пакетов свечек.

Саламандр покраснел, и его взгляд стал хитрым:

— А что там с "хуже будет"?

— Не борзей! — предупредила весело.

— Жаль!.. — вздохнул и протянул мне зажигалку.

Забавный ритуал, но я привыкла. Сам он новые свечи никогда не зажигал, как и старые. Постоянно меня просил. Почему?..

— Традиция, — рассказал он, пока я ползала по ковру, зажигая свечу за свечой. — Это как у вас... гостей надо накормить, да? Гостей сажают за стол, о них заботятся, меняют блюда, чай наливают. А у нас — силу предлагают. А еще мы запоминаем руку, зажигающую пламя. На всякий случай. И, Васют... не ходи никуда одна, ладно? Задуй свечи — я проснусь. Не рискуй.

— Не буду, — пообещала почти честно. — Я тоже в спячку уйду. В дневную. Только будильники поставлю.

Сайел посмотрел на меня внимательно, но ложь не распознал. И не распознает. Работа в фальшивой среде СМИ быстро научила носить маску, очень естественную и искреннюю. Это с виду мы дружные и общительные ребята... Хотя нет, мы дружный, очень дружный коллектив. Но газета — есть газета, это творческое гнездо черных сплетников. Узнают одну крошечную правду — и через час по аськам такие небылицы расползутся, и хорошо, если на день... И в жизни потом не отмоешься.

— Разбудишь к полуночи, — решил он и нырнул в свой цветок.

Последний распустил вьющиеся щупальца по потолку всей квартиры. Сияющие "лепестки" пробирались меж стеллажных полок, ветвями плюща обвивали люстры и гардины, сползали по шторам. Я восхищенно цокнула языком. Однако он отъелся... Но недавнее файер-шоу того стоило. Надо записать, уж больно красив в гневе, ящер. Но прежде... время. Сейчас почти четыре. А вечером надо поспать хотя бы часа три. Значит, до восьми развлекаюсь, а потом успокоительное — и в постель. Нам бы ночь простоять да день продержаться, да. И успеть запланированные дела сделать.

Да, дела-дела...

Запоздало вспомнив о насущном, я взялась за телефон: написала поздравительные смски родителям и Альке и проверила входящие. Мама ночью настрочила длинное сообщение, в которое вошло: а) поздравление, б) море пожеланий, в) предупреждение, что они вернутся домой к Рождеству, г) просьба явиться седьмого января в гости в обязательном порядке.

...и надо же было им уехать, да туда, куда даже не дозвонишься... Не то расспросила бы давно — о бабушке, о дедах... о писцах. Неужели мама ничего не знает?..

Отложив сотовый, я снова вернулась под елку. От Альки — три свертка с солями для ванны и прочими шампунями, от близняшек — то же самое, а вот Варюшкин подарок вогнал в ступор. И с минуту я ошарашено рассматривала вышивку — по-детски неумелую, кривоватую, но... Но — с Музом. Наверно, Алька эскиз рисовала... Черт, хоть бы эта нехорошая история обошла их стороной...

Рамочку с вышивкой я поставила на рабочий стол. Включила ноут, быстро глянула новости и села строчить письмо. На запах творчества примчалась крылатая синяя сущность и долго втыкала в собственное вышитое "отражение".

— Ужас! — заявил Муз разочарованно и сел на рамку.

Я улыбнулась и продолжила строчить послание. Юморное и позитивное. Я даже в рассказах умею лицемерить, да. И никто никогда не догадается, что за смешными зарисовками, от которых все ржут по полчаса, — моя больная нервная истерика и слезы в три ручья. Про нападения промолчала, зато нажаловалась на приставучего верстальщика. И в красках описала "посланника Бога" и новогоднюю ночь. Посмотрим, что ответит.

Грустные мысли я отогнала прочь. Подзарядила Муза и себя небольшой зарисовкой с файер-шоу от Сайела, а потом выпила чаю заходила из угла в угол, размышляя.

Картина получалась невеселой. С одной стороны, вероятен раскол в семье, и я кому-то нужна как поставщик сущностей. С другой — есть некто, кто помогает сущностям обжиться. Дед сказал, что иногда писцов используют. Зачем тогда сразу пугать всякими "парнями с приветами и собаками", когда можно просто поговорить? А вдруг я поведусь на виллу на Канарах и соглашусь "поставлять"? Или "спасать"?

Кстати, еще про поговорить...

Я посмотрела на часы и решила, что в бабушкины черновики полезу ночью. Путаюсь я во всех этих домыслах... Поговорить и спать. И мне нужны имена, явки и пароли маминых "старших дядьев" — бабушкиных братьев. Уж кто-кто, а они должны знать и о семейном даре, и о "сторонах". Да и в прошлом бабушки не помешает покопаться. Я достала записную книжку и нашла нужный номер телефона. У мамы есть три старших брата и сестра. Но "старший" дядя — единственный, к кому можно пристать с вопросами. Тетя давно живет в Москве, а дядья — один на Камчатке, а второй — в Крыму. Не вариант.

— Алё, дядь Миш, добрый вечер! Да-да, я! С наступившим! Дядь Миш, вы говорить можете?.. Слышу, что с трудом... Может, завтра? Нет? Точно? Дядь Миш, я генеалогическое древо составляю, и у меня пробелы. Мама про бабушкиных братьев вообще говорить не хочет. Что? В смысле, из-за наследства? Ах, бабушкиного... Что, прям возле гроба?! Какой ужас... Я бы на месте мамы тоже их послала... И с тех пор ни-ни, только с Иннокентием Матвеевичем?.. Не, я понимаю, что не виновата, но стремно... Как зовут? Игнат и... Ленсталь? Или вроде того? — я задумалась, погрызла карандаш и сообразила: — Владлен? — и выпрямилась невольно: — А женат? А жену как зовут? Серафима? Черт... Извините, это я не вам... Просто... м-да... Дядь Миш, спасибо большое! Ага, и вы всем поздравления и приветы передайте! К маме?.. Думаю, на Рождество... Ага, отсыпаюсь. Хорошо, позвоню и соберемся! До свидания!

Положив трубку, я долго сидела в оцепенении. Зашибись. Мои "незаметные" соседи — моя собственная родня... И ведь как скрытно сидят, партизаны... И не поверю, что не знали. А разругались из-за хаты и... обстоятельств смерти. По словам дяди Миши, Игнат так наехал на обоих своих братьев, обвинив их в смерти бабушки, что одного увезли с психозом, а второго — с инсультом. А потом и маме досталось — за грабеж. Чудная семейка... А не навестить ли мне родню? Заодно расспрошу Серафиму Ильиничну о видениях. Ведь все сбывается. "Герой" идет через меня ко мне и за мной.

Я полчаса собиралась с духом, но все зря. На мои нервные звонки в дверь никто не ответил. Я потопталась на пороге и вернулась домой. Ладно, теперь хотя бы знаю... Но как все-таки умерла бабушка? Что с ней случилось, как это меня коснется?.. А ведь коснется же... Часы пробили восемь вечера. Я покормила Баюна, выпила чаю и стрескала шоколадку. Где бы позитива глотнуть?.. А ведь еще черновики ночью разгребать и в истории "героя" разбираться... Крыша, ау, цып-цып-цып...

Спать я легла слегка окосевшей от неожиданного поворота событий. И проснулась... на школьном выпускном. Шикарно украшенный банкетный зал, полутьма, и фуршет почти закончен. Столы сдвинуты к стенам, светомузыка и истошно вопящие "Руки вверх!". И я, семнадцатилетняя, в коротком голубом платье, светлых плетеных босоножках, косой челкой и сложной восьмипрядной косой, которую мама терпеливо плела часа два. Все танцуют, а я сижу в углу и пишу что-то на салфетках. Всегда была ненормальной... И вторая я, босая и в синей пижаме, у противоположной стены.

— Помнишь этот вечер?

Я вздрогнула, обернувшись. Высокая зеленая тень со смазанными чертами лица сидела рядом, на краешке стола, и смотрела на танцпол. И испугаться бы... но страха не было. Только щемящая радость и слезы на глазах. Боже, как я соскучилась...

— Конечно, помню, — отозвалась тихо.

Подготовка началась с того, что мы с Маргаритой Сергеевной три дня уговаривали Валика надеть костюм. А он то нервно молчал, то огрызался — или пойдет, в чем привык, или не пойдет вообще. Отчаявшись, я пустила в ход тяжелую артиллерию — папу. А папа — доктор наук и профессор, физик-ядерщик. Постоянно то лекции читал, то по конференциям мотался, и в костюме при галстуке я его видела чаще, чем в домашнем. И папа себя не посрамил. После серьезного мужского разговора Валик явился на выпускной в костюме и с цветами, чем до слез растрогал и свою маму, и меня.

— Помню... — повторила тихо. — Забудешь такое...

А после банкета Валик, поправив галстук, пошел клеить первую красавицу параллели. И "склеил" удачно. С одной стороны. Пока они уединялись, за ними рвануло человек пять конкурентов. А следом, учуяв недоброе, и я. И прибежала вовремя — ему только нос успели разбить. Я подняла такой визг, что перекричала музыку. И шпана разбежалась раньше, чем подоспел охранник. А девица, паскудно хихикая, смылась вперед всех.

Но этим дело не кончилось. Сопротивляющегося Валика увели в медпункт, а я пошла мстить за друга. Повертелась рядом с зачинщицей и наступила каблучками на длинный подол. Кто же знал, что эта дура так от меня рванет, а платье у нее — такое хлипкое, а под ним — ужасные трусы в горошек? Ржали все. А меня потом ее поклонники побить хотели. Все те же, пятеро. Но я знала, где мои одноклассники втайне пьют водку. И побежала к ним. И с криком "Одиннадцатый бэ — с.!", спряталась за нужные спины. Преследователи, будучи "бэшками", обиделись и обматерили мой родной 11 "А". И одноклассники отставили водку и засучили рукава. А там и Валик подоспел. А за ним — классуха с охранниками. Растащили драчунов и вызвали наряд. Во избежание.

В отделении тогда дежурил Костик — старший сын дяди Миши. "Конкурентов" отправили в "обезьянник", а нам с Валиком Костя выделил угол в своем кабинете. И первый рассвет свободной взрослой жизни мы встречали в отделении, играя в карты, выданные братом. А Костик тем временем пытался дозвониться до родителей. Но моя мама и Маргарита Сергеевна до утра пили в ресторане вино, Алька гуляла на своем выпускном в художке, а папа возвращался на поезде из командировки. Сотовых тогда еще не было, папа приехал домой в шесть утра, прослушал автоответчик и рванул забирать нас.

А потом был скандал. Который усугубился тем, что мамы приехали из ресторана следом за папой, тоже увидели сообщения и тоже рванули за нами. Но папа добирался выспавшимся и на машине, а мамы — в состоянии отрезвления, после бессонной ночи и на каблуках. Они явились в отделение, когда мы уже ехали домой, и... В общем, скандал был страшный. Обе мамы орали на нас, перекрикивая друг друга, а мы с Валиком держались за руки и молчали. А что тут скажешь? Верни время назад — поступила бы также. Мы с детства горой друг за друга. И папа потом, когда мамы ушли утешаться валерьянкой, обнял нас и подбодрил неожиданным: "Держитесь вместе и никогда не пропадете". И мы держались. Даже когда новые увлечения и компании разводили нас в разные стороны. Ничто так не разделяет друзей детства, как новая взрослая жизнь и взрослые проблемы, но мы держались. Пока...

Я тихо хлюпнула носом. На танцполе образовалась вторая тень, обнимающая девицу-провокаторшу, и на мгновение, прищурившись, я рассмотрела. Упрямая зеленоглазая физиономия с резкими чертами, взъерошенные темные волосы и распущенный галстук. И почти вспомнила...

— Вась, я ведь тебя пригласить хотел.

— А почему не пригласил? — я обернулась. — Постеснялся, что ли? Чего? Дружить же не стеснялся.

— Дружить одно, — хмыкнул он. — А это, — и кивнул на танцпол, — другой уровень отношений.

— Ну и перешел бы. Кто мешал-то?

— Табличка на лбу "Не входи — убьет!", — отшутился Валик.

Я оскорбленно фыркнула:

— Подумаешь, какой пугливый! Но не мне же первой... приглашать!.. И нашлись же те, кто рискнул со мной связаться, — взял бы с них пример!

— И где они, эти смельчаки? — спросил он едко. — И надолго их хватило?

Я взобралась с ногами стол и обняла колени. Вспоминать — так вспоминать... Хотя он и так все знает. Сколько я на его плече ревела от обиды на судьбу...

— Первый два года продержался. В универе русский язык со всех драли так, что технари вешались. И этот... нашел выход. Как только на третий курс перешел, где русского нет, сразу сбежал. Второй...

И сморщилась. Воспоминания были горькими и неприятными, но за них с блеском отомстили.

— Второй мечтал у папы диплом защитить и в исследовательский институт на работу просочиться. Через меня. Даже предложение сделал за неделю до защиты. Но папа сказал, что в жизни не встречал такого бездаря и лентяя, что ему стыдно видеть такого засранца рядом с умницей-дочкой, и диплом зарубил. Поставил неуд, и "жених" слинял. Вместе с предложением. Потом еще один был — Алька подсунула. Сбежал через неделю, когда я отказалась ему идеи для картин придумывать. А последний... почти прижился.

— Почти? — уточнил ехидно. — Сколько раз ты его выгоняла?

— Не знаю, не считала, — я передернула плечами. — И не я выгоняла, а Баюн. Кот его сразу невзлюбил и начал гадить в обувь. А контакт с животным налаживать мы не стали, мы гордые, — я скривилась. — А еще жить было негде, а с мамой в коммуналке — стремно, — и тяжко вздохнула: — Короче, меня всегда использовали. И никто никогда не любил. И в школе — тоже. Сам же первым за сочинениями прибегал... Отсюда и табличка. Хватит.

— Так уж и никто? — судя по тону, сейчас заржет. И заржет обидно.

Я надулась. Так уж и никто, да. И я отвечала всем взаимностью.

— Потанцуем?

Из колонок уныло завывал шепелявый тип, вроде Шура. Я без колебаний приняла протянутую ладонь, теплую и почти человеческую.

— Не боишься? — спросил весело.

— Нет, — я легкомысленно обняла его за плечи.

— А ведь убить хотел.

— Хотел бы — убил бы, — это же только сон?.. И в нем спокойно и уютно. И опять можно говорить обо всем на свете. — Я же тебя тысячу лет знаю. И знаю, когда ты тянешь время, — я подняла на него взгляд: — Вальк, ты тянул время. И вряд ли саламандра выманивал. Сай тебе не по зубам, да и зачем он... Зачем?..

— Но он очень вовремя появился, верно? — тень склонила голову набок.

Я невольно сглотнула. Черт. Мне это не нравится...

— Вернемся к последнему вопросу. Так уж и никто?

Я промолчала. Только семья. Любила, терпела и принимала. И Валик, да. Принимал меня со всеми моими гусями, музами, птеродактилями и прочей творческой нечистью. И терпел диктаторские замашки. И удовольствие свое мазохистское умудрялся находить. И... Осознание прилетело по затылку кирпичом. Который, как известно, ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. Больно... И так не вовремя...

— Ты зачем пришел? — спросила тихо.

— Чтобы поняла.

Я пришибленно смотрела на него и молчала. Вот зачем сейчас, когда ничего не изменишь?.. Это что, месть за мою слепоту? Ему-то там, в потустороннем небытие, все параллельно и сиренево, а мне каково?.. Зачем ворошить прошлое, если уже ничего не исправить?.. Ведь сон закончится. И он вернется обратно. А мне с этим осознанием придется жить дальше. И как? Как?.. Но, может, это только сон? Бред воспаленного воображения? Ведь для всех он давным-давно умер...