Кадет

Надежда на то, что этот план был разработан сведущими в военном деле людьми, и нам лишь остается выполнять приказы, не оправдалась. Пока оповестили все отрядики, пока атаманы прочухались и решились подчиниться приказам, а затем выдвинуться к намеченной точке сбора прошло достаточно много времени. Но все-таки успели, и наши отряды соединились с другими. Шумная получилась "армия".

Я с ужасом наблюдал за орущими друг на друга командирами отрядов, где каждый из них пытался что-то доказать и выдвинуть свою, только ему понятную идею как нужно воевать в данном случае. Причем спорили на виду и слуху всей собравшейся плохо вооруженной толпы, активно принимающей участие в обсуждении плана нападения на поезд. Вече, одним словом. Собралось народу немало, где-то человек семьсот. Считать естественно никто даже и не пытался. Штаб как таковой только — только начинал формироваться. Командиром, насколько я понял, выбран Андрей Сокольский, его отец и братья как бы и есть костяк армии, штаб. Отряды имеют своих атаманов, подчиняться они новоявленному командованию армии не особо торопятся, хорошо ещё понимают необходимость совместных действий в случае надобности. Вот как сегодня, например. Оружия в отрядах — кот наплакал, в основном сабли, а у некоторых копья и вилы. Интерес у всех к поезду вполне понятный.

Сокольские, как сказала Мария, задерживаются, они все еще агитируют селян вступать в армию повстанцев, но должны вот-вот, появиться. Результат несогласованности я и наблюдал сейчас, безуспешно пытаясь разобраться, из-за чего так громко спорят между собой атаманы. Слушал и удивлялся: — Что же происходит, о чем никак не могут договориться эти люди?

— Ты что же, контра, против революции идешь? — Вопит один из стоящих в толпе мужиков выделяясь своим внешним видом.

Вооруженный огромным пистолетом в деревянной кобуре, нацепленным на ярко-красный кожаный ремень, в тельняшке, надетой на голое тело перепоясанным крест— накрест пулеметными лентами, а также лихо сидящая на голове матросская бескозырка с надписью на ленточке "Полтава" — все это выглядело для меня антуражно. Я бы мог предположить — киноартист в моем времени на съемке фильма про анархистов. Невольно пришло в голову — столь необычную аммуницию напялил на себя специально, так как весь его внешний вид уже сам по себе кричал: "Я за революцию, за свободу личности". Авторитет матросов, как особо недовольных царским режимом, был еще с 1905 года, после восстания на крейсере "Потемкин", и он им вовсю пользовался здесь.

— Гетману значит, со всем удовольствием отдал часть хлеба, а тем, кто тебя защищает, не хочешь давать?

При чем тут хлеб? Подумалось мне. Ведь воевать собрались, а они спорят, кто кому и что давал.

— Мой хлеб, не ты его сеял, не ты убирал, не тебе и указывать.

Я с интересом посмотрел на оппонента в споре. Не менее колоритная фигура и вооружение вполне достойное. Полная противоположность во внешнем виде от "матроса", особенно бросается в глаза нарочитость одеяния этого персонажа. Чистокровный казак "запорожец" — я бы так его назвал. Здесь и оселедец на бритой голове, и усы, длинными концами свисающие чуть ли не до вышиванки, одетой на голое тело, сверху выделялась кожаная безрукавка. Рубаха подпоясана ремнем, на котором пристегнута сабля в расписных ножнах, сапоги на высоком каблуке со шпорами, ну и, конечно же, синие широченные шаровары. Можно спокойно выпускать на сцену и этот лихой гайдамак сбацает нам гопака. Пришедшая мысль меня чуть не рассмешила, хорошо еще вовремя вспомнил, где нахожусь.

— Ах, так значит?

— Значит так! Я не потерплю, шоб всяк голодранец мне стал указывать, что делать с моим хлебом, и винтовку в руки взял не абы как, а шоб от таких вот нахлебников отбиваться. Много вас тут развелось, охочих до чужого.

— Я как анархист со стажем тебе говорю: нет, и не будет частной собственности, у нас все станет общим, кажнему достанется то, что он заслуживаает на веки вечные

— Так заслужи, шо ты тут мне балакаешь. Глядишь и хлеба кусок получишь.

— Кусок, значит, дашь? На тебе кусок...

Кулак матроса впечатывается в лицо запорожца. Кровь заливает одежду, тот ее не оттирает, зато его кулак летит в ответку. Вот-вот вспыхнет общая драка. Я с ужасом смотрел на дерущихся мужиков, видел, как хватаются за оружие другие, ждал начала стрельбы и не мог сообразить, каким образом их остановить, что делать. Откуда вывернулась Мария — не заметил, лишь, когда раздался ее звонкий голос, обернулся на него и застыл от страха за эту взбалмошную девушку.

— Все правильно хлопцы. Бей своих, чтобы чужие чурались. Эй, мужики, тренировку надо было дома проводить, а здесь вы смотритесь петухами.

В галдящем скопище людей женщин почти нет. Хрупкая всадница упорно вклинивается в шумно-гудящую толпу, вызывая нездоровое любопытство и раздражение. Мария, приподнимаясь на стременах, продолжает выкрикивать оскорбительные слова, пытаясь с их помощью, заставить мутузивших друг друга мужиков прекратить ссору. Поняв, что внимание сосредоточено уже не на драчунах, а на ней, с жаром продолжала свое стихийное выступление, видимо в душе ей что-то подсказало правильное поведение на этом сборище.

— Украинцы! Братья и сестры. Вы собрались здесь, чтобы взять власть в свои руки, а для этого нам необходимо оружие. Скоро подойдет состав с бывшими солдатами. Они не хотят воевать, так зачем им тогда винтовки и пулеметы. Пусть отдадут тем, кто пойдет против диктатуры. Нам без разницы, чья она и как называется. Не нужны нам, ни рабочая, ни партийная, ни какого-то одного человека наподобие гетмана Скоропадского. Пусть наши мозолистые руки крестьянина и рабочего возьмут оружие и установят свою диктатуру. Без политических спекулянтов, рвущихся к власти. Не нужны нам и коммунисты. Вся власть Советам. Боритесь друзья и вы победите. Мой отряд готов головы сложить за права трудового люда, за свободу. Поддержите нас и этим поможете себе. Деритесь за власть, вооружайтесь. Готовьтесь встать на защиту своих прав. Мы можем создать новую прекрасную жизнь на началах свободы и равенства, и не треба нам никакая власть с ее судами, тюрьмами, полицией. За вольные трудовые Советы избираемые крестьянами и рабочими пойдем воевать все как один, и если надо положим жизни ради этой цели.

Громкие крики одобрения собравшихся на стихийно возникший митинг могли продолжаться долго, я видел, как несколько человек явно намереваются прорваться в середину круга и тоже выступить с призывами. Прервал попытку говорунов гудок паровоза приближающегося к станции. Все застыли. Совсем как у Гоголя с его словами: "К нам едет Ревизор". Поезд пришел не по расписанию, "армия" не готова к приему.

Наш конный отряд выделялся на общем фоне обособленностью от толпы. Мы так и стояли кучкой в двадцать четыре конника, вернее в составе двадцати конных казаков, двух на тачанке и ещё двух возничих на телегах, предназначенных под трофеи. Моментально оценив обстановку я принял решение не обращая внимание на бестолково засуетвшихся митингующих попробовать "спасти" ситуацию и предотвратить нежелательное развитие событий.

Даю команду парням спешиться, и рассредоточится вдоль перрона, пулеметчикам — тачанку спрятать за зданием, а сам пулемет затащить на крышу, где и занять боевую позицию. Моя инициатива послужила примером для других командиров. Правда это внесло новую неразбериху и сумятицу в их действия. Мария тут же оказалась рядом со мной и, судя по ее растерянному выражению лица, не представляла, что же ей делать.

-Мария, где Андрей? Почему никто не берет руководство отрядами в свои руки?

— Они на подходе, уже должны вот-вот быть здесь.

— Тогда ты возьми на себя командирство, до прибытия Андрея.

— Я не умею, даже не представляю, что нужно делать.

— Собери командиров отрядов и отдай приказ отойти за станцию на расстояние выстрела. Необходимо чтобы солдаты из вагонов видели не толпу, вооруженную вилами, а боевую группировку готовую начать наступление, если они не сдадут оружие. Поняла?

— Боюсь, они меня не послушаются. Мужики же, могут и послать куда подальше.

— Если не ты то кто? Ты же видишь, нет здесь достойных, все растерялись. У нас ещё есть время, давай действуй. Придет твой Андрей, передашь ему командование. Пока поезд подойдет, пока они поймут, что тут их встречают неорганизованные повстанцы, глядишь, время и выиграем.

Когда слушал Марию на митинге, я удивлялся. Как быстро она перестроилась. Недавно только дрожала при одной лишь мысли о том, что муж ее изобьет, руки хотела на себя наложить, а сейчас смело выступает перед сотнями мужиков и самое удивительное они ее слушают. Любого другого давно бы освистали и матом покрыли, а ее слушают. Все-таки Мария талантлива, прирожденная актриса. Так быстро войти в образ лидера... Красивая женщина, и не только внешней красотой, но и внутренней, на расстоянии завораживает. Чувствуется уверенность в голосе, присущая хорошо подготовленному оратору, слова откуда-то берет, видимо нахваталась верхушек при общении с Андреем и нашими прапорщиками. И верит ведь в то, что говорит. А люди чувствуют ее искренность и тоже верят. Двух человек в ней я увидел. Оба стараются взять верх, оба верят в себя, оба считают, что говорят правду и оба друг другу врут. Природное умение убеждать окружающих, да и себя тоже в непогрешимости действий.... Не разглядел я ее, или просто не пытался? А может, некогда было....

Железнодорожный состав неотвратимо втягивался на станцию. Замедляя ход, паровоз упорно тащил за собой множество теплушек набитых вооруженными людьми. В открытых нараспашку дверных проемах видны были в глубине вагона пулеметы, готовые по первой команде начать стрельбу. Что такое пулемет мы уже видели. Страшная штука.

Я стою один на перроне, мои бойцы заняли выгодную позицию, расположившись за укрытиями, видны лишь стволы винтовок, пулемет успели втащить на крышу здания станции, благо, что она плоская, и он внушал уважение выбранным местом — весь состав как на ладоне. Вдали колыхалась масса вооруженных людей. Не знаю насколько верно в теплушках ее оценивали, на мой взгляд, даже при неразберихе, происходящей в рядах повстанцев она все одно была внушительной и в чем-то грозной. Уверен, там, в вагонах понимали — можно и не доехать, один неверный шаг и найдут свой дом в яме, хорошо ещё два на полтора метра, а так и в общую могут закопать.

Состав встал окончательно. Все-таки наши успели сообразить еще до митинга и набросали на рельсы шпалы. Машинист, увидев опасность, остановил поезд.

Стою. Молчу. Делаю вид..., не знаю, что думают, обо мне сейчас те, кто смотрит сквозь прицельную планку пулемета, я же о себе весьма невысокого мнения.

— Придурок. Не отнять, ни прибавить. Чокнутый. Ведь не хотел вмешиваться, отсидеться мечтал. А тут героя корчу. Еба-тый на всю голову, пацан....

Возможно, я бы ещё не одно мудрое слово в отношении своего поступка высказал, помешал выпрыгнувший из вагона подтянутый, среднего роста человек в серой солдатской форме, аккуратной и подогнанной по фигуре.

— Надо же, в вагоне ехать и сохранить опрятный внешний вид — первое, что подумалось при появлении парламентера — явно послан на переговоры, и без белого флага понятно.

На первый взгляд ему можно дать лет сорок, недельная щетина на лице не давало определить точно. Вообщем-то, без разницы. Не ожидая приветствий от меня, он сразу же начал диалог с угроз:

— По какому праву вы нас задерживаете? Если в течение получаса не освободите пути, то мы высаживаемся и проводим карательную зачистку. В вагонах едут хорошо обученные и проверенные войной солдаты, им ваши крестьяне с косами на один зуб. Не делайте ошибку. Я понимаю, тебя послали твои командиры. Слишком молод для принятия решения. Даю время, сгоняй до них, доложи диспозицию.

— Военный, ты видимо не вкурил. Пойми, нам ваши жизни не нужны, езжайте себе туда куда направлялись. Но только после того как сдадите оружие. Зачем вам оно? Все одно разбредетесь по хатам, и что? Потащит каждый винтовку и пулемет до своей деревни? Да и не пропустят вас дальше. Не мы так другие, все одно заставят сдать оружие. Мы не намерены воевать, вас просто закупорят на станции, будете сидеть и гадить в своих вагонах. Уверен, вас надолго не хватит. Жрать, пить что-то солдатам требуется хотя бы по разу в сутки. Усек?

— Сопляк. Ты не воевал и не знаешь, как мы можем поступить в таком случае. Пусть потеряем часть своих людей, но вас уничтожим. У нас одних пулеметов двадцать штук. Вы хотите крови? Мы видели ее не один раз, пусть прольется и сегодня, зато мы прорвемся. И не в такие переделки попадали.

— Это ты так считаешь. А солдаты? Они готовы умереть? Ты их спросил? Нужны им винтовки и пулеметы? Не думаю. Так что иди и обговорите ситуацию с комиссарами. Я предлагаю вам жизнь, в обмен на сдачу оружия. Кроме этого дадим возможность набрать воды, даже выделим немного продуктов. И ещё, напишем документ разрешающий проезжать по нашей территории. До Полтавы можно ехать спокойно, никто не тронет.

Я, конечно, блефовал, откуда бы мне знать каков будет у них дальнейший путь. И насчет продуктов закинул удочку, не согласовав с атаманами. И сейчас вот, находясь под дулом сотен винтовок, отлично понимаю — стоит только кому-то из наших пальнуть в сторону вагонов и все... Из искры возгорится пламя! Найти выход из затруднительного положения, в которое сам себя и загнал сразу вот так — трудно. Нет опыта, но как-то извернуться надо, иначе....

— Хорошо, сделаем небольшой перерывчик. Я со своими переговорю, а ты с солдатским комитетом, или кто там у вас решает все за всех. Но запомни, пути впереди разобраны и без рабочих депо вы их не восстановите. Сойти с поезда и пограбить местных у вас не выйдет. При первой же попытке высадится, открываем огонь. Вон видишь пулемет, и он не один у нас. Будете сидеть в вагонах, и ждать помощи? Сидите, думаю, у солдат терпение лопнет и вас на штыки поднимут. Решайте сами, как вам поступить. Время даем час. Потом не взыщите, тут все и останетесь.

Чувствуя чуть ли не физически, как меня буравят прищуренные взгляды солдат, смотрящие в прорезь прицела винтовок направленных в мою сторону старательно имитируя спокойствие и уверенность, покидаю перрон, хотя какой нафиг перрон, утрамбованный участок земли и песка чуть приподнятый и все.

Дошел до своих бойцов и, проходя мимо, отдал приказ быть наготове.

— Стрелять только по моей команде, чтобы в вагонах не происходило.

Вот почему-то был уверен, там сейчас начнется, если не митинг, то ссора и выяснение отношений точно. Разные понятия у солдат в это время. Кто-то настроен тихо — мирно доехать до нужного места, кто-то рвется показать кузькину мать всем кто в тылу отсиживался пока они воевали, а кто-то готов с оружием в руках отстаивать революционные идеи перестройки мира.

— Ну что же, поглядим, каким концом оно обернется. Не хотелось бы крови.

Меня встретили как героя. Сразу же посыпались вопросы, всех интересовал разговор тет — а — тет с комиссаром.

— Да вот как-то так, пока хлопцы нужно ждать, дал им время для обдумывания и принятия решения. Не хочется им расставаться с оружием, мечтают нас помножить на ноль.