— Саша, Володя, и вы не зевайте!
— Бусделано, Леонид Ильич, мы всегда готовы! Боря, одолжи нам парочку, а зажигалка у нас уже есть!..
Через минуту дружного обкуривания, внутренности брежневского ЗИЛа накрывает сизый туманище такой густоты и концентрации, что красная обивка салона выглядит сквозь лохмотья дыма грязно-серой!.. Да и сам Брежнев в конце концов не выдерживает, приоткрывает окошечко: ф-ф-уу-ух, хоть топор вешай... вроде бы полегчало!
Боря, на подъезде к Кремлю, начинает привычно соображать, головой вертеть, как бы получше выполнить наизусть выученный маневр: через Боровицкие ворота ко второму подъезду первого корпуса Кремля, но Брежнев вдруг дал ему команду: мол, на "Старую" гони, там сегодня потружусь.
Рябенко с Медведевым опять переглянулись — они хорошо сработались за последний год, научились понимать друг друга без слов — это даже для них полная неожиданность: вся "передняя" группа сопровождения перестроиться на маневр не успеет, их никто не предупреждал! Дело в том, что Брежнев, в подавляющем большинстве случаев, предпочитал работать "На Высоте", в своем кремлевском кабинете, а не в здании ЦК на Старой площади. В Кремле и просторнее, и уютнее, и вид из окна... Хотя, Леонид Ильич не часто в окно выглядывает, ему не до любований кремлевской архитектурой, очень уж дел много. А более всего ему нравится наблюдать красоты природы сквозь прицел любимого охотничьего штуцера... Эх, сейчас бы в Завидово, взять в руки родную тульскую двустволочку, подстрелить кабанца бы такого... матерого, этакого, понимаешь, зверюгу, центнера на полтора, а то и на два, или махнуть самолетом в гости к Бородину, поохотиться на гуся, или, хотя бы здесь, в Подмосковье, уточек парочку-троечку!.. Угу, а работать кто — дядя будет!? Для отдыха выходные существуют, а будни — они для работы, которую за всю жизнь не переделать, хоть ты в лепешку расшибись! А приходится делать, заменить тебя некому.
Приказ есть приказ, ЗИЛ движется дальше, мимо Кремля, и уже через пять минут весь каменный короб здания ЦК КПСС погрузился в тихую, абсолютно невидимую снаружи, панику-суету: САМ пожаловал!
Лифт — специальный и отдельный, вход в "святилище" — специальный и отдельный. Впереди Рябенко: он и двери открывает, он и пространство своим телом встречает, а Медведев, с пакетами под мышкой, прикрывает тыл, его работа через минуту закончится... почти закончится. Еще раз, чтобы ничего не забыть: химчистка, дантист. И домой, и спать!
Медведев помогает Брежневу снять пальто, аккуратно застегивает его на все пуговицы, вешает в шкаф, на "плечики", ставит на верхнюю полку шляпу... вот теперь все, можно уходить. Начальник охраны кивком подтверждает это, и Медведев тихо, без всяких там "до свидания" и "разрешите идти", покидает прикабинетные апартаменты.
Рябенко вошел, вслед за Брежневым, в рабочий кабинет и стал столбом у дверей. Пятьдесят семь лет ему, не мальчик уже... Бока и плечи заметно обвисают... Но дело свое знает не хуже молодых! Это мягко говоря, что не хуже! А на деле — "граница на замке", что называется! Индус и Карацюпа в одном лице!
Брежнев с видимым благорасположением оглядел коренастую, чуть расплывшуюся фигуру своего главного телохранителя, даже усмехнулся мыслям своим:
— Ай да Саша Рябенко! Глыба!
— Леонид Ильич?
— Да, нет, Саша, это я так, о своем думаю, иди, спасибо, я тут уже сам. Галина где?
— Здесь, Леонид Ильич. Только что ее голос слышал, там, уже на месте, в приемной. Она-то думала, что вы в Кремле будете работать.
— Ну, и хорошо. Все, Саша, гуляй. Ой, времени-то на дворе... ой, звонить пора...
Перед кабинетом приемная, в приемной народ роится-толчется, пока еще не посетители (и вряд ли они будут до четвертого часа пополудни, к тому же и не здесь, а в кремлевской приемной), а технический персонал и обслуга. Рябенко поздоровался за руку с охранником, чуть церемонно, под улыбку, с секретарем-референтом Галиной Дорошиной, вежливым кивком с остальными, и прошел к себе в каморку, маленькую комнатку с прямой связью.
Секретарю один звонок, "прикрепленному" два.
Давненько здесь, именно в этой комнатенке, начальник охраны Александр Яковлевич Рябенко не "дежурствовал"... Ему оно как бы и не положено, разве только по собственной прихоти. Вот сегодня как раз такой случай и есть, но не от самодурства, нет, нет и нет: он должен лично во все свое "хозяйство" вникать, видеть сверху донизу и насквозь любую-каждую мелочь! В том числе собственноручно прощупывать будни рядового прикрепленного. Ну, предположим, ни Федотов, Ни Собаченков, ни Володя Медведев на роль рядовых никак не тянут, все лихие офицеры, причем без фанаберии, толковые, проверенные и знающие ребята... Но он обязан, он должен — и он делает то, что должен! Здесь надо бы кресло поудобнее, да и столик пора обновить. В Кремле все куда как уютнее, более обжито, что ли... Рябенко достал газеты из папки (заранее, спозаранку снабдили свежей прессой специальные люди) и взялся читать. Лучше бы, конечно, поспать, или телек посмотреть, но — не положено.
Половина одиннадцатого. Один звонок.
Это значит, что первая серия телефонных переговоров завершилась, и Брежнев готов подписывать бумаги. Дорошина спешит на хозяйский зов, с довольно-таки весомой кипой документов на вытянутых руках. Брежнев подписывает, мельком взглядывая только на те или иные заголовки, а Дорошина дает по ходу дела краткие пояснения. Обыденность. Так было вчера, и позавчера... Но сегодня день чуточку особый: в четверг, в четыре часа дня, в Кремле собирается Политбюро, генсеку Брежневу предстоит его проводить. А, стало быть, следует по полной программе отработать дополнительный обзвон-подготовку... Галина Анатольевна выносит подписанные комплекты наружу, вся из себя торжественная и важная, а в груди у нее кипит смех: только что она придумала про себя забавную мысль: сунь она Брежневу на подпись приказ о присвоении ей звания Героя социалистического труда — подписал бы Леонид Ильич, и никто бы вокруг даже не пикнул с протестами!..
Дорошина с напряженным лицом сортирует и комплектует сверхважные подписанные бумаги — до окончания сего беспокоить ее никто не моги!.. Кроме Брежнева и Черненко, разумеется. Да, идея очень смешная в голову ей пришла, но, пожалуй, бесплодная: тот же Костя, Константин Устинович, ее начальник, непременно перепроверит все документы, до последней бумажки, а подозрительные положит под спуд, на предмет дальнейших личных исследований. Увидит "левую" челобитную на ничем не оправданное присвоение, и прикроет ее, не даст ей "добро" на дальнейшее прохождение по канцелярской орбите Президиума Верховного Совета. Далеко не все бумаги, предназначенные на высочайшую подпись, и даже подписанные уже, проходят фильтр в лице заведующего Общим отделом! Иногда за подобное "самоуправство" Косте достается "на орехи" от Леонида Ильича, но никаких "злых" последствий выволочки эти не имеют. Потому как Черненко верно блюдет интересы начальника и покровителя своего, даже если и ошибается — то от усердия, и никогда из личной корысти. Ну, и? Кто после этого пикнет в защиту контрабандной, пусть даже подписанной Брежневым, бумаженции? В тину, в болото, в мусор легла! Здесь и сам цербер Константин Устинович, скорее всего, не осмелится прямо спрашивать у Леонида Ильича насчет обоснованности чуть было не случившейся награды, и Дорошина то же самое, струсит поинтересоваться по поводу отмены этого же решения — клин клином, называется! Нет, конечно же, злоупотреблений доверием хватает: непрерывно кипят интриги по всем властным линиям, партийным и советским, да, и бумаги нужные-ненужные под подпись подкладывают, в надежде, что проскочит, но система так устроена, что одни карьеристы и авантюристы бдительно присматривают за другими, точно такими же, чтобы те, пользуясь близостью к "телу" Самого, не подхимичили что-то такое этакое — себе на пользу, а соперникам во вред. Всякое в результате случается-получается, но по опыту замечено всеми неглупыми: побочные эффекты от подобных авантюр очень уж часты и велики. Рисковать себе дороже.
Леонид Ильич некоторое время назад подцепил на язык услышанное где-то выражение: система противовесов. И с тех пор любит его применять, особенно при обсуждении в ближайшем кругу организационных и кадровых вопросов. Заведующий Общим отделом Черненко входит в этот круг — это он, всего лишь завотделом, пусть одним из важнейших в иерархии ЦК, не член Политбюро, даже не секретарь ЦК! — а Косыгин с Подгорным, третье и второе лицо в СССР, не входят!
Но, возвращаясь к бумаженциям, идущим на слепую подпись: да, Галка, идея у тебя очень смешная и заманчивая, насчет золотой звездочки на грудь, да только не осуществимая реально. И даже не вздумай никому о ней сказать, сожрут "подсидчики" за милую душу, донесут куда надо и сожрут! А так бы хорошо смотрелась звездочка на строгом черном деловом костюме!.. Эх!.. здесь подпись, а здесь печать!
Без пяти двенадцать Два звонка. Тэк-с!.. Бегу, бегу!..
— Леонид Ильич!?
— Ты, это... для начала перекури. И я заодно отдышусь, а то замаялся, звонивши. Погоди, дослушай. И ты еще вот что, Саша!.. Все равно там без толку сидишь, помоги мне с одним дельцем.
— Я готов! Что делать?
— Сейчас скажу. Где это оно у меня... Ага, вот она, родимая. Папочка-лапочка. Тут давеча, летом еще, американское правительство подарило нам автомобиль... Ну, видел ты его.
— Видел, Леонид Ильич! Ох, хороша машина, прямо скажу!
— Согласен... Солиднее нашего "Запорожца"...
По тому, как Брежнев произносит мягкое "г" в коротких предложениях, Рябенко безошибочно определяет самочувствие "хозяина": рабочее, Леонид Ильич "в тонусе", полон сил, шутит даже.
— ...Потому-то и тебя позвал, что в автомобилях ты разбираешься получше моего.
— Я бы этого не сказал, Леонид Ильич! Вы любой мотор... вам стоит только ключ воткнуть в зажигание, как вы его чувству... ете...
— Ты головой не мотай, и перебивать не спеши, а лучше слушай, что тебе старшие говорят!
— Да, Леонид Ильич!
— Чувствовать-то я, может быть, и чувствую, вожу вроде бы неплохо, никто еще не жаловался, но весь ливер, все эти колодки да карбюраторы — тут я не очень. А ты очень...
Брежнев сделал паузу, как бы приглашая своего начальника охраны, бывшего личного шофера, вступить в непринужденный спор-разговор, но Рябенко, тонко чувствуя несвоевременность дальнейших льстивых возражений, в расставленную ловушку не полез: встал чуть ли не по стойке смирно, одно лишь напряженное почтительное внимание на жирном лице. Нет, он отнюдь не бездумный подхалим, который "чего изволите?" на каждый чих своего начальства, о, нет! И все вокруг знают, с Брежневым во главе: при любой угрозе своему подопечному, Александр Яковлевич Рябенко первый на защиту бросится, свою грудь и голову подставит!.. Подхалимы так не поступают. Но если он заранее распознал угрозу, опасность, которую можно и нужно избежать, вместо того чтобы героически с нею бороться — он и Леониду Ильичу прямо скажет, в голос скажет: "НЕТ, Леонид Ильич! Запрещаю! Этого нельзя!". Ибо он делает то, что должно и как положено, а там хоть голову снимайте! И неоднократно, за три с лишним десятилетия, подобное случалось... Случалось, да... Взять, хотя бы, с табаком. Как правило, привыкшие к дисциплине прикрепленные — и Рябенко, и Медведев с Собаченковым, уступали мольбам Генерального, давали закурить, но иногда, пусть и нечасто, Рябенко, подогреваемый просьбами Виктории Петровны, упирался наотрез!
"— Саша, дай-ка мне, буквально одну затяжечку! Сердце просит.
— Нет, Леонид Ильич, сегодня нет! У Вас и так кашель, а сердцу без табака здоровее! Лучше выгоните меня вон, чем я свой служебный долг нарушу!"
Сердце у Брежнева крепкое, никаких там стимуляторов, шунтирований, инсультов, микроинсультов!.. Лишь однажды, еще в середине пятидесятых он слег с инфарктом, а с тех пор — тьфу-тьфу! Но врачи заклинают от курева, и Рябенко им верит.
В результате, бывало, что и гневался на своего "прикрепленного" Леонид Ильич, и грозился, и матерком в него под горячую руку запускал. Но остынет немного погодя, и признает: свою неправоту, а его, Рябенко, правоту. Пусть и не прямыми словами прощения за грубость попросит, но такими, что... ну, в общем, достаточными вполне, чтобы негласные извинения эти были приняты, а самоуважение боевого офицера не потеряно. Тем не менее, в экстренных ситуациях — это одно, а в быту иное: сейчас они в самом центре Москвы, с тысячей слоев надежной и самой разнообразной защиты, а стало быть, его сиюминутная конкретная обязанность — делать то, что велят и не выдрыгиваться... не фамильярничать! Иногда, очень изредка, можно, а сейчас нельзя!
— Вот тебе каталог на иностранном языке, с картинками, вот тебе перевод на русский — Витя Суходрев давеча переводил. Твоя боевая задача — прошерстить каталог с переводом, ну, и сообразить, что к чему: прикинуть хрен к носу, какие запчасти могут первыми вдруг понадобиться. Дело тут такое, что все и всегда предусматривать надо наперед. Это тебе не хозмаг, куда пошел и купил, если нужда возникла. Чтобы не было у нас, как всегда получается в русском народе: хватились медведя стрелять, ан ружье дома оставили!
Рябенко от души, в голос рассмеялся шутке Леонида Ильича — и получилось натурально, так, что даже Брежнев усмехнулся в ответ одной стороной рта. Леонид Ильич не раз при нем эту шутку вспоминал, чаще всего на охоте, в Завидове... Да, не один раз, и не два, и не четыре... Только иногда вместо медведя кабана в поговорку вставляет, а иногда лося.
— Сделаем! Разрешите присесть, Леонид Ильич? Здесь, или в той комнате?
Рябенко делает несколько шагов вдоль стола для совещаний и останавливается, как бы в нерешительности... Может быть, удастся свинтить в другую комнату, оно и поспокойнее будет...
— Да, присаживайся, вон, где-нибудь там. Или где хочешь, где тебе удобнее. Бери бумагу, ручку и вперед! То есть, если я правильно тебя понял, курить ты не собираешься...
— Виноват, Леонид Ильич! Как увидел картинку, фото вашего красавца, так из головы все выдуло! Это при том, что давно и сигарета у меня в руке, и зажигалка в другой! — Рябенко торопливо поджигает кончик сигареты "Новость" (Володя, по приезде, успел незаметно экспроприировать у водителя и передать пачку "сменщику", своему начальнику Рябенко), затягивается, придерживая ее за длинный фильтр по-шоферски: согнутыми в кольцо большим и указательным пальцем.
Брежнев нетерпеливо втягивает воздух ноздрями, фыркает и приказывает верному адъютанту-курильщику сократить дистанцию:
— Саша, а ну-ка, неси каталог сюда, стой рядом и кури, вместе посмотрим, что к чему...
Минуты две Леонид Ильич и его "прикрепленный", окутанные клубами табачного дыма, рассеянно таращатся в страницы каталога, каждый думая о чем-то своем, но вдруг проснулся на столе селектор правительственной связи.
— Хо... Алексей звонит, а его-то мне и надобно!
Рябенко ткнул тлеющим окурком в заранее приготовленную, вместо запрещенной в брежневском кабинете пепельницы, шайбочку-пробочку от какого-то канцелярского флакона и двинулся, было, к выходу из кабинета, но не проскочило: Брежнев жестом остановил его и также без слов помотал в воздухе правой ладонью: бери, мол, каталог с переводом, садись вон туда и тихо-тихо делай то, что поручено.
