Три года в Соединённых Штатах Америки - 2

Приняв освежающий душ вместе с Ирой и Виктором, он у нас не боялся чуть тёплой воды, мы вскоре оделись, вышли из номера и спустились в ресторан, чтобы позавтракать. Там уже собралась вся наша компания кроме Жорки с Тоней и Витьки, ну, этот теперь точно будет дрыхнуть часов до одиннадцати. Мы уже завтракали, когда в зал ресторана вошли Жорик и просто потрясающе счастливая Тонечка. Глядя на её сверкающие глаза, я так и расплылся в счастливой улыбке. Обведя нас всех глазами, моя одноклассница решительно направилась ко мне и сказала:

— Ира, извини, но я обязательно должна это сделать, — после чего взяла со стола салфетку, утёрла мне губы и поцеловала меня так крепко и сладко, что я даже обомлел, после чего, оторвавшись от мох губ шумно выдохнула и сказала, — у-у-ф, Боря, спасибо за всё, что ты для нас с Жорочкой сделал. Ты у меня самый лучший, верный и преданный друг. Спасибо тебе за всё и особенно за то, что ты такой умный и всё знаешь. — После чего поцеловала жену в щёчку и извинилась — Прости меня, Ира, что я поцеловала Борю так, но я не могла поступить иначе.

Облегчённо вздохнув, вовремя же я проглотил кусок свиной отбивной и запил его компотом, я улыбнулся Тоне и сказал:

— Всё нормально, Авдотья Никитична, Ирочка прекрасно понимает твои чувства и не сердится на тебя.

И забрал у жены нашего сына, которого она кормила яблоком, соскабливая мякоть ложечкой. Ира подскочила со стула звонко расцеловала мою одноклассницу и сказала ей радостным, весёлым голосом:

— Ну, что ты, Тонечка, мне не за что на тебя обижаться, ведь ты же не ударила его палкой, а просто поцеловала. Я тоже иногда целую его только потому, что хочу поблагодарить.

Мы продолжили завтракать и вскоре, набрав с собой всякой снеди, отправились на пляж. Там мы встали большим табором, поставили лежаки, чтобы получилась площадка для игр и принялись отдыхать так, как давненько уже не отдыхали, а мы все нуждались в отдыхе. Да, как-то так всё время получалось, что далеко не каждую субботу и воскресенье нам доводилось посвящать семье и дому, но тем не менее урожай на родительской латифундии я и в этом году вырастил отменный и мы снова устроили "День морковки", причём не один, а целых три и последний был посвящён сладким закаткам на зиму, которых уже довольно скоро мне будет не хватать.

Ох, хоть и не нужен мне берег турецкий, и Франция мне не нужна, а отправляться туда я просто обязан. Ну, а пока что у меня был целый месяц впереди, чтобы провести его с родными, близкими и своими самыми лучшими друзьями. Увы, но этот месяц пролетел, как один день и настало время собраться, сесть по машинам и отправиться в обратный путь. Думаю, что этот месяц на море запомнится каждому из нас на долгие годы, мы же провели его очень весело и отлично отдохнули.

Вернувшись домой, я сразу же улетел на две недели в Москву, чтобы сдать там нечто вроде выпускных экзаменов. Мне даже посчастливилось совершить полсотни прыжков с парашютом в своём родном Рязанском полку ВДВ. Там так и не узнали, что Карузо снова прибыл в родную часть, где мне был знаком каждый кустик, не говоря уже о командире и офицерах, но многие из них были удивлены, что какой-то мощный, мускулистый дядька, лет сорока на вид, так хорошо ориентируется в их полку, знает прозвища всех офицеров и что самое поразительное, все потаённые места.

Куда больше они удивились, когда я поднялся в небо сначала на вертолёте "Ми-8", чтобы совершить прыжки с разных высот, а затем облачился в стратосферный скафандр и пять раз прыгнул с пятнадцатикилометровой высоты. После этого они меня очень сильно зауважали. Ещё бы, ведь всякий раз я приземлялся на своём "матраце" в точно заданном месте и ещё находясь в воздухе поражал огнём из автомата все мишени. Мне за такую сноровку даже вручили новенький голубой берет и это была для меня высшая награда, почти такая же, как поцеловать знамя своего родного, самого лучшего в ВДВ полка.

Потом наступил мой день рождения и мне во второй раз исполнилось восемнадцать лет, но на этот раз к восемнадцати годам я был не поднимающимся на ноги рослым, но худым парнем, а широкоплечим и мощным бойцом. Причём теперь бойцом невидимого фронта. Специальных занятий и тренировок я не прекратил, но и усиливать их не стал. На физподготовку мне жаловаться не приходилось, куэрнинг резко повысил мои качества, как стрелка и я даже научился качать маятник и с отменной меткостью стрелять по-македонски, а во всех технических вопросах меня всегда мог проконсультировать, даже если мне придётся резко ускориться, Бойл.

В общем я тренировался больше по инерции, чем в виду явной необходимости. Ещё в начале июля я перестал стричься и поскольку практически не показывался на людях, то стал активно отращивать себя причёску а-ля Карузо и перестал бриться, но моя королева любила меня и такого. В таком виде я и присутствовал на свадьбе Тонечки и Жоры. Пролетел октябрь, первые две недели ноября и вот настал час моего расставания с Ирочкой. Некоторое время теперь в нашем доме будет жить настоящий Борис Орлов, но уже через пару недель моя жена разведётся с ним и переедет жить к моим родителям, но я к тому времени уже покину Советский Союз бегством.

Поздней ночью я поднялся с постели и стал одеваться. Мне было пора отправляться на вокзал. Мама с отцом и сестрёнкой ночевали у нас. Она осталась с детьми, а отец и Ира ехали со мной на вокзал, чтобы проводить в дорогу. В нашей семье было всегда принято провожать друг друга и наших гостей на вокзал или в аэропорт, вот только маме пришлось остаться дома. Надев простую и неприметную одежду, я поцеловал спящего сына, потом сходил и поцеловал свою сестрёнку-красавицу, маму, мы присели на дорогу, отец взял сумки и мы вышли из дома, чтобы сесть в нашу чёрную "Волгу".

Как только мы медленно отъехали от дома, мама вышла из калитки на улицу с большой кружкой и плеснула мне вслед воды на дорогу. Не знаю почему, но и это мы делали всегда в тех случаях, если кто-то не мог поехать на вокзал, как в эту ночь моя мамуля. Медленно, чтобы не шуметь, мы проехали по спящему городу-спутнику Метеору. На КПП к нам присоединились ещё две машины с "отъезжающими", а точнее моими сопровождающими и вскоре я уже был на вокзале. В эту ночь он был практически пустым потому, что несколько ночных поездов задерживалось до девяти утра и людям об этом объявили несколько раз и даже объяснили, почему.

С приличным опозданием прибывал на вокзал нашего города и поезд Москва — Ереван, который петлял, как скаженный. От нас он поворачивал к морю, ехал через Абхазию в Тбилиси, а уже потом в Ереван. Практически никем незамеченные, мы вышли на перрон группой из полутора десятков человек, я крепко поцеловал мою прекрасную королеву и мы стояли обнявшись до тех пор, пока поезд не тронулся. Я поцеловал её в последний раз. Мы улыбнулись друг другу, я сел в отходящий поезд и закрыл дверь вагона только тогда, когда её уже не стало видно. Не скажу, что мне стало так уж тоскливо на душе, но я всё же грустил в эти минуты.

В купе мне уже постелили постель сотрудники КГБ, изображавшие семейную пару, едущую, как и я, в Ереван, и командировочного, возвращавшегося в этот город с нашего завода. Мне было грустно и ещё немного тоскливо, а потому, чтобы никого не смущать своим кислым видом, я быстро переоделся в тренировочный костюм и лёг спать, а поезд увозил меня всё дальше и дальше от родного города, жены, сына, родителей с сестрёнкой и друзей. Именно ради того, чтобы все они прожили долгую и счастливую жизнь, чтобы через какое-то время смогли путешествовать по миллионам планет в сотне галактик, чтобы не погибли в термоядерной катастрофе, я превратился в человека, который решил бежать из СССР на Запад.

Как же сладко мне спится в поездах. Мерное покачивание вагона и стук вагонных колёс усыпляют меня чуть ли не моментально, а вот на каждой остановке я просыпаюсь, но не полностью, а лишь пребываю в сладкой дремоте. Едва только поезд снова трогается, я тут же засыпаю до следующей остановки. Да, поездки в поездах, пусть даже длительные, не смотря на множество неудобств, мне нравились всегда. Ещё мне нравится выходить на станциях и полустанках, чтобы купить к столу что-либо в киосках на перроне или ещё лучше с рук у тётечек, приходящих к поездам, кто с чем. Раньше за это на некоторых станциях милиция гоняла гражданок, но далеко не на всех.

Так, если ехать на поезде в Москву, то проезжая берегом Азовского моря, всегда можно купить просто шикарнейших вяленых и копчёных лещей, причём иногда просто громадных, с банную шайку. Разумеется не ту, которая круглая, а другую, побольше, овальную и что же за чудо эти азовские лещи. Если через такого леща очистить от чешуи и посмотреть на солнце, то он же, подлец, полупрозрачный, и, светится, словно рубиновый. С пивом такой красавец длиной сантиметров под шестьдесят, просто объеденье, особенно если у тебя имеется к нему свежий белый батон.

Отменное лакомство можно купить и в порту Кавказ, если поехать в Крым с Северного Кавказа. У-у-у, каких бычков ловят там мальчишки неподалёку от паромной переправы. Размером больше, чем в половину мужской ладони. Не иначе, как их там специально откармливают. Бычков юные рыбаки тут же потрошат и бегом несут своим мамкам, а те немедленно жарят их на примусах, на небольших сковородках, предварительно перемешав с подсоленной мукой так, что получается коричнево-золотистый рыбный коржик. Боже, какое же это объеденье! Таких бычков я едал в своём детстве трижды, когда мы всей семьёй ездили на море в Крым, в Алушту, где у нас живёт младший брат деда. Сейчас в порту Кавказ скорее всего бычков жарят в небольших кафешках, а вот в мои зрелые годы, когда развалился Союз, я такой вкуснятины больше нигде не едал, но всё же наверное из-за того, что море засрали так, что в нём кроме медуз уже больше ничего не водилось, да, и те были грязные, словно тропические кочегары.

Зато мне хорошо помнится, как середине девяностых, когда я ещё не забрал родителей в Москву, но часто ездил к ним поездом, то уж не помню на какой станции в вагон садились весёлые, озорные и насмешливые, прелестные красавицы-хохлушки и звонкими голосами предлагали:

— А кому конфеты? Купите конфеты, вкусные, сладкие, просто объеденье! А какие свежие, только что с фабрики своровала!

И я покупал конфеты когда ехал домой, немного, килограммов десять, не больше. Зато когда возвращался в Москву... Вот тогда я набирал их целую сумку размером с хороший чувал. Набирал по полсотни килограммов, из-за чего на вокзал меня всегда приходил встречать мой друг, здоровяк Вася, и эти украинские конфеты, очень вкусные, как сейчас помню, мы потом ели всей нашей весёлой компанией недели две, а когда они заканчивались, то я снова ехал домой. Ещё одно лакомство мы покупали не так давно в Сочи, на рынке, и поэтому я взял с собой в дорогу двадцать бутылок пива и как только проснулся, сразу же выставил его из сумки под столик. Семён Петросян сунул было руку под стол, но я с улыбкой сказал:

— Рано, Сеня, рано. Скоро выедем к морю и я дам команду.

Ну, а пока мы не выехали на позиции, то первым делом решили взгреться чайковским. Ох, до чего же я люблю тот, а теперь нынешний, советский вагонный чай! Индийский, со слоном, в маленьких цибиках. Или краснодарский, который ничуть не хуже, а даже ярче, краснее цветом и тоже имеет отличный вкус, куда там до него всяким липтонам в презервативчиках. Поэтому, достав из сумки большую картонную коробку с провизией, я попросил Ниночку, старшего лейтенанта из Москвы, работающую в спецподразделении "Жрецы Оракула", посмотреть, что следует взять из неё на стол, отправился к проводнице.

Это был специально подготовленный к моей поездке вагон, и потому миловидная женщина лет сорока, явная куэрнина, широко улыбнулась мне и сразу же стала наливать нам чай в стаканы тонкого стекла, вставленные в мельхиоровые подстаканники с рельефным изображением локомотива, тянущего за собой вагоны. Заварка наливалась из большого заварочного чайника, изготовленного из нержавейки. Верный своим привычкам, я поставил на взятый у проводницы коричневый поднос восемь стаканов чая и понёс их в купе, там уже всё было готово к завтраку. Все мои провожающие неделю назад прилетели из Москвы, а потому вряд ли могли взять в дорогу домашние вкусности, приготовленные женами и матерями.

За завтраком мы немного поговорили о деле. Зелёную тропу мне подготовили, всех, кого нужно предупредили, а на сопредельной стороне моего прибытия ждали провожатые, Игорь, Володя и наш агент в Турции, курд Махмуд Инжевад. Провожатые у меня были отличными ребятами. Они, как и все офицеры КГБ, входившие в подразделение "Жрецы Оракула", прекрасно знали, кто я такой и мне можно было разговаривать с ними совершенно откровенно, но негромко, почти шепотом. Посмотрев на меня так, как мать смотрит на ребёнка, Нина тихо спросила:

— Борис, ты хорошо отработал прыжок с поезда? Учти, там хотя и не слишком высоко, будут сплошь одни только камни сразу за насыпью. Ты сможешь сбежать по откосу вниз?

Капитан Шевцов, сидевший справа от меня, улыбнулся коллеге и тихим, но строгим голосом сказал:

— Нинуля, у Бориса двенадцатая ступень в куэрнинге, а это, дорогуша, нечто запредельное. Ты просто не была на тренировочной базе в сентябре и не видела, что он там творил. Для него спрыгнуть на полном ходу с поезда, это, как глазом моргнуть.

Кивнув молодой женщине, Нине было всего двадцать семь лет, я широко улыбнулся и подтвердил слова Николая:

— Да, Ниночка, это так. Мне будет достаточно всего лишь сделать семь шагов и я окажусь на ровном месте, но всё равно очень приятно, что ты за меня переживаешь и волнуешься.

Старший лейтенант Алябьева улыбнулась:

— Коля, если бы в куэрнинге было тридцать шесть ступеней и Борис стоял на высшей, то я всё равно волновалась бы за него. Он выбрал для себя самый сложный путь для бегства.

— Зато самый демонстративный. — отозвался Семён — Его побег почти весь поезд увидит и когда будет нужно, то хоть французы, хоть американцы, сразу смогут убедиться, что у в Союзе ещё не перевелись конченые психи.

— На это я и делаю ставку, Сеня, — сказал я посмеиваясь и, покрутив головой, добавил, — но у меня будет немало и других возможностей убедить французскую контрразведку, что Боренька Картузов не дружит с головой и всё, о чём он станет говорить, можно смело делить на восемнадцать. Лишь бы они не стали меня раньше времени принимать всерьёз, но я позабочусь, чтобы у меня было такое паблисити, с которым прямая дорога в дурдом. Или на кладбище. Чокнутые же долго не живут.

Провожатые не стали спорить со мной, да, они и не знали всей моей легенды полностью. Им было лишь известно то, что после того, как Бореньку Картузова, не захотевшего учиться даже в местном политехе, не говоря уже о московских ВУЗах, бросила жена и ушла от него с ребёнком к молодому полковнику КГБ, юноша начал не по-детски бухать и в конце концов, когда его вызвали в военкомат, восемнадцать лет ведь исполнилось, с перепугу, чтобы не служить в армии, решил сбежать из СССР.