— А ведь ты не так юн, Максим, — говорила спустя несколько часов Марго, лежа голой на застланном простыней шикарном упругом ложе (в которое превратились опущенные сиденья машины) и навивая на палец волосы любовника. — Мы, вероятно, ровесники. У меня даже стойкое ощущение, что ты значительно старше меня. Вероятно потому, что знаешь неизмеримо больше. Откуда у тебя эти знания?

— Я точно не знаю, май дарлинг, — стал привычно лавировать голый же Макс. — Я много читал и встречался с разнообразными личностями. Но иногда мне кажется, что знания, накопленные всеми людьми, с их смертью не исчезают, а попадают в концентрированном виде в некую околоземную оболочку, которую я бы назвал информационным полем. Некоторые люди (и я в их числе) обладают способностью проникать в это поле, моментально отыскивать точные знания по той или другой теме и запоминать их. У меня это происходит вроде бы во сне — после того, как я глубоко задумаюсь над соответствующей проблемой. Утром просыпаюсь — а решение в моей голове готово! Удобно, правда?

— Ты даже говоришь не так, как мы, — продолжила излагать свои впечатления Вольская. — Проблемы, информационное поле, клитор.... Откуда ты знаешь о нем? Я и то не знала....

— Его совсем недавно описал один английский профессор, — сказал, улыбаясь Макс, — а я намотал на ус. Правда, чудесная штучка?

— Не знаю.... Жили мы без него и не тужили. А теперь получается, что и мужчины нам не особо нужны?

— Жить с закрытыми глазами можно и даже находить уютные уголки. Но если глаза уже открылись, глупо закрывать их обратно. Надо учиться жить с ними.

— Боже, как ты умно говоришь. Но мой муж тоже любит изрекать всевозможные сентенции, а мне почему-то от этого ни холодно, ни жарко. Ты говоришь все это как-то значительнее. Наверно, все дело в тембре твоего голоса: он так меня завораживает... Повтори, почему ты выбрал тогда меня?

Глава сорок пятая. Неожиданный наезд

В следующий день выдалась ненастная, ветренная погода. Фатьма ругалась по телефону страшными детскими проклятьями, на что Макс отвечал:

— Такова воля Аллаха, милая ханум. К тому же у него не бывает плохой погоды: этот ветер ему нужен, чтобы принести тепло в северные области Земли.

— В Россию, что ли? — ярилась принцесса. — Пусть она провалится в тартарары эта Россия! Из-за нее у нас случилось столько бед!

— У меня для Вас новость, солнцеликая, — опять сдуру сказал Макс. — Недавно мне сообщили, что моим отцом является русский князь Голицын.

— Князь! -воскликнула Фатьма. — Но тогда ты сможешь на мне жениться! Я так рада! А ты рад?

— Ну...— замычал дурачок.

— Ты не рад?! Ты меня совсем не любишь? А как же тот первый взгляд у Долмабахче? Я помню его до сих пор!

— Ваш дед категорически запретил мне непристойные мысли о Вас, ханум.

— Почему непристойные? Разве желание мужчины обнять и поцеловать девушку является непристойным?

— После этого появляются другие мысли, точно непристойные!

— О, Аллах! Что непристойного в совокуплении влюбленных ради зарождения новой жизни? Вы в своем уме, Максим? Это все ваша дурацкая христианская религия! В ней это действие считалось настолько непристойным, что дева Мария была вынуждена зачать от голубка! Но Вы-то современный мужчина....

— Вы очень вовремя вспомнили о религии, Ваше сиятельство. Я — гяур и Вас ни при каких условиях не могут выдать за меня замуж!

— Но Вы можете принять нашу веру, ислам....

— Тогда я лишусь статуса князя и потеряю ценность как жених.

— Я могу перейти в христианство, хоть для меня это будет почти самоубийство!

— Вы хотите сделать это в Стамбуле? С благословения деда? Придите в свой разум, Фатьма...

— Но что мне делать? Я так в Вас влюбилась, Максим! Я готова убежать с Вами на край света! Стоп! А ведь это сейчас вполне возможно! Мы взлетаем на параплане и летим через границу: в Болгарию, Грецию или даже Россию! Ведь это возможно, милый Макс?

— Технически возможно, — признал дурак. — Но практически очень сложно!

— Это пустяки! Ты все придумаешь, все подготовишь и мы окажемся в цивилизованной стране, где законы не так строги к влюбленным!

— Болгария пока далека от цивилизации, Греция поближе, но ее попы капают на мозги ничуть не меньше ваших имамов. А Россия лежит за морем.

— От Босфора до Севастополя не так уж далеко, я смотрела недавно карту....

— Ох далеко, Ваше сиятельство и приземлиться для отдыха никак не удастся. Ваша фантазия и предприимчивость делают Вам честь, но куда проще будет Вам подумать о другом кандидате в женихи.

— Ланет олсун! (Черт побери!) Я лезу из кожи, пытаясь создать наше будущее, а ты, юркек адам (робкий парень), подсовываешь мне давно забракованных кандидатов. Мой выбор пал на тебя и довольно об этом!

— Слушаю и повинуюсь, коркунч киз (грозная девушка). Позвольте мне удалиться в буфет, чтобы за чашкой кофе с круассаном подумать о будущем?

— О нашем будущем, мон гарсон, — поправила Фатьма и отключилась.

"Без меня меня женили, — с досадой подумал Макс. — Она мне, конечно, очень помогла с султаном, но теперь самое время отползти, ан нет: люби, любимый! Надо что-то придумывать...". В буфете он увидел Альбера, который ушел на завтрак на полчаса раньше и обрадовался ему: "Вот человек, у которого радости жизни на первом месте!". Альбер тотчас указал ему на стул рядом с собой и сказал:

— Долго же Вы любезничали со своей принцессой! (Макс недавно рассказал ему о Фатьме). Я уже собирался заканчивать с завтраком. А теперь придется взять еще чашку кофе....

— Благодарю, мой бледнолицый брат. Эта смуглокожая скво вцепилась в меня как ворона Лафонтена в кусок сыра! Собирается ни больше не меньше, как замуж!

— Дева Мария! На какие высоты Вы взлетели, Максим! С них очень страшно будет падать....

— Вот и я о том думаю. Подскажите, как мне избавиться поделикатнее от этой чести?

— Проще всего свернуть свой бизнес и уехать — хотя мне жаль будет с Вами расстаться.

— Я не волен собой распоряжаться, мон ами. Могу оказаться на улице без работы.

— Кошмар! Слава богу что у меня есть родовое поместье, где в случае чего можно будет укрыться от современных житейских бурь. Неужели у Вас нет такого варианта?

— Увы, я вырос в большой и небогатой семье. Да и сидеть в деревне зная, что мир вокруг стремительно развивается, но уже без твоего участия, самоубийственно.

— Тогда становитесь зятем султана и, несомненно, сможете принять участие в играх сильных.

— И прости-прощай игры куртуазные, которые так тешат инфернальную часть моей души?

— В элитарном обществе к формальному соблюдению моральных заповедей относятся чрезвычайно щепетильно, — назидательным тоном изрек Альбер. — У них, конечно, рыльца тоже бывают в пушку (я-то как журналист знаю), но каждый такой случай моментально моими собратьями разглашается и обсасывается на все лады.

— Категорическое нет. Для личности нет ничего лучше, чем свобода. И потому вмешиваться в мировые события следует инкогнито или под маской случайного образованца.

— А Вы во что-то в Оттоманской империи уже вмешались? — удивился журналист.

— Конечно. Я пытаюсь оттеснить с автомобильного рынка Стамбула германские и французские концерны и продвинуть свой "Лаурин энд Клемент". Тем самым я усиливаю в Турции позиции Австро-Венгрии. Разве это не вмешательство в политику?

— Как Вы сказали? В Турции? Это новое название Османской империи?

— Но ведь ее доминирующей нацией являются турки? Как в многонациональной России русские? Значит название "Турция" вполне правомерно.

— Действительно, — удивился Альбер и вдруг энергично потер руки: — В ближайшем номере "Тан" появится это название, и я хоть на время стану знаменитым! Человек, который придумал новое наименование Оттоманской империи! Надеюсь, вы не против, Макс, такого невинного плагиата?

— Пользуйтесь, де ла Мот. Я не жадный.

— Кстати, завтра в посольстве Франции отмечают пасхальный праздник. Я знаю, что Вы атеист, но тем не менее приглашаю пойти на него вместе со мной — там будут не только представители посольств многих европейских государств, но и приглашенные ими деловые люди, и Вы можете завязать полезные знакомства.

— Благодарю, Альбер. Надеюсь, священников на этом празднике не будет?

Глава сорок шестая. Пасхальный ужин во французском посольстве.

В назначенное время (шесть часов вечера) к посольству Французской республики стали съезжаться автомобили, которым ловкие служащие посольства находили места в просторном сквере перед фасадом. Их владельцы шли в сопровождении супруг и, реже, половозрелых чад к парадной лестнице, на которой стоял посол Франции и его жена, приветствуя своих гостей.

— Мы туда не пойдем, — сказал Альбер, — обойдемся служебным входом. Но позже я представлю Вас нашему Эрнесту Хитрозадому.

— За что он получил такое жуткое прозвище? — рассмеялся Макс.

— Двадцать лет назад при выборах в депутаты от Тулузы за него проголосовало более 4000 мертвых душ: префект включил их в списки по настоятельной просьбе Эрнеста Констана, бывшего тогда министром внутренних дел.

— И ему это сошло с рук?

— Не совсем: один из депутатов назвал его "утратившим доверие". Эрнест дал ему пощечину, получил вызов на дуэль, но от нее категорически отказался. С тех пор его карьера пошла вниз (а его прочили даже в премьеры), и он докатился до посла на периферии Европы.

— Серьезный обиженный дядя, — констатировал Городецкий. — Такой должен проводить "свою" политику.

— Он и проводит, — криво улыбнулся Альбер. — Активно помогает бошам строить железную дорогу на Багдад и прихватывает себе понемногу ее акции.

— То есть он действует заодно с почти официальным врагом Франции. Почему же молчит знаменитая французская пресса? К примеру, в Вашем лице?

— Прямых доказательств у меня нет, только косвенные, а с ними скандал лучше не затевать: вмиг в клеветниках окажешься. К тому же наш главный редактор с его сторонниками вроде бы повязан....

— Можно опубликовать анонимную статью, причем в другой газете, конкурирующей. В итоге полететь с постов могут оба: и посол, и редактор.

— Это против сложившихся правил репортерского цеха. Меня вычислят и опозорят.

— Тогда организовать публикацию в турецкой прессе: типа интервью с консультантом по экономике (есть у меня такой знакомый), который особо похвалит французского посла, "много делающего для постройки дороги". А потом переслать анонимно в "Фигаро" или "Монд" перепечатку. В соответствии с девизом репортера "Узнал новость — опубликуй ее!".

— В журналистике Вы дилетант, Максим, — усмехнулся де ла Мот. — На самом деле девиз у нас другой: "Новость, достойная публикации — та, что приносит гонорар".

— Скандальная новость как раз из их числа, — парировал Макс. — Она обрастает комментариями, подробностями, домыслами, последствиями и долго поддерживает читательский интерес. Газета в итоге прекрасно раскупается, а репортеры стабильно получают гонорары.

— Эх, простота...— сказал Альбер. — Предположим, Ваш прогноз сбудется, посла отзовут, но и главный редактор "Тан" будет уволен. На его место придет другой и озаботится: кто свалил моего предшественника? Ах, де ла Мот! Пожалуй, мне такой проныра совсем не нужен. И пойду я по улице, солнцем палимый и ветром гонимый....

— Да-а.... Трудная у Вас профессия, мон ами, ох трудная! Торговля куда спокойнее....

Некоторое время они слонялись по коридорам и залам посольства. Альбер постоянно раскланивался со встреченными господами и вступал с ними в разговор (обычно короткий), а Макс слушал и вникал. Преимущественно, это тоже были репортеры из солидных газет Франции, Бельгии, Швейцарии, но и Германии, Австро-Венгрии, Италии.... Британских не было, так как султан сильно обозлился на Great Britain из-за Египта и проч. и не давал им аккредитации. Но вот навстречу попался Паллавичини с Джорджиной, и Максим, вступил с ними в более длительную беседу — Альбер же предпочел слинять, так как плохо понимал немецкий язык.

Далее Макс пошел вместе с приязненной к нему четой, которая останавливалась преимущественно при встречах с дипломатами высокого ранга — тем более что Паллавичини был деканом дипломатического корпуса в Стамбуле. Встретились они и с русским послом Зиновьевым (худощавым, каким-то даже заморенным и хорошо пожилым), которого сопровождала расфуфыренная дама лет шестидесяти с простоватым для жены дипломата лицом. Наконец по коридорам пронеслась весть о приглашении в большую гостину., преобразованную в банкетный зал, и все присутствующие туда потянулись. Максим возле лверей притормозил, поджидая Альбера, и в итоге увидел многих новых гостей, в том числе чету Вольских (обменялся с Владимиром Сергеичем поклонами, а с Маргаритой — стремительными взглядами) и семейную троицу Бессоновых (бывших в памятный вечер в ресторане). Наконец показался и Альбер, повлекший Макса к расписанному месту за столом.

Что сказать о пасхальном ужине? Он был похож на те застолья, на которых Максиму уже пришлось бывать в этом мире: много славословия, элитное питье и закуски. Основным блюдом был, естественно, ягненок (традиционное французское блюдо на Пасху), но гарниры и соусы к нему были преизощренными. Наконец, гости все прикончили и закрутили головами: мужчины в желании покурить и поговорить по делу, а дамы в желании потанцевать. Городецкому хотелось пойти в компанию дипломатов, но Альбер его придержал: репортерская братия, в кругу которой они пребывали, по негласному закону стамбульско-европейского мирка обязана была тех самых дам и танцевать. Впрочем, первым танцем был полонез, который открыла чета Констанс (обоим за семьдесят, но танцевали достойно, хоть и без прыти), а им вторили Паллавичини, Зиновьевы, Биберштайны (посол Германии с супругой) и прочие послы и их жены. По завершении полонеза дипломаты пошли в курительную комнату, а их жен взяли под свою опеку первые секретари посольств.

Тем временем зазвучали вальсы. Первые два Максиму удалось пропустить: Маргарита танцевала с мужем и другом мужа Бессоновым, Джорджина — с секретарями своего посольства, а прочих дам он счел возможным игнорировать. Далее начались салонные танцы типа па-де катр, помпадур и па-д,эспань, которые Макс в жизни не видел и в фигурах которых непременно бы запутался. Он сидел за столом, глазел, вникал, но участия не принимал. В итоге Маргарита, воспользовавшись перерывом в танцах, по дороге к своему стулу сделала крюк мимо Макса, шлепнула его мимоходом веером и сказала:

— Вы, что же, совсем ни одного танца не знаете, кроме танго?

— Когда будет вальс-бостон, прошу его никому не обещать, — сказал он ей в спину. И получил в ответ поднятие на миг плеча.

Этот медленный вальс зазвучал минут через пятнадцать. Маргарита моментально подняла голову и посмотрела в сторону Городецкого. Он встал и легким шагом направился к ней. Какой-то щелкопер его опередил, но Марго подняла в знак отрицания руку и подала вторую Максу. Он сразу взял ее в объятья и заскользил по дуге, плавно воздымаясь на цыпочки вместе с добычей и так же плавно опускаясь: и-и разз, разз, разз.... Маргарита счастливо засмеялась и, откинув голову, безбожно прогнувшись в талии, пустилась в четко контролируемый кавалером полет.