Величайший диктатор

Недавно мне в руки попала книга американского адмирала Хайнлайна "Military History of Social Avantgardism", где автор называет Вторую Русско-Японскую войну "скучным взаимоистреблением неумелых солдат под руководством бездарных военачальников". Обидная и несправедливая оценка, но кое-что в ней все же имеет основания: действительно, для непрофессионалов бои в сибирской глуши представляют мало интереса. Война оказалась бедна на яркие эпизоды, вместо грандиозных сражений между корпусами или целыми армиями она дала лишь массу однотипных несвязных операций, где редко сходились силы больше полка. Но и такие действия требовали своего рода мастерства, возможно, не меньшего, чем управление танковыми колоннами на полях Европы.

Как я уже говорил выше, французская тактика, которую мы копировали, не отличалась особой изощренностью. Она исходила из трех предпосылок: войска должны наступать, они должны превосходить противника по мобильности и силе удара, противник должен линейно концентрировать свои силы. Удар наносился массами танков и аэропланов в одном или нескольких местах, после чего бронепехотные дивизии оказывались в тылу обороняющихся и весь вражеский фронт разваливался. Возможных вариантов противодействия было два: первому атаковать тем же способом или держать в резерве мощные подвижные соединения для ликвидации прорывов. Из-за слабой технической оснащенности оба этих метода не подходили японцам, и они придумали третий — то, что англичане назвали впоследствие "ежовой тактикой". Линейный фронт заменялся сетью относительно небольших изолированных гарнизонов. Преимуществ перед обычной системой было два: такая оборона имела очень большую глубину, а падение одного укрепленого пункта не влияло на положение остальных. Однако при этом защитники, лишенные сообщения с основными силами, не могли расчитывать на помощь и снабжение. Оставаясь один на один со всей массой наступающих, они фактически являлись смертниками. Наверное, из всех народов мира только японцы с их воинственным фанатизмом могли замыслить и реализовать подобный план. Для этого сокращенные дивизии (типа С) и часть средних дивизий (типа В) были разбиты на множество отрядов численностью от секции до неполного полка, занявших полевые укрепления с круговой обороной. Также наш путь преграждали три настоящие крепости с бригадными гарнизонами.

Мы выступили одновременно с китайскими союзниками, никому не давая объяснений и не заявляя о каких-то специальных поводах для наших действий — поводом была вся история японских зверств на оккупированных землях. Народ Республики воспринял известия о наступлении с крайним энтузиазмом, выражавшимся порой очень неуклюже. Даже граждане фашистского Новгородского государства приветствовали освободительный поход вопреки холодной реакции своих правителей. Франция и все социал-авангардистские страны заявили о полном одобрении наших справедливых действий, но этим, к сожалению, вся международная поддержка и ограничивалась. Британия выступила с осуждением "беспричинной атаки на японские войска, находящиеся в пределах всемирно признанного государства Росиа-Го по приглашению законного правителя царя Алексея". Соединенные Штаты, не симпатизировавшие ни одной из сторон, сделали настолько туманное заявление, что я даже сейчас затрудняюсь понять его суть. Муссолини хранил молчание, выжидая, кто больше заплатит ему за поддержку.

Лично для меня эта война послужила, кроме всего прочего, показателем нового статуса. Одному из первых лиц в Комитете уже не было нужды трястись в вездеходном автомобиле, догоняя наступающую армию, ночевать в поле и прятаться от бомбежек. За ходом боев я следил из своего кабинета, а не из ближайшей траншеи. Радостное обстоятельство, учитывая, что молодым коллегам, отправленным на фронт, предстояло вместе с войсками одолеть путь в две с лишним тысячи километров по сибирской глуши.

Формально нашими войсками руководил Краснов, на деле же престарелый генерал был лишь симвволической фигурой. Губарев осознавал, что победитель японцев станет всенародным героем, поэтому не хотел отдавать эту роль какому-нибудь будущему наполеону и создавать себе опасного соперника. Краснов, стоящий одной ногой в могиле, подходил идеально. Действительно, через два года после окончания войны он умер во сне, вполне оправдав этим президентские ожидания. Фашистская пресса писала, будто старика отравили агенты Объединенного Комитета по личному приказу Губарева. Лично я не верю в это, но и считать подобнуый вариант совсем уж невозможным, к сожалению, не могу. Так или иначе, Краснов управлял войсками лишь на страницах наших газет — в действительности все планы разрабатывал французский "наблюдатель", генерал Тассиньи, а воплощала его замыслы группа молодых русских военачальников. Это были толковые командиры, хотя нынешние восхваления "звездной плеяды военных гениев" сильно преувеличены. Некоторые были вовсе случайными людьми: так, например, один офицер получил должность корпусного генерала благодаря личному знакомству с де Голлем ещё по Великой Войне, когда они были... сокамерниками!

Если для нашей армии выбранная японцами тактика создавала известные трудности, то для Комитета она означала едва ли не катастрофу. Генералом нужно было одержать победу, нам же — представить её народу в максимально выгодном свете. Аустерлиц прославил Наполеона, но разбейте Аустерлиц на сотню, тысячу мелких боев, растяните его по времени на год — что останется от этой славы? Республика ждала громких успехов, а военные могли похвастать лишь очередной уничтоженной японской ротой и очередным пройденным километром тайги. Можно было бы, конечно, превращать на страницах газет роты в дивизии, но через пару месяцев даже самый доверчивый читатель заподозрил бы неладное.

Армию, естественно, наши проблемы не волновали. Генерал Тассиньи думал не о том, как повторить Аустерлиц, а о том, как избежать повторения 1812 года. Он продвигался с черепашьей скоростью, непрерывно подтягивая тылы и выстраивая целые укрепленные линии на флангах. Этот некогда отважный полководец, столь решительно действовавший во Франции, Германии и на Украине, как будто оставил за Уралом весь хваленый elan. День начинался с общей разведки по всему фронту, затем по выявленным узлам японской обороны начинала работать артиллерия, выдвигались танки и штурмовые батальоны, а под конец на руины вражеских укреплений выходила пехота и тут же начинала готовить оборону. Тем временем в ближнем тылу инженеры и многочисленные бойцы второй волны приводили в порядок местность, занятую накануне. Для подобных целей у трех инженерных дивизий имелись специальные машины, нечто вроде танков с огромными дисковыми пилами. Эти, как их называли французы, les barbiers de Sibérie легко срезали даже самые могучие деревья. Следом двигались титанических размеров блиндированные бульдозеры фирмы "Марвэн Гимье Индюстри", настоящие мастодонты, сгребавшие древесные стволы будто сухую траву и на ходу корчевавшие пни. Расчищенную просеку строители превращали в некое подобие временной грунтовой дороги. Стоит ли говорить, что такой способ наступления исключал всякую стремительность?

Лишь бои в воздухе давали хороший материал для нашей пропаганды — и, думаю, не только для нашей. Японские аэропланы отличались большим радиусом полета, так что с подвесными баками могли не только достигать линии фронта, но и бомбить склады и линии сообщения далеко в нашем тылу. Успех подобных действий поставил бы крест на и без того очень неспешном русском наступлении, поэтому обе стороны сражались в воздухе с отменной решительностью. Враг атаковал с размахом, бросая в бой целые армады истребителей и бомбардировщиков, а мы, в свою очередь, посылали свои армады им навстречу, так что в небе над Сибирью происходили грандиозные бои, каких не бывало даже между немцами и французами. Авиаторы единственные позволяли Комитету создать из унылой череды мелких стычек и дорожных работ яркую картину эпического противостояния, но генералов Республики такая воздушная активность совсем не радовала. Даже перебросив значительные силы в Китай, японцы все ещё превосходили нас числом аэропланов, их машины были хорошей современной конструкции, а летчики очень умелы и отважны. В прямом столкновении у российской авиации не было бы шансов, но, по счастью, мы запасли несколько тузов в рукаве.

Дело в том, что французы, уничтожив для себя всякие огранчения, теперь спешили воплотить в металле огромную массу проектов, годами разрабатывавшихся тайно от немцев. Техника развивалась тогда стремительно, "спортивные" и "почтовые" аэропланы, вчера бывшие оружием победы, завтра грозили стать бесполезным хламом и остро требовали замены, а лучшим способом проверки новых идей и конструкций оставался реальный бой с сильным противником. Так на сибирских аэродромах появился официально не существующий 19-й корпус Воздушной Армии. Его бойцы получили новые документы и временно оказались Ивановыми и Кузнецовыми, а поверх красно-бело-синиих кокард на крыльях и фюзеляжах нарисовали красно-сине-белые. Форму менять не пришлось — она у двух армий и так отличалась лишь рукавными нашивками. Настоящих русских, конечно, к секретным аэродромам не подпускали и на пушечный выстрел, но формально мы стали обладателями новейшего и самого мощного на тот момент воздушного оружия. Французы не могли пересекать линию фронта, однако благодаря агрессивной японской тактике этого и не требовалось — враг сам регулярно являлся на бой.

Другим нашим козырем были РЛУ на выдвижных мачтах новой конструкции. У японцев система радиолокации отсутствовала вовсе, и мы получили то же преимущество, что имеет зрячий перед слепым. Одиночные аэропланы тогдашние локаторы не могли засечь, но враг действовал целыми эскадрами, поэтому о его приближении всегда становилось известно заранее. Зная координаты, скорость и вектор движения незванных гостей, наши летчики могли собраться в большом количестве и занять выгоднейшую позицию для атаки, так что даже слабые бойцы получали хороший шанс. Но активнее всего этим пользовались французы — их новые машины отличались великолепной высотностью, скоростью и вооружением, что позволяло использовать своего рода бандитскую тактику. Поднявшись на недосягаемую для других высоту, пилоты 19-го корпуса стремительно пикировали, разнося вражеские аэропланы в клочья батареями скорострельных пушек. Уступавший в скорости враг не мог их преследовать. Особенно досаждали японцам "летающие сигары" Ледюка. Эти странные машины, целиком состоящие из двигателя, с маленькими крыльями и кабиной в носу, не могли даже самостоятльно оторваться от земли — их поднимал в воздух транспортный аэроплан. Они регулярно терпели крушения, топлива хватало самое большее на час полета, но огромная скорость искупала все недостатки.

Против бомбардировочных эскадр, ощетинившихся десятками стволов, использовалась другая новинка — телеуправляемые крылатые снаряды, запускавшиеся с двухмоторных аэропланов-носителей. Когда аппарат влетал в глубину вражеского строя, наводчик подрывал мощный заряд стальной шрапнели. Было испробовано несколько типов — с ракетными и винтовыми двигателями, с разными системами управления. Против маневренных одиночных истребителей от такого оружия было мало толка, но группу тяжелых машин иногда удавалось поразить. Подобные снаряды запускались и с наземных станков — некоторые по размеру сами были как аэропланы.

Обычно вторгшуюся в наше небо японскую эскадру сперва атаковали французы, а уже после них на потрепанные и растроенные вражеские порядки кучей наваливались русские истребители. И даже при всем при этом мастерство японских пилотов было таково, что Республика в три месяца лишилась воздушных сил. На наше счастье, противник и сам оказался обескровлен. Японская промышленность производила достаточно аэропланов, но летные училища не успевали покрыть убыль экипажей — у системы, готовящей отборных бойцов, обнаружилась своя слабая сторона. К тому времени осень сильно попортила наши временные дороги, инженерные части принялись укреплять их бревнами и досками, разделывая спиленные летом деревья, и наступление окончательно потеряло всякий темп. Воздушная активность обеих сторон сократилась до уровня одиночных вылетов. Армия Республики, вступавшая в войну с таким энтузиазмом, не прошла и двухсот километров.

Посредственные успехи нашей армии стали головной болью для Комитета — и не только для него. Президент вызвал руководство отделов на совещание по вопросу "грамотного освещения хода военных действий". Надо сказать, я не любил подобные встречи: каждый раз они начинались безумными нотациями о строительстве нового общества, а заканчивались требованием совершить какую-нибудь очередную мерзость. Эта хотя бы проходила не tête-à-tête. Мы собрались в зале директорского совета бывшего "Русско-Германского Банка".

— Коллеги! — начал речь Губарев, — Нам нужно больше работать! Народ воспринял тактику генерала Та... Краснова без энтузиазма. Вы ознакомились с отчетом коллеги Тимощука?

Мы дружно кивнули. Тимощук был руководителем отдела социокогностики, заменявшей у нас социоаффектологию. Стандартные методики вроде опросов оказались неприменимы в жаннеристском государстве. Строго говоря, они использовались, и даже гораздо шире, чем в других странах, но только на нейтральные в политическом плане темы: предпочитают граждане двухдверные или четырехдверные автомобили, считают ли, что долговечность для одежды важнее элегантности и тому подобное. По более острым вопросам ждать откровенности не приходилось — диктатор успел к тому времени запугать народ своими чрезвычайными мерами. Поэтому для изучения общественных настроений существовал печально известный отдел социокогностики — фактически, агентурная разведка Комитета, только действующая на собственной территории. Сейчас этой организации приписывают некую зловещую роль, обвиняют в поиске и уничтожении недовольных режимом. Ничего подобного, конечно, не было. За лояльностью служащих государственного аппарата следил 5-й отдел Объединенного Комитета, за простыми гражданами — полиция и Спецжандармерия. На практике, как это ни странно, "человека без портфеля" вообще нельзя было привлечь к ответственности за политические взгляды, если только он не пытался донести их до широких масс. Эта особенность вовсе не означает мягкости режима, даже напротив. Буквальное понимание губаревского призыва "действовать не силой, а убеждением" является ошибкой. Как и в случае с многими другими жаннеристскими лозунгами, проблема заключается не в прямой лжи, а в неочевидности их истинного смысла. Этот, например, подразумевал, что физически уничтожить врагов Нового Общества невозможно, поскольку для Нового Общества врагами являются абсолютно все, начиная с самих уничтожителей. Ограничится же отдельными неосторожными личностями — значит проявить слабость и не добиться целей. Единственным выходом, следовательно, является "убеждение" — не мирная проповедь, а жесткое и планомерное изменение сознания каждого человека. Тогда, впрочем, нам предстояло решить чисто тактическую задачу — заставить народ увидеть в черепашье переползании от кочки к кочке стремительный победный натиск.