Похищение из сераля (полный вариант)

Похищение из сераля

Альтернативная история

Николай Васильев

Глава первая. Фуршет в "Рос...логии"

К тридцати пяти годам Максим Сергеевич Городецкий, выпускник филологического факультета МГУ, стал полиглотом — впрочем, лишь в масштабах Европы. Языки давались ему легко со школьной поры и потому он поступил на отделение западноевропейских языков и литературы. Специализировался как раз по истории литературы: сначала англо-германской, а затем прихватил факультативно и франко-романскую. После магистратуры был оставлен в аспирантуре родного факультета, благополучно защитил диссертацию и стал его штатным преподавателем. Денег на жизнь, конечно, не хватало, но у него были друзья, которые пристроились в крупные компании (типа "Роснефть", "Норильский никель", "Ростех" и т.п.) и время от времени подбрасывали ему переводы с таких экзотических языков как норвежский, финский или венгерский. Ибо Максим вовремя осознал, что на одних "стволовых" европейских языках далеко не уедешь: конкурентов-переводчиков хватает.

Иногда русские бизнесмены привлекали его к расшифровке аудиозаписей разговоров своих экзотических партнеров. По тому, как невнятно порой они звучали, Максим сделал вывод, что разговоры эти, скорее всего, подслушаны с помощью радиожучков. "Что ж, — пожимал он плечами. — Промышленный шпионаж не мы выдумали". Оплачивались же такие переводы по двойному-тройному тарифу.

Однако с некоторых пор у нуворишей вошло в обыкновение приглашать хорошо зарекомендовавшего себя полиглота на непосредственные переговоры с периферическими европейцами, желая убить двух зайцев: сделать приятное этим грекам, шведам или румынам и наиболее точно донести до них наши условия. Приглашали его и на банкеты или фуршеты, завершавшие практически все удачные переговоры — где веселились все, кроме него, обязанного быть вездесущим.

Вот и в этот мартовский вечер он принял участие в фуршете, организованном в новеньком здании "Рос...логии" по случаю заключения лакомой сделки с чешской компанией Skoda Аuto, польской КGHM и австрийским Raiffeisenbank. Вначале, конечно, главы делегаций произнесли по очереди тосты (их переводили штатные переводчики делегаций). Потом главы уселись в сторонке за стол и стали общаться исключительно через Максима, а предоставленные сами себе чехи, поляки, немцы и русские принялись в бодром темпе поглощать элитную выпивку, бутеры, сэндвичи и минипирожки со всевозможной вкуснятиной. Через полчаса к установке караоке подошла смелая чешка и спела "Мани, мани" (разумеется, по-английски), а две разнополые пары поддержали ее танцем. Потом только что танцевавшая полячка запела знаменитый "Казачок" группы "Чингис-хан" (разумеется, по-немецки), и многие поддатые члены делегаций пошли в круг топать ногами. Следующим у микрофона возник бравый русак и отчебучил "А я спиваю", под который в зале не усидел уже никто — кроме глав делегаций. Впрочем, и они развернули стулья и с симпатией стали смотреть на своих расшалившихся сотрудников. Далее веселье покатилось само собой, и даже главы прекратили деловые беседы, стали налегать на суперовый виски и вылавливать глазами ладные женские силуэты — благо, что десяток дам в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти в зале присутствовал.

Максим, сидевший слева от главы "Рос...логии", тоже стал поглядывать на тех же дам, привычно их сортируя: эта простовата, та скучновата, наша гранддама тяжеловата.... Вполне хороши только та самая чешка, Вера Новакова (высокая, с узлом темных шелковистых волос, смелым взглядом и профессией, как ни странно, инженер-механика — что он понял из вчерашних переговоров) и белокурая полногрудая кокетливая полька (просто переводчица). Приятно было бы с ними и потанцевать (это в молодости он умел и пока не разучился) и поболтать и пофлиртовать на антресолях этого зала (буде уловит податливость той или другой) — но он не обманывался: главе он может понадобиться в любой момент. Да вот уже и понадобился....

Хозяину "Рос...логии" было всего лишь около пятидесяти, и он тоже знал толк в женщинах. Потянув Максима за лацкан смокинга, он встал из-за стола и пошел прямиком к эффектной чешке, потряхивавшей коленками и кистями в паре с неким молодцом. Остановившись перед ней, он чуть повернул корпус (враз оттеснив незадачливого соперника) и заговорил:

— Леди, я восхищен и пленен Вами. Уделите мне несколько минут, плиз.

После чего выразительно посмотрел на Максима.

— Pani, muj obdivovany sef vas chce poznat. Zada o to hodinu nebo dve. Pliz. (Пани, мой восхищенный шеф желает с Вами познакомиться. Просит для этого часок-другой. Плиз)

Чешка глянула на Максима с легким удивлением и ответила:

— Pane Lyubimove, je mi velmi trapne, ze vas odmitam. Ale byl to muj posledni tanec. Prave mi muj pritel, se kterym jsme se domluvili, ze stravime dva dny v Moskve. (Пан Любимов, мне очень неловко Вам отказывать. Но это был мой последний танец. Мне только что позвонил мой парень, с которым мы сговорились провести два дня в Москве).

Максим кинул на девушку взгляд сообщника и перевел ее речь дословно. Любимов явно помрачнел, но сдержал себя, проговорил слова извинения и поворотил обратно к своему столу. Максим чуть притормозил и не зря: чешка сделала строгие глаза и мотнула головой в сторону антресолей, после чего пошла к женскому туалету. Минут через пять Максим тоже запросился "в туалет", был отпущен, но оказался в итоге на тех самых антресолях, где был схвачен твердой рукой и утащен за пальму.

— И что означал твой вольный перевод? — спросила Вера с акцентом, но по-русски.

— Мне захотелось дать подножку этому самодовольному индюку, — сказал Максим, легонько улыбаясь. — И ты меня очень порадовала, моментально подыграв.

— Ты разве не раб своего шефа? — саркастически осклабилась чешка.

— Я — наймит со стороны, — мотнул головой Максим. — Поучаствовал, срубил бабок и вернулся к своим студентам.

— Ты препод? В каком вузе?

— В МГУ, на филологии.

— Ого! Классно. И много на таких шабашках снимаешь?

— Раза в два больше, чем в нашем самом-самом, Вера....

— Ты успел узнать мое имя? Я, впрочем, тоже, Максим. Еще вчера, на переговорах. Ты очень точно переводишь, по смыслу.

Внезапно внизу заиграли задорную танговую песню Петлюры "Девочка-гадюка" и Вера простонала:

— Ах, моя любимая ваша песня! Обожаю под нее танцевать....

— Какие проблемы, — галантно сказал Максим. — Ее и здесь хорошо слышно. Или тебя должны заводить зрители?

— Только заводной партнер меня заводит, — страстно молвила Вера, глядя в глаза Максиму. — Ты можешь быть таким?

— Обязуюсь, — отчеканил былой танцор, взял деву за руку и стал свободно вращать ее влево-вправо и вокруг, при этом ловко семеня ногами — в стиле настырного улыбчивого Хорхе Атаки возле своей Тани Алеманы.... Финальные звуки песни Вера встретила в кольце его рук, прильнув чуткой спиной к страстному мужскому телу. Повернув к Максу лицо, она удовлетворенно улыбнулась и вдруг внятно поцеловала его в губы.

— Мне надо вернуться к сахибу, — сказал он просительно. — Иначе гонорар окажется под угрозой.

— Сколько тебе нужно еще быть возле него? — капризно спросила Вера.

Вместо ответа Максим подошел аккуратно к перилам амфитеатра и посмотрел в сторону стола ВИП-персон, но Любимова за ним не увидел. Он сместился в сторону до обозрения танцплощадки, угадал и довольно засмеялся: настырный мужик властно обвил бедро полячки, которая с хохотком что-то ему втолковывала.

— Надеюсь, недолго, — сообщил Максим, вернувшись к "манкой" женщине. — Скажу, что желудок расстроился. Да ему вряд ли уже нужен толмач: он приклеился к польской переводчице....

— Тогда я подожду тебя на улице. Покурю там заодно.

Когда объятья их на гостиничной кровати обессиленно распались, Вера спросила:

— Как получилось, что такой страстный мужчина в тридцать пять лет не женат?

— Я был женат, — вяловато ответил Максим. — Но слишком заглядывался на красавиц, подобных тебе, и оказался опять в стенах родительской квартиры, возле матери.

— Это ты ей звонил по дороге сюда? А я было заревновала....

— В ближайшие дни в фокусе моих чувств будешь только ты....

— То есть те самые два дня. А как же обойдутся без тебя индюк Любимов или студенты-филологи?

— В "Рос...логии" я зайду только в бухгалтерию, а в МГУ меня подменит Данька Черепанов: у него загрузка пока не слишком велика.

— Окэ, — заулыбалась Вера. — Мы так с тобой оттянемся....

Глава вторая. Провал во времени.

В апреле Любимов направил рабочую группу в вояж по Польше, Чехии и Австрии и затребовал в него Городецкого. Максим был уже прилично занят (шла сдача курсовых), но осознание новой встречи с Верой перевесило, и он вновь упал на колени перед молодым коллегой, пообещав ему пучок денежек. Вот так и получилось, что в середине месяца он оказался в городке Млада-Болеслав (40 тысяч населения, в 50 км к СВ от Праги), где располагается головной офис компании Шкода Авто и ее основной завод.

После переговоров, экскурсии по заводу, а затем автомобильному музею компании Шкода членам российской делегации предоставили несколько часов отдыха перед вечерним совместным общением в ресторане. С Верой Максим обменялся многими взглядами и парой фраз, после чего воодушевился и вместо отдыха отправился гулять по старинным улицам городского ядра с заходом в костелы, ратушу, высокий Младоболеславский замок (стоящий на скальном мысе меж двух речек и основанный еще в 10 веке!), а на пути вдоль речки Йизеры вышел к менее помпезному замку Темпль, в котором разместился археологический музей. Посетителем музея он оказался один, но был радушно встречен двумя пожилыми сухощавыми дамами, которые повели его неспешно по всей экспозиции, по-детски радуясь его знанию чешского языка. В конце экскурсии его провели в небольшую искусственную пещеру, имитирующую жилище кельтов, населявших когда-то территорию Чехии. Для большего настроя дамы оставили посетителя на несколько минут одного. Но когда эти минуты прошли, симпатичный мужчина из пещеры почему-то не вышел. Дамы открыли дверь и не обнаружили его в замкнутом пространстве!

Максим был ошарашен не менее, когда свет в пещере мигнул, а он оказался вдруг вне ее, в необустроенном подвале, свет в который проникал лишь через приотворенную дверь. Он стремительно взбежал по лестнице, выскочил наружу и оказался в пустынном цокольном этаже Темпля, который узнал, несмотря на отсутствие музейной экспозиции. В том же темпе он помчал к тяжелой наружной двери, открыл ее и очутился на улице, освещенной лучами клонящегося к закату апрельского солнца. Не в силах стоять на месте Максим припустил над речным обрывом в сторону завода Шкода, надеясь там найти ответ на все вопросы. Вдруг со стороны реки он услышал звук явно мотоциклетного мотора, который быстро приближался. "Слава богу! — возрадовался бедолага. — Я уж было решил, что в попаданцы угодил!". От улочки здесь к реке начиналась тропинка, и Максим быстро сбежал по ней — как раз к тому моменту, как мотоциклист, мчавший по грунтовой дорожке вдоль реки, с ним почти поравнялся. Потеряшка выбросил перед собой руку в интернациональном жесте, и мотоциклист резко затормозил.

— Добрый день, — быстро произнес Максим по-чешски и замолчал, не зная, что сказать дальше.

— Sie sprechen kein Deutch? — спросил высокий тельный мотоциклист, поднял с глаз очки-консервы и оказался холеным парнем лет двадцати с аккуратными усами.

— Говорю, но здесь же Чехия, — ответил Макс по-немецки, доброжелательно улыбаясь.

— Здесь Богемия, — не согласился с ним парень. — Или Вы закоренелый наци?

— Нет, конечно, — ответил растерянно терпила, сознавая, что разговор идет не о том, и вдруг спросил по наитию: — Вы подразумеваете Богемию как часть Австро-Венгрии?

— Разумеется, — ответил парень, улыбаясь. — Германия ее у нас еще не отжала. Как Силезию когда-то....

— Разве Силезия не часть Польши? — спросил по инерции стремительно осознающий свой статус попаданец.

— Польша? А разве есть сейчас такое государство? — ухмыльнулся парень. — Пшеки давно его прошляпили....

Тут он решил перейти в наступление и вдруг спросил:

— Что Вы делаете здесь при полном параде? Приехали к кому-нибудь в гости?

Городецкий, бывший в элегантном темно-синем костюме, белейшей рубашке и при галстуке, вдруг решил потянуть время и сказал:

— Я должен сделать визит в дирекцию автомобильного завода....

— А! Так Вам нужны господа Клемент и Лаурин? — широко заулыбался парень. — И Вы малость заблудились в нашем городишке?

— Совершенно верно, — подтвердил Максим.

— Я как раз еду туда, — сообщил парень. — Только мотоцикл у меня гоночный и сиденья для пассажиров не имеет....

— Ничего, — махнул рукой чужак. — Я и ножками туда дойду.

Тогда мотоциклист вернул очки на глаза, поднял руку для приветствия, мощно газанул и резко взял с места, оказавшись через несколько секунд далеко впереди. Максим же вяло поплелся ему вслед.

Мерно переставляя ноги по полотну дороги, он стал психовать. "Етитная ситуация! Долбаное попаданчество! Читал ведь про это, посмеивался, забавлялся. И вдруг на тебе: попал! Почему? Зачем? Кому это надо? Хоть бы плюшками его снабдили! Подъемные выдали! Так ведь нет ничего!". В порыве эмоций он похлопал себя по карманам и вдруг тормознулся: в нагрудном кармане что-то топорщилось! Они сунул в него руку и вытащил чековую книжку, на обложке которой были вытиснены золотые буквы "Raiffeisenвank". Тут он вспомнил, что, будучи недавно в Вене, открыл по кой то черт счет в этом банке — конечно, на мизерную сумму. Машинально листнув книжку, Максим вдруг замер: на титульной странице помимо имени и фамилии (вписанных почему-то чернилами) стояла внесенная сумма: 10 000 крон! Но он-то вносил 100 евро.... Это и есть та самая плюшка? Так тож совсем другое дело!! Немного погодя он успокоился и стал прикидывать, хватит ли ему этой суммы на безбедную жизнь в Европе, но ни к чему не пришел — не было перед глазами масштаба цен. Что ж, город под боком, идем в магазин, а из него в местный банк: кроме чеков и бесполезных теперь карточек денег у него под рукой нет. Скоро, скоро узнаю, пан я теперь или пропал....

Спустя час Максим, ликуя, стал обладателем суммы в 100 крон, что соответствовало (судя по ценам в магазинах) его зарплате доцента. После чего поглядел на солнце, вспомнил про свое обещание мотоциклисту и пошел в направлении автозавода, принадлежащего АО "Лаурин унд Клемент". В руке он держал только что купленный модный котелок темно-синего цвета (в тон костюму), ибо в эти времена приличные люди без головных уборов не ходят. До завода оставалось не так далеко (с километр) и он пошел не спеша, вспоминая по ходу комментарии гида, сделанные несколько часов (и более 100 лет!) назад.

Механик Лаурин и книготорговец Клемент основали свою компанию в 1895 году и производили сначала велосипеды. Потом освоили мотоциклы. А с 1905 года стали выпускать автомобили. И мото и авто в исполнении их завода были высокого качества, что подтверждали их многочисленные победы в гонках по дорогам Европы. Самым успешным гонщиком стал Саша Коловрат (втянулся сразу после гимназии!), который оказался сыном графа Коловрат-Краковского. И очень похоже, что на дороге он-то Максиму и встретился! Из купленной газеты попаданец узнал, что сейчас идет 1907 год. Значит Саша вскоре поедет в Ридерберг (под Веной) участвовать в мотогонке (первое место), а в сентябре — в Земмеринг для первого участия в автогонке, где займет третье место. А потом будет брать преимущественно первые.... Вдруг в 1910 г он воспылает параллельной страстью к синематографу, организует первую в Австро-Венгрии киностудию, снимет много фильмов и подарит миру великую актрису Марлен Дитрих. Участвовать же в автогонках будет до безвременной смерти в 1927 г, причем от рака!

— Значительная личность! — признал Максим. — Хорошо бы с ним закорешиться.... Но кем мне-то сейчас представиться? Переводчиком? А зачем я приперся на автозавод? А что если назвать себя писателем-фантастом, последователем жутко популярных Жюля Верна и Герберта Уэллса? Причем желающим начать книгу с эволюции маленькой компании до всеми признанного акционерного общества и лишь в заключительных главах развернуть новые горизонты. И посвятить эту книгу Клементу и Лаурину! Неужели эти господа устоят перед такой рекламой?

Но какого я роду-племени? Не буду, пожалуй, умствовать, скажусь Городецким, потомком ссыльного шляхтича Циприана с Волыни, которого сослали в Ишим после восстания 1830-31 г.г. — как это я установил еще в той, прошлой моей жизни. Шляхтич через несколько лет помер, а его сибирская жена с двумя детьми осталась. От тех детей и пошла новая ветвь Городецких, только уже русских по языку и существу. Шляхетского же звания Циприана Городецкого еще Николай 1 лишил....

Глава третья. Попытка внедрения

Автомобильный завод компании Лаурин унд Клемент в 1907 г представлял собой светло-серое каменное продолговатое двухэтажное здание с многочисленными высокими зарешеченными окнами в первом этаже, за которыми располагался, видимо, сборочный цех. На второй этаж (в контору?) вела наружная лестница, по которой Городецкий и поднялся. За наружной дверью располагалась небольшая площадка, на которую выходили слева и справа две внутренние двери. На левой была эмалевая табличка с надписью "Конструкторское бюро", а на правой — латунная пластина с гравировкой "Дирекция". Макс снял котелок, потянул правую дверь и оказался в небольшой приемной, где за бюро сидел молодой человек, живо поднявший голову при входе посетителя и вопросительно на него посмотревший.

— Я бы хотел встретиться с господами Лаурином и Клементом, — веско сказал Максим по-немецки и протянул визитную карточку. Да, он такой обзавелся пару лет назад специально для своего побочного бизнеса. На карточке значилось "Максим Городецкий, переводчик на все европейские языки", причем на одной стороне текст был на русском, а с другой (мельче) — на английском, французском, немецком и испанском. Секретарь взял карточку, повращал в пальцах, почитал, посмотрел на посетителя недоверчиво и сказал:

— Директор Лаурин сейчас занят на стенде с господином Коловратом. Я могу доложить о Вас генеральному директору....

— Доложите, — кивнул Максим и присел на стул для посетителей.

Долго ждать ему не пришлось: секретарь вышел и пригласил войти в кабинет. В просторном кабинете за продолговатым столом с телефоном стояло несколько кожаных кресел, в одном из которых сидел сухощавый, начавший седеть мужчина с обильной растительностью на челюстях в виде густой клиновидной бороды и V-образных усов, в черном костюме-тройке и таком же галстуке, похожий на свою фотографию в музее компании Шкода. Он с прищуром посмотрел на вошедшего, чуть приподнял бровь и сказал по-немецки:

— Присаживайтесь, господин Городецки и поделитесь секретом, как Вам удалось изучить все языки Европы, да еще в таком молодом возрасте?

Максим уселся в очень удобное кресло, улыбнулся приятственно и ответил:

— Я не один такой ловкач. Знаменитый археолог Шлиман знал 15 языков, которые выучил путем чтения книг на языке оригиналов — со словарем, конечно. Я прочел про это в детстве и стал усердно ему подражать. В итоге освоил 23 языка к 35 годам.

— Вам уже 35 лет? — удивился Клемент, причем по-чешски. — Мне 38, но я выгляжу куда старше Вас....

— Кто-то из современных медиков ввел понятия о физиологическом и психологическом возрастах, не совпадающих между собой и с хронологическим возрастом человека, — стал витийствовать Максим по-чешски. — Вы уже 12 лет несете груз ответственности за данное предприятие и потому вынуждены были повзрослеть. Я же ответственен пока только перед самим собой, ну и перед живущей рядом со мной матушкой, которая продолжает видеть во мне непослушного юношу. Я невольно под этот образ и подстраиваюсь....

— Убедительное рассуждение, — согласился директор и вдруг спросил: — Откуда Вам известно, что я 12 лет руковожу этой компанией?

— Я ехал сюда целенаправленно, — "признался" Максим. — С недавних пор у меня появилось хобби. Это слово у англичан означает внеслужебное, побочное увлечение. Моим хобби стало сочинение литературных произведений фантастического жанра — в духе Жюля Верна и Герберта Уэллса. Голову мою переполняют всяческие усовершенствования, в том числе в области автостроения. Но я решил, что начну свою книгу с описания реального автомобильного предприятия и восстановлю в ней шаг за шагом историю его возникновения и роста, а также все конструктивные находки его творцов. И лишь в конце дам себе волю и опишу и даже нарисую автомобили будущего — так, как они видятся в моем воображении. Вот только в России автомобильных предприятий пока нет. Я порылся в европейской прессе и прочел про вашу замечательную компанию. И вот я здесь — с просьбой позволить мне понаблюдать процесс сборки машин и в беседах с вами узнать тонкости автомобилестроения. Книга, которую я в итоге надеюсь написать, будет иметь название "Два Вацлава".

— Это замечательно и лестно, — стушевался Вацлав Клемент и хотел еще что-то добавить, как вдруг в кабинет вошли два человека, в одном из которых Максим узнал того самого мотоциклиста, а в другом — Вацлава Лаурина, тоже похожего на свой музейный портрет 113-летней давности. Это был среднего роста шатен лет сорока с пронзительным взглядом, торчащим вперед носом и нафабренными усами. Одет он был в кожаную куртку и суконные штаны, заправленные в сапоги.

— Так вот же он, тот пан! — с подъемом произнес наследник графа Коловрата по-чешски. — Это о нем я говорил....

Максим сноровисто встал с кресла, чуть поклонился и сказал с пиететом:

— Позвольте Вас поприветствовать, господин Лаурин. Меня зовут Максим Городецкий. Молва о достоинствах ваших мотоциклов и автомобилей дошла до России и потому я дерзнул сюда приехать. Господину Клементу я отрекомендовался как писатель, желающий создать повесть о самом увлекательном виде творчества — техническом конструировании. А кроме того, о вашем замечательном трио: проницательном бизнесмене, изобретательном механике и бесстрашном гонщике, обеспечивающем своими победами продажи автомототехники на рынке. Ибо я Вас тоже узнал, господин Коловрат. Ведь это Вы в прошлом году в Гайоне установили рекорд скорости на автомобиле Лаурин унд Клемент под псевдонимом Докональд?

— Я, — без ложной скромности сказал мотоциклист и подбоченился. — Но лучшие мои гонки еще впереди!

— Ох, Саша, — с укоризной и любовью сказал Вацлав Клемент. — Как бы твой отец не лишил тебя из-за них и наследства и титула....

— Ну, титула он меня лишить никак не может, — хохотнул Коловрат. — Он же не император....

— А что Вы, пан Городецкий, изволили уже написать в России? — въедливо спросил Лаурин.

— Не будь к нему строг, Вацлав, — вмешался Клемент. — Максим писатель начинающий, но большой фантаст. Например, он пообещал нарисовать автомобиль будущего — так, как представляет его себе.

— Нарисует в будущем или уже сегодня? — продолжил докапываться изобретатель.

— Могу и сегодня, то есть прямо сейчас, — с улыбкой сказал попаданец. — Нужны лишь карандаш, лист бумаги и резинка.

Через полчаса три пары глаз впились в несколько рисунков Рено Дастер (вид сбоку, спереди и сзади), сделанных Максом по памяти со своего авто, купленного пару лет назад на шальные деньги от различных "...логий". А потом со всех сторон на него посыпались вопросы....

... такая низкая посадка?

... за странные шины?

... цельнометаллический корпус? Ах сваркой.... Газовой или электродуговой?

... оцинковывать?

... макать детали в ванны с краской?

... собирать на конвейере один автомобиль за 1,5 часа??

... более 300 км в час?? С помощью турбонаддува?

И наконец Лаурин высказал общее заключение:

— Ну у Вас и фантазия, пан Городецкий! Хотя это авто выглядит на рисунке очень привлекательно.

— Я сам понимаю, что мои выдумки не слишком убедительны, — сокрушенно молвил Максим. — Поэтому я и приехал на поклон к реальным автосборщикам, то есть к вам, господа. Мой друг толкал меня, правда, в Штутгарт, где фирма Даймлер выпускает хорошие авто марки Мерседес, но я прочел много отзывов по европейской автомобильной промышленности и решил, что ваша компания ничуть не хуже, находится ближе и к тому же организована братьями-славянами: так к чему мне сложности в общении с чересчур педантичными немцами?

— Вы поступили совершенно правильно, — с некоторой горячностью заговорил Клемент. — Наши инженеры и в первую очередь пан Лаурин постоянно что-то изобретают, а в итоге выпускают все новые и новые модели марки Лаурин и Клемент. Которые на равных соперничают с моделями Даймлера, Майбаха, Бенца, Пежо и прочих европейских производителей. Вам будет очень поучительно понаблюдать за их работой. Ты не против этого, Вацлав?

— Хорошо, — согласился технический директор. — Я даже подумаю насчет воплощения в производство некоторых идей господина Городецкого....

— Вот и ладушки, — заулыбался Клемент. — Надеюсь, Максим, Вы не против поселиться под моим кровом? Дом у меня просторный, а домочадцев немного: покладистая жена и две ее племянницы-юницы.

— Это большая честь для меня, — поклонился Городецкий и добавил с гримаской: — Проживание в гостиницах мне никогда не нравилось....

Глава четвертая. Ужин в доме Клементов

Перед тем как лечь спать в пышную свежую постель, Макс подвел некоторые итоги своего попаданства. Оно прошло на удивление гладко: долго не охал, деньги на безбедную жизнь получил, в дружный творческий коллектив вписался и даже подселен в семью приличных людей. Жена Вацлава Клемента Антони (неоценимая по-чешски) была его помоложе, лет тридцати трех-пяти. Кокетство ей было совершенно не свойственно, хотя в юности она явно отличалась миловидностью. При знакомстве дама внимательно посмотрела Максу в глаза и слегка кивнула какой-то своей зародившейся мысли. Узнав, что гость будет жить в доме продолжительное время, Антони развила бурную деятельность и с помощью служанки лет пятидесяти (она же кухарка) вычистила и обустроила гостевую комнату в нижнем этаже дома, рядом со столовой.

Время до ужина Максим провел в обществе хозяина, в его кабинете на втором этаже. Вацлав, к счастью, не курил и обрадовался, что гость тоже не курит.

— Вы не представляете, как Лаурин и молодой Коловрат надоели мне со своими вонючими сигарами! — излил он душу. — Они дают столько дыма! Слоями ведь висит в кабинете, слоями! И знают, что это весьма вредное занятие, но смолят и мусолят проклятые "гаваны"!

— В России тоже много курят, в том числе женщины, — поделился гугловской информацией Городецкий. — Пример подает царь, который почти не выпускает из рук сигарету.

— Ваши цари совершенно не думают о своем здоровье, — хмыкнул Вацлав. — Отец Николая не дожил и до 50 лет, получив цирроз печени от пьянства, а сын травит себя табаком, не желая, видимо, прожить дольше отца. Я интересовался биографиями русских царей и, к своему удивлению, узнал, что дольше всех из Романовых прожил убиенный Александр Второй — 63 года! А прочие редко доживали до полувека.

— А сроком жизни других монархов Вы интересовались?

— Разумеется. Короли Великобритании за последние 200 лет жили от 67 до 82 лет, императоры Австро-Венгрии за 100 лет менялись трижды, прожив от 67 до 82 лет. Нашему Францу-Иосифу уже 77 лет, но о смерти он, похоже, не задумывается!

— Да, хилая у нас династия Романовых, — признал Макс очевидное. — К тому же подспудно народ бурлит — и интеллигенция и рабочие и крестьяне. Революция недавняя была, конечно, чахлой, но уцелевшие вожди назвали ее репетицией будущей бури, которая должна снести с престола милейшего Николая и влюбленную в него английскую принцессу.

— Вы, судя по тону, царской семье симпатизируете?

— Если б они были обычными людьми, то могли служить образцом безупречной интеллигентной семьи. А победившие революционеры будут вынуждены всех их убить. Ибо в нашем царстве-государстве так много различных взглядов на то, как нам обустроить Россию, что гражданская война будет неизбежна. Любого представителя царской семьи монархисты провозгласят своим предводителем — а зачем это надо ненавистникам царизма?

— Во Франции, помнится, не было полноценной гражданской войны, — заметил Клемент.

— Зато была война с многочисленными интервентами, растянувшаяся на 20 лет. И брат казненного Людовика 16 вернул себе престол.

— То есть им надо было гильотинировать и брата?

— Двух братьев, которые потом по очереди владели Францией. Но их сменил шестиюродный брат из Орлеанской ветви Бурбонов, что свидетельствует о неискоренимости претендентской базы монархии....

— Вы сами себе противоречите, Максим....

— Со мной такое бывает, — заулыбался сильно разговорчивый гость. — Предлагаю пока оставить в покое мою родину и поговорить о вашей — если Вас такая тема не смутит.

— Моя родина — Чехия, — с грустинкой сказал Вацлав. — Многие века ее онемечивают, но она все больше рвется на свободу. Вот только я не вижу практического способа выйти из состава Австро-Венгрии. Мои соплеменники — народ мирный, к революции их сподвигнуть вряд ли возможно....

— Римская империя владела многими странами и народами, которые роптали, но подчинялись ей, — возразил Макс. — Однако пришли гунны, потом готы и незыблемая империя рассыпалась на части, каждая из которых стала развивать свою самобытность. Резюме: если Австро-Венгрия втянется в войну (например, против Антанты), то чехи, словаки, венгры, поляки и хорваты должны желать ей поражения.

— Черт побери! — вскричал Вацлав вполголоса. — А ведь верно! Франция, Англия и Россия с удовольствием разделят нашу странную империю на части! Галицию царь заберет, конечно, себе, но прочие малые народы могут получить независимость. Никогда не думал, что возжелаю войны и поражения в ней....

— У русских есть поговорка: "Не было бы счастья, да несчастье помогло" — сообщил Максим, слегка улыбаясь.

Вдруг дверь в кабинет открылась и вошла хозяйка дома.

— Вацлав, — сказала она с легкой укоризной. — Тебя слышно даже на лестнице! Неужели наш симпатичный гость тебя раздосадовал?

— Все в порядке, Тоничка, — залебезил муж. — Это мы занялись любимым развлечением мужчин: перекраиванием Европы.

— Ой ли? — иронически спросила Антони. — По моим наблюдениям основным развлечением мужчин является жрадло — на которое я вас и приглашаю.

— С пивом? — спросил муж с утрированным вожделением.

— Лучше, — в тон ему ответила жена. — С Ледовым вином!

— О-о! — взвыл легонько муж. — Я обожаю тебя, моя хрдличка (голубка)!

В столовой навстречу вошедшим взрослым повернулись головы двух девочек среднешкольного возраста. При этом их любопытные взгляды достались преимущественно Максиму, который чуть растерялся и сморозил глупость, сказав:

— Добри вечер, девчатки.

— Добри вечер, пан, — почти синхронно ответили девочки и заулыбались.

Антони указала гостю место по правую руку от хозяина (севшим, конечно, в торце полукруглого стола), а сама встала в конец противоположный и принялась самолично разливать по фарфоровым тарелкам суп из большой фаянсовой кастрюли, приговаривая:

— Кто доест луковый суп с гренками до донышка, того ждет на десерт сюрприз!

При этом девочкам она положила (как заметил востроглазый Макс) порции поменьше, а мужчинам — побольше. Впрочем, проголодавшихся мужичков сильно упрашивать было не надо, тем более что запах от тарелок поднимался упоительный, а вкус густого варева оказался под стать запаху. Как ни старался Макс не частить, но выхлебал тарелку минут за семь.

— Браво, пан Городецкий! — тотчас отметила его Антони. — Вами выигран промежуточный приз, а что это будет, Вы узнаете чуть погодя. Пока же Вам предстоит осилить вепрову роладу по-старочешски. А для того, чтобы возбудить для этого аппетит, мой муж предложит Вам бокал ледового вина с виноградников Южной Моравии.

Клемент взял со стола бутылку с цветной этикеткой, ловко открыл ее штопором и разлил желтое вино в три бокала. После чего, взяв бокал в руку сказал:

— Это вино давят из кистей винограда, провисевших до декабря, когда в Моравию приходят морозы в 5-7 градусов. Само собой, таких кистей на виноградниках остается мало, и потому ледовое вино является редким. Но сладость его и вкус ни с чем несравнимы. Впрочем, пробуйте сами, пан Максим....

Макс отпил один глоток тягучего ароматного вина, другой, заколебался, но все-таки сказал:

— Я впервые его, конечно, пробую. Очень приятное вино, очень. Чем-то напоминает токайское самородное....

— Пожалуй, сходство есть, — поддержал его Клемент.

— Много вы понимаете, мужчины, — резво возразила Антони. — У нашего вина непередаваемое ощущение свежести с привкусом апельсина. Токай же совсем другой, у него вкус медовый....

— Тетя, — вдруг раздался голос младшей девочки, лет двенадцати. — А нам с Миленой можно вина попробовать?

— Бранка, милая, — ужаснулась Антони. — От вина кружится голова и тело перестает подчиняться разуму! Правда, у взрослых людей это случается после одной бутылки выпитого, а детям достаточно полбокала. Помнишь, прошлым летом мы видели в деревне петуха, наклевавшегося зерна, вымоченного в пиве?

-Ага! — развеселилась Бранка. — Он так потешно падал и падал!

— Точно так же будешь падать и ты, выпив вина. Но смешно тебе уже не будет. Ну, ладно, где там наша Павла? Самое время вкусить мяса!

Глава пятая. Вылазка в Прагу

Следующий день Максим провел в цехах автокомпании, вооружившись блокнотом и карандашом. Начал он с литейки и кузнечно-прессового хозяйства (там вздохнул: примитив, ремесленничество), застрял в цехе механообработки (где доводились до кондиции важнейшие части автомобилей — цилиндры и поршни двигателей, валы и шестерни, тормоза, карбюраторы, радиаторы и т.п.), пробежал по участкам жестяному, рессорному, кузовному, колесному, обойно-малярному и подвис в сборочном цехе.... С Вацлавом Лаурином Макс повстречался в испытательной лаборатории, где шел прогон нового восьмицилиндрового двигателя.

— Ну что, пан Городецкий, — обратился к нему с улыбкой технический директор. — Какое впечатление у Вас сложилось от нашего производства?

— Оно отлично налажено, — похвалил Макс. — Однако за новинками мирового автопрома вы, похоже, не следите. Меж тем некоторые из них известны даже мне....

— Например? — нахмурился Лаурин.

— У вас принята цепная передача на задний мост, хотя посредством карданного вала она мощнее и надежнее....

— Знаю я о кардане, — возразил досадливо генеральный конструктор. — Его установил на своей "Итале" Маттео Чероне, который готовит ее к феноменальному пробегу Пекин-Париж. Но мои машины предназначены для езды по хорошим дорогам со скоростью 60-80 км/час — в таких условиях цепной передачи достаточно.

— А если автовладелец решит выехать на ней на дачу, а погода испортится? Кардан машину вытянет, а цепь — не уверен. К тому же ваш хлипкий навесик не защитит от дождя и снега пассажиров, не говоря уже о шофере.

— Неужели запирать пассажиров в вашей стеклянно-жестяной коробке? В ней и сидеть-то пришлось бы согнувшись! К тому же снег залепит все лобовое стекло и перекроет видимость....

— Для этого на него будут поставлены "дворники" — щеточки, движимые электрическим микродвигателем. Р-раз, раз — и на стекле нет ни снега, ни дождевых капель!

— Где же Вы станете брать электрическую энергию?

— От электрогенератора, который по ходу движения будет заряжается от вращения валов. А вместо магнето надо ставить свинцово-кислотный аккумулятор: он обеспечит начало движения и подачу искры на свечи. А также свет в фары и освещение салона ночью.

— Где Вы всего этого начитались?

— В журналах для автолюбителей, которые в мире уже насчитываются десятками. Очень советую выписать их вам на предприятие — сэкономите много мозговой энергии и времени.

— У нас нет ваших способностей к языкам, — проворчал Лаурин.

— Но я-то у вас есть! Уж несколько месяцев я смогу вам посодействовать и перевести на чешский или немецкий язык наиболее интересные материалы из английских, американских, французских, итальянских и испанских журналов.

— Договорились, — деловито сказал Лаурин. — Закажите на наш адрес журналы сами и принимайтесь за переводы. Я введу Вас в штат компании в этом качестве.

— Для этого мне придется поехать в Прагу, — сообразил Макс.

— Прага в 50 км от нас, по железной дороге, — усмехнулся директор. — А лучше отправиться туда на нашем авто, с графом за рулем. Такой вариант подойдет?

— Только при условии, что он не будет изображать из себя гонщика, — отрезал Городецкий.

— Значит, вы с ним выедете завтра? — уточнил Лаурин.

— Ну да, — подтвердил Макс.

Однако Саша Коловрат решил иначе.

— На черта нам ехать завтра, когда мы можем это сделать сегодня? — спросил он Городецкого. — Тут всей езды один час. Значит в шесть вечера мы будем уже в родовом дворце Коловратов. Троюродный брат Ян выделил мне в нем аппартаменты. Там поужинаем, а к девяти часам попадем на танцы в ресторан "У белой Кужелки"! Вы матчиш танцуете, хер Макс?

— Еще не пробовал, хер Александр. Но я к танцам способный, освою наверно.

— Тогда и "медвежий" танец освоите. Он такой возбуждающий!

Дворец Коловратов в Стара Месте по улице Вальдштайна Максима впечатлил: V-образный в плане, в три высоченных этажа, метров 50 по фасаду и еще 60 по переулку — можно училище курсантов организовать человек на 300 при полном их комфортном размещении. Но владело им одно семейство когда-то разветвленного графского дерева, а также их челядь. Хорошо, что граф Ян впечатлился мотопобедами своего в Америке рожденного родственника и принял его под свой кров. В одной из комнат Сашиных аппартаментов нашлась постель и для его гостя, Максима Городецкого. Впрочем, пока молодые люди (а Саша купился, как и все местные, на моложавую внешность русского "барина") думали вовсе не о постели. Дорога, как и следовало ожидать, пробудила в них зверский аппетит. Особенно страдал Саша, весивший уже более 100 кг и привыкший плотно питать свою утробу. Наконец в аппартаменты явился слуга с сообщением, что граф Януш с семейством ждет Александра Коловрата и его спутника в столовой.

К ужину Максим переменил рубашку и хотел вставить темно-синий галстук-бабочку (успел купить в магазине готового платья на въезде в Старо Место), но посмотрел на простецкий наряд Саши (тот надел джемпер и серые фланелевые брюки) и отложил бабочку в сторону. Когда они спустились в обширную столовую, то Макс увидел графа Яна в серой фланелевой паре без галстука и пришел в свое обычное хорошее расположение духа. Рядом с усатым и бородатым, но моложавым (лет тридцати, — решил Максим) хозяином дома сидела статная дама лет двадцати пяти (видимо, жена), а вдоль длинной стороны стола по левую руку от Яна сидели его явные братья: числом четыре, а годами от 20 до 15. Жена сидела в компании со строгой дамой лет тридцати (гувернантка?) и барышней за двадцать, пикирующейся с молодыми людьми (сестра?).

Саша повел себя сразу по-свойски, сказав на чешском:

— Добри вечер, дами а панове! Довольте ми представит мехо прителе з Руска, Максим Городецки!

Макс, конечно, тотчас поклонился и добавил по-чешски:

— Мир с вашим домем, пане храбе (граф), храбенка а ваши прибужни (родственники).

Граф встал из-за стола и сказал в ответ жданные слова:

— Жадаме (просим) о участ на нашем йидле, панове.

После чего бормотнул начало самой популярной христианской молитвы (In nomine Patris et Filii et spiritus Sancti), сел за стол, и слуги проворно стали наполнять тарелки и бокалы....

Спустя полчаса, когда все приканчивали мясное блюдо, граф начал застольную беседу, обратившись к гостю:

— Вы тоже автогонщик, пан Городецкий?

— Упаси Бог! — на показ ужаснулся Макс.— Я даже в зрители не гожусь: все время жду аварий, страшно переживаю и худею. Гонщики же, как видите, толстеют!

Братья дружно хохотнули, дамы улыбнулись, а Саша сказал:

— Моя упитанность тоже порождена нервностью. Я в этом состоянии могу съесть вдвое-втрое больше обычного. Мой напарник, братик Генрих регулярно подкармливает меня печеньем и вафлями на трассе....

— Так Вы, "господин" Максим — просто светский человек? — продолжил докапываться до гостя граф Коловрат.

— Можно и так сказать, — благодушно согласился попаданец. — Хотя я пытаюсь писать книги, а также занимаюсь иногда переводами европейских писателей.

— Это интересно! — подключилась к мужу хозяйка. — Кого Вы уже перевели?

— Мне интересны так называемые фантасты, описывающие мир будущего или контакты с инопланетными жителями. Недавно я перевел на русский язык роман Герберта Уэллса под названием "Первые люди на Луне". Не слышали о таком?

Граф с женой недоуменно переглянулись, но вдруг раздался юношеский голос самого молодого из братьев:

— Я читал роман англичанина Уэллса "Война миров" в переводе на хохдойч. Очень увлекательная книга! В ней марсиане нас завоевали, а их победили наши микробы!

— Это ты ее в библиотеке взял, Оттмар? — спросил граф.

— Конечно, — мотнул головой юноша, но почему-то покраснел.

— В русских библиотеках она тоже есть, — поспешил ему на помощь Макс. — И уже в переводе с английского. А то я с удовольствием перевел бы ее первой....

Ян сделал небольшую паузу перед десертом, поданным с кофе, и переключился на Александра Коловрата:

— Саша, мы все ждем твоих новых побед в гонках. В каких соревнованиях этого года ты планируешь участвовать?

— На мотоцикле в традиционных, — заговорил вальяжно Саша. — В Ридерберге в июне, в Земмеринге в сентябре и в Гайонне в октябре. И впервые посоревнуюсь в автомобиле в том же Земмеринге. Правда, до гонок надо успеть получить диплом в университете Левена (в Бельгии), а потом отец обещал устроить меня служить в драгунский полк имени Евгения Савойского....

— Разве служба в полку позволит Вам отлучаться на гонки? — состроила недоуменную рожицу троюродная кузина.

— Я обязуюсь посвящать каждую победу своему геройскому полку, милая Божена, — на лету схитрил Александр. — Надеюсь, мой полковник такую галантность оценит.

— Ах! — сказала Божена. — Я мечтаю научиться водить автомобиль! Вы можете мне помочь в этом, Саша?

— Разумеется, — ухмыльнулся Коловрат. — Приезжайте к нам в Юнгбунцлау, вселяйтесь в гостиницу "У замка", обаяйте технического директора нашего акционерного общества Вацлава Лаурина и гоняйте по кругу свеженькие автомобили. У нас это называется тестированием. Гарантирую, что за день Вы научитесь основам вождения.

— Это как-то неромантично, — сморщила носик кузина.

— Зато очень практично, — хохотнул один из братьев.

Глава шестая. У белой кужелки

В конце ужина Ян Коловрат предложил гостям выкурить по сигаре в курительной комнате и еще поболтать — например, на темы текущей политики.

— Увы, брат, — развел руками Саша, — я бы с удовольствием, но мы с Максом запланировали сегодня поход на танцы, а партнерши очень злятся, когда мы дышим им в лицо табачищем.

— Вы пойдете на танцы? — живо отреагировала Божена. — А куда? Там прилично?

— К Малостранской башне, в ресторан "У белой кужелки", — скупо сообщил Коловрат.

— Возьмите меня с собой! — взмолилась девушка. — Я так давно не танцевала....

— И нас с Виллемом и Норбертом, — горячо вклинился один из младших братьев.

— Только без тебя, Эгон, — отрезал Ян. — Тебе ведь нет еще восемнадцати лет....

— Так ведь осталось всего три месяца! — воскликнул Эгон, но глас его прозвучал совершенно как в пустыне. Зато три прочих молодых обитателя дворца ринулись по своим комнатам для сбора на танцы.

Божена, разумеется, вышла на дворцовое крыльцо последней, но ее наряд, который она так долго сооружала, приятно поразил Максима: на голове небольшая шелковая чалма, из под которой выбивалась пара белокурых локонов, лимонного цвета платье из кисеи с рукавами буфф и соразмерной длиной (с обнажением носков изящных ботиночек). В руках, облаченных, разумеется, в длинные бальные перчатки (в тон платью) она держала тонкое летнее пальто, которое теребила так, будто не знала, куда его деть — глядя при этом на Сашу. Тот, однако, и ухом не повел, и тогда Божена искоса кинула взгляд на Городецкого.

— На улице пока явно тепло, — сказал Макс с извинительной улыбкой и протянул руку к пресловутому пальто. Божена вздохнула, отдала свою ношу и, чуть помедлив, взяла незапланированного кавалера под руку.

— Пойдем пешком, — решил Коловрат. — Тут недалеко, да под горку, мигом дойдем. Вот обратно можно на лихача потратиться.

— Мы тогда помчим вперед, — предложили братья. — Вдруг там в очереди придется стоять?

— Бегите, юнаки, — благодушно рокотнул Саша. — Я свою прыть для танцев приберегу....

И пошел чуть впереди образовавшейся пары в связи с узостью тротуара. Макс же стал занимать разговором даму.

— Я восхищен Вашим нарядом, Божена, — начал он. — Он элегантен и практичен одновременно. Я не видел такого ни на одной светской женщине! И еще: мне показалось, что он лишен корсета....

— Мне корсет пока ни к чему, — улыбнулась довольно девушка. — Хотя с некоторыми платьями я его ношу. Но знали бы вы, мужчины, какая это мука — ходить, сидеть, а особенно танцевать в корсете!

— Знали бы вы, женщины, как нам неприятно обнимать в танце даму в корсете! Совсем другое дело, когда под рукой оказывается нежная женская талия....

— Ого! Да Вы, я смотрю, лакомка, пан Городецкий!

— Пожалуй, да. Но я разборчив в ягодах: лежалые и давленые огибаю за йитро (125 м).

— А не вы ли, мужчины, пользуетесь любым случаем, чтобы их давить?

— Nostrum culpa, — со вздохом признал Макс. — Очень уж сок у ягодок ваших сладок....

— Все, все! — воскликнула Божена. — Поговорим о чем-нибудь другом. Вот я давно хотела спросить: из какой ткани сшит Ваш костюм?

— Я и сам не знаю, — сказал правду попаданец. — Она произведена в Америке и имеет синтетическое происхождение. Наподобие искусственного шелка. Слышали о таком?

— У меня есть платок из вискозы, а у моей подруги — целое платье. Но мне оно пришлось не по душе. Впрочем, Ваш костюм выглядит очень достойно. А Ваша бабочка просто восхитительна! Не то что обычный галстук у этого бирюка, Саши Коловрата....

— Я недолго знаю Сашу, — решил побороться за девушку Макс, — но мне показалось, что он предпочитает держать женщин на дистанции. Кроме, разумеется, дам полусвета. Может он когда и женится, но не в ближайшие десять лет....

— Я и говорю, бирюк! — с досадой констатировала Божена и прошла с десяток метров молча. Макс же, выждав паузу, вновь заговорил:

— Недавно я читал высказывания великих людей прошлого. Одно из них меня поразило. "Строя будущее, не забывай о настоящем дне. День — это маленькая жизнь. И надо прожить его так, будто ты должен был умереть с утра, а тебе подарили еще сутки".

— Ого! — подняла голову Божена и уставилась на странного спутника. — И что бы Вы предложили в оставшиеся сутки мне?

— Пока — танцевать и веселиться на полную катушку! Но только с теми, кто Вам придется по душе. А дальше ситуация подскажет....

— А вот и наша ресторация! — сказал поджидавший их на углу Саша. — Надеюсь, вы успели наговориться по дороге?

— Только начали, — едко возразила Божена. — В перерывах между танцами будем договаривать!

— Бог в помощь, — хохотнул "бирюк" и пошел ко входу в обыкновенное городское двухэтажное здание, где стояли оба брата.

— Народа там не так много, — сказал Норберт, старший брат. — Но девушек и дам почти половина. И все уже танцуют....

На входе был устроен небольшой гардероб, куда Максим сдал пальто Божены, причем гардеробщик был заодно и билетером. Уши вошедших наполнились резвой мелодией польки, приглушенной следующей дверью. Войдя за нее, они увидели длинный зал, освещенный многочисленными газовыми рожками, с рядом стульев вдоль одной из стен и маленьким струнным оркестриком у торцевой стены. Все мужчины и женщины, наполнявшие зал, лихо отплясывали исконный чешский танец. Впрочем, рядом с этим залом был еще один, поменьше, где через открытый вход виднелись столы с закусками, за которыми сидели менее ретивые посетители ресторана.

Максим покрутил головой, приметил мужичка, похожего на официанта, и сунув ему в руку геллер, потребовал принести стул для "благородной госпожи". Божена, впрочем, простояла до конца танца и села на стул одновременно с прочими дамами. Саша, Макс и братья встали близ нее. Максим успел оценить статус публики и нашел ее "чистой": возможно, гардеробщик (могучий дядя) категорически выпроваживал "нечистых" или слишком поддатых обратно на улицу.

В танцзал меж тем резво вбежала группка официантов с подносами, уставленными стаканами с освежающими напитками. Многие дамы тотчас разобрали стаканы и стали их не спеша осушать, обмахиваясь веерами: полька ввергла их в жар. Оркестранты тактично пережидали импровизированный перерыв. Но вот официанты забрали обратно все стаканы, глава оркестра громогласно объявил: "Матчиш!", и зал наполнился бодрыми звуками кавалерийского марша — так Макс назвал бы эту музыку. Он поднял взгляд в направлении Божены, но коварный Саша со словами "Ты ведь Макс матчиш не танцуешь?" сделал к ней шаг, щелкнул каблуками, поклонился и завладел ее протянутой рукой. После чего уверенно ввинтился с Боженой в хоровод танцующих, часто подпрыгивая, притопывая, качаясь и вращаясь то в одну, то в другую сторону, вздымая вверх кольцо рук или изображая ими пиленье бревна. Затем они двигались в полуприсяди бок о бок, щека к щеке и спина к спине, выбрасывали одновременно ноги вперед и в стороны и вновь скакали спина к спине. Ну а закончили этот скок падением на одно колено с выбросом сжатых рук вперед! Максим осознал, что он постоянно бы путался в таком многообразии фигур к досаде Божены — но в то же время ему страстно захотелось станцевать с ней этот залихватский танец, который зрительно впечатался уже в его сетчатку. Ну а Божена вернулась к своему стулу возбужденная и не отпустила руки будущего графа Коловрата. Следующие полчаса она упивалась танцами в объятьях Саши, а Макс продолжал стоять у стенки, запоминая фигуры совершенно неизвестных ему танцев: уанстепа, тустепа, блюза, чардаша.... Братья тоже постояли пару танцев, но потом оба сумели перехватить двух девушек и больше от себя их не отпускали.

Наступил еще один "термоперерыв", после которого был объявлен белый танец в виде медленного вальс-бостона. Божена чуть замешкалась и ее драгоценного Сашеньку умыкнула бойкая длинноногая девица. Макс ожидал, что недавняя собеседница обратит наконец свой взор на него, но перед ним появилась вдруг взрослая дама (лет тридцати пяти-сорока) и сказала:

— Мне кажется, Вы должны уметь танцевать такой вальс....

— Попробую вспомнить, — сказал Городецкий, взял даму классическим хватом (за правую ладонь и за левую лопатку) и на раз-два-три плавно пустился по залу. Шаги он делал мягко, но широко, чуть приседая и воздымаясь (в стиле профессиональных конкурсантов) и движение получилось довольно быстрым. Дама слушалась его изумительно и явно наслаждалась полетом в крепких объятьях. В какой-то момент Макс убрал руку с лопатки и стал вращать партнершу то по часовой стрелке, то против, пропуская ее под кольцом своей руки, скользя вперед спина к спине или бедром к бедру — словом, находил вариации все новых и новых фигур, На заключительных аккордах он резко перегнул даму через свое колено и навис над ее лицом как бы в намерении поцелуя. Вокруг раздались аплодисменты, ибо в последние две минуты прочие танцоры раздались в стороны в желании смотреть на виртуозную пару.

— Благодарю Вас, незнакомец, — серьезно сказала дама. — Этот танец я буду помнить всю оставшуюся жизнь.

— Но мы можем станцевать с Вами еще два-три танца, — предложил Макс. — Все равно я подпирал до Вашего приглашения стенку.

— Теперь паненки будут рвать Вас на части, — сообщила дама. — А мне надо идти успокаивать своего ревнивого мужа.

Вернувшись к своему обычному месту, Максим встретил взгляд Божены, в котором удивление было смешано пополам с восхищением. Она тотчас сказала:

— А я было решила, что Вы, Максим, совсем не умеете танцевать! Надеюсь, Вы пригласите меня на следующий танец?

— Желание красавицы — закон для джентльмена, — заверил Макс. — Но что будет делать тогда Ваш постоянный партнер?

— Он, оказывается, ветреник, как Вы и предсказывали, — резко сказала Божена. — Переметнулся к длинноногой мамзели! Интересно, с ней ли он уйдет с этих танцев?

В это время оркестр ожил и стал играть что-то тяжеловесное. "Медведи! — послышались восторженные голоса. — Медведи-гризли!". Мужчины резво сорвались со своих мест и наперебой стали зазывать дам и девушек на танец. Один разлетелся было к Божене, но она уже встала со стула и в одно движение оказалась рядом с Максом.

— Что же Вы? — сказала она горячим шопотом. — Обнимите меня....

Макс взял ее обычным хватом, но дева прильнула к нему плотнее и сказала:

— Мы ведь теперь медведи, нам все можно. Смотрите на других и делайте так же....

Другие пары действительно сплелись в тесных объятьях и преимущественно раскачивались влево и вправо, косолапя по паркету. Макс подчинился, прильнул к деве, стал валять ее туда-сюда и закономерно возбудился. Он, конечно, оттопырил свой зад и увел самую грешную часть тела от ног паненки, но ее грудь ощущал как свою. Пульсации крови в обоих телах стали синхронными и сладострастными, руки все сильнее тискали желанную плоть, пылающие щеки льнули одна к другой, ноздри жадно вдыхали чуждые, но такие умопомрачительные запахи! А музыка на радость танцующим длилась, длилась и длилась.... Все же она закончилась и Макс с неохотой выпустил Божену из своих хищных рук.

— А потом вы осмеливаетесь рассуждать о помятости наших ягодок! — гневно-воркующе сказала она. — Дикари, гориллы, питекантропы!

— Матчиш! — воскликнул капельдинер, грянул марш, и мужчины вновь бросились к своим дамам, а Макс к Божене. Она столь же пылко схватила его руки и поскакала козочкой бок о бок с избранным самцом. Потом были еще новые танцы и новые объятья, которых стало им для полного счастья не хватать.

— Уйдем чуть раньше? — шепнул Макс в миленькое ушко.

— Хорошо, — последовал ответ. — Но ты будешь послушным кавалером?

— Любое твое желание будет удовлетворено! — страстно пообещал Макс. — По дороге сюда я вроде бы видел сад?

— Это сады Вальдштейна, — кивнула Божена. — Там есть миленькие уголки с цветущими яблонями над скамьями.... Но помни: ничего лишнего!

В последующий час Макс настойчиво уточнял, где находится последний порожек девичьих приличий у Боженки, и преодолевал один за другим. Периодически она восклицала "Нельзя!", но он легонько кусал ее за мочку уха, целовал за ней (или в губы, шею, грудь) и шептал:

— Если нельзя, но очень хочется, то можно....

По прошествии многих лет, в пору европейской сексуальной революции, любимая правнучка Божены Герлинг-Коловрат пристала к ней с вопросом:

— Бабичка, расскажи, как у тебя было ЭТО в первый раз? Неужели традиционно, после свадьбы?

Бабушка загадочно улыбнулась, помедлила и призналась:

— Нет, Каролинка, ЭТО случилось за два года до моего замужества, в садах Вальдштейна, под луной и цветущими яблонями. Теперь таких обаятельных мужчин, мне кажется, не делают....

— И ты не побоялась забеременеть?

— О, это был еще и знающий мужчина! Он выспросил меня о менопаузе и заверил, что именно в данные дни плотская любовь для меня безопасна. Боже, как я обрадовалась тогда этому известию! Как набросилась на моего чудесного кавалера!

— Это было ваше единственное свидание?

— Нет, — хитро улыбнулась бабушка. — Мы встречались всякий раз, как он приезжал по своим делам в Прагу. Я в те годы была как воск в его руках. Непередаваемое ощущение: быть во власти любимого мужчины....

Глава седьмая. Пражские достопримечательности

Макс проснулся, как всегда, в назначенный самому себе час. Это полезное свойство выработалось у него к третьему году студенчества и с тех пор ему не изменяло. Главным условием пробуждения было сказать перед сном "Мне надо проснуться в ...", после чего можно было спать со спокойной душой и знанием: организм его разбудит. Даже если до полночи он гулеванил. Вот как вчера, с Боженой. Да-а, сказочная была ночь....

В итоге он беспрепятственно проделал в ванной все утренние процедуры и встретил позевывающего Сашу в гостиной аппартаментов вполне одетый и свежий.

— Как ловко тебе все удается! — фамильярно обратился будущий граф (графин по меткому выражению Макса, против которого Саша возражать не стал) к своему свежеиспеченному приятелю. — Ты ведь вернулся куда позже меня, но явно сумел выспаться. Наверняка и с Боженкой у тебя шуры-муры получились. Не то что у меня с этой злюкой.... Ведь так?

— Графи-ин, — укоризненно молвил Максим. — Аристократы являются олицетворением безупречных манер. А Вы к чему меня склоняете? К рассказу о том, как я совращал Вашу кузину?

— Так удалось или нет? — загорелись интересом юные еще глаза Саши.

— Разумеется, нет, — с непроницаемым лицом ответил Макс. — Поскольку я следую кодексу джентльмена. Кстати, вспомнил анекдот о двух джентльменах: обычном и подлинном. Рассказать?

— Лучше бы все-таки о вчерашних твоих шашнях. Но раз ты настроен молчать, расскажи хотя бы анекдот....

— Представь себе молодую даму, которая моется в гостиничной ванной, рассчитанной на два номера. Соседний номер занимает джентльмен. Вдруг он входит в ванную, видит даму, та пугается, а он говорит.... Что, по-твоему, он должен сказать?

— Ну.... Я ничего не видел, мадам!

— Это реакция обычного джентльмена. А подлинный сказал бы: — Простите, сэр, я не захватил свои очки. Вы не подадите мне мыло?

— Ха-ха-ха! — развеселился простоватый Саша. — Ушлый гусь! И ситуацию разрулил и на женские прелести, поди, успел полюбоваться....

Завтрак они предпочли вкусить в аппартаментах, после чего поколесили по улочкам Праги, уже привычным к автомобилям. Саша, проявляя гостеприимство, пояснял Максиму маршрут:

— Сейчас мы едем по улице Вальдштейна, тебе уже знакомой. А сейчас сворачиваем на улицу Томасску, очень, как видишь, узкую и старую. Вот выезд на Мостецку улицу, которая ведет на Карлов мост. Но нам туда не надо, и мы свернем в Кармелитску улицу, где окопались католические монахи и попы. Вот главный костел ордена кармелитов, которые были когда-то голыми и босыми, а теперь вполне богаты и благополучны. А вот улица существенно расширилась и стала называться просто Уезд. В 17 веке это было уже городское предместье, ну а сейчас почти центр города. Нам далеко по ней ехать не надо, мы свернем к новому мосту Франца Иосифа, замечательно широкому и удобному....

— Что за грандиозное здание на той стороне Влтавы? — спросил Городецкий.

— Это чешская гордость, Народный театр, — со смешком произнес Коловрат. — Построен на добровольные взносы со всей страны. Вот только оказалось, что чешских драм, опер и балетов создано совсем немного и потому репертуар театра формируется теперь за счет итальянских, французских, британских и русских авторов.

— А германских и австрийских в нем игнорируют?

— Для этих был вскоре построен другой Народный театр — и тоже за счет добровольных взносов, но теперь уже немецкоязычных граждан Богемии.

— Охренеть! — рассмеялся Максим. — Вместо объединения Богемии получилось разъединение.

— Вы, иноземцы, над нами смеетесь, а нам как-то надо здесь жить, причем вместе с дойчами, словаками, венграми, поляками и прочими народами, — с горчинкой сказал Саша. — Позитива добавляет лишь то, что наш император куда терпимее и милее кайзера прусского и царя русского.

— Стар уж он очень, — скривился Городецкий.

— Зато не злобен. И за власть не держится, готов хоть сейчас передать ее своему племяннику, Фердинанду. А тот уже разработал план создания Соединенных Штатов Австро-Венгро-Славии из 12 национальных федераций!

— Ого, — удивился Макс. — Я слышу о таком плане впервые....

— Я тоже случайно о нем узнал, — хохотнул Саша. — Трепались в прошлом году в Земмеринге, когда отмечали итог мотогонки. Кстати, сейчас мы как раз едем по проспекту Фердинанда и подъезжаем уже к бульвару короля Вацлава, на который и свернем.

— Что, центральный почтамт на нем находится?

— Нет, на улице Йиндрижска, с ним пересекающейся. Но на бульваре лучше немного постоять: это наш третий центр города и очень впечатляющий.

— А где находятся первые два?

— Первый — это Пражский Град, а второй — площадь Старо Место с памятником Гусу, костелом святого Миколая и Тыном. Мы, если захочешь, на них сегодня побываем. А пока вот он, наш Вацлавак!

Максим вгляделся в открывшуюся перспективу и в самом деле впечатлился. Весьма широкий для начала 20 века бульвар (около 60 м с двумя шпалерами лип) тянулся метров на 700 и почти весь был заполнен какими-то самодельными торговыми рядами (кроме узкой проезжей части), в которых роились вперемешку продавцы и покупатели. А вдали над всей этой кутерьмой воздымался огромный дворец с мощной колоннадой в стиле Нибелунгов, на фоне которого практически потерялась конная статуя короля Вацлава.

— Это что, подражание храму бога Ваала? — спросил Максим с иронией. — Его поди немецкий архитектор строил?

— Его фамилия вроде бы Шульц, — заулыбался Саша. — Но это не храм, а исторический музей Богемии.

— Слава богу, — бегло перекрестился ерник Макс. — Торговля перед музеем предпочтительнее торговли перед храмом или, к примеру, в храме.

— Мне почему-то казалось, — усмехнулся Коловрат, — что Вы, пан Городецкий, атеист....

— Мне тоже, — ответил Макс. — Но иногда так хочется попросить бога приструнить свою забубенную паству....

Зато пражский почтамт Городецкого поразил: за обыкновенным фасадом скрывался огромный высокий светлый зал со стеклянными потолками, стены которого были покрыты настенной росписью (предтечей росписей некоторых станций московского метро) — среди однообразной мозаики из растений, младенцев и голубей встречались фигуры почтальонов, телеграфистов и милых девушек с письмом в руках.... Вдоль обеих длинных стен нижнего этажа разместились сплошные прилавки с почтовыми служащими, а в центре зала стояли скамьи, где многочисленные посетители могли подождать своей очереди. Здесь же наличествовали две высокие тумбы с газовыми фонарями наверху и опоясанные пюпитрами, на которых удобно было заполнять адреса на конвертах, а также бланки заказов или переводов.

Тем не менее после расспросов Максиму пришлось подняться по винтовой лестнице на второй этаж, где в одном из обычных кабинетов его принял служащий, ведающий заказами зарубежной прессы. Специфические журналы на автомобильную и мотоциклетную тематику ему еще не заказывали, но общими усилиями он с Максом нашел в каталогах британский "Автокар", французский "Ль Авто", американский "Цикле энд автомобиле трэйд журнал", испанский "Эль Мотор", итальянский "Темпо", русский "Автомобиль" и австрийскую газету "Альгемайне Автомобиль Цайтунг". Кроме того, Городецкий решил, что ему для общего развития необходимо будет черпать информацию из основных газет мира: британских "Таймс" и "Файнэшнл таймс", американских "Нью-Йорк таймс" и "Уолл-стрит-джорнэл", французских "Ле Монд" и "Фигаро", немецкой "Берлинер Тагеблатт", испанской "Эль Мундо", итальянской "Коррьера делла сера", а также отечественной "Русское слово". Более часа Максим их выписывал на адрес АО "Лаурин унд Клемент" и получил уверения служащего, что уже через 3-4 дня первые из этих изданий станут прибывать в Юнгбунцлау. Ну, а газеты и журнал из Америки придут через неделю-другую. Денежек за эту кипу в расчете на полгода пришлось заплатить порядочно — но игра стоила свеч, не так ли?

Когда он спустился в общий зал, подбирая оправдания для заждавшегося графского сынка, то был приятно удивлен: Саша вовсе не утюжил зал своими мощными ногами, а склонил умильный фейс к личику кокетливой девицы у одной из вышеупомянутых тумб и втирал ей в уши какую-то свою инициативу. Макс остановился шагах в пяти от сладкой парочки, но в пределах правой полусферы Сашкиного ока. Тот вскоре на него среагировал и сказал деве:

— А вот и мой приятель. Теперь, Эвика, мы можем ехать на вашу Житну улицу.

— Добри ден, пан, — повернулась девица к Максу, стрельнула глазом и сделала миникниксен, чуть заливаясь румянцем.

— Красни ден, пани, — вернул Макс приветствие и добавил по наитию, обращаясь уже будто бы к Саше: — Вот кого тебе стоило бы пригласить на танцы в "Белу кужелку".

— Уже пригласил, — сказал Саша мрачновато и показал Максу незаметно от девушки кулак.

— Ну и прекрасно, — озарил Макс свое лицо улыбкой. — Я хоть высплюсь сегодня без помех.

Глава восьмая. Дымовая завеса

Спать он в близком соседстве от Божены не собирался. За ужином вел себя аккуратно, почти не глядя в сторону девушки (она же взглядывала часто), но сумел сунуть ей в руку записку со словами "Обязательно приду. Приоткрой окно". Божена тотчас отлучилась, а вернувшись, кинула на него сияющий взгляд. Теперь следовало организовать "дымовую завесу". Поэтому, когда Ян Коловрат, узнав, что Саша пойдет сегодня на танцы один, пригласил Максима в курительную и соблазнил кальяном, он с готовностью это приглашение принял.

В Москве ему, некурящему, уже приходилось участвовать в этом коллективном удовольствии, ибо попал в стаю бизнесменов — живи по ее законам. Большого вреда, как и кайфа, Макс от кальяна не ощущал (старался не задерживать дым в легких), но имитировать удовольствие наловчился. Вот и сейчас он откинулся вольготно на податливое кресло, повесил на шею персональный мундштук и стал следить за выверенными действиями Яна по раскуриванию кальяна. Наконец граф глубоко затянулся и выпустил один клуб ароматного дыма, другой, потом повторил затяжку, снял свой мундштук и передал трубку гостю. Максим его в точности скопировал и вернул трубку. Дым меж тем остался частично в его легких и стал понемногу дурманить мозг.

После нескольких циклов курения граф заговорил:

— Александр сказал мне сегодня, что Вы, Максим, знаете про план эрцгерцога о создании Австро-Венгерско-Славянской федерации в границах нашей империи. Что Вы можете сказать по этому поводу?

"Ого, — встрепенулся Городецкий. — Ну и тема для кальянной расслабухи! Однако вопрос задан, надо что-то отвечать радушному хозяину"

— Ну, я впервые услышал об этом плане только сегодня, так что значимых мыслей у меня пока немного. Могу только сказать, что Австрия наверняка будет продолжать навязывать свою волю этой федерации и прежде всего через язык. Меж тем многие народы федерации имели когда-то свою государственность, обладают специфической экономикой и хорошо развитым языком и потому в федерации под патронажем немцев на самом деле не нуждаются. И еще: религиозные конфессии этих народов тоже очень различны (католики, протестанты, православные и даже мусульмане), значит их священники будут всегда пропагандировать развал такой федерации.

— Наша Чехия изрядно настрадалась от немцев, особенно в Тридцатилетнюю войну и после нее. Но теперь мы настроены решительно и вместо федерации будем настаивать на конфедерации или полной независимости от имперцев.

— Вы — это кто? — пыхнув дымом, с ленцой спросил Макс. — В Праге образовалась партия националистов?

— Я и мои единомышленники входим пока в Партию католического народа Чехии, образованную в прошлом году. Но ее лидеры ведут соглашательскую политику с монархистской Христианско-социальной партией Австро-Венгрии и потому мы подумываем о создании собственной Национально-католической партии, которая возьмет курс на создание Чешского королевства.

— Разве у вас есть кандидат на престол из исконных чехов?

— Действительно, последним чешским королем был Иржи из Подебрад, правивший в 15 веке. Его потомки по мужской линии выродились в 17 веке. Однако женская линия рода прослежена до середины 19 века, после чего специалисты по генеалогии ее потеряли. Я надеюсь, что более тщательное исследование позволит обнаружить современных потомков династии Подебрадов. А то, что они будут по женской линии, в наше время никого не смутит: пример Британии перед глазами. К тому же во многих странах принимали явных бастардов в качестве королей, а в России и князей и царей....

— А вариант республиканского правления вы не рассматриваете?

— Его лелеют партии левого толка: либералы и социал-демократы, которых в Чехии, к сожалению, немало. Католикам же республиканский строй претит.

— А если из Подебрадов в живых обнаружится опять-таки женщина?

— Мы провозгласим ее королевой под именем Либуша 2-я!

— Красиво, что там говорить. Бог вам в помощь в этом щепетильном поиске. Но пан Коловрат, позвольте мне прекратить курение кальяна. С непривычки стало как-то нехорошо!

— Конечно, конечно, пан Городецкий! Хоть мне и жаль прерывать такой увлекательный разговор....

Вернувшись в Сашины аппартаменты, Макс сунул голову под кран с холодной водой и долго фыркал, выгоняя никотинную дурь. Наконец часть бодрости к нему вернулась, и он стал вязать купленный сегодня на барахолке железный крюк к добытой там же веревке длиной за десять метров. Потом обмотал крюк носовым платком (чтоб не звякал), выглянул на улицу, убедился, что уже достаточно темно и спустился со своего второго этажа по сложенной вдвое веревке на тротуар. Затем развязал концы веревки и перетянул ее через созданную ранее приоконную петельку к своим ногам. После чего прошел в переулок к диагональному крылу дворца и стал разыскивать взглядом окно Божены на третьем этаже.

О, вон полуоткрытая створка окна, слабо освещенная прикроватной лампочкой! Максим достал из кармана заранее приготовленный гравий и стал бросать его по одному в заветное стекло. В цель попало четвертое зернышко. Почти сразу створка распахнулась и в окне появился бюст Божены. Макс без слов стал раскручивать крюк, а потом махнул Божене рукой — отойди, мол! Она исчезла из видимости, и он стал метать уже крюк. В проем окна попал на третий раз. Божена вновь появилась в окне, а Макс сложил ладони в рупор и произнес громким шопотом:

— Закрепи крюк за подоконник! Поняла?

Божена быстро закивала головой, покопошилась у окна и сказала тоже через "рупор":

— Готово!

Максим подергал веревку, повисел на ней для верности и потом, приставив ноги к стене, "зашагал" по ней как заправский альпинист. Ввалившись в девичью спальню, он был вознагражден градом поцелуев и водопадом восхищенных слов, после чего веревка с улицы была поднята, окно закрыто, свет потушен, одежды сброшены, и два охваченных любострастием тела нырнули в ворох перин, одеял и подушек....

В пять утра он по заказу проснулся. Солнце, конечно, еще не встало, но небосвод озарялся все более. Божена безмятежно спала рядом с умильным выражением лица. "Что ж, я этой ночью очень старался, чтобы увидеть сейчас эту трогательную мину", — с улыбкой подумал женолюб, потянулся всласть и тихо выскользнул из-под одеяла. Через пять минут он вышел в пустынный коридор и пошел в сторону Сашиных аппартаментов со всей возможной бесшумностью. По пути ему так никто и не встретился и дверь Сашка тоже, слава аллаху, не запер. "Два законных часа можно еще добрать!" — с удовольствием констатировал Макс и юркнул под свое одеяло.

При прощании Ян Коловрат крепко пожал руку Максиму и сказал, что всегда будет рад приветствовать его в своем доме — "тем более, что им следует о многом еще поговорить". Божена церемонно поклонилась и тоже просила "нас не забывать". Сашка заверил с хохотком, что они с Максимом будут теперь часто появляться в Праге — "ну и по дороге в Вену или Париж будем заскакивать". После чего завел кривой ручкой мотор и сделал широкий мах рукой: пожалуйте, мол, пан пассажир на свое место.

В дороге он стал взахлеб рассказывать о пани Эвике: какой она оказалась милочкой, и такой пылкой, что позволила ему почти все... Наконец его тяга к откровенности была удовлетворена и он вспомнил, что и у Макса явно были какие-то ночные приключения.

— Так ты был-таки у Божены? Я приехал в три ночи, но тебя в постели не увидел!

— Кроме Божены в доме графа Яна полно других девушек. Или ты персонал совсем не замечаешь?

— Фи! Это ниже графского достоинства! — хохотнул Саша. — Хотя иной горничной очень хочется вдуть! Или ты прижал в уголке гувернантку? Но как же Боженка: ведь вчера у тебя точно были с ней фигли-мигли....

— Ты же читал книгу "Три мушкетера"? Помнишь, там д,Артаньян, выходя от миледи, завернул к ее камеристке? И получил от нее куда больше, чем от расфуфыренной дамы...

— Ну ты и хват, пан Городецкий! Кому расскажешь, не поверят!

— В жизни бывает куда больше того, о чем пишут в книгах, Саша....

Глава девятая. На тракте Прага-Вена

Несколько дней Максим продолжал обживаться на заводе, в семействе Клемента и в Малом Болеславе. Он сшил себе на заказ несколько костюмов: светло-серую пиджачную пару с канотье (на лето), визитку цвета маренго, смокинг и фрак (естественно, черные), к которым прикупил лаковые туфли. Некоторые детали Макс навязал портному сам (накладные плечи и прорезные карманы на пиджаке, прямые карманы на брюках и пояс с петлями на них для кожаного ремня, сплошь атласные отвороты смокинга) — в результате он смотрелся эффектнее местных бюргеров и отдельных пижонов. Завел себе и трость, но редко брал с собой — только, если ситуация подсказывала.

Через неделю в адрес АО "Лаурин унд Клемент" стали приходить автомобильные журналы и газеты, и Городецкий погряз в переводах. Тексты, впрочем, сложностью не отличались и потому в течение дня он составлял (бойко стуча на Ундервуде — спасибо, компьютерной клавиатуре) до двух десятков статей на немецком языке, потом сортировал их по темам и представлял на просмотр Вацлаву Лаурину. Некоторые статьи содержали технические подробности об устройстве тех или иных узлов автомобилей, многие сопровождались фотографиями, которые Макс вырезал и прикалывал к статьям. В итоге у него стал накапливаться ряд тематических подшивок, к которым инженеры завода все чаще обращались. Некоторые разработки стали внедряться (так или через приобретение патентов) в новые модели автомобилей — в частности, карданный вал, воздушное вентиляторное охлаждение, бесклапанный (золотниковый) двигатель, передний привод на колеса.... Тут и Макс добавил свои пять копеек, предложив ремни безопасности для гоночных моделей, а потом и электрический стартер на аккумуляторной батарее. Ремни тотчас одобрил Саша, а по поводу стартера Вацлав поколебался, но дал добро конструкторам: попробуйте, может получится что-то стоящее.

Так пролетел май, а в июне Саша стал готовиться к традиционной мотогонке в Ридерберге и позвал Макса с собой:

— Разгуляешься там с недельку, — говорил он, — в Вене побываешь, а по дороге мы и в Прагу заедем. Мне же с тобой веселее будет....

— Я-то с удовольствием, но вдруг Лаурин заупрямится, — засомневался Городецкий.

— Перебьется наш техдиректор, — категорически высказался Коловрат. — Он и так поимел с тебя новшеств и идей до черта. На его месте я бы уже выдал тебе хорошую премию....

— На мотогонках заключаются пари?

— В общем, да. Есть там жучки, называемые бухмахерами, которые принимают ставки, — вяловато сказал Саша.

— Тогда я поставлю крупную сумму на твою победу и таким образом ты добудешь мне эту премию!

— А если я проиграю?

— Добавь к моим деньгам еще столько же и обязательно выиграешь. Гарантирую! Но жучка покажешь мне ты....

— Мне очень лестно, что ты так веришь в мои силы, хотя я действительно уже побеждал на этом треке.

— Теперь у тебя будет сильнейший стимул — деньги!

— Для меня сильнейшим стимулом является пока любовь, — сказал вдруг Саша и покраснел.

— Эврика! — воскликнул Максим. — Заедем в Прагу, ты уговоришь поехать в Ридерберг Эвику и после твоей победы, посвященной ей, она обязательно тебе отдастся. Я же подарю тебе ради такого случая лучший кондом из кишок ягненка, который ты ей в нужный момент покажешь. И не спорь со старшим товарищем, так все и будет!

Эвика, конечно, уперлась: разве можно приличной девушке отправиться за тридевять земель с двумя ядреными молодцами на какие-то мотоциклетные гонки? Напрасно Саша вставал перед ней на колени, зря Макс соблазнял ее возможностью увидеть вблизи "весь цвет венского двора" — девушка трепетала как осиновый лист, жалко улыбалась, но преодолеть стереотип поведения не могла. К тому же как ей объяснить свою суточную отлучку родной матери (отец успел почить в бозе)? Вот если после гонки они заедут в Прагу снова, она с удовольствием отпразднует с ними радость победы или смягчит горечь поражения.... Пришлось Саше такой перспективой и довольствоваться.

К пражским Коловратам Саша в этот раз заезжать не стал: время поджимало. Тем более что за день предстояло проехать более 300 км по грунтовым дорогам, отсыпанным щебенкой, но наверняка в разной мере. Дорога на Брно вела сначала, как ни странно, на юг, по долине Влтавы, пересекая по небольшим мостам устья ручьев и минуя ряд поселков. Наконец у одного (Вране, — буркнул Саша) дорога пошла в сторону от реки, поднимаясь на пологий водораздел, по границе полей и леса. На спуске лесистого водораздела она вышла к деревне (Йелове, со слов Коловрата), а за ней к долине значительной речки (Сазава, приток Влтавы). Поехали, петляя по над ней, пока не увидели на мысе небольшой городок (Тынец) с мостом через речку, на другой стороне которой торчали две сближенные замковые башни (круглая и квадратная), почерневшие от времени. Обогнув этот небольшенький замок, машина вновь стала набирать высоту и через десяток километров въехала в более значимый городок, Бенешов, застроенный двух-трехэтажными домами и соединенный оказывается с Прагой и Чешскими Будеевицами железной дорогой.

На переезде железной дороги пришлось постоять: ожидалось прохождение какого-то эшелона из Праги. Максим посмотрел от нечего делать вправо, на пологий лесистый склон и увидел наверху обширную поляну, в конце которой высился симпатичный белый замок с красной крышей и несколькими круглыми башенками.

— Что там за крепостца? — спросил он у Саши. Тот машинально глянул и сказал с кривой усмешкой:

— Это Конопиште, владение нашего эрцгерцога, Франца Фердинанда. Он страстный охотник и перестрелял в окрестных лесах и лугах десятки тысяч различных зверушек: рогатых, хвостатых и пернатых. Их головы и чучела висят, говорят, в изобилии во всех залах этого трехэтажного замка....

— Вот придурок! — отреагировал Городецкий. — Вместо того, чтобы вникать в тонкости европейской политики в качестве будущего императора, он практически все время шарится по лесам и кустам с ружьем! Поди и на женщин уже не отвлекается! Некогда! Сколько, говоришь, ему лет?

— Сорок три....

— Идиот. Боженька может, в конце концов, обидеться за своих бессловесных созданий и подослать убийцу к нему.

— Семейство Габсбургов покушения и смерти преследуют, — стал вспоминать Коловрат. — На самого императора было покушение полвека назад, его жену Сиси убили недавно в Женеве, брат Максимиллиан, на беду согласившийся стать императором Мексики, был расстрелян восставшими в 1867 г, брат Карл Людвиг умер от тифа, попив святой водицы из реки Иордан, а единственный сын Франца-Иосифа Рудольф совершил в замке Майерлинг самоубийство вместе со своей возлюбленной. При этом старший сын Карла Людвига Отто только что умер, привезя из путешествия в Египет сифилис. Вот и остался единственным претендентом на престол его младший брат Франц Фердинанд — но и с ним вышел уже скандал....

— Какой скандал?

— Он имел неосторожность жениться на чешской графине Хотек, и его брак сочтен морганатическим. Тем не менее император был вынужден специальным указом признать право Франца на престол — без передачи детям.

— Кто же будет иметь право наследовать императору, если племянника тоже ухайдокают?

— Ну, наверно его внучатый племянник Карл, сын развратного Отто....

— А я-то надеялся, что роду Габсбургов вот-вот придет конец и Австро-Венгрия само собой распадется на республики.

— Будет ли толк от республиканского правления? — засомневался Саша. — Хотя Франция вон живет и процветает. Но хватит трепаться, поезд уже прошел, пора ехать.

Глава десятая. Дебют в Вене.

В Вену они приехали к девяти вечера, но по иньскому времени еще засветло. В последние пятнадцать минут ехали по бульвару Ринг, аккуратно лавируя между многочисленными каретами, но и автомобилей здесь тоже хватало. Максим не ленился спрашивать о бросающихся в глаза архитектурных ансамблях, а Саша исправно отвечал:

— Это Университет.... Это Ратуша и парк перед ней, а напротив — Бургтеатр.... Это Парламент и парк Фольксгартен.... Это музей Естествознания, площадь Марии Терезии и музей Истории искусств — точно такой же по форме как предыдущий музей.... А вот напротив — Хельденплац перед дворцом Нойе Хофбург и далее Бурггартен, в котором могут гулять только члены императорской фамилии.... А теперь нам надо свернуть налево, мимо театра Оперы и приткнуться к отелю Захер, где я обычно останавливаюсь, когда бываю в Вене.

— Отель За хер? Смешно, — сказал Макс. — В России хер является ругательством.

— Мне говорили уже об этом русские аристократы.

Отель, впрочем, оказался монументальным, в виде респектабельного прямоугольного здания высотой в 5 этажей, с обширными окнами. Перед центральным входом стояли два швейцара в бордовых форменках и белых перчатках. Один из них пригласил господ в вестибюль, а второй попытался сесть за руль с тем, чтобы отогнать автомобиль на стоянку, устроенную на смежной с отелем и театром Альбертинплац. Однако Саша позволил ему лишь сесть рядом, чтобы показать место стоянки, и они порулили за угол. Максим же прошел за первым швейцаром к стойке портье и сказал по-немецки:

— Я — спутник Саши Коловрата. Он обычно останавливается в вашем отеле....

— Да, да, — закивал чопорный мужчина средних лет. — Мы хорошо знаем его и как чешского аристократа и как удачливого мотогонщика. К сожалению, его обычный номер сейчас занят....

— Этот номер однокомнатный?

— Да, это так.

— Но нам понадобится двухкомнатный номер, на двоих. Есть сейчас такой в наличии?

— Есть замечательный номер, даже с террасой.

— Боюсь, что терраса нам не понадобится: ведь мы все дни будем проводить на гонках в Ридерберге, а здесь лишь завтракать, ужинать и ночевать.

— Ну, есть номера поскромнее, с видом на жилую застройку и без террасы.

— Это нам подойдет больше. Впрочем, Саша сейчас появится и все решит сам....

Саша выслушал доводы Максима и полностью с ним согласился. В итоге они заселились в двухкомнатный номер с ванной на четвертом этаже — с лифтом, конечно. В книге посетителей расписались оба, но никаких документов с них не потребовали. Раскрыв свои чемоданы, они вынули смокинги и свежие рубашки, но сначала посетили санузел, где один стал наполнять ванную, а второй оккупировал новомодный душ. Вода, впрочем, была едва теплой, но освежиться удалось обоим. После этого они в темпе оделись и спустились в ресторан — ибо молодые организмы проголодались изрядно.

Слава богу, официанты здесь ворон не ловили и по пять столов не обслуживали. Через полчаса Максим и Саша оторвались от тарелок, пришли в благодушное настроение и стали осматриваться и прислушиваться. В общем зале, где они сидели, ничего примечательного не происходило: он был наполовину заполнен солидными мужчинами (иногда в обществе женщин), которые вели какие-то малоинтересные разговоры и неторопливо смаковали пищу. По левую сторону располагался, видимо, еще один зал, но он был сплошь поделен на кабин кто в них посиживал и чем занимался, знали только официанты. Зато направо вели проходы в "зимний сад" (по крайней мере, отдельные фикусы, лимоны и пальмы там можно было увидеть) и оттуда раздавалась танцевальная музыка в исполнении инструментального оркестра и периодически мелькали пары.

— Меня тянет потанцевать, — признался Саша, — но и спину разламывает после двенадцати часов за рулем. К тому же завтра будет много возни с поиском на станции наших мотоциклов и их транспортировкой в Ридерберг. Другие гонщики с завода мне, конечно, помогут, но я должен быть уверен, что послезавтра, на гонках, мой цикл меня не подведет. Так что, скрипя сердцем, придется идти в номер и постараться уснуть. Ты, впрочем, можешь потанцевать с местными курочками....

— Меня тоже рядом с тобой наболтало, — возразил Максим. — К тому же это было бы не по-товарищески. Завтра потанцуем, перед гонками.

— Только если чуть-чуть, — скривился Саша. — Полноценный сон перед гонкой — залог победы.

Половину следующего дня они провели на Пратершерне — так называется Северный вокзал Вены, куда приходили поезда из Чехии, Польши, Силезии, Галиции и России. Хваленый немецкий орднунг в Австро-Венгрии работал, похоже, вполсилы и потому свой вагон они разыскали на товарных путях к обеду. Здесь же к ним присоединились два других заводских гонщика (Вондрих и Подседничек, успевшие побывать в чемпионах), которые приехали только что пассажирским поездом. Пообедав без изысков, но зато сообща в железнодорожной столовой, гонщики заправили свои мотоциклы бензином (фляга с ним стояла в том же вагоне), проверили их работоспособность и поехали на запад по Хауптштрассе вверх по долине Вены, целя на горную дорогу в сторону Тульна, на полпути к которому, на водоразделе и находится поселок Ридерберг — столица австрийского мотоспорта. В этом кортеже нашлось место и Максу Городецкому: Саша доверил ему вести свой автомобиль!

Шибко петлять на подъезде к поселку не пришлось: от речки Вены в районе Пуркерсдорфа на водораздел был проложен прямой и относительно пологий тягун. Зато спуск к Тульну (городок на Дунае) насчитывал три сжатые петли, да и в других направлениях от Ридерберга извилистых грунтовок было предостаточно — было где поиздеваться над упертыми мотогонщиками! Кроме того, на западной окраине поселка, на плато был накатан овальный трек общей длиной под 400 м, на котором мотоциклисты гонялись наперегонки: от 10 до 25 кругов. Чешские мотоциклисты тотчас стали прокатывать трассы, вспоминая их повороты и прочие каверзы, а под конец сделали несколько кругов по треку, оценивая состояние его грунта. Под вечер они все-таки угомонились и разделились: неприхотливые Вондрих и Подседничек направились к местной семье, уже привечавшей их в прошлые гонки, а Саша, отдав им свою моторку на сохранность, уселся на законное место в автомобиле и поехал с Максом в Вену.

Вечер перед гонками был, конечно, субботний и потому в ресторане гостиницы Захер было особенно многолюдно. Впрочем, пока Макс и Саша намывались и брились после многотрудного дня, часть публики покинула ресторан ради спектакля в Опере или оперетты в расположенном тоже поблизости театре Ан дер Вин. Поэтому подзадержавшиеся гости из Богемии смогли найти свободный столик и поужинать по-аристократически. И только довольный жизнью Саша собрался заглянуть на танцплощадку, как к нему подошел лощеный молодой человек лет двадцати в сопровождении стройной и экзальтированной девы, держащей на отлете дымящуюся сигарету в длинном мундштуке.

— Хай, Коловрат! — развязно приветствовал Сашу явный его знакомец. — Не иначе ты прибыл на Ридербергские гонки?

— Так точно, Ади, — сдержанно ответил Саша, кося одним глазом на его спутницу.

— Ты ведь не знаком еще с моей сестричкой Агой? Ну так знакомьтесь: это Агата фон Ауэршперг, принцесса 19-ти лет, обожает гонки, бокс и прочие экстремальные виды спорта. Ну, а это, Ага, мой однокашник по Терезиануму Александр Коловрат, будущий граф и уже великий гонщик.

(Меж тем Максим дал официанту знак рукой и тот мигом подтащил к их столу пару стульев)

— Я о тебе уже много читала, Саша, — с пикантной хрипотцой сказала юная дева., усаживаясь на стул. — И теперь мечтаю оказаться на твоем мотоцикле!

— На нем нет второго сиденья, Агата, — напомнил Коловрат.

— Я уверена, что мы уместимся на одном сиденье — если я обниму тебя со спины!

— Эта дерзость вполне в духе Аги, — с извинительной интонацией сказал принц Ауэршперг и предложил: — Думаю Саша, что тебе пора представить нам своего спутника.

Саша в свою очередь извинительно посмотрел на Макса и сказал с некоторой торжественностью:

— Представляю Вам Максима Городецкого, первого увиденного мной космополита, писателя, переводчика и просто много знающего господина!

— Ого, вот так референция! — сказал принц. — Но все-таки родина у Вас, господин Городецкий, имеется? Вероятно, Польска?

Макс чуть помедлил и вдруг начал выдавать только что пришедшую на ум отсебятину:

— Мое происхождение достаточно запутанно. Если вы все же будете настаивать, я расскажу о нем....

— Просим, пан Городецкий, — горячо сказала Агата.

— Моя мать по фамилии д,Антиньи была французской певицей в жанре оперетты, в том числе популярного в 60-х годах Оффенбаха. По сложившимся обычаям ее домогались многие поклонники, в том числе аристократы Франции и других стран. В итоге родился я, причем мать упоминала имя русского князя Голицына. Через несколько лет ее руки добился польский эмигрант Ксаверий Городецкий, который был очень добр и усыновил меня. Мать внезапно умерла, и пан Городецкий уехал назад в царскую Польшу, под Вильно, забрав меня с собой. Через несколько лет его обвинили в участии в тайном обществе и услали в Сибирь, в городок Ишим, где жило несколько других польских ссыльных. Там он женился на дочери местного помещика, приняв православие. Новая жена пана Городецкого родила ему несколько детей, но и меня очень полюбила, так что я в итоге совершенно обрусел. Доходы того помещика были вполне достаточны, и я прошел положенное обучение: сначала в Тобольской гимназии, а затем в Петербургском университете, на факультете филологии. Помня о своем происхождении, я усердно учил французский и польский языки, ну а потом втянулся и освоил немецкий, английский и многие другие. Так стал переводчиком и по совместительству писателем.

— Значит, жениться Вы пока не успели? — насела настырная Ага.

— Мои доходы стабильны, но недостаточны, чтобы содержать светскую даму. А к скромным дамам мой взор почему-то не устремляется....

— Видимо, Макс, в тебе силен княжеский дух, — хохотнул Саша и добавил: — Знаете, друзья, ведь эту историю он мне не рассказывал. А мы успели немало соли вместе съесть!

Глава одиннадцатая. Инцидент в Ридерберге.

Утром они с Сашей особо не спешили: гонки проходили ведь для зрителей, а великосветские господа и дамы могли прибыть в Ридерберг не раньше полудня. Все-таки в половине десятого их автомобиль стартовал от Альбертинплатц. Саша молча ехать не умел и стал вспоминать завершение вчерашнего вечера.

— Горячая сестричка у Адольфа Ауэршперга, согласись? Юлой крутилась вокруг меня и себя! Не то что прочие полузамороженные дамы. А матчиш как плясала, заметил? Юбку поднимала на полноги и бедрами меня толкала совершенно по-хулигански!

— Экстравагантная девушка, — подтвердил Макс. — Мне она говорила, что мечтает полетать на аэроплане, а когда я рассказал ей, что можно прыгать из самолета с парашютом, то ее глаза просто засияли.

— А разве это возможно? — засомневался Саша. — Парашют ведь за собой в полете не потаскаешь....

— В прошлом веке энтузиасты часто прыгали на парашютах с воздушных шаров, и они действительно были прикреплены к шарам в раскрытом виде. Сейчас во многих странах ведутся разработки моделей ранцевых парашютов, хотя действующая модель пока не создана.

— То есть ты вместо того, чтобы потанцевать с ней, занимался пустыми разговорами?

— Каждый развлекает дев на свой манер: ты ее потискиваешь во время танцев, а я пока клюю ей мозг. Посмотрим, чей метод соблазнения эффективнее....

— А ты все-таки нацелен на ее стати? Я было решил, что она не в твоем вкусе....

— Почему мужчины изменяют своим красавицам женам? Нас прельщает новизна женских форм, запахов, голосов, реакций на наши знаки внимания и много чего еще, что трудно высказать, но легко понять подуставшему от рутинной семейной жизни мужчине.

— Еще я подумал, что ты стушевался перед ее княжеским титулом....

— Есть такой момент. Статусная птичка должна сама сунуться в медовую ловушку, о которой ей в моем положении можно только терпеливо напоминать.

— До чего же ты коварный тип, Макс Городецкий. Или прикажешь тебя повсюду называть Голицыным?

— Упаси бог. Информация о моем родстве уже ушла в свет, этого достаточно. А откровенно примазываться к аристократическому роду — сам понимаешь, моветон.

В Ридерберге все было готово к гонкам: трассы размечены, трек обнесен веревками, судьи и их помощники терпеливо объясняли гонщикам их права и обязанности. Население поселка все было рассредоточено по козырным местам наблюдения, но было готово за несколько крон уступить эти места подъезжающим аристократам и денежным мешкам. Появились и шустрые мужички, говорившие что-то зрителям то тут, то там тихим шопотом, что не ускользнуло от внимания Максима.

— Ты обещал показать мне надежного жучка, — напомнил он Саше, хлопотавшему над своим байком.

— А, да, — вспомнил гонщик. — Щас, щас.... Вон тот хлап, в голубой каскетке. В прошлом году с ним эксцессов не было.

— Ладно, пойду ставить на твою победу в двойном размере: за себя и за тебя. Ты в чем особенно силен: в ралли или на треке?

— В ралли, пожалуй. На треке часто побеждает не самый умелый или рисковый, а самый терпеливый. А я ведь парень огонь....

— Посмотрим, что ты за огонь. Я же тебя в настоящей гонке еще не видел....

Возвращаясь от жучка Максим внезапно вышел на сладкую парочку: брата и сестру Ауэршперг.

— Гутен таг, Макс, — окликнула его по-свойски Агата. — По-моему, Вы только что сделали ставку на победу Саши Коловрата. Верно?

— Я ничем не рискую, — твердо сказал Городецкий. — Саша лучший мотогонщик, я уверен.

— Так может и нам на него поставить? Как ты считаешь, Адольф?

— В азартных играх надежно выигрывают лишь крупье и бухмахеры. Ты должна была в этом убедиться, ибо успешно проиграла свои сбережения в казино Монте-Карло.

— Зато как там прыгало у меня сердце! К тому же пару раз я выиграла, и радость моя была неописуема!

— Ставьте и здесь, Агата, — вмешался Максим. — Попрыгаем от восторга вместе!

— Хорошо! Нам тоже идти к тому типу в голубой фуражке?

— Мне его рекомендовал Саша. Так что лучше к нему. И не жалейте денег на ставку.

За перипетиями гонки Максим следить не стал (будучи уверен в победе Коловрата), а сосредоточил свое внимание на "жучке". Этот персонаж пребывал в районе финиша в окружении нескольких угрюмоватых парняг. Наконец гомон зрителей на трассе еще более усилился и на взгорке показалась тройка мотоциклистов, мчавшихся почти вровень. Еще мгновение и гонщик под номером 5 (то есть Саша) первым пересекает линию финиша! Макс довольно улыбнулся, перевел взгляд на бухмахера и увидел, как от него расходятся те самые парняги. При этом двое направляются в сторону его, Макса! Сердце в груди мощно заколотилось, но владелец его урезонил: чего-то в этом роде он ведь ожидал. И успел еще в Вене приготовиться.

Вот парни подошли совсем близко, причем на их лицах читалось недоумение: почему этот баран не спешит к финишу за своим выигрышем? А жертва сунула руку в боковой карман пиджака, шагнула им навстречу, сокращая дистанцию, и вдруг из нагрудной бонбоньерки вырвалась струя одеколона, угодившая точно в глаза первого налетчика! Максим сделал еще шаг, обходя согнувшегося, и нанес удар раскрытой ладонью в переносицу его спутника. Тот упал на колени как оглоушенный бык и выронил из руки что-то вроде шила. Макс же повернулся назад и ударил в висок ребром ладони первого неудачника, обеспечивая ему сотрясение мозга. После чего он огляделся, не увидел вокруг ни одного свидетеля нападения (все были у финиша, обступив гонщиков), подобрал шило и побежал к Агате с Адольфом, которых поставил еще в начале гонки на место с хорошим обзором, метрах в 300 от финиша.

Беспокоился он не зря: через полминуты он увидел их спешащими по тропинке к финишу и к своему палачу, шедшему навстречу.

— Эй ты, скотина! — крикнул Макс. — Стой на месте! Я тебе, тебе кричу, идиот!

В итоге остановились и брат с сестрой и налетчик, развернувшийся на крик. Макс сноровисто набежал на него и применил те же удачные приемы: впрыск одеколона в глаза и удар ладонью в переносицу. Нагнувшись к упавшему, он пошарил в его рукавах, достал аналогичное шило и показал ошарашенным аристократам, успевшим к нему подойти.

— Крупный выигрыш на гонках получить оказывается непросто, — пояснил Городецкий. — Меня только что пытались подколоть, а потом я вспомнил про вас. Могу отдать на память это шило.

— Боже мой! — воскликнул Адольф. — Мы могли погибнуть из-за какой-то тысячи крон!

— А кто победил?! — вскричала Агата.

— Саша, конечно, — успокоил ее Макс. — А сейчас мы пойдем выжимать выигрыш из потерявшего большинство своих охранников бухмахера....

— Вы такой невозмутимый, Макс! — восхитилась наконец Агата. — И очень умелый и опасный воин. Ведь Вы одолели всех голыми руками?

— У меня есть для подстраховки револьвер, — сообщил Городецкий. — Но это шумное оружие и потому на публике малоприменимое.

— А что Вы ему впрыснули в глаза? И как? — продолжила докапываться наблюдательная дева.

— Одеколон, — сказал Макс. — А применил пульверизатор.

И он вынул из кармана резиновую грушку и флакончик, а из бонбоньерки — тонкий шланг с распылителем на конце.

— Так Вы, выходит, знали о готовящемся нападении? — возмутился Адольф.

— Я предположил, что с крупными выигрышами "жучки" так просто не расстаются. И соответственно приготовился.

— Но нас зачем в это безобразие втянули?!

— Я ошибся с процентом вероятности нападения, приняв его за 25-30. К тому же я полагал, что успею вас защитить.

— Ади! — вскричала Агата. — Ты настоящая неблагодарная тварь! А Вы, Максим, благородный рыцарь, которого мне страшно хочется поцеловать!

— Агата! — зашипел Адольф. — Твое бесстыдство переходит все границы! Никогда больше я с тобой на сомнительные развлечения не пойду!

Глава двенадцатая. Банкет у Захера

Удачи на гонках отметили в том же ресторане. Капиталы Максима и Александра увеличились за этот день на пять тысяч крон, а у Агаты — на две тысячи. А еще пятьсот крон Коловрат получил в качестве призовых, которые и пустил на оплату банкетного зала на двадцать персон. В качестве гостей тут были шеф распорядитель Ридербергской гонки 35-летний имперский князь Карл Йоган Траутмансдорф-Вайнсберг (назначенный императором курировать мото— и автоспорт в империи) в сопровождении жены Мари фон Ауэршперг (тетки Агаты), граф Отто фон Гаррах (сосед Коловратов в Богемии) 44 лет с женой Каролиной лет тридцати, князь Карл Кински (другой сосед, 49 лет) с женой Элизабет Вольф-Меттерних, 33 лет, пары великосветских знакомцев Саши (Рудольфа Эстерхази 27 лет и Райнера Палффи 35 лет) и, соответственно, Адольфа и Агаты Ауэршпергов, а также нескольких мотогонщиков из числа дворян и их спутниц.

Имперский князь сказал, разумеется, прочувственную речь в честь мото— и автоспорта, "олицетворяющего прогресс в начале нового, обещающего стать феноменальным столетия", затем похвалил присутствующих гонщиков и особо победителя Ридербергского ралли Александра Коловрата, будущего графа Австро-Венгерской империи. Ему и гонщикам дружно похлопали и выпили по первому бокалу шампанского. Потом стали выступать по нисходящей князь Кински, граф Гаррах, Райнер из княжеского семейства Палффи, Рудольф из такого же семейства Эстерхази и Адольф от князей Ауэршперг. К этому времени шампанское уже вскружило бражникам головы, а дамы стали все чаще посматривать в сторону двери, за которой раздавались мелодии одна прекраснее другой. Тем не менее имперский князь, руливший тостующими, требовательно посмотрел в сторону Городецкого. Максим, внутренне ежась, встал над столом и начал говорить:

— Вам, господа, легко поздравлять нашего победителя, вы — птенцы одного гнезда, поскольку все учились в Терезиануме. Моя фамилия Городецкий и я приехал в империю издалека. Мне тем не менее повезло: я встретил здесь Александра Коловрата, большого энтузиаста мотоавтоспорта и просто замечательного человека. Мы отлично ужились и теперь мне странно представить свою жизнь без этого чудесного знакомства. Желаю тебе Саша еще долго участвовать в различных гонках и часто в них побеждать, а также обрести какие-то новые увлечения — например, в авиации или в кинематографе — и опять стать в них знаменитостью!

Его тосту одобрительно похлопали и наиболее активен был Саша. Но сразу за ним раздался голос Элизабет Кински:

— Мужчины! Вашу способность к витийству мы оценили. Но нам тоже хочется высказать победителю и его товарищам слова признательности, которые женщины традиционно произносят приватно — обычно, во время танца....

— Мы услышали ваши пожелания, — важно сказал князь Траутмансдорф. — Господа, приглашайте дам в танцевальный зал. Право выбора предоставляется Александру Коловрату.

Все дружно встали со стульев и отправились к дверям во главе с Сашей, подхватившим под руку Агату.

В просторном танцзале только что закончили играть матчиш и около трех десятков пар отошли к стенам или уселись в кресла, расставленные в его второй половине, среди растений. Прибытие еще двадцати гостей не прошло незамеченным, и оркестр сыграл туш, после чего стал наигрывать очень медленный "Розовый вальс" из оперетты Легара "Веселая вдова". Аристократы разобрали своих спутниц (но не своих жен!) и первыми начали танец, а к ним уже стали присоединяться новые пары, в том числе и Саша с Агатой. Максим же привычно расположился у стены. Внезапно к нему присоединился Адольф, тоже оставшийся без пары, и заговорил:

— Госпоже Захер следовало бы нанять в штат гостиницы девушек для танцев. Их всегда не хватает в ресторанах. Вот радость подпирать здесь стены!

— Надо было подсказать Агате, чтобы она пригласила с собой близкую подругу, — сказал Городецкий. — Или у нее таких не завелось?

— Близких действительно нет, но знакомых достаточно. Это моя промашка!

— Заимствуйте дам у гонщиков: им, думаю, лестно будет станцевать с будущим князем.

— Это мысль, — согласился Ади. — А Вы намереваетесь тут долго стоять?

— Возможно, я спикирую на танцевально озабоченную Элизабет Кински, когда ей наскучат вялые танцы с аристократами.

— Вы значит умеете танцевать активно?

— В общем да. Но хотелось бы узнать, что гложет эту даму изнутри?

— У нее нелады с мужем, — высказал очевидное Адольф. — Вы не знаете историю князя Кински?

— Откуда? Я жил вдалеке от Европы.

— Он служил в составе нашего посольства в Лондоне и влюбился в жену лорда Черчилля....

— Уинстона? — задал глупый вопрос Макс и осекся.

— Нет, его отца. А про Уинстона писали во время англо-бурской войны, как он бежал из плена. Так вот, леди Черчилль променяла его на другого кавалера и Кински с досады женился на графине Элизабет Меттерних. Но снова уехал в Лондон к ногам этой леди и снова вернулся — только жена ему измены, видимо, не простила. Так и живут, даже без детей.

— Благодарю за информацию, фюрстенкнабе.

— Я ведь Ваш должник. Обращайтесь, — осклабился Адольф и направился к группке гонщиков и их дам.

Вопреки бодрому месседжу Максим так и простоял в сторонке до белого танца. Но и здесь его выбрала не роскошная Элизабет, а юркая Агата.

— Я едва вырвалась из объятий чешского медведя, — сообщила она. — На мотоцикле он бог, но в танцах все-таки увалень. Надеюсь, Вы, Макс, меня не разочаруете? Вы ведь танцуете чардаш?

— Думаю, что да, — странно ответил польско-русский бастард и добавил: — Это ведь чардаш Монти?

— Он самый, — блестя глазами, ответила венская дева. — Сочинен три года назад, но теперь у нас танцуют только его. Пойдемте же!

Те, кто видел вариант Монти, знает, что начинается танец весьма медленно, позволяя даме и кавалеру походить друг возле друга и посмотреть испытующе в глаза. Затем поводя плечами, покручивая бедрами, приседая и прихлопывая каблуками они начинают сближаться и вдруг обхватывают друг друга руками (он — за талию, она — за плечи) и делают полуповороты: один, другой, третий.... Все это проделали и Агата с Максимом, но тут музыка резко убыстрилась, предлагая предаться неистовству. Агата ухватилась одной рукой за платье, оттянув подол далеко в сторону, а второй сжала кисть Макса и принялась крутиться юлой под его поднятой ввысь рукой. Он же, выпрямив стан, перешел вдруг в дробный чечеточный пляс, выписывая замысловатые петли вокруг Агаты, чем привел ее в совершенный восторг. Обретя синхронность движений, они варьировали и варьировали фигуры чардаша, а в финале она мило присела на его полусогнутое колено, обняв рукой за шею и задорно глядя в глаза. Аплодисментов, впрочем, не воспоследовало, но иные взгляды красноречивее оваций.

— Вы, Максим, доставили мне огромное удовольствие! — сказала княжна Ауэршперг. — Но мне очень захотелось пить. Сопроводите меня назад в банкетный зал.

— По-моему, Вам и посидеть захотелось, — с улыбкой заметил Городецкий.

— И еще поболтать с Вами, — добавила Агата. — Вы, я заметила, много знаете и к тому же обладаете даром слова.

— Как правильно заметила княгиня Кински, — сказал Максим уже сидя подле пьющей лимонад девы, — витийствовать в наш цивилизованный век наловчились многие мужчины. Но многие ли из нас умеют подкреплять слова делами? Вот Александр Коловрат — человек дела: захотел стать чемпионом и стал им. Я уверен, что и в других занятиях он непременно достигнет больших высот.

— Мне он нравится, — признала Агата. — К сожалению, в танцах и галантности он не слишком ловок. В отличие от Вас, Макс.

— Галантные мужчины хороши для введения дев в мир эротических ощущений, но совершенно не годятся в мужья.

— Я пока о мужьях вовсе не думаю! — резко отреагировала фреляйн. — И об эротике тоже. Тем более что меня от нее отвратили произведения Мопассана и Золя. Каким-то затхлым, гнусным мирком был ваш 19 век! Люди века 20-го должны отринуть пошлость и низменные побуждения и обратиться к совершенно новым удовольствиям: полетам на аэропланах, автомобильным пробегам, восхождениям на горные вершины, стремительному плаванью по воде и под водой, путешествиям по самым диким уголкам нашей планеты....

— Выходите замуж за графа Коловрата, и большая часть Ваших мечтаний сбудется в реальности.

— Кто позволит мне, сиятельной рейхсфюрстине, выйти замуж за аристократа менее высокого статуса?

— Вот цена гимну веку двадцатому! Душа рвется ввысь, а на ногах висят гири замшелых предрассудков. Впрочем, испытывать новые удовольствия можно просто в компании друзей и подруг. И для начала я могу предложить Вам, Агата, шедевральную щекотку нервов: прыжок с моста на канате!

— В воду?!

— Нет, до воды мы не долетим, канат удержит. Но кровь в жилах, вероятно, закипит!

— Вы тоже полетите со мной?

— Я прыгну перед Вами, чтобы показать технику полета и продемонстрировать, что бояться нечего. Я уже совершал такие прыжки в Крыму и с высоты куда большей....

Агата еще что-то хотела спросить, но тут в зал вошел Саша и почти взревел:

— Вот вы куда запропастились! А я обегал уже весь ресторан и даже на улицу выходил!

— Александр! — засияла по-новому Агата. — Вы должны нам помочь! Мы с Максом собираемся прыгнуть с моста!

Глава тринадцатая. Роу-джампинг в начале 20 века.

Поскольку Вена расположена в стороне от Дуная и к 1907 году имела лишь один городской железнодорожный мост через него (усиленно охраняемый), было решено ехать через Ридерберг в Тульн, где на второстепенной магистрали стоит вполне симпатичный авто-железнодорожный мост высотой за десять метров. Перед этим прошла, конечно, серьезная подготовка: по указаниям Максима в швейной мастерской к пеньковому корабельному канату были пришиты надежные резиновые тяжи, а к ним — плечевая и тазовая сбруя с необходимыми затяжками. Агата сшила себе симпатичный комбинезон и уговорила принять участие в мероприятии некую подругу. Саша добыл лебедку с червячным тормозом и мешок с песком весом в 80 кг, загрузив их в багажник. Промеж заботами Саша и Максим приезжали через остров Пратер к Дунаю и на его берегу по несколько часов загорали в шортах (Саша сшил себе копию Максовых), а также купались в еще чистых водах реки.

Через несколько дней четверо экстремалов, одетые в летние костюмы для пикника, уселись в Сашин четырехместный автомобиль, преодолели лесистый перевал, спустились к небольшому старинному городку на правом берегу Дуная и подъехали к сторожке охранника у начала фермового стального моста. Саша как наиболее представительный мужчина и авторитетный гонщик сходил на переговоры и минут через пятнадцать вернулся, сдержанно улыбаясь.

— Какова оказалась сумма взятки? — поинтересовался Максим.

— Пять крон и многословные расспросы обо всем на свете.

На середине моста лебедку выгрузили, принайтовали к стальному парапету и навили на нее пеньковый канат. Потом стали определять длину свободного хода каната, наконец обвязали сбруей мешок с песком и сбросили его с парапета. Мешок фактически долетел до воды (макнулся) и резко дернул лебедку, но ее обвязка выдюжила. Саша стал крутить ручку лебедки, стопоря храповиком; через пару минут Макс подхватил мешок, показавшийся над парапетом, и перевалил его на тротуар. Отцепив от мешка обвязку, он тщательно ее осмотрел и остался удовлетворен. После чего снял надоевшие пиджак и галстук и стал прилаживать сбрую на себя.

— Почему же Вы не сшили себе комбинезон для прыжка? — спросила Агата.

— Ленив я очень, — сказал, ухмыляясь Максим, — не люблю лишний раз одеваться, обуваться.... Впрочем, туфли надо снять, а то их точно потеряю.

Оставшись босиком, он влез на метровый парапет, повернул голову вправо, к девушкам и сказал дурашливо:

— Смертельный номер! Исполняется в Австро-Венгрии впервые! Здравствуй, Дунай!

И сильно толкнувшись ступнями, взлетел вперед и вверх, раскинув руки как птица, чтобы потом падать плашмя с высоты 12 метров в продолжении пары секунд. Близ зеркала воды обвязка его сильно, но равномерно тряхнула, так что он оценил ее устройство на твердую четверку. Покачавшись секунд десять на канате (сверху ему кричали слова одобрения), он, изловчившись, ухватил его рукой, повернулся вверх лицом, подтянул себя, сделав угол, и в таком положении позволил себя транспортировать наверх. Оказавшись вровень с парапетом, он оперся на него руками, перепрыгнул на тротуар и поклонился зрительницам — опять сорвав аплодисменты.

— Вы осознали, Агата, что ничего страшного такой прыжок не представляет? — спросил он, освободившись от обвязки.

— Вроде бы да, — кивнула довольно-таки бледная девушка.

— Тогда переоденьтесь за машиной в комбинезон и надевайте на себя эти лямки, а я помогу их закрепить.

Агата вышла из-за машины минут через десять в ладненьком шелковом комбинезоне зеленого цвета, похожая на стройненького мальчика. Макс стал надевать на нее обвязку, а Саша — свой кожаный шлем. Подтянув обвязку окончательно, они заставили княжну присесть и повращать туловищем, а потом дружно поставили ее на парапет. В последний момент Макс обвязал веревками ее сапожки и пристегнул ноги к канату — вдруг макнет их в воду?

— Готовы, фреляйн? — спросил он бодро.

— Очень боязно, — пролепетала бывшая энтузиастка, держась за ферму моста.

— Так и знал, — брякнул Городецкий и махнул рукой. — Сколько дев со мной ни прыгало, все до одной трусили. Лишь Вашей отваге я поверил, Агата, решив, что у Вас в прародительницах были знаменитые Валькирии, а Вы взяли и тоже задрожали.

— Эти девы все-таки прыгали? — спросила потверже княжна.

— Не все, — признал попаданец. — Даже после долгих уговоров.

— Не нужно меня больше уговаривать, — совсем твердо сказала Агата. — Я прыгну. Вот немножечко еще постою и все.

— Помните, голову и руки держите вверх и можете кричать "Мама!"

— А-а! — закричала Агата и полетела плашмя к воде.

После ее горячих поздравлений за обвязку взялся Саша.

— Не стоит, графин, — предостерег Макс. — Ты весишь значительно больше нашего протестированного мешка, значит, есть риск разрыва ремней обвязки или тяжей. Австро-чешская общественность мне твоей гибели не простит. Извини, брат-славянин. Предоставим возможность прыжка второй деве.

— Я ни за что не буду прыгать! — панически залопотала подруга Агаты по имени Изольда. — Зачем я только согласилась на эту поездку....

— Дайте прыгнуть снова мне! — громко заявила княжна Ауэршперг. — В прошлый раз я прыгала с закрытыми глазами и восторга не ощутила.

— Вот это по вашему, по-нибелунгски, — одобрил Городецкий. — Прошу, сударыня на парапет....

От второго прыжка Агата оказалась в восхищении и долго о его деталях рассказывала.

— Надо и мне второй раз прыгнуть, — сказал Максим. — Только прыжок этот будет уже без каната.

— Как это? — воскликнули девы.

— Сейчас увидите, — пообещал храбрец и наглец, поскольку тотчас снял с себя рубашку и брюки и остался в одних шортах.

— Ах! — воскликнула Изольда и стремительно отвернулась. Агата тоже в первый момент смутилась и покраснела, но ее взгляд замер на обнаженных рельефах мужчины. Вдруг она, еще более покраснев, спросила:

— Почему Ваша кожа, Макс, имеет такой коричнево-багровый оттенок?

— У Саши он точно такой же, — хохотнул наглец. — Потому что мы с ним загорали эти дни на солнце. Ничего, пройдет немного времени, и эта багровость уступит место красивому золотисто-бронзовому цвету, и мы уподобимся классическим эллинам! А вы будете упрашивать нас показать кусочек кожи на плече или спине. Но к делу: я сейчас совершу прыжок в воду и выйду на берег во-он у тех кустиков, наверное. Просьба к ним подъехать и забрать меня, мокрого и озябшего.

— Неужели Вам не страшно? — спросила уже повернувшаяся вполоборота Изольда.

— Ну, водоворотов я здесь не вижу, а чего еще бояться бывалому прыгуну и пловцу?

Все промолчали, а Макс пошел неспешно вдоль парапета (представляя, как сверлят его стан и ягодицы неискушенные дамы) с целью выхода на фарватер. Остановившись, он вмиг оказался на парапете, повернулся к шедшим за ним зрителям, подпрыгнул и, совершив обратное сальто, отвесно полетел к реке — молясь, чтобы его ноги не перенесло через вертикаль. В воду он вошел удачно, почти как нож, и пару метров позволил себе углубляться, после чего вновь совершил кувырок и поплыл под водой уже по течению, намеренно не выныривая на поверхность. Наконец, воздуха в легких стало катастрофически не хватать, и Макс рванул к солнечному свету. Вынырнув, он посмотрел в сторону моста, махнул рукой мельтешащим фигуркам и поплыл уже целеустремленно, наискось течения, попеременно кролем и брассом. Обозначенные кустики он, однако, проскочил, выбравшись на берег метрах в двухстах ниже. Здесь тоже оказались кусты, за которыми он выжал свои шорты и плавки, надел их на себя и неспешно пошел к мосту по береговой тропинке, задерживаясь на солнечных местах для обсыхания.

При выходе его к машине девы уже не отворачивались и даже позволили себе беглые взгляды на район мужских чресел.

— Я хочу научиться нырять и плавать! — заявила Агата. — Хоть, конечно, не с такой высоты и не в такой мощной реке. А еще мне нужен современный купальный костюм — вроде Вашего, Макс, только с нагрудником.

— Ноу проблем, гнедиге фреляйн, — расплылся в улыбке бывший наглец. — Правда, мы с господином Коловратом завтра уезжаем в Прагу и далее в Юнгбунцлау, но мы обещаем когда-нибудь вернуться. Верно, Александр?

— Конечно, Максимилиан.

Глава четырнадцатая. Максим очаровывает Элизабет Кински.

Неожиданно у наших друзей обнаружились попутчики: князь Кински с супругой попросили подбросить их в Конопиште, куда их пригласил Франц Фердинанд. Отказывать в просьбах сильным мира сего — себе дороже, поэтому "графин" Коловрат попросил князя не стесняться и усаживаться на любое место, кроме водительского. Князь выбрал переднее сиденье, а на заднем разместились Элизабет и Городецкий. Соответственно, разговоры по ходу движения велись как бы в двух мирках.

— Говорят, — кинула пробный шар Элизабет, — что Вы оба вздумали волочиться за Агатой Ауэршперг?

— Мы оба пытались ее убедить, — тонко улыбаясь, стал отвечать Городецкий, — что основное призвание женщины — дать потомство с достойным мужчиной. Она же требовала развлечений в подростковом стиле: с бегом, прыжками, автогонками, демонстрацией мускулов и тому подобными трюками....

— Трюки показывали в основном Вы, Максим?

— Показывал и разъяснял, как они опасны — особенно, для юных дам, склонных к авантюрам.

— И что, вы ее убедили?

— С ней предстоит еще много работы. Сейчас у нее в приоритете полет на аэроплане и прыжки с парашютом....

— Сумасшедшая девочка! Но разве князь Ауэршперг поручал вам ее опеку?

— Агата не желает слышать об ограничении своей самостоятельности. "Я сама выбираю себе друзей!" — вот ее максима.

— Все же я не пойму, какой смысл Вам, зрелому мужчине, с ней возиться?

— Увы, других проводников в аристократическое общество у меня не нашлось — кроме провинциального графа Коловрата, конечно.

— А для чего Вам так хочется попасть в наши ряды?

— Мне кажется, подобное желание есть у всякого честолюбивого человека.

— Так Вы честолюбивы?

— Мужчина, лишенный честолюбия, — жалкая, ничтожная личность. Это уже моя максима.

— Пожалуй, в этом я с Вами соглашусь.... Но чем Вы все-таки конкретно занимаетесь?

— Сейчас я знакомлю владельцев чешской автомобильной компании, построившей данный автомобиль, с достижениями мирового автопрома — посредством перевода статей из специализированных журналов разных стран. Эффект от моих трудов уже есть и немалый. Надеюсь, по итогам года Лаурин и Клемент выдадут мне весомую денежную премию. У меня, конечно, есть другие источники дохода, так что я могу долгие годы вести образ жизни, достойный джентльмена — хотя до подлинного богатства мне далеко.

— Мне сказали, что Вы — побочный сын одного из князей Голицыных. С кем-либо из этого рода Вы отношения поддерживаете?

— Пока нет, но я планирую стать известным, авторитетным человеком и вот тогда дам знать русской аристократии о своих корнях.

— Ваш апломб восхитителен, Макс, — заулыбалась княгиня. — В какой же области Вы будете добиваться известности?

— Я окончательно не решил, — ответно улыбнулся Городецкий. — Сначала меня прельщала слава писателя и я даже сочинил один фантастический роман в стиле Марка Твена....

— Марк Твен? Это ведь детский писатель, из Америки?

— В общем да, но у него есть две повести с фантастическими сюжетами. При случае я могу их Вам пересказать. Но я продолжу?

— Разумеется.

— В настоящее время более популярны и финансово обеспечены драматурги. Имена Оскара Уайльда, Ибсена и Чехова, думаю, Вам известны?

— Я видела "Идеального мужа" и "Вишневый сад", но всех более мне понравился "Пер Гюнт" на музыку Грига. Пожалуй, Вы правы: модные драматурги известны публике наравне с именитыми композиторами. Так Вы написали уже и пьесу?

— В черновом варианте. Рассказать вкратце?

— Обязательно. Путь ведь у нас не близкий....

-В пьесе идет речь об английском джентльмене викторианской эпохи, который рассчитывает на получение титула баронета и собирается жениться на дочери крупного финансиста. Случай свел его с экстравагантной гувернанткой, которой он помог по доброте душевной, а она в него, естественно, влюбилась и внезапно отдалась. Далее планы джентльмена рушатся: дядя-баронет женится в 65 лет и производит на свет сына, а финансист, узнав, что его внуки не будут баронетами, решает впрячь будущего зятя в телегу своей фирмы. В итоге джентльмен разрывает помолвку и собирается вести скромную трудовую жизнь в соответствии со своим образованием. В качестве жены ему теперь вполне подошла бы та самая гувернантка. Однако, когда он явился по ее месту жительства, то девушки не обнаружил. Ее розыски в течение года результата не дали. Он даже съездил на год в Америку, но и там следов беглянки не нашел. В полном унынии он возвращается в Лондон и однажды получает записку с просьбой прийти в художественный салон для встречи с известной ему особой. Он мчит туда как на крыльях и видит ту самую гувернантку, преобразившуюся за это время в весьма стильную красавицу, ставшую моделью для группы художников-прерафаэлитов. Он сходу предлагает ей свою руку и сердце, но дама не соглашается: свобода и финансовая независимость стали ей слишком дороги. "Но Вы не можете отринуть предназначение женщины, лишиться счастья материнства" — напоминает джентльмен и добавляет: "Клянусь, я не буду посягать на Ваши занятия в кругу творческих людей. Все чего я хочу: позволить мне любить Вас". "Именно Ваша любовь и страшит меня, — возражает дама. — Я знаю, что она не признает никаких клятв". Джентльмен начинает рассказывать, как долго он ее искал и тут выясняется, что девушка об этих розысках знала и специально сменила фамилию. Он взрывается упреками и тогда дама сообщает, что в их спор должна вмешаться еще одна особа, весьма авторитетная. "Даже если это будет королева Англии, ей не убедить меня в бессмысленности любви!" — кричит джентльмен, а дама выходит. Тут приоткрывается дверь в смежную комнату, страдалец смотрит в нее и потрясенно спрашивает: — "Кто ты, милое дитя?" и слышит в ответ: "Вы мой папа?"

— Замысловато и трогательно, — признала Элизабет. — Я хотела бы прочесть Вашу пьесу. Тем более, что в кругу моих знакомых есть владельцы венских, пражских и берлинских театров, а князь Кински может выйти и на английских.

— Феноменально, — восхитился Городецкий. — Обычным порядком я оббивал бы пороги театров не один год. Впрочем, в России есть поговорка "Нормальные герои всегда идут в обход".

— Обходные пути куда быстрее прямых, это точно, — усмехнулась правнучка знаменитого дипломата Меттерниха.

— Особенно удаются обходы под предводительством очаровательной женщины, — решился на грубую лесть Максим.

— Я кажусь Вам очаровательной? — неискренне удивилась Элизабет.

— Кто-то с этим не согласен? — возмутился комбинатор. — Покажите мне этого мужлана и его жизнь превратится в кошмар.

— Что Вы способны с ним сделать?

— Если у Вас не будет особых пожеланий, то я стану присылать ему ежедневно издевательский мадригал, где буду описывать Ваши совершенства.

— Пример привести можете, кандидат в драматурги и писатели?

— Ну, если навскидку, — лихорадочно стал сочинять Макс, — то примерно так:

Ты был всегда подслеповат

И туп еще, зараза

Красу Элизы Меттерних

Ты не признал ни разу

Тебе неведом страсти зов

Когда она подходит

И обходясь без лишних слов

Бедром слегка поводит

Потом уходит от тебя

А ты магнитом следом

За ягодицами следя

Как волк перед обедом.

— Браво! — воскликнула Элизабет. — Это настоящий экспромт! Пусть немного корявый, но очень чувственный. Теперь я верю, что кажусь Вам привлекательной, Максим Городецкий....

Глава пятнадцатая. Максим заинтересовывает князя Кински.

В Йиглаве путешественники решили размять косточки и пообедать. Естественно, что был выбран наиболее престижный ресторан "Три князя", выходящий фасадом на центральную площадь с видом на ратушу. Наедаться до отвала, имея в перспективе званый ужин в замке эрцгерцога, было бы глупо и потому чета Кински ограничилась стандартным бифштексом с овощами и десертом, а их спутники надеялись на ужин в гостеприимном доме Коловратов и сделали заказ под копирку. Вместо вина пили портер, в том числе и беспечный Саша. Поглощение пищи сопровождалось беседой, которая явилась продолжением той, что вели меж собой Кински и Коловрат в пути. И касалась она политики. Макс, естественно, на первых порах молчал, а Элизабет внимательно вслушивалась, но не вмешивалась.

— Нет, — говорил Кински. — Я хоть и слыву поклонником Британии, но вынужден признать, что Германия по темпам роста промышленности и торговли в настоящее время ее опережает.

— Как так? — недоумевал Александр. — Британская империя является крупнейшим государством мира. Если учесть товары, производимые во всех ее доминионах, то мыслимо ли Германии с ней конкурировать?

— Испания тоже владела огромными колониями, — усмехнулся князь. — Их богатства и сослужили ей плохую службу: аристократы и купцы сорили деньгами направо и налево, совершенно забросив собственное производство. И когда государства Латинской Америки добились независимости, Испания оказалась в числе беднейших стран Европы. То же самое ожидает в будущем Британию — когда ее покинут Индия, Канада, Австралия и прочие колонии. Германия же рассчитывает только на свои внутренние ресурсы, активно их эксплуатирует и развивает, а в итоге ее товары завоевывают рынки очень многих стран. Включая и нашу Австро-Венгрию.

— Заметьте, что эти рынки Германия заполучила совершенно мирным путем, — встрепенулся Саша. — Для чего же ей воевать?

— Рынки сбыта у Германии есть, — согласился Кински. — Зато ресурсы сырья у нее ограничены, а Британия и Франция к своим многочисленным колониям ее не пускают — вот веская причина для войны. К тому же не надо забывать о встречном желании Франции восстановить свою границу с Германией по Рейну, то есть забрать Эльзас и Лотарингию, которые населены вообще-то немцами, в некоторой степени офранцуженными.

— Неужели в наше цивилизованное время нельзя по всем этим вопросам договориться? — вопросил в пространство Саша.

— Тут, мне кажется, надо учитывать еще демографический фактор, — встрял наконец в разговор Городецкий. — То есть рост народонаселения, который различен в крупных странах Европы. В частности, в Германии население за столетие увеличилось почти в 3 раза и подошло к 60 млн, в то время как во Франции оно подросло только в полтора раза и составляет всего 40 млн. В Британии примерно столько же, но надо понимать, что многие ее жители уезжают осваивать те самые доминионы, а также переселяются в Соединенные Штаты Америки. Если бы у Германии были свои колонии, то ее жители могли бы туда переезжать — но их нет и потому давление в территориально небольшом германском котле возрастает, передаваясь его правителям, которые вынуждены становиться на путь агрессии.

— Интересное суждение, — одобрительно промолвил Кински. — Я обязательно изложу его эрцгерцогу в предстоящей беседе. Но что вы можете сказать, Максим, в этом плане по поводу Австро-Венгрии?

— У вашей империи совсем другой путь, — со вздохом сказал Макс. — Она называется Австро-Венгрией, в то время как 50% ее жителей являются славянами. Многочисленные составные части империи очень разнородны — по языкам, культуре, вероисповеданию, занятости населения и прочим качествам. Таким образом, основной тенденцией в империи является центробежная. Ярким примером курса на самостоятельность является Богемия вместе с Моравией. Стремится к возрождению польская нация, раздерганная Россией, Германией и Австро-Венгрией. Попытка сплочения народов Австро-Венгро-Славии на основе немецкой культуры заслуживает уважения, но вряд ли она способна противостоять эгоизму ее народов. И еще: я думаю, что большой ошибкой империи стал курс на аннексию Боснии и Герцеговины.

— Почему Вы так думаете? — еще более оживился князь.

— Вы получите в дополнение к католикам, протестантам и православным еще и мусульман. Они хоть сербские мусульмане, но за эту веру держатся крепко и раздор в сообщество народов могут внести большой. По сходному поводу в России сложили меткий анекдот.... Могу я его рассказать?

— Просим, — с улыбкой кивнул Кински.

— "Один бедняк пришел к мудрецу за советом: как ему обрести счастье? Купи козла и посели у себя в доме, — посоветовал тот. Бедняк недоверчиво покрутил головой, но поступил по совету. В течение месяца вся его семья жутко мучалась, проживая в единственной комнате вместе с вонючим козлом. Наконец бедняк не выдержал, побежал к мудрецу и высказал ему свое негодование. — Выгони козла, — сказал мудрец. Бедняк хотел его обругать, но побежал назад, заскочил в дом и выкинул козла на улицу. — Какое счастье! — воскликнула его семья"

— Я хочу сказать, — тотчас продолжил Городецкий, — что этот вонючий подарок (мусульманскую Боснию) лучше бы подсунуть Сербии, которая с этого момента вполне вероятно перестанет собачиться с императором, ибо полностью погрязнет в разборках с Боснией.

— Эффектный аргумент, — усмехнулся политик. — Но что Вы можете сказать в оправдание Российской империи, которая по национальному составу еще пестрее нашей?

— Оправдывать ее я не намерен, она тоже находится в зоне риска. Но в ней помимо центробежной тенденции существует и центростремительная. Русская культура несравненно более развита, чем любая другая на пространстве России. Ее периферические народы не имели сильной государственности (кроме Польши) и всегда находились в зависимости от соседних стран. Прибалтийцы управлялись ганзейцами и крестоносцами, а позже стали сателлитами Швеции, украинцы ныли под игом Польши, кавказцев грабили византийцы, арабы, османы и персы, ханства Средней Азии периодически подвергались набегам различных кочевников, а в последнее время находились под давлением Китая, Персии и даже Британии.... Подобные народы обречены на опеку со стороны сильного соседа.

— Азиаты, татары и башкиры тоже исповедуют ислам. Это не пугает русского императора?

— Пока мусульмане России ведут себя смирно, так как царь прикормил их имамов и князьков. Но от будущих религиозных бунтов эти меры не гарантируют, тем более что проповеди идут на чужом для России арабском языке. Если же царская власть рухнет (как призывают разнообразные либералы и социалисты), то народы империи тотчас потребуют самостоятельности — и для удержания их вместе срочно потребуется новый диктатор. Возникнет ситуация, предсказанная Вольтером, что "лучшее — враг хорошего".

— Ну да, — важно кивнул князь. — На смену французскому королю явился император Наполеон, которого едва побороли все государи Европы. Каков же выход? Ведь либералы и демократы набрали силу во всех странах Европы....

— Он на виду, — тоже важно изрек Максим. — Британская конституционная монархия, король которой "царствует", но не властвует. При этой форме правления консервативные граждане верят в незыблемость многовековых устоев государства, а прогрессивные — в обеспечение парламентом своих многообразных прав.

— Но Франц-Иосиф тоже учредил двухпалатный рейхсрат (правда, только в Цислейтании, без Венгрии), в котором на только что состоявшихся выборах большинство в нижней палате получила Христианско-социальная партия. Как известно, эту партию поддерживает базовый слой нашего населения — крестьяне.

— То есть победили консерваторы, которыми легче всего манипулировать правящей элите в образе верхней палаты. Вы в нее, конечно, входите, князь Кински?

— Да, поскольку мне указом императора присвоен два года назад предикат "светлейший".

— Был я как-то на заседании нижней палаты, — вдруг сказал подзабытый Коловрат, — и поразился: все депутаты говорят речи на своих языках! Их же мало кто понимает! Для кого тогда они говорят? Для публикации потом в газете?

— Это большой минус нашего парламента, — спокойно сказал Кински. — Но многие депутаты из народа плохо изъясняются по-немецки, а столько переводчиков с голоса в рейхсрате просто нет.

Общение князя с занятным русским авантюристом продолжилось на последнем отрезке пути, между Йиглавой и Бенешовым, поскольку Элизабет по просьбе мужа пересела на переднее сиденье.

— Позвольте мне сделать еще одно предупреждение? — спросил Городецкий.

— Обязательно, — сказал князь.

— Я прошу лично Вас встать на сторону противников войны со странами Антанты. Объективно ваш союз с Германией может поддержать только Османская империя, на столицу которой и проливы нацелена Россия. Зато Италия — совершенно ненадежный партнер и в последний момент может ударить вам в спину. Других союзников привлечь вам не удастся, а у Антанты в помощниках окажется весь мир. Вам не кажется, что получится бой собаки со слоном?

— Ну, это мы еще посмотрим, — мрачновато отреагировал Кински. — Бывает, что и мыши валят с ног слонов.

— Учтите еще одно обстоятельство: в среде интеллигентов, радеющих о благе рабочих, стали очень популярны социалистические и коммунистические идеи. Ряд "рабочих" партий создали Интернационал, на съездах которого принимаются радикальные решения, в том числе о всеобщей европейской забастовке в случае начала большой войны. А некоторые их лидеры даже предлагают превратить войну империалистическую в войну гражданскую. И мне кажется, что такое использование оружия в руках мобилизованных в солдаты крестьян и рабочих может оказаться очень вероятным.

— Вы, похоже, в армии не служили? — спросил Кински и на отрицательное мотание Максом головы продолжил: — Офицеры и особенно унтер-офицеры специально заставляют солдат выполнять бессмысленные работы и бесконечную шагистику и жестоко их наказывают за малейшее неповиновение. Постепенно в рядовых вырабатывается инстинкт повиновения, который и помогает им потом воевать.

— Я с Вами согласен, но выделю слово "постепенно". В условиях войны на смену убитым и раненым кадровым солдатам будут прибывать маршевые роты из призывников и обучены они будут не постепенно, а поспешно. Такие солдаты будут сомневаться в разумности приказов офицеров и отступать по своему хотению. Они же при случае легко повернут штыки против своих начальников и руководящих этими начальниками политиков. Самое же главное заключается в другом....

— Что еще нам грозит? — чуть насмешливо спросил Кински.

— В случае поражения в войне (а оно на 75% неизбежно) Германия останется на месте и сможет восстановить свою промышленную мощь. Зато Австро-Венгрия рассыплется на составные части, каждая из которых станет легкой добычей сильных соседей. Австрия, скорее всего, войдет в состав Германии, Польша и Галиция окончательно растворятся в России, Венгрию может поглотить Румыния, а хорваты и словенцы, само собой, войдут в состав Сербии. Что касается Богемии, то она будет трепыхаться между Россией и Германией. Мне почему-то не нравится эта картина и я очень Вас прошу: убедите эрцгерцога выйти из самоубийственного союза с Германией....

Глава шестнадцатая. Делу время, потехе....

После возвращения в Млада Болеслав жизнь Максима Городецкого вернулась в накатанную колею: переводы статей, формулировки новых достижений мирового автопрома, спонтанные подсказки инженерам компании по конструкциям автомобилей (в том числе грузовых), беседы по вечерам с Клементом.... Иногда он вспоминал вдохновенное лицо Агаты Ауэршперг, и какая-то незримая длань мягко сжимала его сердце. Вдруг он встрепенулся: — "Что ж я сижу без дела? Обещал ведь ей полеты по небу на парашюте. Значит, надо его сшить! В парапланном варианте, разумеется".

Тотчас он сел за стол и стал рисовать конструкцию параплана, потом высчитывать его параметры и снова рисовать. В том же Крыму ему приходилось на нем летать, раскладывать и укладывать, так что четкие представления у него были. На другой день Макс заказал в магазине "Ткани" рулон белого шелка (с доставкой из Праги) и шелковые шнуры для строп, а в цехах завода выпросил одноцилиндровый моторчик с бензиновым баком и двухлопастной самолетный винт (Лаурин экспериментировал уже и с самолетами), которые смонтировал на самодельной бамбуковой раме, пристегиваемой к спине — вот тебе устройство для раздува парашюта и движитель для полета. Через полмесяца в его распоряжении оказались обычный параплан с площадью крыла 3х7 м и более обширный, рассчитанный на тандем. После чего начались пробные полеты....

Саша Коловрат, конечно, был в курсе его новых изобретений и к этим полетам с энтузиазмом присоединился. Особенно по нраву ему пришелся моторный вариант. Когда же Максим сказал, что его можно снабдить шасси, Саша тотчас поставил мотор на тележку и стал подниматься в небо в привычном стиле автомобилиста. Их вечерние полеты над городом наблюдало все его население, включая степенных католических священников, а мальчишки бегали за парапланами табунами, почти всегда успевая к месту приземления.

Удача с парапланом вдохновила Городецкого, и он решился изготовить ранцевый парашют (с которым ни разу не прыгал). Впрочем, отличие было лишь в площади и форме купола и наличии дыры в нем, а загвоздка была в вытяжной системе и укладке парашюта. Когда парашют был изготовлен, испытатели сшили манекен в форме человека, наполнили его песком до веса в 100 кг, надели на него парашют и стали сбрасывать с единственного самолета фирмы Лаурин унд Клемент с разных высот. Однажды манекен лопнул, приземлившись, видимо, слишком быстро, но в остальные девять раз остался цел. Наконец, наступил день, когда вместо манекена в самолет к Саше забрался Макс и, сильно трепеща, выпрыгнул с высоты 500 метров. Тряхнуло его существенно и стало было крутить, но он подработал стропами и добился равномерного падения. Удар о землю тоже был не в пример параплану значительным, так что пришлось срочно упасть на бок и проволочиться за парашютом с десяток метров. Наконец, он погасил купол, встал на ноги и тотчас захромал, но не сильно — видимо, потянул мышцу. "Надо было сделать спортивный вариант, типа "крыло" — спохватился Городецкий. — Рассматривал же его на видео.... Ладно, предки с таким почти сто лет прыгали, обойдутся и эти".

Саша и все заводчане сильно зауважали Макса после создания параплана и парашюта и теперь были готовы смотреть ему в рот. Потому, когда он посоветовал Лаурину на новой гоночной модели подвести к каждому цилиндру трубки от воздушного компрессора, тот незамедлительно стал это делать. Правда, возникло много новых проблем: что будет раскручивать этот компрессор, как охлаждать воздух, подаваемый в цилиндры и т. д и т. п. Максим, вспоминаючи нюансы турбо, иногда подсказывал решение (задействовать выхлопные газы, охлаждать воздух специальным радиатором), иногда же тупил и вдруг это решение возникало у инженеров. Как бы там ни было, скорость модели резко возросла, чему Саша страшно обрадовался, ударил себя в грудь кулаком и вскричал:

— Теперь в Земмеринге соперничать со мной никто не сможет!

В разгар этих автострастей в адрес Городецкого пришло письмо, благоухающее лавандой. Антони, передавшая это письмо, не сдержала любопытства и спросила:

— На конверте нет обратного адреса, но письмо явно от женщины и, вероятно, из благородного общества. Неужели, Максим, Вы вскружили в Праге или Вене голову аристократке?

— Две головы, пани Клементова, — почти не соврал Макс. — Вот скажите, кого мне предпочесть для любви: зрелую даму за тридцать лет или двадцатилетнюю деву?

— С любовью не шутят, пан Городецкий, — укоризненно молвила Антони. — Особенно с любовью молодой девушки.

— Большое спасибо, пани, — негромко воскликнул Макс. — Я поступлю по Вашему совету.

Писала, как он и ожидал, Элизабет:

"Премилый и преумный пан Городецкий! Надеюсь, что Вы ждали моего письма. Я в настоящее время живу в пражском дворце князя Кински, причем пребываю в одиночестве: князь уехал в свой излюбленный Альбион (правда, по поручению эрцгерцога), чему я тихо радуюсь. Однако долго радоваться в одиночестве, на мой взгляд, невозможно и потому я приглашаю Вас меня посетить — в удобное для Вас время, но желательно поскорее. Прихватите с собой Вашу пьесу: в перерывах между нашими развлечениями (я придумаю какими) мы будем ее совместно читать. Я осознаю, что мое приглашение кто-то может счесть проявлением распутства и потому прошу это письмо сжечь. Ну, а в душе я знаю, что Вы меня не осудите — не такой Вы человек. Вспоминающая Вас ежедневно Элиза"

"Все изложено изящно и предельно ясно, — улыбнулся попаданец. — Барыня еться зовут. Обязательно буду, потому что тоже не прочь. Надеюсь и Александр со мной поедет в расчете навестить податливую Эвику. А хорошо тут жить, в этом понятном мире".

Дворец Кински не поражал особенностями архитектуры (традиционный трехэтажный прямоугольник розовато-белой окраски), но находился в самом центре Праги, на Староместской площади — рядом с Тыном и храмом св. Николая и напротив Ратуши с астрономическими башенными часами. К удивлению Макса, в нижнем этаже дворца располагался галантерейный магазин, а в верхнем — немецкая гимназия. То есть в распоряжении Кински находился только бельэтаж в 13 окон по фасаду и 3 с торца — сыграть в прятки с княгиней вполне можно. Если очень утомиться от ее домоганий....

Впрочем, когда дворецкий ввел Максима в малую гостиную бельэтажа, Элизабет Кински встретила его лишь с изысканной вежливостью, поскольку была в компании с Каролиной Гаррах. Она, правда, порадовалась букету из 13 ярко-алых роз, врученных ей с поклоном гостем, но передала их вызванной звонком горничной. Тридцатилетняя графиня Гаррах уставилась на вошедшего мужчину с алчным огнем в глазах как бы вопрошая "Так вот ты каков, новый жеребчик этой Кински! Где бы мне подобного отыскать?" Она же с ноткой фамильярности спросила:

— Почему Ваш букет, пан Городецкий, насчитывает 13 роз?

— По числу окон в особняке княгини Кински, — просто ответил Макс.

— Но Вы знаете, что в европейских странах не принято дарить нечетное количество цветов?

Что-то такое слышал, — скривился гость. — Но кажется, это правило верно до числа двенадцать?

— Вы, как всегда, правы Максим, — вмешалась Элизабет.

— А то, что алые розы дарят в знак страстной любви Вы знали? — не отставала графиня.

— Не знал, — соврал Макс. — Но выбирал цветы не разумом, а сердцем.

— Смени тему разговора, Каролина, — твердо предложила хозяйка.

— О чем же мне еще спросить этого красавца? — как бы призадумалась подруга.

— Не имел, не участвовал, не привлекался, желаю, — быстро сказал Городецкий.

— Это Вы о чем сейчас сказали? — растерялась графиня.

— О том, что порочащих меня связей не имел, в дуэлях из-за дам не участвовал, к суду чести не привлекался, а быть в числе знакомых у прекрасной дамы желаю.

— У любой прекрасной дамы? — спросила едко Каролина.

— У той, которую я выбрал своей дамой сердца — согласно древнему кодексу рыцарства.

— Ты счастливица, Элизабет! — со вздохом сказала подруга. — Муж стал светлейшим князем, бездетный дядя из рода Меттерних одарил тебя наследством, а тут и рыцарь для сердечных утех сыскался.

— Я искренне верую в Бога, — безмятежно ответила Элиза. — И он подсылает мне счастливые случаи. Знакомство с Максимом Городецким — один из них.

— Что ж, не смею больше вам докучать своим присутствием, — поднялась с кресла Каролина. — Пойду, пожалуй, в костел святого Николая и попрошу его организовать мне счастливый случай. Жду тебя завтра-послезавтра с визитом, дорогая. Адью, пан Городецкий.

Когда за графиней закрылась дверь, Элизабет и Максим мгновенно вскинули глаза друг на друга и в едином порыве бросились в объятья.

Глава семнадцатая. Снова Ага и Ади

На традиционную сентябрьскую автогонку в городке Земмеринг, расположенном в восточной части Австрийских Альп, Саша поехал с недельным запасом и, конечно, в компании с Максом — отправив гоночный болид железной дорогой. Прибыв к вечеру в Вену и поселившись в "Захере", они посовещались и решили все-таки позвонить Агате.

— Ты приехал, Саша?! — завопила она. — А Макс с тобой?

— Рядом стоит, уши зажимает....

— Никуда не уходите, я сейчас к вам приеду! Вы в каком номере?

— В номера вечером девушек здесь не пускают, княжна....

— А мне плевать! Захочу — и до утра с вами останусь!

— Лучше зайдите в ресторан, Агата. Мы идем туда ужинать.

— Ладно. Я уже впрыгиваю в платье. Зарезервируйте два места за вашим столом.

Через полчаса княжна Ауэршперг энергично вошла в ресторан гостиницы "Захер" и, мотая неприлично коротким подолом (до половины высоких зашнурованных ботиночек) незатейливого зеленого платья, резко тормознула возле друзей и воткнула свою пятую точку в бархат стула.

— Я так рада вас видеть! — сообщила она, сияя взором. — Но все же скажу: мерзкие богемцы! Для чего люди придумали телеграф и телефон, почту наконец? Мой адрес вам отлично известен. За все время не прислать мне ни одной весточки!

— Мы обожаем делать сюрпризы, — извиняющимся тоном сказал Городецкий. — А если бы Вам позвонили, то Вы, несомненно, все бы их вызнали.... Кстати, у Вас золотисто-коричневый цвет кожи на руках, шее и лице, что достигается только загаром....

— У меня все тело такое! — счастливо рассмеялась княжна. — Я загорала совершенно голой! И еще я научилась плавать!

— Браво, Агата, — серьезно сказал Саша. — Вы серьезно проредили этим плебейским загаром число своих женихов. Глядишь, их вовсе среди князей не останется и Вам придется заглядываться на графов.

— Я и так чересчур много смотрю на одного графа и даже на одного бастарда — хотя вы, мне кажется, очень далеки от мыслей о браке. Но к делу: что за сюрпризы меня ожидают уже завтра?

— Завтра мы отбываем в Земмеринг, — сказал Коловрат. — Если Вас отпустят с нами, то я примусь учить Вас управлять автомобилем....

— Ви нетт! (Как мило!) — воскликнула Агата. — Уж тогда отец будет вынужден купить мне авто! А что для меня придумали Вы, Макс?

— Я научу Вас летать подобно альбатросу или орлу.

— Вы шутите?

— Ничуть. Саша уже научился летать — правда, наподобие автомобилиста, с мотором. А Вы будете именно как птица!

— Бог мой! Благодарю тебя, что ты свел меня с этими людьми! — торжественно произнесла Агата. — Без них я влачила бы жалкое существование, а с ними скачу вверх по ступеням небывалого!

— Что ты раскудахталась, сестрица? — спросил незаметно подошедший Адольф и, молчаливо испросив согласия, сел к свободной стороне стола.

— Ади! Мы едем завтра в Земмеринг, — непререкаемо изрекла княжна. — Я поехала бы с удовольствием одна, но отец ни за что меня без тебя не отпустит.

— И правильно сделает, — ухмыльнулся братец. — Прошлый раз отпустил с подругой и на тебе: ты вздумала прыгать с моста! В компании вот с этими оболтусами! И я не сомневаюсь, что в Земмеринге они втянут тебя в очередную авантюру.

— Ты ведь не умеешь пока водить авто, Ади? — спросил Саша.

— Я прекрасно управляю своим пароконным экипажем, — гордо произнес Адольф, — и не собираюсь менять его на вонючую громыхающую жестянку!

— А я хочу идти в ногу со временем, — еще более гордо заявила Агата, — и буду учиться водить автомобиль! Только попробуй мне в этом помешать....

— Женщины даже принимают участие в гонках, — поспешно сказал Саша. — В ралли Париж-Берлин в 1901 году стартовала француженка Камилла дю Гас, а в России есть гонщица госпожа Ставросельская....

— Учиться ездить, пожалуй, можно, — снизошел Ади, — но никаких гонок! Пусть Коловрат в них участвует и выигрывает!

— Ужасно хочется покурить, — вдруг сказала Агата. — Максим, составьте мне компанию в вестибюле....

В вестибюле она и правда закурила, но стала плести заговор:

— Ади необходимо как-то отвлечь, иначе он не даст мне летать. Я думаю, надо пригласить с собой ту же Изольду. Она готова флиртовать с кем угодно, Ади тоже заядлый донжуан — вот и пусть ищут себе уединенные места. Лишь бы только подальше от нас с Вами.

— Может сработать, — согласился Городецкий. — Хотя в итоге спрятать параплан не удастся: он в небе будет хорошо виден.

— Как Вы назвали этот аппарат? Параплан? На что он похож?

— Пожалуй, на парус, только горизонтальный. При этом легкий и даже рвущийся в небо. Увидите на днях, если Изольда пригреет Адольфа.

— Вы сами его изготовили?

— Здесь сам, но в России были готовые образцы, созданные вовсе не мной.

— Какая чудесная и большая страна — Россия! У меня есть знакомые в Петербурге, но ни о чем подобном они не пишут....

— Я ведь говорил, что долго жил в Сибири. Вот там живет много народных умельцев и придумщиков, которым нет дела до столичных жителей. Один придумал паровой двигатель раньше Уатта, другой — паровоз раньше Стефенсона, третий — велосипед раньше Дреза, четвертый — прожектор, лифт и механическую ногу.... Всех не перечислишь. Ну, а мой знакомец создал параплан.

— Я слышала, что Вы свели короткое знакомство с семейством Кински? — неожиданно для Макса спросила Агата.

— Мы подвезли князя и его жену в замок эрцгерцога, — чуть смутившись, информировал комбинатор.

— А потом Вы навестили эту даму дома — в отсутствие князя, — усилила обличение княжна.

— У взрослых мужчин и женщин есть причины искать общества друг друга, — приоткрыл дверь в бездну похоти полумилорд-полусатир.

— Вы хотите сказать, что 20-летним девам рано знать эти причины? — взвинченно спросила Агата.

— Не спешите расставаться с иллюзиями юности, Ваше сиятельство, — попросил Максим. — Спустя десяток лет их расцениваешь как самое лучшее, что было с тобой в жизни.

Глава восемнадцатая. Ученица и учителя: день первый

В десять утра следующего дня (тусклого, дождливого) авто с Сашей, Максом и Агатой помчалось к южной окраине Вены, держа курс на оконечность Восточно-Австрийских Альп, Адольф же с Изольдой направились туда на поезде. Проехать автомобилистам пришлось около 100 км: сначала через городок Бад-Феслау в долину р. Лайта, далее вверх по ней через Винер-Нойштадт, Нойкирхен, Терниц и Глогниц, от которого они углубились в долину ручья Земмеринг до деревни Брайтенштайн и от нее по сильно петляющему грунтовому шоссе стали подниматься на водораздел высотой более 900м, где и расположился модный летне-зимний курорт Земмеринг (летом здесь обитали любители прогулок и горных видов, а зимой уже обжились горнолыжники). Многие аристократы и богачи Вены заимели тут собственные виллы, однако у Ауэршпергов ее здесь не было (они предпочли окрестности Зальцбурга) и потому Агата, Адольф и Изольда напросились в гости к Траутмансдорфам, с которыми Ауэршперги были в свойстве через жену князя, тетку Адольфа и Агаты. Ну, а Коловрат и Городецкий поселились в отеле Бельведер, в двухкомнатном номере, заказанном по телефону из Вены.

Утро следующего дня было также сумрачным, хотя дождишко пока прокидывал редко.

— Сентябрь в здешних горах редко балует солнечными днями, — пояснил Саша. — Дождь идет часто по два-три дня, потом сменится облачностью с ветерком, а через неделю снова нагоняет дождливые тучи.

— Как же вы тут гонки устраиваете? — спросил недоумевающе Городецкий.

— В тот самый недельный облачный перерыв: ветер просушивает щебнистое покрытие, да и солнце из-за облаков периодически выглядывает.

— Посмотрим на этот ваш ветерок, — с сомнением протянул Максим. — Позволит ли он мне обучать Агату....

— Сегодня обучать ее буду я, ты не забыл? — проворчал Коловрат.

— Если дождь позволит, — усмехнулся Макс. — Послушал бы меня, поставил переднее и боковые стекла, накрылся брезентовым верхом и катался бы по дождю аки посуху.... А теперь любой дождичек будет умывать ваши личики. Твоей то дубленой коже ни черта не будет, а вот ланиты, уста и выю Агаты мне искренне жаль.

— Пожалел волк овечку, — хмыкнул Саша. — Не она ли тебе снится в утренних эротических сновидениях?

— Нет, — искренне сказал Макс. — Совсем другие девы и дамы. Сегодня, кстати, это была Изольда. С чего бы? Хоть к Фрейду за объяснением обращайся....

— Когда ты успел познакомиться с доктором Фрейдом? — удивился Коловрат.

— Я всего лишь заглядывал в его книгу "Толкование сновидений". Знакомился и с его взглядами на причины сексуальных закидонов у разного рода отщепенцев. Ты не читал?

— А надо? — скривился Саша.

— Ты прав, абсолютно не надо. Мы, слава богу, нормальные женолюбцы с девизом "Влынди дальним, ближние сами приластятся".

— Этого я и боюсь: ты занырнул к Божене и Элизабет, а близкая Агата сама на шею повесится.

— Да ты всерьез ревнуешь, — хохотнул Макс. — Тебе ведь объясняли, что графу не по чину зариться на княжну....

— Тебе, значит, можно, а мне нельзя?

— Со мной дама или знатная дева вправе позабавиться, а ты же матримониальные планы начнешь строить....

— Ну, я тоже позабавиться могу, — сумрачно предположил Саша.

— С кем из нас забавляться, будет решать ее сиятельство, а никак ни ты или я. Такова придурочная правда жизни, будущий господин граф. Ну что, идем завтракать? А то княжна вот-вот прискачет по наши души....

— Не обижайся, Макс, но я бы желал обучать Агату наедине, — заявил гонщик. — А ты прогуляйся по окрестностям или пофлиртуй с незнакомыми дамами — глядишь, еще кого себе для постельной утехи сорганизуешь....

— Нет, — мотнул головой Городецкий. — Я рискую в этом случае остаться без глаз: наша экзальтированная подруга запросто может их выцарапать. Она поревнивее тебя будет, я уж знаю.

Побродив по улицам поселка, застроенными преимущественно виллами и отелями и полюбовавшись на просторы нижележащей лесистой Штирии, Максим вышел к западному устью железнодорожного тоннеля (пройденного под поселком) и двинулся вдоль железной дороги по грунтовому шоссе в сторону деревни Штайнхаус. Не доходя ее, он увидел справа, за железной дорогой, несколько полян шириной до 500 м, полого вздымающихся в гору. "Вот и полигон для парапланирования" — удовлетворенно решил попаданец. К тому же он приметил грунтовую дорогу, проложенную от Штайнхауса в гору и ныряющую под железнодорожное полотно — значит, проблем с подъездом к полигону не будет. Тут начался давно собиравшийся дождь, но Макс был при зонте и вернулся в отель почти не вымокнув.

Ужинать Агата решила в их ресторане. За ней увязались и Адольф с Изольдой, сиявшие как новенькие серебряные кроны и по любому поводу ухватывающие друг друга за руки. Говорила, в основном, новообращенная автомобилистка, с лица которой не сходила улыбка.

— Представляешь, Макс, — частила она, — я сама проехала под вечер всю трассу: от Брайтенштайна до Земмеринга! Конечно, со скоростью черепахи и пару раз на поворотах "глохла", но Саша почти ни разу не хватался за руль! Подтверди, "графинчик"!

— Да, княжна необыкновенно способная ученица, — солидным баском сказал Саша. — При езде в гору нужно ловко манипулировать переключением скоростей, и она с этим справилась почти на "отлично". А уж с горы мчалась как норовистая кобылица! Вот тут мне пришлось несколько раз вмешаться....

— Оказывается, с горы ехать значительно труднее, — смущенно подтвердила Агата. — Эти деревья так и лезут под колеса! Но Саша меня отлично подстраховывал. Он вообще лучший учитель на свете: терпеливый как слон и ругается исключительно интеллигентно!

Меж тем ужин продвигался вперед, а поскольку аппетит все молодые люди нагуляли отменный, поданные кушанья были вскоре сметены. Расставаться никому не хотелось, но заняться в ресторане, лишенном музыкантов, было вроде бы нечем. Впрочем, Макс это обстоятельство предвидел и успел подготовиться (сделав заказ в Париж еще в Млада Болеславе).

— Кельнер! — позвал он. — Поставьте на граммофон вот эту пластинку....

— Что за пластинка? — мигом спросила Агата.

— Это аргентинское танго "Ла мороча", которое сейчас в Париже активно учатся танцевать все круги общества.

— Танго? Впервые слышу. А что означают слова "ла мороча"?

— По-испански это "брюнетка". Но давайте послушаем его.

И вот под сводами отеля "Бельведер" зазвучала экзотическая аргентинская музыка в исполнении скрипки и аккордеона. После первой, инструментальной части взбудораженная Агата зашептала на ухо Максиму:

— Какой чудный рваный ритм! Его же задает аккордеон?

Но тут в мелодию влился чарующий голос певицы и Агата вновь зашептала:

— О чем она поет? Вы знаете? Вы же переводчик....

— Я списал и перевел ее слова на немецкий, — шепнул в ответ Городецкий. — Возьмите листок и читайте....

(Вот этот текст, господа: — Это я — брюнетка

Очень грациозна

— И очень известна

В нашенском квартале

Я своим соседям

Очень рано утром

Предложу душевно

Горький симаррон (чай матэ)

Сладко и умильно

На пороге хижины

Пою очень стильно.

Ну а мой владыка

Выводит на тротуар

Рысистого коня

Я — аргентинская брюнетка, та, что не чувствует сожалений

И проводит жизнь весело со своими песнями

Я — нежная подруга благородного портового гаучо

И лелею жизнь своего владыки.

Это я — брюнетка

Ищу горящим взором

Того, кто чувствует в душе

Огонь любви.

Я лишь креолито

Благородных и храбрых

Люблю со всем пылом

Моей души.

В моем любимом ранчо

Серебристой ночью

Пою на ветер с чувством

Про милую страну

И мою верную любовь.

Я — аргентинская брюнетка, та, что не чувствует сожалений

И проводит жизнь весело со своими песнями

Я — нежная подруга благородного портового гаучо

И лелею жизнь своего владыки)

— Вы, конечно, умеете танцевать это танго? — спросила Макса княжна Ауэршперг после остановки пластинки. — Я хочу сейчас же его разучить!

— Если господа и дамы, ужинающие в ресторане, будут не против, я могу его показать, — громко произнес Максим.

— Просим, — сказал после небольшой паузы седовласый господин, сидящий в компании с благородного вида дамой такого же возраста.

Через минуту Максим с Агатой стояли на небольшом пятачке возле граммофона. Он показал ей танговую четырехходовку (два шага на партнершу с левой ноги, раскачка назад-вперед-назад, шаг назад правой, шаг в сторону левой и приставление к ней правой ноги), после чего пластинка вновь закрутилась и Городецкий, слегка притянув к себе Агату за талию, пошел с ней в танцевальное путешествие. Почти сразу оно стало эротическим: пространства у них было мало, пришлось часто делать повороты, во время которых тела внятно соприкасались, что порождало в них волны сладострастия — все более и более сильные. Максим ожидал, что Агата все же отстранится и прекратит искушение своего целомудрия — но дева вцепилась в его плечо и длань и продолжала трепетать. Положение спасла краткость записи (менее 3 минут). Они расцепили объятье, поклонились друг другу, пытаясь этой условностью согнать с лиц предательскую красноту — и вдруг услышали аплодисменты публики. Повернувшись к залу, танцоры сделали общий поклон и пошли к своему столу.

— Вы как будто давно это танго вместе танцуете, — простодушно удивилась Изольда.

— Ловко у вас получилось, — подтвердил Адольф.

— Я уверен, что Ваш отец, Агата, этот танец бы не одобрил, — мрачно сказал Коловрат, покрасневший не меньше танцоров.

— Это было восхитительно, — возразила княжна вполголоса и против обыкновения ничего не прибавила.

Глава девятнадцатая. Развлечения у Траутмансдорфов

Дождь шел и на следующий день, но к обеду стал стихать. Неугомонные Агата и Саша продолжили терзать рычаги и педали автомобиля, а Городецкого припахали Изольда и Адольф, пожелавшие изучить танго. При этом Изольда норовила повиснуть на своем учителе, а также совершала провокационные движения бедрами — так что Максу стоило немалых усилий удержаться от вульгарных обжиманцев. Адольф же в танго себя совершенно не стеснял, продуцируя в партнерше довольные смешки и даже повизгивания. Ученья эти проходили в гостиной Траутмансдорфа, где тоже стоял граммофон, куда через некоторое время подошли и князь со своей 27-летней женой. Изольда и Адольф были вынуждены угомониться, а Карл и Мари тоже стали разучивать танго.

Мари в первом подходе танцевала механически, стараясь выдерживать предписанные фигуры танца и строго держа дистанцию. Потом она танцевала дважды со своим мужем, раз с Адольфом и вновь попала в объятья Городецкого. То ли она к этому времени понагляделась, то ли раскрепостилась с Адольфом, но сейчас с Максом танцевала другая женщина: решительная, ловкая, отзывчивая на предлагаемые партнером эксперименты и по ходу танца все более страстная. Дистанцию они по-прежнему соблюдали, но она диктовалась не отчуждением танцоров, а предохранением от излишнего накала чувств. Страстно сжав напоследок руки друг друга, они развернулись и пошли каждый в свою сторону: она к мужу, а он — к пустому креслу. Глядючи из него в сторону Траутмансдорфов, Максим заметил, как муж, только что танцевавший с Изольдой, что-то сказал жене с улыбкой, она ответила легким смешком, и они дружно покинули гостиную. Адольф с Изольдой тоже засмеялись и с прежним азартом вернулись к своим танцевальным обжиманцам. Наконец им наскучило слушать "ла морочу", и они разместились в одном кресле, в два этажа, то есть Изольда на коленях у своего обожателя. Макс встал, вышел на кольцевую веранду и начал по ней очень медленно прогуливаться. Здесь его и нашла служанка с приглашением на обед.

Хозяева выглядели за столом довольными жизнью и друг другом. Их довольства хватило и на гостей, которых они стали вовлекать в разговоры — банальные преимущественно, вроде "ждать ли Агату к ужину" или "готов ли Коловрат к состязаниям". Но вот Мари поймала взгляд Городецкого и сказала неожиданное:

— Вы знаете, Максим, что мы с Элизабет Кински состоим в переписке? Так вот большую часть последнего письма она посвятила Вам. Оказывается, Вы написали пьесу, которая ее поразила, восхитила и пленила. На днях она примчится в Вену, чтобы показать ее директору Бургтеатра, с которым коротко знакома. Единственное ее сожаление что действие происходит в Англии и герои тоже англичане....

— Это легко устранимое препятствие, — сказал с улыбкой новоиспеченный драматург. — Побережье Корнуэлла можно заменить Далмацией, а мистера Смитсона, кандидата в баронеты, превратить в племянника австрийского барона фон Фрайберг, например.

— О чем эта пьеса? — заинтересовался Карл.

— Вкратце о выборе образованного человека между обеспеченным ничегонеделаньем и умеренно оплачиваемым творчеством, — суховато пояснил Городецкий. — Параллельный выбор: жизнь со светской львицей или с женщиной нового типа, отвергающей диктат мужчин и узы брака.

— Ого! Где Вы видели таких женщин? — спросил с искренним удивлением князь. — Если не спускаться в многочисленные притоны?

— Пока их очень мало, — согласился Макс. — Впрочем, у моей героини был реальный прототип — Люси Браун, ставшая моделью для художника-прерафаэлита Росетти. Они жили счастливо вместе, хотя не были официально женаты. Кроме того, вы ведь слышали про суффражисток?

— Пишут о каких-то сумасшедших дамах в Англии, — признал Траутмансдорф. — Ради права голосовать на выборах они прибегли к голодовке — но чем там дело кончилось, не помню.

— Парламент дал женщинам право голосовать на выборах местных органов власти, — сообщил сильно начитанный Городецкий. — Еще раньше, во времена французской революции, Олимпия де Гуж составила "Декларацию прав женщины и гражданки", аналогичную знаменитой "Декларации прав человека и гражданина", в которой требовалось признать полное социальное и политическое равноправие женщин. Но революционеры дружно затопали ногами и отправили ее под гильотину.

— Якобинцы были ужасными негодяями, — передернула плечами княгиня. — А эта Олимпия напоминает мне нашу знаменитую писательницу Берту фон Зуттнер, урожденную Кински, которая выступила против милитаризма мужчин и получила за это Нобелевскую премию. Она, вроде бы, поехала сейчас в Гаагу, на международную конференцию — не так ли, Карл?

— Это так, — важно подтвердил супруг. — Единственная женщина среди всех ее участников. Правда, собрались они не для запрета войн, а для их ведения цивильными способами. Например, уже приняты декларации о запрете бомбардировок с воздушных шаров и пушечных снарядов с ядовитыми газами.

— То есть как только они ограничат правила войны, то сразу где-нибудь их опробуют — например, на Балканах, против Османской империи, — с кривой улыбкой спрогнозировал Городецкий.

— Балканский вопрос стоит остро и для Австро-Венгрии, — согласился князь. — Болгары желают сотрудничества с дойчами, а эти выскочки сербы, пользуясь поддержкой вашего царя, нагло упираются. Типичные шавки под защитой псовой своры. Надеюсь, Вы не в претензии на меня, Максим, из-за такой оценки роли России?

— Я ведь не дипломатический представитель своей страны, — широко улыбнулся Макс. — а всего лишь плейбой, желающий жить свободно и счастливо.

— Плейбой? — вывела на лоб морщинку Мари. — Играющий мальчик по-английски?

— Немецким аналогом может быть "лебеманн", хотя не вполне, — пояснил Макс. — Сейчас в Америке жизненная философия "потребления удовольствий" становится популярной.

— Вы разве успели пожить в Америке? — спросил Карл.

— Просто читаю много газет и журналов, в том числе из Верайнихте Штаатен.

Внезапно в гостиную вошла служанка и обратилась к Мари:

— Ваше сиятельство! Наш Йозеф, кажется, подвернул ножку....

Мари моментально вышла из-за стола, извинилась перед гостями и стремительно покинула столовую. Разговор тотчас прекратился, и Городецкий счел за благо откланяться.

День катился к вечеру. По небу вяло ползли многочисленные облака, в разрывах меж которыми ярко сияло солнце. "Пожалуй, завтра погода будет", — удовлетворенно решил Максим и засмеялся, вспомнив известную поговорку своего времени "Погоды севодня не буде, а если буде, то буде пасмурна". Дополнительно вспомнив о Берте фон Зуттнер, он дошел до книжного магазина (дачники Земмеринга позволили себе его завести) спросил какую-нибудь книгу этой дамы и ему дали "Долой оружие!" (Die Waffen nieder!). С ней он и просидел в кресле до вечера, проникаясь пафосом молодой баронессы, пережившей ужасы и последствия четырех внутриевропейских войн 1859-1870 годов. Заключительные главы он дочитать не успел: в номер ввалились Саша и Агата.

— Ну! — опередил он их словоизвержения. — Предъявите шишки, ссадины и переломы!

— А вот и нет! — торжественно произнесла княжна. — Я сегодня вела авто филигранно — это по выражению Саши — и даже смогла припарковаться к вашему отелю!

— Не может быть! — категорически заявил Максим. — Меж двух стоящих у отеля машин даже я побоялся бы втиснуться....

— Ну, я встала в стороне от них, — заюлила Агата.

— То есть прямо за ними, — безжалостно констатировал Городецкий и тут же смягчился: — Главное было не задеть их радиаторы. Не задели?

— Отстань от девушки, — вмешался Коловрат. — Мы вообще-то зашли за тобой. Пойдем сегодня ужинать к Траутмансдорфу.

— Увы, — развел руками Макс. — Часто шастать к аристократам вредно. Я сегодня у них обедал.

— Ну и что? — вернулась в разговор княжна. — Поучите их танцевать танго.

— Уже научил, днем, — информировал попаданец и добавил: — У меня есть книжка интересная, так что скука мне не грозит....

— Вы пожалеете об этом, герр Городецкий, — пообещала А. Ауэршперг и вышла вон.

Глава двадцатая. Сумасшедшая Агата

Утро выдалось чудесным. Макс встал раньше любившего поспать Саши, с удовольствием размялся, потом стал плескаться у бочки с водой, стоявшей под водостоком с крыши отеля, и здесь был застигнут рано поднявшейся Агатой, одетой в знаменитый комбинезон и сапожки.

— Ого! — воскликнула она. — Какие у Вас, Максим, широкие дельтовидные мышцы!

— Странно это слышать от Вас, контесса, — без тени смущения сказал Городецкий, обтираясь полотенцем. — Ведь Вы уже видели их в июне на мосту через Дунай....

— Я тогда не знала, что они дельтовидные, — скопировала княжна бесстрастный стиль собеседника. — Я недавно изучила медицинский атлас.

— Это замечательно, — улыбнулся ей Макс. — Если мы сегодня с Вами получим травмы, то Вы подскажете мне, как правильно Вас и себя бинтовать.

— Вас я сама забинтую, не сомневайтесь, — ответно улыбнулась Агата. — Но смею Вам заметить: Саша вчера меня такими историями не пугал. Где он кстати? Неужели спит?

— Вы меня своей болтовней уже разбудили, — послышался голос Коловрата из окна номера, расположенного наискось бочки, на втором этаже. — Идите пока в буффет, выпейте кофе перед завтраком, а там и я подойду....

Наконец со всеми утренними делами и приготовлениями было покончено, машина Коловрата вырулила на Райхштрассе и покатила на запад. Оказавшись в пределах Штайнхауса, они увидели железнодорожный мостик, под который от трассы вела накатанная телегами дорожка. Свернув на нее авто вскоре стало подниматься на пологую горную луговину, уставленную редкими стогами сена.

— Достаточно, — скомандовал Макс, тоже одетый в комбинезон и мотоциклетный шлем. — Здесь в самый раз будет.

После чего вытащил из багажника рюкзак с парапланом и обвязкой и стал раскладывать их по траве. Минут через десять он уже приплясывал на лугу со страховочным рюкзаком-матрасом за спиной и с парапланом над головой, раздуваемым ровным настильным ветерком, а княжна носилась вокруг него и кричала:

— Я знала, я верила, что люди могут летать как птицы! Боже мой, как все оказалось просто! Ну, лети же Макс, лети!

Макс отпустил с трудом сдерживаемые стропы и стал стремительно подниматься над горным склоном. Впрочем, сильных восходящих потоков он избегал (возле более крутого лесистого склона они, наверняка, были), паря на высотах 50-100 метров, а через десяток минут спустился к фигуркам своих спутников.

— Вот так, примерно, — сказал он сияющей Агате. — Теперь мы достанем второй параплан, побольше и слетаем на нем вдвоем. Не побоишься?

— С вами, Макс и Саша, я ничего не боюсь, — истово сказала княжна.

Обвязав Агату, потом себя, Макс притянул деву дополнительным поясом к своему туловищу, вздыбил параплан и взмыл в воздух. Сначала он держался на тех же высотах, давая Агате привыкнуть к воздушной стихии и унять ее страх высоты (дева почти непрерывно кричала и улюлюкала, но, судя по сияющим взглядам во время поворотов к Максу, от восторга), а потом подлетел ближе к лесу, поймал восходящий поток и пошел вверх, вверх....

— Тебе не страшно? — крикнул он в ухо девушке.

— И да и нет! — крикнула она в ответ. — Но я привыкну!

Тогда он потянул стропы и стал кругами спускаться к Саше. Неожиданно взявшийся боковой низовой ветер понес их в сторону от точки старта, так что приземление произошло метрах в 500 и то в результате встречи со стогом. Макс и Агата соскользнули по стогу на землю и их накрыл параплан. Вдруг Агата, извернувшись, обняла Макса и впилась поцелуем в губы. Он готовно ей ответил и оторвались они друг от друга лишь через минуту.

— Мне давно хотелось это сделать, — шепнула Агата. — У тебя такой дерзкий вырез губ и они к тому же не закрыты дурацкими усами....

Издалека до них донесся гул мотора.

— Это Саша спешит к нам на помощь, — хохотнул Городецкий. — Давайте, княжна, быстрее выбираться из-под параплана.

— Я более для тебя не княжна, — вновь шепнула девушка. — Просто Агата, твоя Агата.

Потом княжна полетала на мотопараплане, с Сашей (который приземлился без сюрпризов, штатно), ну а потом началась рутина: обучение поднятию и удержанию параплана, гашение его, управление им, совсем низенькие полеты на высотах 1-2 метра с подстраховкой и т. д. Лишь под вечер Агата вновь полетала с Максом и он дал ей ощутить в своих руках управляющие стропы (опять же с подстраховкой). Там же на высоте девушка практически легла спиной на торс желанного мужчины и сладко млела, ощущая подъем его и своих чувств. В отель они возвратились жутко голодными и поужинали в буффете — без изысков, но обильно.

— Завтра еще полетаем? — спросила Агата Макса при прощании.

— Завтра, вероятно, состоится гонка, — веско сказал Коловрат. — Пока погода ей благоприятствует.

— Это тоже замечательно! — сказала княжна и добавила деловито: — Ставки делать будем?

— Не стоит, — тоже веско сказал Максим. — В прошлый раз нас чудом не убили. Здесь ставки будут, наверняка, больше и люди, их контролирующие, посерьезнее. На свете есть другие способы добывания денег — обратимся к ним.

— Например? — не удержалась от вопроса Агата.

— Например, завтра турбоавтомобиль Саши обязательно победит в гонке на время, и он получит за это отличную премию. Послезавтра возле нас соберутся молодые обитатели Земмеринга и будут совать нам тысячи крон за возможность полетать на параплане.

— Пару дней такому заработку посвятить можно, — задумчиво сказал Саша. — Но потом нам придется возвратиться в Вену, а потом и в Чехию — много ли тут заработаешь? К тому же в Земмеринг опять вернутся дожди и будет не до полетов.

— Идут они в тартарары со своими кронами! — возмутилась и Агата. — Этих двух дней мне одной на полеты будет мало....

В связи с наступлением темноты девушку было решено проводить до дома. Пошли, конечно, оба кавалера. Возле виллы Траутмансдорфа Агата чуть притормозила возле Городецкого, и он ощутил в своей руке записку. На обратной дороге Саша угрюмовато сказал:

— Да, мой автомобиль против твоего параплана не выстоит. Все идет к тому, что княжна выберет своим амантом тебя, Макс.

— Почему сразу амантом? — вяло возмутился уже избранный. — Разве у вас аристократки вступают в добрачные связи?

— Раньше, говорят, такого не было, но сейчас девушки стали собой распоряжаться более свободно: ведь живем-то мы уже в новом, более прогрессивном веке. Одни танцы современные к такому разврату тянут....

— Агата совершенно далека от разврата! — вспылил Городецкий.

— Зато к любви очень тянется, — возразил Саша. — А результат-то получится один....

Оказавшись у себя, Максим вынул записку и прочел: — "Буду ждать тебя на веранде возле моей комнаты. Хоть всю ночь, милый Макс".

— Надо идти и поскорее, а то замерзнет, — стал обдумывать ночное свидание Макс. — Отчего ж так тяжело на сердце? Будто всех предаю: друга, Божену с Элизабет и даже саму Агату. Эх, любовь, божественное чувство! И ведь нельзя сказать, что я ее не люблю. Я ее обожаю, ею восхищаюсь! Может так действует осознание, что женой моей она быть не может? Что я всего лишь калиф на час? Тот самый первый, которого все девы помнят, но которого непременно меняют на второго, третьего — до основного, единственно нужного....

Спустя час (пришлось ждать, когда заснет Саша) он спустился из окна по веревке и, освещая перед собой дорогу лучом небольшого ратьера (сам сделал как-то в Млада-Болеславе из жестяной банки и кусочка свечи), пошел к известной вилле. Когда он был от нее метрах в пятидесяти, то увидел темный силуэт, возле которого появился вдруг огонек свечи и снова исчез. "Молодец! — оценил он сообразительность Агаты и в ответ осветил ратьером свое лицо. Огонек маякнул вновь, а Максим, прицепив ратьер к поясу на спине, нашел каменный столб в ограде виллы, ловко поднялся по нему и так же спустился внутрь сада. После этого он подошел к углу веранды и, цепляясь за каменную кладку цокольного этажа, добрался до баллюстрады веранды и в два счета оказался на ней. Еще через мгновенье его обхватили холодные руки Агаты и дрожащее тело прильнуло со стоном к его торсу.

— Боже мой! — зашептал он. — Ты в самом деле проторчала все это время на холодной террасе? Сумасшедшая девочка! Дай я тебя обогрею, обниму, разотру!

— Поцелуй меня, — шепнула она в ответ. — Твои губы лучше меня разогреют....

Глава двадцать первая. Триумф Коловрата.

Утром в день гонки первым поднялся на ноги Коловрат. Макс слышал топот его тяжелых ног, но поднимать голову от подушки страшно не хотелось. Двух часов сна его организму было явно недостаточно. В начале свидания он надеялся ограничиться жаркими поцелуями, но то ли они были слишком жаркими, то ли Агата заранее настроилась на полную "само-отдачу" — в общем, вскоре они оказались в ее девичьей постели и мяли, свивали, рвали и роняли ее простыни и подушки с неослабевающим энтузиазмом до начала слабенькой зари. Тут Городецкий опомнился, резко встал, оделся и, покрыв поцелуями исхудавшее лицо своей милой, скользнул на веранду, в сад, за ограду и припустил к "Бельведеру", где его ждал еще подъем по веревке в свою комнату.

Чуть придя в себя, он припомнил, что пытался использовать прихваченный с собой презерватив, но Агата со смешком его отвергла, молвив, что "сегодня ей можно". А потом добавила, что об этом ей сказала любимая тетя, то есть Мари Траутмансдорф, от которой у нее нет секретов. Та же тетя одобрила ее выбор, признавшись, что сама бы не отказалась от такого любовника как Максим Городецкий. В общем, семейная идиллия по-австрийски, мать их ети....

Еще через полчаса он все же встал, умылся, оделся, устыдился своих мыслей по поводу дам Ауэршперг и спустился в буффет, где Коловрат уже приканчивал обильный завтрак.

— Что, греховодник, проспался наконец? — приветствовал его Саша.

— О чем ты говоришь? — прикинулся валенком попаданец. — Я просто устал вчера, видимо.

— И я бы устал на твоем месте, — хмыкнул Саша. — Такую кобылку за час не умотаешь. Ей всю ночь подавай....

— Иди ты в баню со своими подозрениями, — стал злиться Городецкий.

— Ты веревку с окна поднял, а отвязать забыл, — пояснил Коловрат. — И не рычи на меня. Я на тебя не в обиде и даже чуточку горд: мой друг покорил имперскую контессу! Надеюсь, ты был у нее первым?

— Дай ты мне поесть, негодяй, — ласково сказал Максим. — Сам наелся до отвала, а надо мной изгаляешься.

— Ладно, питайся. И подтягивайся к авто, скоро надо ехать в Брайтенштайн. Или ты предпочтешь ждать меня здесь?

— Нет, поеду. Вдруг какой гад захочет, когда ты отвернешься, диверсию с твоим болидом сделать, — а я его цап-царап и по кумполу!

— Где ты жаргонов этих нахватался, Городецкий? И что характерно, на дойч!

— Классный переводчик по знанию жаргонов как раз и определяется, — снисходительно пояснил Максим. — Это ты еще моего английского сленга не слышал....

В Брайтенштайне жизнь кипела. На его единственной улице выстроилась длинная цепочка гоночных машин самых разных марок и производителей: "Мерседес" от Даймлер Моторен, "Вело" от Бенц, "Принц Генрих" от Австро-Даймлер (конструкции Порше), "Вуатюретт" от Рено Фрере, "Торпедо" от Дион-Бутон, "Лион" от Пежо, "Тип 10" от Бугатти, "Даррак" от Альфа-Ромео, "130 НР" от Фиат, "Итала" (от одноименной фирмы, только что ставшей знаменитой благодаря победе в ралли "Пекин-Париж"), "Типо 1" от Изотта Фраскини, "Тип 12" от Испано-Сюиза.... Явным же фаворитом смотрелся шикарный серебристый "Сильвер Гост" от Роллс-Ройса! На его фоне тускнели все собравшиеся здесь автомобили, в том числе и скромный "Тип ФФС" от Лаурин унд Клемент. Впрочем, пара знатоков в присутствии Макса (Саша как раз отлучился по каким-то делам) с интересом притормозила возле двигательного отсека, осложненного четырьмя гнутыми гофрированными трубками.

— А парни-то непростые, — сказал один из них другому. — Похоже, что по этим трубкам к цилиндрам идет поддув воздуха!

— Поддув уже пытались кое-где делать, но мотор у них почему-то часто глохнет, — скептически сказал второй. — Особенно при такой нагрузке как гонка в гору.

— Посмотрим на этот мотор наверху, — согласился первый. — Хотя может спросим гонщика?

— Никакой информации до старта, — категорически заявил Городецкий и вдруг добавил: — Можете поставить на него пару крон. В прибытке будете.

Наконец возле болида появился Коловрат, ведший за собой какого-то мальчишку. Заметив недоумение на лице Макса, он пояснил:

— По правилам в автомобиле должно быть два гонщика общим весом до 150 килограмм. Я сейчас вешу около 100, поэтому взрослого гонщика взять не могу. В Млада Болеславе, ты помнишь, я возил с собой бульдога или брата, Гинека. Но ни того, ни другого в этот раз я с собой не взял, поэтому вот нашел Петера среди местных: он самым смелым оказался.

Прошло еще с полчаса, прежде чем далеко впереди, на старте, прозвучал сигнал к началу гонки. Непосредственное соперничество она не предусматривала и потому машины выпускались с интервалом в минуту. Вот рванул вперед первый болид.... Теперь второй.... Саша запустил мотор и потихоньку стал продвигаться к старту, а Макс пошел рядом. Вдруг он увидел бегущую навстречу им Агату, одетую в комбинезон!

— Уфф! Еле успела! — закричала она на бегу, мельком кивнула Максу и, ухватившись за борт машины, взвыла: — Саша, миленький, возьми меня вместо этого мальчика!! Я вешу почти как он, честное слово!

— Я ведь объяснял Вам, Агата, — замотал головой Коловрат, — что гонки — это не шуточки. Машина может перевернуться или врезаться в дерево. Что я потом буду говорить Вашим родственникам?

— К черту моих родственников! — усилила крик княжна. — Я хочу разделить с тобой упоение победой! Возьми меня, иначе нашей дружбе конец!

— Я не могу, — упавшим голосом сказал Саша.

— Можешь и возьмешь! — зарычала дева. — Мальчик, дай мне свой шлем и выпрыгивай! Давай, давай, видишь — дядя не против!

Чем обычно кончается спор одержимой женщины и пытающегося быть уравновешенным мужчины все вы отлично знаете. Макс проводил взглядом болид с Сашей и Агатой и поплелся к четырехместному авто Коловрата, возле которого должен был дожидаться возвращения триумфаторов. Впрочем, не факт: противники-то у нашего чемпиона подобрались серьезные....

Прошло еще пара часов и вот спорткары массово стали возвращаться в Брайтенштайн — однако болида Лаурин и Клемент среди них не было. Вот дорога вообще опустела, а Сашка все не ехал. Макс забеспокоился (неужели чертов "графин" беду накаркал?), подошел к одному из гонщиков и узнал, что победителем стал никому неизвестный чех Коловрат на каком-то странном драндулете, зато снабженном компрессором, который он называл "турбонаддувом".

— В этом все и дело, понимаете? — злился гонщик. — Его мотор ревет как оглашенный и особенно мощно тянет именно в подъем! По ходу он даже обошел двоих предшественников!

Час спустя Саша все-таки спустился из Земмеринга. Завидев товарища, он состроил повинную рожу и вдруг выпалил:

— Макс! Я совершенно не ожидал, но она мне взяла и отдалась! В честь моей победы, понимаешь?

— Чего тут непонятного, — сказал через силу Городецкий. — Женщина — законный приз победителя.

— Но ведь она только что была твоей, еще ночью!

— Она сама тебе об этом сказала?

— Да. И добавила, чтобы я не смел тебя ревновать, по двум причинам....

— Что еще за причины?

— Первая: потому что я — твой друг. А вторая: потому что мы такие разные. Я ее забавляю, а ты — восхищаешь.

— Это ее слова? — недоверчиво спросил Максим.

— Точь в точь, — торжественно ответил Саша и добавил: — Ты на меня рассердился?

— А знаешь, нет, — со странным облегчением сказал Макс. — Она умнее нас с тобой оказалась. Наша дружба останется в целости только при таком ее отношении к нам. Ну, а сексуальные аспекты придется передать в ее регулирование.

— Согласен, — бодро сказал Коловрат. — В конце концов, в нашем окружении периодически появляются и другие женщины....

Вечером в ресторане самого большого отеля Земмеринга "Панханс" состоялся многолюдный банкет, посвященный итогам автомобильной гонки. Одним из распорядителей и гонки и банкета был все тот же Карл Траутмансдорф, который разразился прочувственной речью о международном автомобильном содружестве, показывающем всему миру пример добрососедства и сотрудничества.

— Мы, автолюбители, — возглашал он, — который год твердим разнообразным военным и политикам: наш дом — вся Европа! Мы говорим на разных языках, но всегда понимаем друг друга и неизменно приходим на помощь в дорожных ситуациях! Технические находки немецких конструкторов моментально перенимаются во Франции, Британии, Италии и Испании и наоборот. В итоге мы имеем год от года все более совершенные автомобили, радующие граждан наших стран. Ярким примером служит сегодняшняя победа автокара из мало кому известной австрийской фирмы Лаурин и Клемент, на котором впервые в мире установлен турбокомпрессор, обеспечивший невиданную еще скорость и тягу на горной дороге. Поприветствуем же Александра Коловрата из древнего графского рода Богемии, который привел этот кар на финиш!

Саша, сидевший по правую руку от князя, поднялся с медвежьей грацией и раскланялся на три стороны. Агата, севшая справа от него, звонко стукнула бокалом шампанского о его бокал и крикнула "Виват!". Все этот клич подхватили и, выпив, загомонили.

Макс, вопреки желанью Саши и Агаты, сел вдалеке от автомобильной элиты, за боковой стол, и не отсвечивал. Одно время он испытывал сильное желанье уйти с чужого пира, но запретил себе так думать. Все, как известно, кончается, закончилось и это застолье. По знаку Карла зазвучала музыка и мужчины стали приглашать дам в танцевальный круг (здесь было так устроено). К Агате тотчас направилось несколько претендентов, но она бесцеремонно от них отмахнулась и направилась через весь зал к Городецкому.

— Пригласите меня, Максим, — несмело сказала она. — Очень прошу.

— Вы ли это, Агата? — улыбнулся ей Макс, встал из-за стола, взял за руку и повел в круг. — Куда подевалась гордая австрийская княжна?

— Я очень виновата перед Вами, — продолжила она. — Сегодня, когда наш автомобиль влетел в Земмерлинг, стало ясно, что мы победили. Я ликовала вместе с Сашей, но тут он посмотрел на меня, и я увидела, что он несчастен. Это показалось мне такой несправедливостью, что я решилась сделать его счастливым. Дождавшись, когда качавшие и поздравлявшие его люди угомонились, я увела его в отель и там безоговорочно отдалась. Вот ужас, да?

— Пока неясно, — спокойно сказал Макс. — Продолжайте Агата.

— Ужас в том, что я искренне вас люблю. Обоих! Понимаете?

— Возможно. Дальше.

— У меня в детстве была любимая игрушка — большой плюшевый медведь. Я подолгу с ним возилась. Так вот Саша очень на того медведя похож: такой же большой, неуклюжий, невозмутимый, домашний. Ты же его полная противоположность: стройный, ловкий, красивый, а еще изобретательный и красноречивый. Я уверена, что у тебя в жизни было много любовниц.

— Ты всех их затмила, Агата.

— Боже, боже! Как мне теперь жить?

— Живи согласно движению души, моя милая. Если мы оба тебе нравимся, люби обоих. Это необычно, но отвечает твоей демонстративной экстравагантности. Кстати, в России я знаю о таком альянсе — правда понаслышке. Он — крайне современный поэт, она — экзальтированная дама по имени Лиля, а третий в их союзе — ее муж, согласный ради счастья Лили на все и потому нежно ею любимый.

— Так ты на меня не сердишься?

— Уже нет. Мне не хотелось бы терять ни тебя, ни друга.

— И мы завтра сможем полетать?

— И завтра и, дай бог, послезавтра. Потом и погода вмешается, и командировка наша подойдет к концу.

— Это что, я опять останусь в одиночестве в Вене? Категорически не хочу!

— Переезжай в Прагу, — посоветовал миленок. — Там вроде бы есть дворец Ауэршпергов?

— Есть и даже рядом с дворцом Коловратов, — вяловато сказала Агата. — Там жили мои дедушка и бабушка, а теперь живет дядя Франц с молодой американской женой Флоренс....

— Не слышу энтузиазма в голосе.

— Они между собой не очень ладят, — призналась княжна. — И детей у них нет.

— Вот ты там появишься и всех детей им заменишь, — усмехнулся Макс. — Или своих заведешь — по паре от нас с Сашей.

— Прекрати издеваться, — шикнула на него Агата. — Дети — это святое, их с любовниками аристократки не заводят.

— Как знаешь. Я ведь от чистого сердца предложил, госпожа принцесса.

— Вот и танец кончился, — выскользнула из его рук Агата. — Ты тут еще побудешь?

— Нет, пожалуй. Женщин в зале как всегда мало — пойду лучше посплю, авось компенсирую вчерашний недосып.

— Я бы тоже пошла в кровать, только ты правильно заметил: нас тут мало, надо исполнять свой долг перед автомобилистами. Но завтра я подниму вас на самой заре!

Глава двадцать вторая. Как протолкнуть пьесу

По приезде в гостиницу "Захер" портье, оформлявший на Коловрата привычный номер, вдруг подал Городецкому запечатанную записку, которую оставила пару дней назад неизвестная дама. Максим вскрыл ее и прочел: "Жду Вас каждый день во дворце Кински к обеду. Есть хорошие новости по Вашей пьесе. Элиза Мой номер телефона: Иннере Штадт, 523". Все примечающий Саша вдруг проявил начитанность и сказал иронически:

— По Гейне "самое действенное противоядие против женщины — это другая женщина. Правда это означает изгонять Сатану Вельзевулом и потому такое лекарство часто пагубнее самой болезни".

— Еще он вроде бы сказал, — добавил Городецкий, — что "женщины знают только один способ сделать нас счастливыми и тридцать тысяч способов сделать несчастными". Поэтому мое противоядие: собрать постепенно гарем, рассредоточенный в пространстве, и вояжировать от одной дамы к другой. Их первое действие при встрече обычно заключается в одаривании любовью. Ну, а когда они переходят к иным развлечениям вроде поклевки мозга или печени или опустошения кошелька, надо поднимать паруса и лететь к следующей наложнице.

— Надеюсь, ты говоришь это не всерьез, — увещевающе произнес будущий граф. — Я хочу обрести лет через пять-десять семейный круг и детей, а твое противоядие их не предусматривает.

— Конечно, это лишь обычная холостяцкая бравада, — согласился Максим. — Но пять лет приключений по всей Европе — это не так уж плохо.

— Вот и отлично, — приободрился Саша и добавил: — Ну, сейчас всего 13 часов, успеем освежиться с дороги, переодеться и потом главное событие дня — обед! Как там у вас в России говорят, напомни....

— Люблю повеселиться, особенно поесть! Только Саша, обедать я буду, видимо, в другом месте.

— А! Пойдешь к той самой даме.... Надеюсь, обед у нее будет не хуже, чем у мадам Захер. А там и приложение к обеду последует. Счастливчик!

После принятия душа (Сашка, как всегда, оккупировал ванную) Максим набрал номер Кински (номера были оборудованы аппаратами, соединенными с коммутатором у портье) и через некоторое время услышал женский голос:

— Палас князя Кински на связи.

— Я говорю из отеля "Захер", — не стал раскрывать свое инкогнито Городецкий. — Мне необходимо переговорить с Ее сиятельством.

— Подключаю, — сказала служащая дворца и через десяток секунд он услышал голос Элизы:

— Это Вы, Максим? Очень рада слышать Ваш голос. Как все прошло в Земмеринге? Сверхудачно? Рада за Вас и Коловрата. Вы сможете прийти сегодня к обеду или будете отдыхать с дороги? Сможете? Прекрасно! Тогда я приглашу на него директора Бургтеатра, Вы не против? Великолепно! После обеда я его удалю, обещаю и нам больше никто не сможет помешать. Такой вариант Вас устроит? Очень, очень Вас жду.

Венский дворец Кински Максим обнаружил вблизи Бургтеатра, на небольшой площади Фрайунг. Смешно, но напротив расположился венский дворец Гаррахов — видимо, для того чтобы обе пражские подруги, Элиза и Каролина, могли собраться поболтать в пять минут после возникновения такого желания. Архитектура обоих дворцов и здесь была незамысловатой: трехэтажные прямоугольники со статуями и без. Безукоризненный мажордом провел гостя в малую гостиную и отрекомендовал его. Компанию Элизабет составлял солидный господин лет пятидесяти, сидевший в кресле. Он вскинул на молодого визитера глаза (холодноватые, проницательные), но тотчас изменил их выражение на доброжелательное. Элизабет же, сидевшая напротив господина на оттоманке и одетая в какой-то экзотический пестрый наряд вроде пончо, тотчас просияла и воскликнула:

— Вот и наша будущая знаменитость! Максим, я так рада Вас видеть! Позвольте Вам представить директора Хофбургского драматического театра Пауля Шлентера, которого я заочно с Вами познакомила. Присаживайтесь ко мне на оттоманку и расскажите, чем Вы сейчас занимаетесь, что творите.

— Благодарю, Ваше сиятельство, — чуть склонил голову Макс и присел на противоположный край дивана. — Я рад отдохнуть от беготни, в которой пребывал несколько дней на курорте Земмерлинг. Там, если вы знаете, проходили автомобильные гонки, мой друг Александр Коловрат в них участвовал, а я создавал ему благоприятный психологический климат.

— Этот климат ему помог? — спросила с улыбкой княгиня.

— Вероятно, да, так как гонку он выиграл.

— Надеюсь, в ближайшие несколько месяцев никаких гонок больше не будет и Вы, Максим, займетесь тем, что Вам еще лучше удается: сочинением новых умных пьес, — сказала более серьезным тоном Элизабет.

— Готтзайданк! (слава богу!) — с утрированным облегчением сказал гость. — Я полагал, что Вы позвали меня для кардинальной переработки моей драмы!

— Как ни странно для дебюта, — вступил в беседу директор театра, — эта пьеса сделана очень добротно. Я долгое время был театральным критиком и знаю, о чем говорю. Наше единственное с княгиней Кински пожелание: перенести действие на австрийскую почву. Или в оригинале она написана по-английски, а на хохдойч Вы ее перевели?

— Именно так, господин директор. Я собирался предложить ее в один из театров Англии.

— Но Вы же русский по происхождению?

— Да. Но я — профессиональный переводчик. Мне легко трансформировать произведение на любой европейский язык.

— Вы удивительно способный человек, — проникновенно сказал Шлентер. — Но, на мой взгляд, напрасно транжирите свое время на переводы, а также гонки, рауты, танцульки и прочие развлечения. Вы творец, ваше призвание — создавать литературные и драматические шедевры, которыми, возможно, будут восторгаться и умиляться не только наши современники, но и будущие поколения....

— У каждого поколения свои кумиры, — возразил Городецкий. — Лишь Шекспир да Мольер чудесным образом остаются популярными драматургами.

— Я мог бы добавить еще несколько имен, — возразил маститый театрал, — но в целом Вы, пожалуй, правы.

— Это еще одна удивительная способность Максима, — встряла Элизабет, — быть убедительным в спорах. Представляете, Пауль, он недавно давал советы моему твердолобому Карлу в вопросах политики и тот с ним соглашался!

— Тогда я решусь дать совет и Вам, герр Шлентер, — встрял уже Максим. — Давайте оставим моим героям английскую прописку. В конце концов, персонажей Ибсена и Стриндберга немецкие зрители воспринимают в конце спектаклей за своих. Может быть также повезет и Чарльзу Смитсону с Сарой Вудраф? Заодно мы понизим милитаристский градус в австро-венгерском обществе....

— Уговорили, — кротко согласился директор. — Мне тоже очень не нравятся ура-патриоты: и те, кто поет "Марсельезу" перед каждым спектаклем в "Комеди Франсез" и наши певцы трехкратно перелицованного имперского гимна.

— Поскольку вы договорились, мы можем приступить к обеду, — провозгласила княгиня. — В конце концов, я зазвала вас сюда именно под этим предлогом.

Что сказать про обед в особняке Кински? Он был выше всяких похвал и прошел под аккомпанемент легких светских и театральных сплетен в исполнении хозяйки и господина директора. Городецкий изредка вставлял свои пять копеек вроде истории о Матильде Кшесинской и ее любовнике цесаревиче Николае, передавшем даму сердца после женитьбы своим кузенам, а также о некоторых смешных случаях на представлениях в русских театрах. Типа: во время гастролей столичного театра с пьесой "Гроза", где героиня в финале прыгает с обрыва в реку, в здании местного театра не нашлось матов, на которые должна упасть актриса. Кто-то на замену принес батут. Какой же ропот и смех пронеслись по залу, когда тело утопленницы взлетело обратно над обрывом!

Когда и десерт подошел к концу, Макса вдруг осенило, и он сказал Шлентеру:

— Писать что-то оригинальное я еще не начал, но могу осовременить знаменитую антивоенную пьесу Аристофана под названием "Лисистрата". Вы ее читали?

— Только слышал, что есть такая, — поморщился директор. — В ней вроде бы женщины взбунтовались против мужчин?

— Да, против их обыкновения проводить большую часть жизни в военных походах, уводя с собой и молодых потенциальных любовников своих жен. Эллинок вынужденное целомудрие стало сильно раздражать, и они через свою предводительницу Лисистрату выдвинули требование: нам все или вам ничего! Долой войну, да здравствует любовь! Иначе полный целибат всем мужчинам без исключения! А для того, чтобы их не взяли силой, они прокрались в Парфенон и там заперлись. Напрасно окружившие святилище мужья демонстрировали женам силу своих чувств — они лишь насмешничали, не забывая выставить соблазнительно то плечико, то ножку, то грудь.... В итоге Лисистрата принудила афинский ареопаг заключить вечный мир со своими постоянными соперниками — спартанцами. Пьеса заканчивается общим пиром и любовной вакханалией.

— Замечательно! — захлопала в ладошки Элизабет. — Любовь сильнее войны. Кто будет против?

— Цензура, — остудил мечтателей директор. — Афинские демократы могли разрешить постановку фривольных пьес, но в нашей благонравной империи это невозможно. Ищите другие темы и жанры, герр Городецкий. А Вашу "Случайную любовницу" мы начнем репетировать уже со следующей недели.

— Меня в Вене в ближайшее время не будет, — спохватился Максим. — Могу я попросить Вас взять шефство над моей пьесой? Иначе режиссер может видоизменить ее до неузнаваемости!

— Обязуюсь, — коротко кивнул Пауль Шлентер. — На генеральную репетицию и премьеру мы Вас, конечно, пригласим.

(Читатели со стажем, конечно, поняли, что речь идет об инсценировке знаменитого романа Джона Фаулза "Любовница французского лейтенанта". Эта пьеса, изготовленная мной, довольно подробно воссоздана на страницах романа "Битва при Тюренчене")

Проводив пожилого гостя к дверям, Элизабет обернулась к Максиму, вольготно потянулась и сказала:

— Милый, ты был, как всегда, на высоте. А теперь помоги мне снять это пончо. Я под ним почти расплавилась....

Глава двадцать третья. Путь в Париж

В Млада Болеславе Сашу Коловрата качали уже не одного, а в компании с Максом.

— Это чудо совершил Ваш турбокомпрессор! — торжественно провозгласил Лаурин.

— Его сделали Вы и ваши работники, — отрекся Максим. — Я высказал лишь голую идею.

— Плодотворная идея обеспечивает 80% успеха! Я и Клемент выдадим Вам достойную премию — за счет новых заказов на наши машины.

— Вот тут я спорить не буду, — заулыбался Макс. — Пора обзаводиться собственным домом.

— К дому положена хозяйка, — вмешался Клемент. — Вы же, по-моему, завзятый холостяк. Так что не глупите, оставайтесь у меня. А денежки найдут себе статью расходов. Например, на собственный автомобиль.

— На модель FF у меня не хватит, а в простенькой вуатюретке мои светские знакомые меня испрезирают.

— Мы выдадим Вам кредит на несколько лет, — пообещал Клемент. — Только пообещайте подкидывать нам новые идеи.

— Это всегда пожалуйста, — заверил Макс и начал перечислять уже высказывавшиеся ранее предложения, которые Лаурин и прочие инженеры стали выслушивать со всем вниманием....

Вот так и случилось, что во Францию, на октябрьские гонки в Гайоне близ Парижа, Городецкий поехал на своем автомобиле Лаурин унд Клемент, сделанном по спецзаказу: с более низкой крышей, боковыми и передним триплекс-стеклами, металлическими дисками, электрической системой зажигания и освещения, гидравлическими амортизаторами и т.д. Салон был снабжен шикарными кожаными сиденьями, на которых можно было и поспать при желании. Княжна Ауэршперг, увидевшая это авто в Праге, взвизгнула от восхищения и объявила, что поедет именно в нем. Но заметив, как увяло радостное выражение на лице Саши, тут же передумала и села на сиденье рядом с ним. Максу же пришлось довольствоваться обществом все того же Адольфа и его второй сестры, Иоганны (17 лет), пожелавшей побыть в обществе Кловората и Городецкого после восторженных рассказов Агаты. У Иоганны, естественно, была гувернантка ("старая дева" 30 лет, баронесса из боковой и бедной ветви Ауэршпергов), которую командировали с подопечной. На опытный взгляд Городецкого эта дева была из тех тихушниц, в которых черти водятся. Адольф по обыкновению на нее запал и вместо того, чтобы сесть рядом с водителем, попытался втиснуться третьим на заднее сиденье. Однако Катрин проявила нордический характер и спровадила его на свободное место.

Проехать до Парижа по шоссейным (суглинисто-щебнистым) дорогам им предстояло 1200 км — нелегкое испытание, честно говоря. Сам Городецкий предпочел бы ехать туда в спальном вагоне, но чего не сделаешь за компанию.... Триумвират (Саша, Макс и Агата) решил разбить этот путь на три отрезка: Прага-Пльзень-Нюрнберг-Вюрцбург (ночевка в отеле), затем Вюрцбург-Мангейм-Саарбрюккен-Люксембург (ночевка и культурный отдых) и Люксембург-Реймс-Париж. И вот автомобили выкатили из ворот пражского дворца Ауэршпергов (Коловрат, конечно, впереди) и двинулась по тому же Уезду в сторону Пльзеня. Уже через час Максим убедился в преимуществе своего лимузина перед Сашиной вуатюреткой: неровности шоссе ее часто потряхивали, в то время как улучшенные рессоры и гидравлические амортизаторы лимузина их практически игнорировали. Не мешала и пыль, клубящаяся из-под колес вуатюретки — резиновая окантовка стекол обеспечивала герметизацию надежно. А когда на одном из перевалов над шоссе повисла дождевая тучка, исправно заработали дворники и очистили лобовое стекло от брызг и грязи.

Через три часа путешественники прибыли в Пльзень. Чумазая Агата, увидев чистеньких пассажиров Городецкого, вновь взвыла, но поглядев на невозмутимого Коловрата, опять утихла. Впрочем, именно она потребовала остановиться на второй фрюштюк — ибо время обеда еще не наступило. Все с ней с удовольствием согласились (в том числе предводитель Саша) и оккупировали большой стол в виртсхаузе на Ратушной площади. Количество заказанных и подчистую съеденных лакомств (сосисок с капустой, фаршированных яиц, карасей в сметане, различных десертов и чашек кофе) вряд ли уступило бы основательному обеду. Но молодежь глазом не моргнула и в приятной сытости продолжила путь.

Вскоре наступило первое серьезное испытание для транспорта: преодоление Чешских гор. Дорога на Нюрнберг стала вить здесь петли, сообразуясь со склонами, к тому же ее стали пересекать многочисленные речки и ручьи. Через речки были, конечно, сооружены мосты, но ручьи таковых зачастую не имели и пытались захлестнуть водой внутренность автомобилей. Вуатюретке, вероятно, досталось, а лимузин опять шел везде аки посуху. Однажды дорогу пересекла свежая промоина, которую экипажам машин пришлось преодолевать совместными усилиями: было спилено и раскряжовано дерево, его чурбаки уложены в промоину и засыпаны с помощью лопат суглинком и щебнем.

Другой преградой для путешественников стали таможенно-пограничные заставы Австро-Венгрии и Баварии, расположенные по разные стороны речного моста. Сердце Городецкого слегка екнуло, хотя ему стараниями княгини Кински и был выправлен австро-венгерский паспорт (на его имя, но как уроженца Галиции). Впрочем, "свои" погранцы ограничились формальной проверкой паспортов и только. Посерьезнее была организована служба у баварцев, запустивших в авто собак — однако те повращали носами и выскочили равнодушно наружу, не обнаружив контрабандного табака и спиртного.

Наконец, лесистые склоны хребта остались позади, и дорога побежала меж перелесков и полей от одного аккуратного немецкого дорфа до другого. Встречались и игрушечного вида городки: Плайнштайн, Лойхтенберг, Вернберг, Фройденберг.... В более крупном Амберге дамы захотели размять ноги и вообще немного посмотреть на этот чудный город; заодно в кондитерской выпили кофе с пирожными. С явной неохотой потянулись к проклятым автомобилям.... И вновь тот же ландшафт и городки: Розенберг, Поммельсбрюн, Райхеншванд, Швайг.... Вдруг с пригорка за Швайгом открылась панорама обширного Нюрнберга: обилие однотипных четырехэтажных домов под красными черепичными крышами, над которыми торчат кое-где шпили кирх и мощный замок-крепость в верхней части города.

— Я отсюда никуда не поеду! — категорически заявила Агата, когда автомобили въехали на Рыночную площадь. — У меня "алле Арш ин Бойлен" (вся задница в шишках). И не спорьте со мной, Александр: если бы я ехала в лимузине Макса, этого бы не случилось!

— У меня шишек нет, но ехать тоже уже не хочется, — поддержала ее сестра.

— Коли так, обратимся в самый комфортабельный отель и отдохнем, — не стал бузить Коловрат, но вдруг схохмил: — Спорить с женщинами все равно что плевать против ветра.

— Вы — хам, гнедигер херр, хоть и выглядите сущим рохлей, — тотчас отчитала его старшая княжна. — Но я прощаю Вас на первый раз. Везите нас в самый-самый отель.

Как ни странно, места оказались только в Кайзербурге (замке на горе), в его гостевых комнатах и то их выделили лишь после предъявления Ауэршпергами своих документов. Внутри оказалось все весьма прилично и даже с элементами роскоши, к которым были отнесены ванные комнаты с электрическим освещением и ростовым зеркалом. Полдник, съеденный вместо обеда, куда-то рассосался, и все дамы и господа рьяно пожелали ужинать в ресторане. В замке такого увы не нашлось, но его смотритель порекомендовал посетить Тродельштубен, расположенный в центре города, в "готическом" здании на островке посреди реки Пегниц. Их компания туда ввалилась, стол для них нашелся, а потом его завалили блюдами с гуляшом, которым на смену явился омлет, затем яблочный пирог — и все это изобилие аристократы впервые запили темным баварским пивом.

В семь вечера на небольшую эстраду в углу зала явился фольклорный ансамбль (скрипка, гармоника, дудочки и панталеон, то бишь цимбалы), который с ходу начал расшевеливать посетителей на танцы и пляски. Агата, Иоганна и Катрин были одеты как раз в простые свободные платья и походили максимум на простых дворянок или кауффмансфрау. Они стали легонько притопывать в такт музыке, демонстрируя желание поплясать. Однако Саша перегрузился пищей, Адольф презрительно щурился на фолк, а Максим решил понаблюдать, как будут развиваться события дальше. Местные кавалеры, осознав пассивность пришлых господ и готовность их дам к танцам, тотчас скакнули к их столу и с веселой лихостью пригласили девушек. Иоганна и Катрин стали переглядываться, но Агата, глянув гневно на Макса и Сашу, скользнула из-за стола и, взяв партнера за плечи, сразу пустилась в пляс, продвигаясь к танцрингу. За ней последовали и осмелевшие подруги. В итоге аристократки переплясали с половиной мужчин в зале ресторана, но когда некие из них сочли возможным потискать дам по второму-третьему разу, Агата подошла к Максу, подбоченилась и спросила:

— Ну? Ты так и будешь над нами потешаться, сидючи на стуле? Я заказала музыкантам чардаш — пойдешь со мной?

— С превеликим удовольствием, май дарлинг, — сказал Городецкий. — Ибо чувствую, что и у меня на ягодицах стали набухать шишки....

Ночью в комнату Макса (щедрый смотритель поселил мужчин по одному, а дамам выделил элитный двухкомнатный номер), которую он на всякий случай не запер, проскользнула не мышка-норушка, а красна девица по имени Агата. Макс тотчас проснулся, к девице потянулся, но получил по рукам и понял, что еще получит водопад злых слов. Они тотчас последовали, но Макс был стреляным воробьем и стал тушить девичью язвительность ласковой шутливостью в сочетании с нежными прихватами, щипочками, поглаживаниями, быстрыми поцелуйчиками (в запястье, плечико, щечку, шейку и вдруг в губки!), а потом сгреб ее в объятья и стал говорить между поцелуями как она сегодня энергична, резва, ловка, стремительна, мила, какой неизменный восторг и подъем чувств он испытывает всегда в ее обществе, а особенно вот сейчас, находясь так близко к ее женским прелестям.... Вскоре последовало бурное соитие, новая сцена со слезами и новое соитие, более долгое и нежное....

Вдруг отдышавшаяся Агата отклонилась от милого дружка и выпалила:

— Я все знаю про вас с Элизабет Кински! И про то, что ты показываешь ей какие-то невиданные любовные приемы! Почему ты не используешь их со мной?

Макс оторопел, тоже слегка отодвинулся от экзальтированной валькирии, но вдруг сказал:

— Хорошо. Сейчас я покажу тебе один прием, который не применял ни с одной феминой — потому что придумал его сегодня, глядя на тыл вашего автомобиля и твою милую головку, торчащую над сиденьем. Но ты должна слушаться меня беспрекословно.

— Обязуюсь! — воскликнула Агата. — Что надо делать?

— Я зажгу свечу и поставлю ее поодаль. Теперь встань с кровати и дай мне кисти рук — я их свяжу.

— Уже интересно! — засмеялась неофитка.

— Теперь иди сюда, к этой вешалке у стены и зацепи кисти за ее верх. А теперь стой в подвесе и внимай своим ощущениям....

Прижавшись всем телом к девичьей спине, Макс обнял деву под грудями, периодически их сжимая, и стал легонько целовать ушки, перешел на шею, потом губы и вдруг впился в левую грудь всем ртом, ритмично заглатывая сосок небом. Кисть же властно сжала лобок с проникновением пальцев на клитор и в норку. Ее тело затрепетало и притиснулось ягодичным раздвоением к интенсивно напряженному фаллосу. В момент наивысшего желания и произошло их соитие, вскоре завершившееся острым, потрясным обоюдным оргазмом. Не шедшим ни в какое сравнение с вариантом "сзади, с дамой в согбенной позе или на коленях".

— Это было умопомрачительно, — согласилась Агата, оказавшись вновь в постели. — Но я уверена, что в твоем арсенале есть и другие "штучки-дрючки"!

— Что ж, — вздохнул Макс. — Предупреждал я тебя, что не стоит форсировать знакомство с похотливыми изобретениями человечества. Но лучше уж я, чем какой-нибудь козел!

Утром после завтрака Агата попросила Сашу ее простить и отпустить "на отдых" в лимузин Макса. Ну, а ее место заняла послушная Катрин. Мчались они в этот день быстрее (может быть, сказалось лучшее качество немецких дорог) и вечером прибыли в Люксембург, преодолев 520 км. Отдельного номера в этот раз Городецкому не досталось, и он хорошо выспался. Перегон между Люксембургом и Парижем Агата проехала вновь с Коловратом, явно ластясь к нему на остановках. Максим пытался быть объективным и уговаривал себя, что Агате следует выйти замуж за будущего графа. Статус ее несколько понизится, но прецеденты ведь уже бывали. Только вот глупое сердце ныло и свербило.

Первую половину дня преодолевали Арденны. Дорога была отсыпана щебнем, но дожди сделали свое дело, добавив промоин и луж. Хвойный лес на возвышенностях состоял преимущественно из елей и пихт и был мрачен. "То-то немцы здесь уперлись, разгромили англов и пиндосов и даже многих взяли в плен", — вспомнил Городецкий. Но сейчас войны не было и автомобили благополучно вырвались на равнину. А там и Реймс нарисовался: готичный, красивый, уютный. Поехали, конечно, к знаменитому собору, где традиционно короновали французских монархов и который назывался Нотр Дам! И снаружи и внутри идеально торжественная готика. Ну а потом озаботились поисками ресторана, который нашелся в нескольких минутах ходьбы от собора.

В Париж въехали в седьмом часу, с наступлением темноты, но его улицы оказались отменно освещены электричеством. Фары Саша и Макс все равно включили для обозначения себя во избежание наезда многочисленных авто. Доехав до площади Конкорд с граненым каменным обелиском, они свернули в переулок и остановились перед ярко освещенным фасадом знаменитой гостиницы "Риц". Машины их были покрыты грязью, но швейцар и ухом не повел, изображая изысканное радушие. Таким же оказался и портье, быстро отыскавший их бронь и разославший бельманов с багажом по номерам. Через два часа безукоризненно одетые дамы и господа встретились в вестибюле, осмотрели друг друга, одобрительно покивали и прошествовали в обширный ресторан.

Их ужин уже заканчивался и дамы стали прислушиваться к звукам музыки из танцзала. Вдруг шедший мимо молодой черноволосый красавец скосил глаза на теплую компанию, остановился и, уставившись на Адольфа, спросил по-немецки:

— Неужели это ты, Ауэршперг?

Адольф явно побледнел, сжал в руках салфетку и, наконец, ответил:

— Что тебе нужно, Эстерхази?

Молодец язвительно улыбнулся, оглядел мельком девушек, приосанился и снисходительно проронил:

— Разумеется, твои извинения, малек. В Терезиануме тебе на помощь пришел преподаватель. Кто же поможет теперь? Господь бог?

Мимо стола шли не спеша еще двое мужчин. Городецкий, сидевший на проходе, ловко встал под их прикрытием, пошел за ними уступом и, достав из внутреннего кармана фрака кистень (обшитый бархатом свинчак на цепочке), нанес походя баскетбольным крюком стремительный удар по голове наглеца. На шум падения тела, заглушенный ковром, мужчины даже не оглянулись — не стал оглядываться и Максим, проследовавший прямо в туалет. Когда он спустя пять минут вернулся, тела венгерского аристократа рядом с их столом уже не было, а из всей компании осталась только треть: Адольф и Катрин.

— Что случилось? — спросил "убивец". — Куда пропал этот тип? И где Саша и девушки?

— Он вдруг упал, — пояснил недоумевающий Адольф. — Коловрат позвал метрдотеля, тот привел кельнеров и Михала Эстерхази унесли, а Саша, Агата и Иоганна пошли с ними.

— Господь его поразил, — пояснила Катрин и улыбнулась. — Ни мы, ни Вы тут не причем.

Глава двадцать четвертая. Парижские приключения

Гайон, к сведению несведущих читателей, расположен в 50 км от Парижа вниз по Сене. Городишко маленький, древний (почти весь состоит из фахверковых домиков с черепичными крышами), но имеет кольцевую систему улиц, сходящихся к вершине холма, на котором гордо стоит замок Гайон, считавшийся в 16 веке самым красивым во всей Франции. Его улицы полюбили мотоциклисты, устраивая по ним ежегодные октябрьские гонки с финишем у замка. А с этого года к мотоциклистам присоединились автомобилисты (сумасшедшие, по мнению Макса), едва вписывающиеся в узости улиц. Саша решил поучаствовать в обеих гонках (мотоцикл и гоночное авто прибыли, конечно, поездом), проходивших через день.

Предоставив "графину" заниматься организационно-техническими вопросами (на железнодорожном вокзале, преимущественно), его друзья, не бывавшие в Париже, двинулись на осмотр его достопримечательностей, но не пешком, а в лимузине Городецкого. Мотором компании была, конечно, Агата и потому перво-наперво они поехали к Эйфелевой башне. Эта сумасшедшая пыталась заставить всех подняться на нее ножками, но тут Максим проявил твердость. Подбежав к парапету на смотровой галерее, Агата воскликнула, обращаясь к Максу:

— Вот бы отсюда прыгнуть! Ты смог бы?

— На веревке — нет, — разочаровал ее Максим. — Жутковато. Но когда я надежно оттестирую свой парашют, то могу прыгнуть с ним. Жаль, меня тут же зацапает полиция....

— У тебя есть еще и парашют? — обрадовалась Агата. — А что это такое?

— Он похож на параплан, но предназначен для спасения летчиков, аэропланы которых вдруг им отказали.

— Боже, как ты великолепен, Макс! — бросилась ему на шею княжна. — Я так горда, что могу назвать себя твоей подругой!

— Агата! Сестрица! Княжна! — предостерегающе воскликнули Адольф, Иоганна и Катрин. — Вокруг люди!

— Плевать мне на всех! — огрызнулась Агата, но дальнейшие выражения эмоций притушила.

На выходе из лифта она вдруг снова приблизилась к Максу и спросила приглушенно:

— Вчера ведь ты Эстерхази "ukontrapupil"? Я-то ничего не заметила, но Иоганна сказала, что ты....

— Типа того, — ответил Городецкий. — Авось теперь спесивый венгр прекратит задирать людей в общественных местах....

Далее их путь по указке Агаты лежал к Галерее машин, построенной на противоположном конце Марсового поля. Здание это (420х110 м при высоте в 20-25 м) было огромно даже для видавшего виды Городецкого. Полукруглая стеклянная крыша давала достаточно света и в октябрьский день. Собранные здесь многообразные механизмы поражали своими размерами, конфигурацией и предназначением, при этом они были действующими — вернее, действовали периодически, по мановению экскурсовода. Агата, впрочем, экскурсоводов проигнорировала, предпочтя забраться на высотную галерею и обращаясь за разъяснениями к Максиму. Тот начал с выговора взбалмошной княжне ("Вы полагаете, будто я знаю, что это за агрегаты там расставлены?"), но по ходу сориентировался и отвечал, как бог на душу положит. Типа:

— Это, вроде бы, линейка металлообрабатывающих станков: токарного, сверлильного, фрезеровального, строгательного.... Эти с ременными приводами, хоть и с электродвигателями, а эти уже с валовыми. Далее расставлены генераторы электрического тока: вон те, с медными коллекторами и графитовыми щетками — постоянного, а эти, похоже, переменного, трехфазного.

— Но у этих иногда есть на валу какие-то маленькие "бочонки" с такими же медными и графитовыми штучками....

— Это возбудители постоянного тока для пуска генераторов переменного тока.

— Как все сложно! И какой ты умный, Максик....

— Ты договоришься Агата, — слегка взъярился Городецкий. — Сейчас спустимся вниз и пойдем как все, с экскурсоводом!

— Нет, нет, миленький! С тобой мы обойдем все быстро, а там будем тащиться два часа....

— Я тоже так считаю, герр Городецкий, — вмешалась Иоганна. — С Вами быстрее и интереснее....

Осмотр скопища малопонятных машин возбудил в спутниках Максима аппетит, который они удовлетворили круассанами и пирожными в одном из кафе расположенного поблизости Люксембургского сада. После чего та же Агата повлекла их в Пале Рояль, где с недавних пор размещался постоянный выставочный салон автомобилей. Там она ходила от одного блестящего авто к другому, ахала и охала (Иоганна ей вторила, хоть гораздо сдержаннее), восхищалась и злилась, но в конце экспозиции вдруг сказала:

— А ведь ваше авто, Максим, выглядит на этом фоне вполне достойно. Я удовлетворена!

Вечером, когда к их спевшейся пятерке присоединился и Саша, инициативная княжна заявила:

— После ресторана очень хочется попасть в настоящий дансинг! Где нет унылой музыки, пресных аристократов и где танцуют по-настоящему современные танцы, в том числе то самое танго. Саша, Вы предприимчивы, разыщите нам такое место!

Саша расцвел от внимания переменчивой возлюбленной и через час все они оказались на Монмартре, в небольшом полутемном зале на пляс Пигаль (неподалеку от известного Максу кабаре "Мулен Руж"). В зале было прилично накурено, что не смутило не только курящую Агату, но и Иоганну с Катрин. Все как раз танцевали и именно танго, причем кто во что горазд. Большинство висели друг на друге, едва перебирая ногами, и чувствовали не столько музыку, сколько свои тактильно-покровно-глубинные ощущения. Другие передвигались стремительно и с вращениями, что более напоминало разновидность вальса. Третьи шли танговым шагом, иногда выкидывая ноги в стороны или обвивая ими бедра партнера (партнерши).

Шустрый гарсон принес откуда-то три табурета для дам, а через минуту три полузаполненных зеленоватых стакана для мужчин и высокие стаканы с лимонадом — для тех же дам. Макс поднес стакан к лицу и отшатнулся от мощного спиртово-полынного запаха. "Абсент, — вспомнил он. — Фирменный напиток Монмартра. Что ж, пока специальных законов о пьяных за рулем нет — так что пару глотков этого зелья можно, пожалуй, употребить". Горло его тотчас обожгло и дыханье перехватило. "Там же градусов семьдесят!" — спохватился он. — Чертовы французские алкаши!". Но через полминуты его приятно торкнуло и он рассмеялся.

— Что вы там пьете? — встрепенулась Агата.

— Все путем, — заверил Макс. — Ноги от этого напитка в пляс захотели.

— А мои даже после лимонада, — призналась дева. — Надо показать им класс, Максим!

— Покажем, — успокоил ее Городецкий. — Вот снова заиграют и пойдем!

Неожиданно к музыкантам присоединилась смуглая девушка с красной розой в черных, сильно завитых волосах и сказала: — Танго Эль Чокло!

Посетители дружно крикнули "Вив!", музыканты заиграли хорошо знакомую Городецкому мелодию (хоть он ее и не опознал), а дева запела по-испански:

— Кон эстэ танго кес бурлон и компрадрито....

После чего Макс с Агатой ввинтились в толпу и стали танцевать, не стесняя себя приличиями. Макс активно импровизировал, Агата его зеркально копировала, но с какого-то момента повела свою партию, обхватывая ногой его бедро или двигаясь в тесном прикосновении спиной и чуть поерзывая попой. Эротическое чувство (как бы одно на двоих!) охватило их тела и придало танцу полную упоительность, а его фигурам — вдохновенную эксклюзивность. Танго же длилось, длилось и длилось.... Конец ему все же пришел, и Макс с Агатой, обняв друг друга за талии, вернулись к ее табурету и Саше, приведшему из круга Иоганну.

— Вы так замечательно танцевали! — восторженно сообщила сестра сестре.

— Только совершенно непристойно, — добавил Саша.

— Хорошо, — быстро сказала Агата. — Следующее танго я танцую с тобой. Интересно, что ты скажешь после его окончания....

В ожидании новой композиции мелодия предыдущей все крутилась в голове у Максима и вдруг он сообразил, что на основе "Эль Чокло" был создан знаменитый шансон "На Дерибасовской открылася пивная"! Правда, кроме других слов и мелодия значительно русифицировалась, упростилась. Жаль, что еще не написаны "Кумпарсита", "Бесаме мучо" и другие шедевры — под них танцевать было бы совсем классно.

Но вот начали играть очередное танго, Саша с Агатой отчалили и Макс осознал, что остался с Иоганной, которая смотрит на него в упор.

— Идем в круг? — спросил Макс.

— Конечно, — ответила юная княжна и вдруг добавила: — Я хочу испытать от этого танца максимум удовольствия. Максимум, понимаете?

— "Ни финты себе, — оторопел Городецкий. — Да меня Агата без соли съест!"

Тем не менее он взял девушку за талию и руку половчее и пошел на нее в наступление. К счастью его задача упростилась: Иоганна так была на него настроена, что из ее рук в его почти сразу заструились "флюиды", а тело трепетало при каждом прикосновении — которые он стал сознательно дозировать. Фигуры же танца он все усложнял и усложнял, отчего Иоганна совсем пришла в восторг. В конце танца она вдруг напрыгнула на его подставленное бедро и мучительно покраснела. Пока шли обратно, она шепнула:

— Я поняла, что такое счастье! Это быть во власти желанного мужчины....

— Агата оторвет нам головы, — предупредил Макс.

— Я знаю, — поникла Иоганна, но тут же вспылила: — Почему ей можно иметь двух мужчин, а мне — ни одного?

— Ничего, — ободрил ее мачо. — Она вскоре выйдет за одного замуж и тогда у нас появится шанс....

— Так я Вам нравлюсь? — вскинула глаза на свое божество Иоганна, но ответа не получила, так как они уже вышли к своей компании.

Тут Агата всех огорошила, сказав:

— Я хочу принять приглашение вон того типа. Он мне его пообещал в толкучке. Просто интересно будет сравнить свои ощущения — ничего больше.

— Как так, Агата... — начал возбухать Коловрат, но она накрыла ему рот ладошкой, взглянула пристально в глаза, и великан сдулся. Макса же, улучив момент, взяла за рукав Катрин и шепнула:

— Пригласите меня на следующий танец. Я устала терпеть домогательства Адольфа.

Максим взглянул ей в глаза и кивнул.

При первых звуках музыки он учтиво склонился перед гувернанткой и сказал:

— Имею честь пригласить Вас на этот танец, фреляйн.

У Иоганны недоуменно сморщилось лицо, но Макс на нее более не смотрел и повел новую пассию в круг. К его изумлению Катрин взяла инициативу в свои руки и стала активно вращать бедрами, всплескивать ногами, льнуть спиной к его груди, а попой — к вяловатому фаллосу, улыбаться поощрительно и легонько постанывать, когда он скользил рукой в ее подгрудие. Против воли Городецкий возбудился и стал перебрасывать тело дамы из одной руки в другую более резко и властно. Та заулыбалась совсем победительно и добавила сексапильности во все свои движения. "Вот тебе и тихоня! — восхитился Макс. — А глаза-то как у нее засияли! А теперь сменила поведение: стала танцевать более плавно, сдержанно, величаво — ну истинная аристократка! Впрочем, это ведь и в самом деле так — боковая ветвь Ауэршпергов...". Боковым зрением он вдруг увидел, что Агата прекратила танцевать и пошла прочь от недоуменно топчущегося француза. Впрочем, танец вскоре закончился и когда они с Катрин вернулись на "базу", то услышали окончание возмущенной тирады княжны:

— ...— какой-то неприятный запах в дополнение ко всем сальностям, которые я от него услышала!

— Ну и слава богу! — вырвалось у Саши в ответ на возмущения Агаты. — Одно дело мы, другое — они! Мир полон подонков, пора бы это понять!

Ночью Макс снова проснулся от шороха. Включив ночник и приподнявшись над подушкой, он увидел смутную фигуру в шлафроке, нерешительно топчущуюся у двери.

— Иоганна, ты? — с безмерным удивлением спросил он.

— Это всего лишь я, — выпрямилась во весь рост Катрин. — Спасаюсь все от того же Адольфа.

— Я сейчас что-нибудь придумаю, — сказал Максим, выключил свет, накинул шлафрок и снова включил ночник. — Вам я предлагаю свою постель, а сам прилягу на диване.

— Вы хотите меня оскорбить? — засверкала глазами Катрин. — Я вроде бы ясно дала понять, что Вы мне симпатичны!

— Ах я дубина! — резко сменил поведение Макс: подошел к девушке, взял ее руки, бегло поцеловал на них пальчики, потом запястья, заулыбался ей в лицо и нежно стал осыпать его поцелуями. Потом обнял за талию и мягко повлек к кровати, говоря:

— Я дурак, я полный дурак! Вы такая прекрасная, такая чуткая, добрая пришли меня утешить, а я оказался дураком! Но я исправлюсь, я обязательно исправлюсь и начну прямо сейчас. Вот спросите меня: кто на свете всех милее, всех умнее и величавее?

— Неужели я? — улыбнулась Катрин.

— Да, тысячу раз да! Я увидел это сегодня в конце нашего танца и поразился, как Вы великолепны, баронесса Ауэршперг. Судьба раздает свои дары вслепую, наделяя одних богатством и властью, а других низвергая с Олимпа, но аристократическую породу не спрятать. И я трепещу перед Вами и спрашиваю: Вы согласитесь сейчас взять в объятья обычного шляхтича?

— Не такой Вы и обычный, как говорят. Но к черту эти разбирательства! Поднимите меня на руки! Теперь поносите по комнате... Ах, какое прекрасное, забытое чувство! А теперь бросьте меня в постель и приступайте к своему любимому мужскому делу!

Глава двадцать пятая. Катастрофа.

Назавтра состоялись мотогонки, в которых Коловрат оказался победителем в своем классе мотоциклов. Вся компания кинулась его поздравлять, потом в Гайоне было разыскано кафе, где совместно была распита бутылка шампанского. Но потом вместо совместного возвращения в Париж произошло разделение: Макс действительно поехал и повез Иоганну, Катрин и Адольфа, а Саша и Агата остались для секретного дела. Узнав об этом, Адольф и Катрин помялись (они же все-таки были в роли опекунов при сестрах), но с Агатой спорить им не хотелось и потому они промолчали. Катрин к тому же рассчитывала, быть может, на уединение со своим неожиданным возлюбленным, но Иоганна ей планы поломала, настояв на совместном осмотре Лувра и Тюильри. К вечеру же прикатили страшно довольные Саша и Агата (она шепнула Максу, что сама научилась летать на параплане, хоть и невысоко!) и все пошли в ресторан, где еще вволю потанцевали среди обычной аристократической публики.

Ночь Макс рассчитывал провести в одиночестве: Агата, судя по всему, должна была тетешкать Сашу, а Катрин была предупреждена Максом о возможном приходе к нему Агаты. Не тут-то было: Катрин разузнала обстановку досконально и появилась в десять часов с сообщением, что "княжна точно сюда не придет".

— Где же она? — спросил Макс, кося под дурачка.

— Это неважно, — был ответ. — Важно лишь то, что мы снова здесь одни. Твой пыл вчера был чудесен! Куда же он пропал сегодня? Хочешь, я его поищу?

Утром все отсыпались, кроме раздосадованной Иоганны и хмурого Адольфа. Ко второму завтраку компания собралась, и тут Саша объявил, что "всем пора узнать, чем мы вчера с Агатой занимались". Иоганна залилась румянцем, Адольф посмурнел, а Катрин побледнела.

— По-моему, вы летали на параплане, — сказал, ухмыляясь, Макс.

— Параплан? — вытаращил глаза Адольф. — Что еще за смертоубийственное изобретение?

— Поедемте с нами в Гайон, — предложил Коловрат, — там все и увидите.

Погода была хмуроватая, но ветер ровный, умеренный. Когда Саша и Макс достали из багажников рюкзаки, а из них вороха шелковых тканей, развернули их на земле, нацепили на комбинезоны обвязки и потянув за стропы, подняли полотнища парапланов над собой (с трудом сдерживая тягу в небо), все непосвященные ахнули. Агата подошла к парапланеристам и затянула ремешки шлемов под их подбородками. После чего сказала: "Пошел!" и они взмыли в воздух. Иоганна и Катрин закричали, Адольф же что-то пробурчал, сжав крепко челюсти. Полетав минут десять, оба летчика приложили максимум усилий, чтобы вернуться на землю и сделать это на площадке взлета. Более тяжелому Саше это удалось, а Макса оттащило все-таки в сторону. К нему примчалась Агата, упала под купол и всего исцеловала, приговаривая: — Каюсь, каюсь, каюсь! Прими меня сегодня, ладно?

— Эх, жизнь, жизнь, — проговорил Макс. — Кто придумал такой вариант, кто?

Второй показательный полет произвели Саша с Агатой на мотопараплане. Тот летал прямолинейно, уверенно набирал и снижал высоту и четко приземлился в зоне взлета. Иоганна кинулась к Агате и затискала ее, приговаривая: — Как ты себя там чувствовала? Страшно ведь было! Признайся, страшно?

— Там было вольготно, — спокойно ответила Агата. — И вы все с высоты такие маленькие....

Посовещавшись и по нескольку раз проверив ветер (слюнявым пальцем и специальным сачкообразным флажком), Макс и Саша решили дать Агате полетать самостоятельно. Она сначала потанцевала под парапланом (ветер стал все-таки потише), а потом легко взлетела. Парила сначала на предписанной учителями высоте (около 50 м), но вдруг поймала воздушный "лифт" и поперла вверх.

— Зараза! — в один голос закричали учителя. Потом Саша бросился к мотопараплану, спешно его надел, завел и взлетел следом. Мчал он со всей дури и быстро нагнал беглянку, но возле нее скорость сбросил и стал нарезать круги, что-то ей видимо втолковывая. Через некоторое время оба параплана снизились, потом развернулись назад и понемногу стали приближаться к месту старта. Агата приземлилась первая и сразу заявила Максу:

— Все нормально! Я должна была ощутить полет в восходящем потоке. Не знаю, зачем ко мне прилетел этот сумасшедший. Я отлично могла вернуться самостоятельно!

— А по попе Вы, княжна, давно не получали? — спросил Макс, едва сдерживая ярость. — Хотите, чтобы мы отлучили Вас на месяц от полетов? И завтра перед журналистами и фотографами всей Европы будем щеголять только мы с Коловратом?

— Какие журналисты? — спросил вдруг Адольф.

— Те самые, что были здесь вчера и будут завтра, — напомнил Городецкий. — освещающие ход мото— и автогонок. Но увидев наши парапланы на финише автогонки, они сразу забудут, кто в ней победил.

— Я не дам ей лететь! — заревел будущий князь Ауэршперг. — Она сегодня чуть не разбилась!

— Я тебя задушу, братец! — закричала в ответ Агата. — Завтра наш род благодаря моему полету станет самым популярным из княжеских родов Европы, а ты хочешь этому воспрепятствовать? Да наш отец проклянет тебя за это и передаст право на княжение сопляку Карлу! Ты правда этого хочешь?

Адольф открыл было рот для продолжения спора, но тут с грохотом приземлился Саша и все резко повернулись к нему.

— Все нормально, — слабо улыбнулся он. — Я чуть не рассчитал точку приземления.

— Саша! — взвыла Агата и бросилась к нему. — Что у тебя болит, где?!

— Ничего не болит, — пошел в отрицаловку Коловрат и попытался встать на ноги с тележки мотопараплана, но тотчас повалился набок.

-Ы-ы! — еще сильнее завыла Агата. Макс побежал к своей машине и пригнал ее к месту падения. Вдвоем с Адольфом они едва втащили тяжелого парня на заднее сиденье лимузина, уложив его лицом вниз (в прочих положениях Саша болезненно корчился), посадили рядом для поддержки Катрин (рвалась в медсестры Агата, но Макс напомнил ей, что авто Коловрата кроме нее вести некому), уложили в багажники парапланы, и автокавалькада уныло поехала в направлении Парижа.

Врач, вызванный в отель Риц к больному, предположил сильный ушиб таза или даже перелом, рекомендовал сделать рентгеновский снимок и вызвал по телефону санитарную машину. Коловрата увезли, Агата упросила взять ее с собой, а Макса обязала быть у телефона. Через два часа она позвонила и сообщила результат снимка: да, перелом, хотя и без особого смещения и осколков, нужна госпитализация на месяц.

"Мать твоя женщина! — выругался Городецкий. — Мчались в князи, а попали в грязи! Медным тазом накрылись приз автомобильный и слава европейская!"

Но подумав немного он отмяк:

— "Ладно. И призы и слава еще будут — лишь бы Сашка здоровье себе вернул прежнее. А что для этого надо? Лекарства и уход. Уход ему обеспечит, видимо, Агата. А вот отличным лекарством могу снабдить, наверно, я. Мумие — вот что ему нужно! Прекрасно лечит переломы! Однако где я и где это самое мумие? В Бухаре на рынке оно точно есть, но кто его там для меня купит? Впрочем, кроме Памира оно есть и в Гималаях, в Непале. Значит, его можно найти в Индии, а значит и в Европе. Погоди, я ведь слышал о поставках его из Гоа! Только под другим названием: шиладжит! Гоа является колонией Португалии, значит искать нужно в Лиссабоне. А может оно уже есть во вселенском Париже? Следует обзвонить аптеки..."

В аптеках его, однако, стали "посылать": такое лекарство нам неизвестно. А если поехать на рынок? Где здесь есть рынки, на которых торгуют индусы или хотя бы арабы? Как ни странно, такой подсказал портье:

— Вам нужен Маршэ дез Анфантс ружэ! Это далековато, в районе Ла Марэ, но у Вас же собственный автомобиль! Проедете от нас по бульвару Капуцинов на бульвар Монмартр, по нему до бульвара Сен-Мартен и рю дю Тампль, а там Вам всякий скажет, где находится рынок Красных детей. На нем точно есть лавки индусов!

Так Максим попал на рынок, где было полно этнических лавочек и кухонь. В воздухе витали странные ароматы, но в целом довольно приятные и вызывающие аппетит. Макс, однако, шел мимо кулинарного изобилия — не для того он здесь: где ютятся проклятые индусы? Этот вопрос он задал продавцам несколько раз и вышел все-таки на нужную лавку, заваленную орехами, корешками, сушеными листьями, стручками и грудами разноцветных порошков, среди которых Макс узнал только перец, имбирь, карри и куркуму. За прилавком были двое: высушенный солнцем почти черный морщинистый старец и молодой быстроглазый паренек.

— Покажите мне индийские лекарства, — попросил Городецкий по-английски, но встретил лишь недоуменные лица. Вдруг он спросил наудачу по-португальски: — Вы из Гоа?

— Шим, шим, — обрадовался паренек и затараторил: — Что Вы желаете купить? Ах, лекарства! Есть, у нас много чего есть.

И стал вытаскивать новые порошки, корешки и сушеные листья, затем колбы с заспиртованными змеями и корешками и еще многие прибамбасы, среди которых глаз Макса выхватил черные натечные агрегаты: оно, мумие! Он, впрочем, не кинулся на него как собака на кость, а стал перебирать прочие зелья, расспрашивая для чего годится то, а для чего это и сколько оно стоит. Спросил мимоходом и про мумие, получил ответ, что это шиладжит, бесценная горная смола, применимая практически от всех болезней. Макс недоверчиво сморщился, отвернулся и стал расспрашивать про заспиртованных змей. Так он мучил продавцов минут двадцать и раза два собирался уходить (внутренне посмеиваясь), потом небрежно взял в руки смолу, повертел ее брезгливо в пальцах и сказал:

— Тут будет сто грамм? Беру эту гадость за пять франков.

— Нет, нет, — запротестовал старец, а паренек добавил: — Отдадим за пятьдесят.

— Давайте торговаться, — улыбнулся Макс и стал повышать цену. Сошлись на двадцати, но Макс сказал: — Даете еще один такой кусок, и я плачу вам сто франков.

— Как так? Странно... — опешил парень, но мгновенно достал похожий кусок. Макс выложил купюру, забрал лекарство и сказал: — Просто я люблю поторговаться. А шиладжит таких денег стоит.

Глава двадцать шестая. Грандиозные планы

Агата приехала утром ("чтобы чуток соснуть"), рассказала, что всю ночь просидела у изголовья Саши и они "много, много обо всем говорили".

— Он сделал мне предложение, понимаешь? — сказала она Максу, блестя глазами. — Из боязни, что его кто-нибудь опередит. Как будто я пойду просто так за кого-то замуж!

— Чем дело-то кончилось? — спросил, улыбаясь, Городецкий.

— Я согласилась. Теперь мне надо будет обязательно забеременеть — иначе мой отец в неравном браке откажет!

— Надеюсь, к этой задаче сразу вы не приступили?

— Ты с ума сошел! Ему совершенно нельзя двигать тазом!

— В загипсованном виде? Еще как можно. Я даже дрался в гипсе — правда, локтем. Очень удобно и убойно, очень.

— Мсье Городецкий, Вы — дурак!

— Хм... Они что, и писун ему загипсовали?

— Вы дурак вдвойне! — воскликнула Агата и засмеялась. Но вновь стала деловой и сообщила Максу, что решила снять себе квартиру близ больницы — только вот денег у нее нет совсем.

— Не проблема, — отмел Макс. — Я ее сниму тебе на месяц и дам денег на безбедную жизнь, даже на полгода.

— Саша может не согласиться. Он меня втихаря к тебе ревнует.

— И я бы ревновал на его месте....

— То есть сейчас ты меня не ревнуешь?

— Сейчас ты определилась и я, как порядочный человек, не буду подходить к тебе на пушечный выстрел.

— Ха, ха! Между нами сейчас лишь метр.

— Это Вам кажется, княжна Ауэршперг.

— Да? А если я сяду тебе на колени?

— Не дури, Агата. Наш медвежонок нас не одобрит.

— Я просто шучу, по инерции. Теперь лишь его я буду лелеять в своей душе. Ты же всегда обойдешься метрессами. Только Иоганну прошу не сбивать с толку. Эта дурочка готова в тебя влюбиться.

— Обещаю. Кстати, я купил для Саши изумительное индийское лекарство, которое прекрасно заживляет переломы. А применять его надо так....

После обеда они вместе поехали к Саше в больницу. Он заметно исхудал и потемнел лицом, но бодрился. Оказывается, у него начались боли, хотя не слишком острые.

— А чем они тебя лечат? — вдруг спросил Городецкий.

— Не знаю, — беспечно ответил больной. — Что-то колют и дают таблетки.

— Посидите вдвоем, а я схожу к твоему врачу....

Врач недовольно покуражился над посетителем, но все-таки показал список препаратов.

— Ага, как я и думал: морфин и кокаин. Вы не интересовались, после вашего лечения больные не становятся наркоманами?

— Это не мое дело, — отрезал врач. — Мы должны облегчить страдания больного, а вне стен больницы он уже не наш.

— Новокаин есть в вашей клинике?

— Мы о нем только слышали....

— Коловрат не испытывает пока сильных болей. Прошу Вас, отмените ему эти препараты. Иначе его родственники могут обратиться в суд....

— А кто они такие?

— Его отец — граф Австро-Венгерской империи, а невеста — имперская княгиня. Это достаточные авторитеты для суда, как вы думаете?

— У нас, мсье, республика!

— В которой есть, однако, аристократы и они продолжают иметь большое влияние в обществе. Не дурите, мсье, сделайте то, что я прошу.

— Вы тоже аристократ?

— Типа того. Русский.

— Боже мой! Мы живем во Франции, а нас вяжут по рукам и ногам иностранные аристократы и нувориши! Черт с вами, я отменю ему курс наркотических средств....

Вернувшись в палату, Максим застал Агату и Сашу раскрасневшимися.

— Княжна-а! — укоризненно сказал он. — Вы ведь обещали мне не форсировать зачатие....

— Макс! — воскликнул Саша. — Ты что! Мы только немного поцеловались!

— А ночью? Ночью вы тоже ограничитесь поцелуями?

— Эту ночь княжна проведет в отеле, — твердо пообещал Коловрат. — Я уже успокоился и тоже усну. Она показала мне твое чудо-лекарство: что-то оно подозрительно похоже на окаменевшее гуано!

— Ты что! — возмутился друг. — Это горный воск, известный еще во времена Аристотеля! Он очень рекомендовал его для заживления ран, а также переломов. Тебе надо будет пить его водный раствор два раза в день в течение трех недель — и трещинка в твоем тазу исчезнет, будто ее и не было. Вот тогда и только тогда ты можешь валять свою будущую женушку сколько захочешь! Кстати, шиладжит существенно повышает и потенцию мужчин....

— Его потенция тебя пусть не волнует! — взъярилась Агата. — Она в полном порядке!

— Хорошо, хорошо, я очень рад! Пойду снимать в аренду квартиру....

— Макс! — вновь воскликнул Саша. — Ты настоящий друг, но все расходы Агаты я возьму на себя. Привези только сюда мою чековую книжку.

— Потом, все потом, Саша. Мы ведь с тобой не расстаемся навеки, — возразил Городецкий. — Ты еще им всем покажешь кто есть кто в мото-автоспорте, авиации и кинопроизводстве....

— В чем, в чем? Причем тут синема?

— А ты подумай! Эта ниша почти не заполнена инициативными людьми — тем более в вашей провинциальной империи. Получишь наследство и княжеское приданое, вложишь его в производство фильмов и станешь самым популярным человеком в Австро-Венгрии!

— Если бы этот бред я услышал от кого-то другого, то плюнул бы на него сразу. Но ты ничего просто так не говоришь, я-то знаю. Значит, за кино — будущее?

— Однозначно! Один мудрый человек в России предсказал: — "Из всех искусств важнейшим станет кино". И я с этим тезисом согласен.

— Но ты будешь со мной рядом?

— Если ко времени получения тобой денежек не помру. А может, князь Ауэршперг так расчувствуется, увидев внука, что осыплет вас деньгами? И тогда кинофабрику можно будет завести в скором времени?

— Там ведь будут сниматься девушки? — сверкнула глазами княжна. — В привлекательных позах, с полуобнажением грудей, рук и ног? Нет, нет, мне такое кино не нужно!

— Основной героиней в этих фильмах будешь ты, Агата — ибо ты красива и ловка и трюки разные совершать сама сможешь, — истово заверил Макс. — Все режиссеры и киношные директора снимают в первую очередь своих жен. А как иначе? В противном случае жены сживут их со свету!

— Н-ну, если так.... Но вдруг я буду часто беременна?

— Станем снимать твоих сестер: Иоганну, Элеонору.... А в перерывах между беременностями опять тебя....

— Какой ты искуситель, Макс! Почти меня уговорил....

— Еще будем снимать кинохронику, — солидно пробасил Саша. — Природу, красивые замки, полеты на парапланах и аэропланах, гонки международные, ралли.... Можно снять фильм про нашего нестареющего императора....

— Точно! — просиял Макс. — И твоя киностудия будет получать смачные государственные заказы, что гарантирует ее от банкротства.

— Мечтатели, — остудила их фантазии Агата. — Ребенка я еще не только не родила, но и не зачала....

Глава двадцать седьмая. Роза Люксембург и Константин Цеткин

На другой день Адольф, Иоганна и Катрин отбыли в Вену на поезде. Адольф еще пытался хорохориться, предчувствуя отцовскую выволочку дома, но переспорить Агату ему никогда не удавалось. Единственным весомым доводом мог стать отказ в финансах, но эти проклятые друзья вволю снабдили ее ими. Иоганне и Катрин очень хотелось, чтобы Макс тоже поехал с ними, но он показал на свои руки, намекая, что на них сейчас лежат заботы об Агате и Саше. Тем не менее уже через три дня он тоже ехал в поезде по направлению к Вене. Туда его вызвала по телеграфу Элизабет, сообщившая, что генеральная репетиция "Случайной любовницы" состоится через неделю. Макс подсуетился и сумел отправить товарными поездами почти все самобеглые транспорты: мотоцикл и гоночный болид — в Юнгбунцлау, а свой лимузин — в Вену. "Лаурин" Коловрата он оставил в Париже в распоряжении Агаты.

Ехал он, конечно, первым классом (через Старсбург-Штутгарт-Мюнхен-Зальцбург) и до германской границы блаженствовал в одиночестве. Перед Саарбрюккеном поезд остановился на пограничный досмотр, но пруссаки были молчаливы и корректны. В Страсбурге проводник привел в купе двух пассажиров: симпатичного молодого блондина (лет 22-23) и невысокую прихрамывающую женщину еврейского типа (далеко за 30), в которой сразу привлекало лицо: ястребиный нос и умные, проницательные глаза. Первоначально Городецкий решил, что это сын с матерью, однако вскоре переменил свое мнение: очень уж нежен был взгляд дамы, когда обращался на парня, и трепетны ее прикосновения к его рукам. "Да они любовники! — осознал он. — Интересное сочетание"

Дав им обустроиться в купе, Максим в него вернулся и счел нужным представиться по-немецки:

— Максим Городецки, драматург.

— Вы русский? — быстро спросила дама по-русски.

— Полурусский — полуполяк, но при этом подданный Австро-Венгрии, — ответил по-русски и он.

— Я тоже полурусский, — сказал, улыбаясь, молодой человек. — Константин Цеткин, студент.

— А я Роза Люксенбург, доктор права.

"Мамма миа! Вот это знакомство! — удивился Макс и, видимо, чересчур сильно, так как дама вновь резко спросила:

— Наши имена Вам знакомы?

— Слышал их порознь, а, вернее, читал. Известная феминистка Клара Цеткин — Ваша мать, Костя?

— Это так. Но в немецкой прессе маму называют "борцом за равные права женщин". Она — главный редактор газеты "Равенство".

— Феминистками называют женщин Англии, — вмешалась Роза. — Тех, что борются за свои права. Вы, видимо, поклонник этой страны?

— Пожалуй, да. Прекрасной чертой англичан является склонность к юмору, которого практически нет в Германии.

— Так Вы, значит, драматург, — продолжила докапываться Роза. — Что за пьесы вышли из-под Вашего пера и в каком театре их представляют?

— Мне надо попросить у вас прощения, — состроил повинную рожицу Макс. — Я — начинающий драматург. Пьеса у меня одна, правда ее приняли к постановке в венском Бургтеатре.

— И называется она?

— "Случайная любовница".

— Ну, разумеется. Этакий красавец другую пьесу вряд ли мог написать. А действие ее случайно не в Англии происходит?

— В ней, — покаянно бросил голову на грудь попаданец.

— Странно, — сказала Роза. — Странно, что ее приняли в Бургтеатр. Я там бывала пару раз и отзывы о спектаклях читала: водевили там ставить не принято. Тем более британского происхождения.

— Я и не говорил, что это водевиль. Вполне серьезная пьеса, в духе Ибсена или Стриндберга.

— Еще страньше. Полурусский-полуполяк написал пьесу об англичанах в скандинавском духе и ставит ее в Вене. Далеко откочевали Вы от Родины, господин Городецкий.

— Это, мне кажется, в духе времени. Вот мы едем во французском поезде по немецкой земле, являемся практически русскими, но живем космополитическими интересами. Так, пожалуй, и надо. "Патриотизм — последнее прибежище негодяев" — по выражению одного из умнейших англичан 18 века, Самюэля Джонсона, литератора.

— Ого! Шикарный афоризм. Я его раньше не слышала, надо взять на заметку. Где об этом можно прочитать?

— Некто Босуэлл написал биографию этого писателя под названием "Жизнь Сэмюэля Джонсона". В Королевской библиотеке Берлина она должна быть.

— Хорошо. Так о чем все-таки ваша пьеса, Максим?

— О выборе интеллигента между обогащением и творчеством и выборе женщины между семьей и свободой.

— Что же они выбирают?

— Творчество и свободу.

— Великолепно! Надо бы попасть на представление этой пьесы.

— Нет ничего проще: я приглашу вас на премьеру по контрамаркам, хотя пока не знаю, когда она состоится. Но не позже, чем через месяц.

— Увы, мы не хозяева своему времени. У меня плотный график выступлений то там, то здесь, а Константину нужно будет сдавать сессию.

— Жаль. Мнение борца за свободу женщин мне было бы ценно.

— У меня еще вопрос, — внезапно активизировался Константин. — Чем Вы зарабатываете на жизнь в ожидании гонораров от драматургии?

— Я генерирую идеи технического характера и мне за это иногда хорошо платят.

— Например? — заинтересовалась и Роза.

— Например, усовершенствую автомобили, что выражается в победах на гонках. Сейчас еду как раз с такой гонки в Гайоне.

— Вы сами на авто гоняете? — округлил глаза Костя.

— Нет, на это есть профессиональные гонщики. Я же наблюдаю, как ведут себя мои нововведения.

— Еще раз например? — спросил Костя.

— Например, я придумал турбонаддув для цилиндров двигателя. Он оказался очень эффективным. Мы должны были победить, но вмешался случай и денежный приз от нас ушел.

— Что за случай? Поймите, я спрашиваю потому, что дорога длинная, а Вы — человек интересный.

"Ладно, получите, господа революционеры" — решился Макс и сказал:

— Мой гонщик упал с неба, когда мы испытывали новую модель параплана.

— Аэроплана?

— Нет, это что-то вроде паруса, на котором можно летать в небе как угодно долго.

— Фантастика! — воскликнул Костя. — Я никогда о таком устройстве не слышал! А гонщик разбился?

— Нет, просто сломал ногу при неудачном приземлении. На самом деле параплан — довольно безопасное изобретение.

— Его тоже Вы придумали?

— Не совсем. Я видел картину, на которой изображена буря в море и улетающий с мачты парус, за край которого уцепился моряк. И я подумал: а что, если этот моряк улетел далеко, до берега, а там ветер стал утихать и его могло плавно спустить на землю? Так родилась идея параплана, а потом я такой парус сшил (из шелка) и смог летать над землей.

— Вы тоже летаете?! А меня можете научить?

— Костя, — увещевающе сказала Роза. — Какой Вы еще мальчик!

— Такой же как Максим! — упрямо сказал Константин. — Которому уже лет тридцать....

— Тридцать шесть, — уточнил Макс.

— Тридцать шесть? — удивилась Роза. — Вы мой ровесник? Я Вам и тридцать-то не дала бы! Вероятно, Вы так молоды, потому что в облаках все летаете....

— Вероятно, да. Кстати, время обеденное. Приглашаю вас в вагон-ресторан. Один приз на той гонке нам все-таки дали.

Глава двадцать восьмая. Дурацкие пророчества

В ресторане попутчики слегка поупирались, не желая одалживаться у случайного знакомого, но потом их обрусевшие натуры подключились, и они согласились выпить бутылку шампанского. Было это, конечно, не то фуфло, что ныне выдается повсеместно за шампанское, а прекрасный "Дом Поммери" в ведерке со льдом. Роза "поплыла" с первого бокала, а Константин — со второго. Макса тоже зацепило, чему он уже не удивился — попривык. Впрочем, знал, что уже через час все придет в норму. Языки попутчиков, и так бойкие, вовсе развязались.

— Я, как ни странно, в первый раз встречаю человека, творящего путь в будущую техническую цивилизацию, — соткровенничала Роза. — Что еще Вы изобрели, признавайтесь!

— Я признаюсь в том, что кроме пьес, сочиняю еще фантастические романы о будущем, — веско сказал Максим.

— Вроде Жюля Верна? — оживился Костя.

— И Герберта Уэллса. Соответственно, мне приходится прогнозировать будущее развитие науки и техники. И я ответственно заявляю: время рабочего класса весьма скоро (через 50-100 лет) подойдет к концу. Он практически исчезнет, этот класс!

— Какая ерунда! — вскипела Роза. — Кто же будет производить всю промышленную продукцию?

— Автоматические системы и андроиды, то есть человекоподобные механизмы.

— Чем же будут заниматься люди? — опешила революционерка.

— Очень вырастет организационная сфера (многочисленные здания будут заполнены клерками), а также сфера услуг всякого рода, особенно туристическая. Многие миллионы людей будут путешествовать из страны в страну, где миллионы поваров, официантов, парикмахеров, экскурсоводов, музыкантов, артистов и просто любителей будут их развлекать — за деньги, конечно. Даже проституция расцветет еще более пышным цветом и станет считаться весьма престижной профессией.

— Наподобие гетер в Древней Греции? — спросил завороженно Костя.

— И гейш в Японии, — подтвердил Макс. — Кстати, госпожа Люксенбург, сельское население в цивилизованных странах уменьшится до 10-5% и их продукции будет хватать для прокорма остальных слоев населения. В Азии, Африке и Латинской Америке их будет, конечно, значительно больше.

— Не может быть! Это лишь Ваши фантазии!

— Я базировался на прогнозах различных ученых Европы и Америки, хотя результирующие графики строил сам. У меня, кстати, получилось, что за сто лет население нашей планеты утроится — при условии, что медицина будет развиваться теми же темпами, что и сейчас. И конечно, при условии отсутствия мировых войн. Которые вот-вот на нас нагрянут.

— Про войны мы давно предупреждаем народы. В этом году, в августе, мы проводили 7 конгресс социалистического Интернационала в Штутгарте, на котором приняли резолюцию против развязывания европейской войны.

— Я читал про него в социал-демократических газетах Германии и могу сказать: вы противоречите в этой резолюции сами себе.

— В какой части резолюции?! — взвилась с места Роза.

— В последней: там, где вы угрожаете повернуть оружие, выданное мобилизованным солдатам из народа, против своих правительств. При этом во всех остальных частях заклинаете правительства не начинать войну. Где же логика? Революция возможна только при условии наличия у народа оружия — иначе она будет подавлена, как только что в России. Война даст народу это оружие — значит, вы должны приветствовать ее начало. И сразу развернуть пропаганду за перевод войны империалистической в войну гражданскую. А вы твердите: нет войне, не допустим ее....

— Хм... А ведь Вы правы, черт побери! Но формально, только формально! Потому что инстинкт говорит мне: если война начнется, ее быстро закончить не удастся! Лишь когда солдатам она осточертеет, тогда их можно будет распропагандировать. Но сколько сотен тысяч людей успеют полечь в ее битвах?

— Миллионов, госпожа Люксенбург, — поправил мрачно Макс.

— Вы страшный пессимист, Городецкий, — укорила его Роза. — А сначала показались мне порхающим по жизни оптимистом.

— Я и есть оптимист, но попавший в общество пессимистов. Вы, социалисты, видите жизнь в мрачном свете, выискиваете в ней борьбу классов и грозите как сто лет назад во Франции: "Аристократов на фонарь!". В итоге кровь дворянская лилась там рекой, а кто воспользовался ситуацией? Хваткий диктатор Наполеон. Едва-едва его всей Европой повязали и аристократов вернули, которые "ничего не забыли и ничего не поняли". Народ их скинул, нашел нового диктатора (ухудшенную копию Наполеона), пнул и его, а сейчас зарится на исконно немецкие земли на левой стороне Рейна (им, видите ли, хочется естественную речную границу установить). И ваши социалисты из Франции эту идею поддерживают!

— Мы им много раз это говорили, а они твердят что-то про историческую справедливость, Седан и Мец.

— Типичная болтология ура-патриотов, но популярная среди молодых людей, выросших после войны. Мы с моим другом графом Коловратом намереваемся основать киностудию и обязательно снимать там жуткие антивоенные фильмы, а также фильмы о будущем, где героями будут юноши и девушки из разных стран Европы. Может быть кино остудит ретивых и облагородит чувства наших современников?

— А вот это типичный идеализм, — усмехнулась Роза. — Бытие определяет сознание, а не наоборот.

— Кто знает, кто знает... — пробормотал Макс. — От личностей в истории тоже очень многое всегда зависело! Без Наполеона история Франции была бы совсем другой....

— Так Вашим другом является граф? — спросил с некоторым пиететом Костя.

— Наследник графа, заядлый гонщик. А также княжна Ауэршперг, — улыбнулся Городецкий. — Большая любительница полетов на параплане и вообще своя в доску девушка! Я не могу представить их в числе своих классовых врагов.

— А Вы разве не дворянин? — спросила Роза язвительно.

— Вообще-то я бастард, но вырос приемышем в небогатой дворянской семье.

— Значит, все-таки дворянин. И в душе Вашей выстроена иерархия людей.

— Есть такая. На первом месте там стоят интеллектуалы, причем мне неважно, из какого теста они взошли: дворянского, купеческого, пролетарского или крестьянского. А также из каких наций и рас. Творчество — это высшая ступень человеческих занятий. Творцы нового всегда отыщут друг друга и будут совместно работать над избранной темой. Прочие люди, занятые рутинным трудом, им малоинтересны, — хотя усилия творческих людей ведут к постепенному прогрессу всего человечества.

— Демагогия в чистом виде, — заключила Роза. — Не бывает бескорневых интеллигентов. Классовая среда всегда сказывается на их политических взглядах.

— Не бывает бескорневых политиков — это да! В их кругу всегда видно, кто чей интерес защищает, причем интерес меркантильный. Подлинные интеллектуалы политики сторонятся, в их глазах — это самое недостойное, грязное занятие!

— Жить в обществе и быть свободным от общества — невозможно!

— Но к этому надо стремиться. Нашему небольшому кружку это вроде бы удается. Мы живем по своим законам, где меркантильности и сословности места нет.

— Типичный утопизм, подражание Сен-Симону, Фурье и Оуэну, коммуны которых в итоге распались!

— Мне кажется, численность коммун была великовата, да и собрались там далеко не одни интеллектуалы.

— Разумеется. Ведь кроме творцов в коммуне должны быть и реальные работники. Как с этим обстоит дело в вашем кружке?

— Мы сами делаем то, что можем, а прочее нам делают сторонние работники — за деньги.

— Удобно устроились. Видимо, ваши доходы превышают расходы.

— Продуктивные технические идеи хорошо оплачиваются.

— В общем, Вы — благополучный человек. В отличие от тысяч рабочих, живущих в нужде.

— Я, пожалуй, доверю вам еще одну свою тайну, — сказал, чуть понизив голос Макс. — В рождении новых идей мне помогает одно странное явление, которое сродни так называемому ясновидению. Когда я говорил вам о картине, помогшей созданию параплана, то немного слукавил: на самом деле я видел сон про этот парус, который принес не моряка, а меня на землю и мягко на нее опустил. Так же происходит и с другими новшествами: сначала я вижу их устройство во сне, а потом воспроизвожу на бумаге и в виде механизма. А последнее время я вижу будущее!

— Про что? Насколько далеко? — спросили одновременно Константин и Люксенбург.

— Чаще ближайшее и касающееся только моих друзей. Но иногда мне снится ситуация в мире на пять, а то и 10 лет вперед! Тогда я просыпаюсь мучительно долго!

— Оно что так ужасно, наше будущее? — спросил Костя.

— Мне почему-то снятся катаклизмы, смерти известных людей и поворотные моменты истории....

— Например? — резковато спросила дама.

— В начале лета приснился сильный пожар на песчаном острове в океане. А в конце июля газеты напечатали, что только что сгорели многие постройки в Кони-Айленде около Нью-Йорка. По фотографиям я узнал тот остров.

— Я помню этот случай, — живо откликнулся Константин. — Там сгорел шикарный аттракцион "Страна Мечты", освещение которого требовало миллиона электролампочек!

— Что же еще? — потребовала Роза.

— Пару недель назад мне приснилась смерть короля Швеции Оскара. У гроба кроме четырех сыновей стояли (правда, поодаль) еще три сына и две дочери, про которых кто-то рядом со мной сказал, что это его внебрачные дети от пяти разных женщин.

— Насколько я знаю, король Швеции еще жив, — отчеканила Люксенбург.

— А про его детей Вы что-нибудь знали?

— Впервые слышу, что он такой бонвиван. Впрочем, чего вы хотите от монарха. Ну а более значимые события Вам снились?

— Увы, да. Упорно снится череда локальных войн на Балканах с участием Сербии, Болгарии, Греции, Черногории, Албании и Османской империи, в которых турки терпят поражения, а болгары воюют со своими недавними союзниками....

— Нет таких стран: Черногория и Албания, — походя заметила доктор права.

-Вероятно, будут, — пожал плечами Максим. — Еще приснился сговор министров иностранных дел Австро-Венгрии, Италии и России, в результате которого Франц-Иосиф аннексировал Боснию и Герцеговину, а Италия объявила войну туркам и захватила Триполитанию....

— Когда? — резко спросила Роза.

— Босния в следующем году, а Триполитания перед Балканскими войнами, фактически спровоцировав их.

— Чем же поманили министра России для предательства славян?

— Обещанием не блокировать проход русских эскадр через Дарданеллы флотами Италии и Австро-Венгрии.

— Глупое обещание, легко нарушаемое.... Что-то еще?

— Снилось еще убийство через несколько лет эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены в Сараево (сербом, разумеется), после чего мир взорвался и разразилась война между Австро-Венгро-Германией и почти всеми ее соседями! Взрывы, газовые атаки, бомбежки с самолетов и железные самоходки с пушками, а также масса трупов, поезда с ранеными и бараки с пленными.... Многие миллионы убитых и десятки миллионов раненых! Это сниться стало часто. Недавно же увидел продолжение: революции в России, Германии, Австро-Венгрии и жуткие гражданские войны в них же. Императоры везде низвержены, созданы республики, причем в России даже провозглашена власть рабочих и крестьян. В Германии же и рассыпавшихся по национальным домам Австрии, Чехословакии, Венгрии, Польше власть осталась в руках буржуазии. Стала назревать новая война, причем мировая....

— Мне кажется, — сказала с сомнением Люксенбург, — что это вовсе не ясновидение, а просто Вы пересказали нам Ваш очередной фантастический роман!

— Я видел Вас, фрау, в одном из своих снов, — брякнул Макс. — Рядом с мужчиной по фамилии Либкнехт.

— Что же мы делали с этим мужчиной? — совсем иронически спросила Роза.

— Вас рядом убивали, — упавшим голосом сказал дурак. — Боевики из отрядов помощи полиции.

После этих слов за столиком наступила тишина — очень напряженная, ненужная.

Попутчики вышли в Штутгарте, который, к счастью, случился через час после памятного разговора в ресторане. Этот час Макс то выходил в туалет, то возвращался в ресторан за бутылкой воды, то просто торчал в коридоре вагона. Ему было ужасно неловко перед Розой и Константином. Те тоже замкнулись и попыток заговорить не делали. Все же на выходе из купе Роза спросила:

— Куда Вам можно написать?

— В Юнгбунцлау Вацлаву Клементу, моему квартиросъемщику. Или в Бургтеатр, директору Паулю Шлентеру для Максима Городецки.

Глава двадцать девятая. О, театр!

Через пару дней Городецкий вошел под своды венского Бургтеатра, где была назначена генеральная репетиция "Случайной любовницы". Элизабет, вдохновленная после ночи любви и выспавшаяся утром, хотела пойти с ним, но Максим ее отговорил: репетиция хоть и генеральная, но первая (предварительная), актеры и актрисы будут, вероятно, играть без костюмов, да и ляпов случится предостаточно — для чего ей такое счастье: торчать в театре часов пять и слушать пикировку режиссера, актеров и драматурга?

Однако он ошибся: актеры являлись по ходу пьесы в "костюмах" и гриме, не путались в тексте (хотя его в пьесе было много) и работали профессионально (а герой и героиня даже с неподдельным пылом). Все сцены проходили в искусно сделанных декорациях, изобретательно освещались, и кроме того, периодически сопровождались музыкой (то тревожной, то бравурной, то нежной) — хотя у Городецкого была предусмотрена лишь одна сцена в концертном зале. "Это они, видимо, после успеха Пер Гюнта вдохновились и стали "озвучивать" драмы", — подумал довольно Максим. В целом он решил, что спектакль получился, хотя к некоторым исполнителям у него и возникло неприятие.

О своем впечатлении он сказал режиссеру (вдохновенному невысокому еврею средних лет с пышной шевелюрой вокруг лысой макушки), когда тот обратился к нему по завершении прогона:

— Я доволен Вашей постановкой и особенно некоторыми Вашими нововведениями: музыкальным сопровождением, изображением сцены борьбы внутренних голосов Чарльза путем его освещения то слева, то справа, искусным выпадением горящего полена из камина, приведшим к совокуплению Сары с Чарльзом.... Вот только я усилил бы эротизм этой сцены: у Вас зрители видят кровать и целующиеся головы на ней. Я бы положил на нее только Чарльза, причем спиной, а Саре лучше было бы его оседлать лицом к зрителям и в нужный момент заломить руки над головой, полуобнажая грудь. Это был бы кульминационный момент спектакля и самый незабываемый!

— Это вульгарно, да и цензура может не пропустить, — стал отнекиваться режиссер, но Макс увидел, что предложение его зацепило.

— Примените этот прием на премьере, а там поймете, принимают его зрители или нет....

— Ладно, на следующей репетиции попробуем, следя за реакцией директора — он у нас слывет "барометром" зрительских пристрастий, да и о цензуре позаботится. Вижу, что Вы имеете еще что-то сказать....

— Мне кажется, что Эрнестина холодновата для этой роли. Я писал ее натурой страстной, а тут получилась ни рыба, ни мясо.

Режиссер цепко глянул на драматурга и горьковато усмехнулся:

— Актриса, ее играющая, является креатурой директора, а попросту говоря любовницей. Сначала она претендовала на роль Сары, но я упросил Шлентера этого не делать — совсем бы сгубили спектакль. Что еще?

— Саре надо бы в финале сменить не только платье, но и прическу. Я знаю одну, очень современную, — называется "сэссун". У вас в театре наверняка искусный парикмахер: сведите меня и Сару с ним, может я сумею объяснить, как она делается.

— Но после этого ей ведь уже не вернуть прежнюю прическу?

— Уберем волосы под капор, а в постельной сцене накинем ей длинноволосый парик.

— Это, пожалуй, можно. А то мне и самому не вполне нравится, как она выглядит в финале....

Сару играла довольно опытная актриса лет тридцати (фреляйн Анна Мориц), имевшая большие выразительные глаза, манящие губы и длинные черные волосы, которые она наматывала в узел на затылке. Когда режиссер (Арнольд Франц) познакомил Макса с ней, Анна посмотрела на него с недоумением и сказала:

— Я думала, что автор пьесы значительно старше. Вы же, по-моему, мой ровесник?

— Много пережил в жизни, — скорбно произнес Макс. — Особенно от женщин. Вот мщу.

— Эрнестине Вы точно отомстили. Жаль, что не воплощающей ее фифе.

— Прекратить сплетни, — приказал режиссер. — Мы подошли по делу. Максим предлагает сменить Вам прическу для финала и зовет к парикмахеру.

— Волосы стричь не дам, — категорически сказала дама. — Не для того их все годы растила.

— Я нарисую Вам прическу, а парикмахер, надеюсь, сможет ее сделать, и после спектакля ее будут пытаться повторить очень многие красавицы Вены — но безуспешно, так как надо знать секрет ее изготовления.

— Рисуйте, — велела актриса и повела Макса в свою гримерку. Через 10 минут рисунок был готов и Макс стал извиняться:

— Давно не рисовал, к тому же карандашом сложно передать красоту прически "сессун".

— Да нет, прическа действительно эффектная и необычная....

— У нее есть еще два качества: она визуально омолаживает лица и не требует особой укладки — помыл голову, высушил и волосы сами лягут как надо.

— Идем к герру Пфальцу, — решительно сказала Анна. — Он должен суметь ее изготовить.

Герр Пфальц (седоватый, сухой, лет 60) посмотрел на рисунок, похмыкал и спросил:

— Как, говорите, нужно стричь волосы?

— Тонкими прядями на пальцах, без применения расчески, от затылка вперед, с укладкой следующей пряди на предыдущую. При этом обрезать пряди надо под углом.

— Интересно. Попробую сделать. Садитесь, милая Аннет. От меня никто еще уродиной не уходил...

Когда стрижка была закончена (такого вороха срезанных волос Макс никогда не видел) и Анна торжествующе повернулась на кресле, он поздравил себя: перед ним сидела молодая женщина 21 века! Вероятно, увидев восхищение в его глазах, она порывисто встала и вдруг внятно поцеловала в губы. После чего сказала:

— Благодарю Вас: и за прическу и за роль. Мне страстно захотелось ускорить время и выйти на сцену. Они все трепетать у меня будут....

В день премьеры Бургтеатр был полон — как, впрочем, и на большинстве премьер. Максу выделили ложу сбоку от сцены, в которой поместились еще Элизабет и Каролина Гаррах. Наконец прозвучал третий звонок, еще минута, занавес поднялся и открыл внутренность библиотеки в фамильном поместье Смитсонов, в которой баронет стал убеждать своего племянника, Чарльза, знатока минералогических наук, съездить на охоту. Ну, а племянник, который эту охоту терпеть не мог, стал убеждать 67-летнего дядю жениться. В течение их спора родилось много импозантных шуточек, вызвавших смешки в зале. В конце концов спорщики сошлись на том, что оба будут подыскивать себе спутниц жизни и облобызались.

Далее одни декорации ушли к потолку, а сверху на сцену почти упал мол, о который разбивались нарисованные волны. На конце мола стояла девушка в черных одеждах, а к ней шла не спеша сладкая парочка — Чарльз и дочь фабриканта Эрнестина. Знаток наук стал убеждать странную девушку уйти подальше от страшных волн, а дева (та самая Сара) повернулась к нему и стала смотреть в его душу.

Сменилось еще несколько сцен (в течение года), в ходе которых Чарльз стал понемногу разочаровываться в Эрнестине и встречаться в пустынных местах побережья с гувернанткой Сарой Вудраф — как ему казалось, совершенно случайно. В итоге работодательница Сары дала ей расчет, а она пошла по общему мнению топиться. Лишь Чарльз знал, что она ждет его в известном ему сарае для рассказа о своей судьбинушке. И узнал, что ее некоторое время назад обольстил французский моряк, лейтенант, а теперь она влюбилась в минералога. Как жить, что дальше делать? Чарльз дает ей некоторую сумму денег, получает страстный поцелуй и прощается с Сарой навсегда.

В общем Макс успокоился: все шло по предначертанному им плану. Актеры играли уверенно и с настроением и даже Эрнестина пока им соответствовала. Сара же была от сцены к сцене все обаятельнее и привлекательнее. А особенно понравился ему Фриман: пожилой актер, его игравший, так точно передал тип умного и гибкого дельца, что Макс сам стал недоумевать: как Чарльз не поддался на его иезуитское искусство убеждать?

Наконец Чарльз вышел от Фримана в подавленном настроении на авансцену и стал переживать, обращаясь к залу. Как так, ведь он — образованный человек, хотя и в совершенно другой области. Для чего он овладевал милыми его сердцу минералогией и палеонтологией? Чтобы променять их на аудит и маркетинг? Какой смысл наживать капиталы, если этот процесс будет разлагать его душу? На этом занавес опустился. Антракт.

— Что скажешь, мой милый драматург? — обратилась Элизабет к Городецкому. — Что-нибудь тебя не устраивает?

— С похожим вопросом я хотел обратиться к вам, милые дамы: занимает ли вас эта история?

— Интрига завязалась, — с хохотком ответила Каролина. — Эта Сара свое еще возьмет!

— Все в порядке, Максим, — кивнула Элиза. — Я посматривала на партер: тянут шеи, тянут.

Вторая часть началась со встречи Чарльза с Сарой в гостинице, куда она вызвала его письмом. Оказалось, что она повредила ногу, вынуждена сидеть в номере и смертельно скучать. Если у него выдастся полчаса свободного времени.... Чарльз помчал в гостиницу почти галопом, стал поить Сару чаем и заодно пожирать глазами ее фигурку, одетую в простенький пеньюар, накрытый пледом. Вдруг из камина на край пледа падает полено (которое Сара дернула ногой за нитку), плед начинает тлеть, Чарльз его срывает с девушки и тушит, потом поворачивается к ней, видит обнаженные плечи и полуобнаженную грудь, пытается вернуть плед на место, но Сара перехватывает его руки и целует их. Он в ответ целует ее губы, шею, плечи, хватает в порыве страсти в охапку, и они оказываются в кровати. Следует быстрое обоюдное полураздевание, Сара внезапно оказывается сверху и начинает ритмично раскачиваться на милом друге, который издает стоны:

— Сара! Сара, Сара, ох Сара-а....

Она же вскидывает обнаженные руки над своей головой, выгибается назад с выпячиванием почти обнаженных обольстительных грудей и падает на спину. Он начинает одеваться и вдруг легонько вскрикивает:

— Сара, милая! Что это за красные пятнышки на моей рубашке? Ты была девственна? А как же твои рассказы о том лейтенанте?

— Лейтенант был, но совокупления с ним у меня не было, — спокойно ответила Сара. — Я солгала Вам, как солгала и в другом: у меня не было повреждения ноги. Я просто захотела Вас видеть, а увидев, страстно захотела Вам отдаться. Вы можете отныне презирать меня, но я испытала сейчас подлинное счастье.

Чарльз устроил ненужные разборки и оказался в итоге на улице. Здесь состоялась знаменитая сцена с раздвоением его личности, которую режиссер решил с помощью попеременного освещения. В конце концов, джентльмен решил просить у Сары нового свидания и в знак любви послал ей с жуликоватым посыльным бриллиантовую брошь, предназначавшуюся по замыслу Эрнестине.

В следующей сцене он объясняет Эрнестине, почему не может на ней жениться, но она не понимает серьезности его конфликта с отцом, зато тотчас вызнает, что у нее есть соперница. Дева использует все приемы — признание в любви, призывы к разуму, угроза подвергнуть Чарльза бесчестью, готовность тотчас отдаться, внезапный обморок — но Чарльз все же устоял и вышел из ее будуара навсегда. Тотчас он спешит в гостиницу к Саре и узнает, что эта девушка уехала в неизвестном направлении.

Следующая сцена отстоит от предыдущей на три года. Повзрослевший Чарльз (отпустил бородку и усы) идет по улице Лондона со своим другом и рассказывает ему о поисках Сары; как он искал ее вначале лично, потом через объявления в газете, потом с помощью детективов — но все было бесполезно. Вдруг ему пришло в голову, что она могла уехать в Америку и он отправился туда и объездил ее почти всю, давая объявления. Пару месяцев назад он вернулся в Англию и сегодня получил записку от миссис Рафвуд с приглашением посетить художественную студию прерафаэлитов. Странное приглашение! На что проницательный друг ему отвечает, что фамилия Рафвуд подозрительно похожа на Вудраф и ему, конечно, нужно туда идти.

Последняя сцена проходит в доме с большими окнами, стены которого увешаны портретами современных мужчин и женщин. Чарльз озирается в гостиной, как вдруг в нее стремительно входит изумительная молодая женщина, одетая в синюю расклешенную юбку с красным поясом и свободную блузку, а волосы ее коротки и уложены в феерическую прическу, которой трудно подобрать название.

— Здравствуйте, Чарльз, — говорит она и лишь тогда он узнает в ней бывшую гувернантку Сару....

В финале (встреча Чарльза со своей двухгодовалой дочерью) зал встал в едином порыве и стал бурно аплодировать, а клакеры (куда без них в любом театре) стали требовать на сцену автора. Макс повернулся к Элизабет, та бодро ему подмигнула и толкнула к выходу из ложи. В итоге он оказался в толпе артистов за кулисами и вышел вместе с ними на сцену "на бис".

— Какой молоденький автор! — воскликнула некая матерая театралка, все захлопали еще громче и понесли к сцене цветы.

Глава тридцатая. Рождественский праздник в Бургтеатре

Пресса у спектакля была вполне благожелательной, а в некоем журнале, бывшем под патронажем богатой дамы, вышла восторженная статья, в которой особо превозносилась актриса Анна Мориц и ее модерновая прическа. К парикмахеру Пфальцу пошли ходоки — дамы и собратья-парикмахеры. Первых он от всей души "доил", а вторых до поры посылал, но в конце концов продал свой секрет за очень немалые деньги — с каждого собрата. Совесть у него была и потому он поймал Макса в театре и предложил половину прибыли: около пяти тысяч крон.

— Деньги мне сейчас кстати, — просто сказал Макс, пожал Пфальцу руку и пошел на почту — отправить перевод в Париж на имя Агаты Ауэршперг, которая сообщила о каких-то осложнениях в лечении Саши и продлении срока его госпитализации.

Пьеса тем временем прошла через горнило второго спектакля (через неделю), потом третьего (с интервалом в две недели) и обрела стабильное место в репертуаре 1907-1908 годов. С каждого спектакля Городецкому потекли и денежки приличные. А еще к нему зачастили журналисты с просьбой дать интервью и походя ответить на те или другие современные темы. И он отвечал да так ловко и ново, что журналисты пошли к нему по второму кругу.

Незаметно подошел праздник Рождества Христова, который австрийцы отмечали истово и артисты Бургтеатра тоже, пригласив в свой круг Максима. Он с удовольствием согласился — тем более, что в Вену вернулся князь Кински, который был не раз изобличен в порочных связях, но жену просил ее связи не афишировать. Просторный театральный буфет был использован для застолья, а вестибюль с мозаичным полом — для танцев и представлений. Артисты, конечно, не могли обойтись без лицедейства и подготовили для начала праздничного вечера ряд шутливых номеров. Втайне от всех подготовил номер и Макс, записавший по такому случаю грампластинку (сколько денег это ему стоило!), а также сшивший в ателье себе наряд.

Первым номером стала знаменитая сцена с рождением Христа в вертепе. Зрители, расположившиеся вдоль стен вестибюля (дамы на стульях) сразу встретили аплодисментами беременную Марию, которую свел по лестнице Иосиф, осыпая упреками:

— Как я недоглядел за тобой, не понимаю. Ты ведь из дома не отлучалась! И вот на тебе, выросло такое пузо!

— Я говорю тебе, ко мне часто прилетал голубок! Такой миленький, чистенький, невинный! Я не удержалась и несколько раз его поцеловала. Так, видимо, и зачала....

— Голубок! Знаем мы этих голубков, часто они шастают по нашей деревне. Со здоровенными ослиными причиндалами! Может кто-то из них забрался к нам ночью на крышу и оттуда уже спустился в окно? Меня сморил сон, а вы с ослом время даром не теряли....

— Уймись, муж мой! Я невинна, клянусь перед богом. Просто Бог сжалился надо мной и, видя твою пассивность, решил осчастливить своим дитем....

— Ладно, что случилось, то случилось. Вот тебе постель, — бросает тюфяк из-подмышки, — ложись и рожай. А я пойду прочь, заказчики ждать конца работы не любят! (Уходит).

— Легко мужчинам говорить: рожай! — злобно говорит Мария. — Ведь это больно и страшно — вдруг кровью изойду? Да и ждать в этом хлеву совсем не комильфо.... Ой, что это? О-е-ей! Рожаю, я рожаю! Все, кажется, родила!

Достает из-под подола куклу с устройством "уа-уа" и начинает ее качать под смешки зрителей, а особенно зрительниц. Сюсюкает:

— Ах ты мой масенький, голосистенький! Неужели ты, правда, Божий сын? Как же назвать-то тебя, как?

— Назови Исусом! — раздается густой голос из рядов зрителей. Все покатываются со смеху, а Мария радуется:

— Это, наверно, глас божий! Так и назову: Исус, Исусик мой....

Тут на верху лестницы появляются три странных персонажа в белых хламидах: смуглый старец в чалме, "негр" средних лет и белокожий юноша.

— Каспер, — обращается к юноше старец, — Сбеги вниз, посмотри на роженицу — жива ли?

— Как скажешь, Мельхиор, — кланяется тот, бежит вниз, смотрит без слов на испуганную Марию и бежит обратно. — Жива. Жив и младенец.

— Мальчик или девочка? — спрашивает "негр".

— Не разобрал, Валтасар. Темновато там и еще какие-то чудища по стенам вроде бы расселись. Жутко мне стало.

— Ну что, маги, — говорит степенно Мельхиор. — Готовьте свои дары. С чем ты пришел, Каспер?

— Я подарю младенцу шкатулку с золотым песком. Его намыли в Альпах наши дойчи.

— А я принес колбу с миррой, — говорит Валтасар. — Эту драгоценное масло добывают наши эфиопы, а используют женщины при воспалении влагалищ, желая быть всегда приятными мужчинам.

— Зачем непорочной деве это средство? — рассердился Мельхиор. — Да и дары наши предназначаются ребенку....

— Миррой можно полоскать рот от воспаления десен, — торопливо говорит Валтасар. — А также мазать им лишаи — дети ведь часто их где-то подцепляют!

— Ну, хорошо, — смягчился Мельхиор. — Я же принес мешочек с ладаном. Эту смолу добывают наши арабы в горах Омана. При ее поджигании образуется ароматный дым, который возносится высоко вверх и может достигать ноздрей Бога. Бог приходит от него в хорошее настроение и обращает свой взгляд на воскурителя ладана. В этот благоприятный момент можно просить Бога об исполнении своих желаний.

— Это хороший подарок, — дружно говорят другие маги. — Но надо все же узнать, мальчик ли у нее родился? Царь Ирод требовал наградить мальчика и обещал присовокупить свой подарок....

— Так идем вниз, — опять слегка рассердился Мельхиор. — Там все и узнаем.

Внизу они оглядываются по сторонам в поисках Марии.

— Вон она в ясли забилась, — подсказывает опять тот же бас из числа зрителей.

— Здравствуй, дева непорочная, — кланяются маги, а Мельхиор говорит:

— Не бойся нас. Мы знаменитые астрологи из разных концов мира. Нам было сообщение от Бога о рождении будущего царя иудейского, и мы пошли сюда, руководимые путеводной Вифлеемской звездой, которая привела нас вот в этот вертеп. Скажи, мальчик ли у тебя родился?

— Мальчик, — обреченно говорит Мария.

— Мы очень рады, — радуется за всех Мельхиор и продолжает:

— Прими дары наши своему сыну и будущему царю Иудеи.

— Вот золото, — говорит Каспер. — Обменяешь его на деньги и живи дальше без забот: все для тебя будут делать другие люди.

— Вот мирра, — говорит Валтасар. — Лечит от многих болезней. Подробности от людей узнаешь.

— Вот ладан, — говорит Мельхиор. — Воскуришь его в тяжелый момент, и Бог выслушает твою просьбу, а главное ее удовлетворит. Но это еще не все: царь Ирод обещает наградить твоего сына по-царски.

— Знаем мы уже, что такое царская награда, — отвечает скорбно Мария. — Колья вокруг его дворца пустуют редко. Среди голов, эти колья украшающих, некоторые принадлежат людям из нашей деревни, вся вина которых состояла в том, что они растерялись в Иерусалиме и вовремя не поклонились проезжавшему мимо Ироду.

— Вай, вай, — испуганно говорит Валтасар. — Я не поеду обратно через Иерусалим.

— И я, — говорит Каспер.

— Пожалуй, вы правы, — соглашается Мельхиор. — Поедем сразу в Дамаск. Прощай, Мария, пестуй своего сына и да пребудет с вами милость Божья.

Но никуда они не уходят, а кланяются вместе с Марией своим товарищам под их рукоплескания.

Глава тридцать первая. Апогей Анны Мориц

После этого тематического показа в ход пошли обыкновенные шуточные выступления: практически цирковой номер нарочито унылых артистов, длинного и низкорослого (Пат и Паташон — так определил их Макс), балетный танец в настоящих пачках и пуантах (притом что танцевали мужчины под неумолчный смех зала!), скабрезная песенка "мужа и жены" с игривыми толчками бедрами и попами и тому подобные репризы.... Вдруг заиграла экзотическая музыка (отдаленно похожая на индийскую) и на середину вестибюля выбежала Анна Мориц, замотанная в какие-то цветные шали и покрывала.

— Представьте милые мужчины, что перед вами выступает Мата Хари! — громко сказала она и приступила к танцу. Его основой стало чередование раскачивания станом и плавных вращений, а сутью — снятие бесконечных покровов медленными дразнящими движениями. Но вот их стало совсем мало и при снятии очередной шали жадным мужским взглядам предстал обнаженный женский торс, прикрытый в районе грудей газовым шарфом. Но Анна продолжила танец, сняла покров с бедер и стала подставлять под взгляды свои стройные ноги и достойные похвал ягодицы (пах ее был прикрыт расшитым бисером шелковым треугольником, держащемся на цепочке, обвивавшей стан). Мужчины горячо захлопали, Анна же сорвала с груди и шарфик, мотнула титечками и побежала вверх по лестнице, волоча за собой покрывала, но не спеша их накидывать. Наградой ей стала буря оваций, в которой принял горячее участие и наш бывалый попаданец.

Его номер был в программе выступлений последним. Он переоделся в гримерной в сценический костюм (узкие расклешенные к щиколотке брюки белого цвета и желтую парчовую рубашку), взял загодя приготовленный граммофон и стал спускаться по лестнице в вестибюль. Заведя граммофон, он опустил иглу на записанную для себя пластинку и, пока игла добиралась до звуковой дорожки, повернулся к публике и сказал:

— Эта песня посвящается всем людям мира — независимо от их расовой принадлежности.

А необыкновенная для этого времени бодрая ритмичная музыка уже пошла, и он запел знаменитый шлягер Африк Симона, приплясывая и пританцовывая в его стиле:

Тер-ач-ха, тер-ха-ха

Тер-фу-ба, тер-ха-ха!

Ла-лала-лала, лала-лала

Лала-лала-лала, лала-лала

Ла-лала-лалала, лала-лала

Лала-лала-лала, лалалала!

Дулу билу менади, афа-на-на!

Омана кукарела, шала-лала

Дулу билу менади, афа-на-на

Омана кукарела, шала-лала!

Хэй! Вак ю даута

Улюква, ама-на-на

Вак ю ти, вак ю даута

Ола, ола, нава-на!

Хэй, вак ю даута

Улюква ама на-на

Вак ю ти, вак ю даута

Ола, ола, нава-на!

Уюи гидина лав ю, афа-на-на

Омана кукарела, шала-лала

Уюи гидина лав ю, афа-на-на

Омана кукарела, шала-лала!

Венна наумия, афа-нана

Омана кукарелла, шала-лала

Венна наумия, афа-нана

Омана кукарела, шала-лала-а-а!

Зал, который в начале шлягера был в недоумении (Макс глаз-то не закрывал), к концу его неизбежно попал в его плен и вовсю пританцовывал. И потому взорвался аплодисментами, хотя недоумение в глазах мужчин даже усилилось. Тогда Городецкий сказал:

— Песня эта, как вы поняли, африканская с отдельными английскими словами. В ней говорится: ты белый, а я черный, это— слова, мы все же так похожи, шала-лала, ведь на плечах у нас есть голова, ты человек, я тоже, тоже....

Когда Максим явился в буфет после обратного переодеванья в костюм светского человека, места за столами были практически разобраны. Он покрутил головой, приметил свободный стул в дальнем конце зала, но, когда двинулся к нему, был перехвачен женской ручкой: мягкой, но твердой. Опустив глаза, он встретил взгляд Анны и ее улыбку в сопровождение слов:

— Я от этого стула пятого мужчину отгоняю, а единственный, которого жду, все в гримерке прихорашивается....

— Надо было мне хотя бы намекнуть о будущем соседстве, — сказал Максим, усаживаясь рядом. — Тем более, что Вы тоже единственная женщина в театре, с которой я более-менее знаком.

— Удивительно, как различно устроены женщины и мужчины, — хохотнула Анна. — Вы тянетесь к единственно знакомой женщине в нашем обществе, а я — к единственному малознакомому мужчине.

— Я недавно прочел, что любовь и влюбленность — два разных чувства, — изрек Городецкий сентенцию Марины Цветаевой: — Любить можно только хорошо знакомого, родного человека, а влюбляться — только в незнакомого.

— Похоже на правду, — кивнула актриса. — По мере знакомства влюбленность начинает улетучиваться. Поэтому да здравствуют короткие встречи с малознакомыми, но симпатичными людьми. Вот вроде Вас, Максим. Вы, кстати, еще и очень оригинальны. Где научились так необычно танцевать?

— У африканцев, конечно. В России они, как ни странно, встречаются.

— Все-таки странно. Я не видела в Вене ни одного африканца.

— Прокатитесь в Париж. Там их побольше. Я, кстати, туда вскоре поеду — можете составить мне компанию.

— И репертуар побоку? Я задействована в трех спектаклях, а теперь, после обретенной с Вашей помощью популярности меня приглашают еще в две новые постановки. Так что отдыхать я могу только в пределах Вены и в строго отведенные администрацией театра часы. Не считая сегодняшней вакханалии.

— Начало у вашего праздника получилось интересное, но на вакханалию это все же непохоже.

— Еще не вечер, — усмехнулась актриса. — Может, и до канкана на столах дойдет....

В разгар танцев Макс еще раз задействовал свой граммофон, поставив пластинку с "Ла мороча", и повел в круг заранее приглашенную Анну (на право танца с которой выстроились почти все мужчины театра). Как он и ожидал, пластичная актриса быстро вписалась в ритм танго и отдалась ему (и Максу) всей душой, а заодно и телом. Макс в танце сильно возбудился, попытался отодвинуться от партнерши, но она его жертвы не приняла и, напротив, стала танцевать максимально плотно — улыбаясь мечтательно при этом. Однако после танца Анну обступила толпа мужчин, которые захотели "научиться у нее фигурам танго". Актриса засмеялась, скользнула по Максу взглядом (подмигнув) и сказала:

— Отчего не поучить? Становитесь в ряд, олухи!

И пошла с одним, но через полминуты с другим, потом с третьим и закончила танец с пятым.

— Поняли? — спросила она по завершении. — Тогда приглашайте теперь моих и своих подруг и учитесь дальше с ними — под ту же пластинку. А мне пока нужно обсудить с паном Городецким одно дело....

Дело пошли обсуждать в ее гримерную, но с задержками, потому что Макс принимался целовать Анну на каждом углу.

— Ничего не могу с собой поделать, — говорил он. — У тебя такие манящие губы!

— Но ты заодно мнешь и мнешь мое тело, — возмущалась она, смеясь.

— Тело у тебя гораздо привлекательнее, чем у Маты Хари, — объяснял Макс. — Я видел ее фото. А теперь у меня перед глазами только твои извивы и изгибы!

— Неужели у меня нет ничего прямого?

— Ноги! Они такие прямые! Но сменяются такими чудными выгибами и обводами! Бежим скорее в гримерку! Я хочу вновь их увидеть: от изящных пальчиков до умопомрачительных ягодиц!

— То есть моя грудь тебе не интересна?

— Бежим! Иначе у меня сейчас лопнут брюки!

Глава тридцать вторая. Новый год в компании с эрцгерцогом

Несколько вечеров Макс провел в любовном угаре с Анной, а 31 декабря получил телефонное приглашение посетить дворец Кински — но не от Элизабет, а от самого князя. С букетом в руках и в смокинге (не ожидая там танцев) он явился к шести вечера (час ужина в Австрии) и попал, разумеется, на ужин, причем в сугубо избранном кругу: напротив княжеской четы восседали эрцгерцог с женой!

— Добрый вечер, Ваши сиятельства и Ваши высочества, — на автомате сказал Макс, сдержанно поклонился и вручил букет поднявшейся со стула Элизабет.

— Садитесь, герр Городецки в торец стола, — указал любезно Пауль Кински. — Там мы будем Вам все видны, а Вы — нам. Надеюсь, Вы не успели поужинать?

— В последнее время я стараюсь не ужинать, — решил козырнуть Макс. — Вспомнил кавказскую поговорку: завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу.

— Ужин отдать врагу? — удивился эрцгерцог. — Почему?

— Чтобы он растолстел и утратил ловкость в движениях. Тогда его можно победить даже голыми руками. На Кавказе ведь постоянно идет соперничество между племенами, которых более пятидесяти.

— Так что, Вашу порцию изысканных кушаний, что приготовили сегодня мои повара, мне придется отдать челяди? — озадачился князь.

— Просто предупредите кельнера, чтобы на моих тарелках этих кушаний оказывалось понемножку, — предложил выход Макс.

— То-то Вы так ловко танцевали недавно в Бургтеатре, — вдруг сказала с ехидцей княгиня. — А потом еще ловчее увивались за некой актриской, раздевшейся перед этим догола....

-Это поветрие, свойственное началу любого века, — спокойно парировал ее выпад Городецкий. — Людям кажется, что они теперь должны вести себя иначе: свободнее, раскованнее. В итоге актрисы пляшут на столах канкан и обнажаются, а без пяти минут драматурги изобретают африканские танцы.

— Так этот танец, о котором даже я наслышана, вовсе не народный? — спросила эрцгерцогиня, урожденная графиня Хотек. — Вы его придумали?

— Скорее синтезировал: подсмотрел одни фигуры у негров Алабамы, другие — у кубинцев, третьи у венгров, пляшущих чардаш — вот и получилось это безобразие.

— Вы бывали в Америке и на Кубе? — поразился Франц Фердинанд.

— У герра Городецки своя манера знакомиться с народами мира, — опять вмешалась Элизабет. — Он читает про их обычаи в книгах и смотрит картинки в журналах.

— Совершенно верно, — подтвердил Максим и продолжил. — Большей частью я об этих обычаях узнал, когда изучал иностранные языки: американский вариант английского и испанский, например.

— Сколько же языков Вы знаете? — опять удивился эрцгерцог.

— Больше двадцати.

— Майн Готт! Да Вы же клад для нашего министерства иностранных дел!

— Увы, Ваше Высочество. Мой образ жизни несовместим с работой в государственном учреждении, да к тому же еще с режимом секретности. Мне так прекрасно сейчас живется! Вот Вы хотели бы жить в золотой клетке со связанными руками и атрофированными за ненадобностью прочими членами?

— Я как раз живу в такой клетке, — насупился Франц Фердинанд. — Все мои передвижения и встречи строго регламентированы.

— Кроме охоты, — подсказал Макс.

— Да, кроме нее. Одна у меня забава в жизни осталась.

— Фи, монсиньор, — сказала жена. — Эти господа могут подумать, что я для тебя — пустое место!

— Прости, Софушка, — залебезил наследник императора. — Без тебя я бы совсем пропал!

Но тут князь подал знак и в столовую вошли два лакея с большой фарфоровой супницей....

Макс не зря пришел в смокинге: разговор с сильными мира сего продолжился в курительной комнате, без дам. Были подняты те самые темы, о которых говорили уже Кински и Максим по дороге в Конопиште — так что автор считает своим правом их опустить. Следует лишь упомянуть одобрительную реакцию эрцгерцога на предложения Макса (по отфутболиванию босняков Сербии, по самоубийственности Тройственного союза (который окажется двойственным), по обрушению монархий после общей войны.... Максим счел своим долгом повторить, что помимо блокирования политиков, стремящихся к разжиганию европейской войны, нужно стремиться к умиротворению рабочих масс — посредством улучшения условий их труда, уменьшения продолжительности рабочего дня и увеличения их зарплат, а также выплат социальных пособий из бюджета государства.

— Где же взять на это деньги? — почти простонал эрцгерцог.

— Укрощение "ястребов" приведет к сокращению расходов на военные нужды, — напомнил Городецкий. — В частности, не нужно будет строить военный порт в Боснии и корабли для заполнения этого порта. А идя навстречу требованию социальной справедливости, резонно ввести налоги на владение землей и операции по ее купле-продаже....

И тут Кински добавил новую информацию:

— В Англии назревает смена кабинета министров. Премьер Бенетен очень болен и скоро уйдет в отставку. На его место прочат Асквита, у которого уже есть своя команда. Министром финансов в ней будет Ллойд-Джордж, с которым у меня была пространная беседа. И надо сказать, что его мысли, весьма новаторские, впрямую перекликаются с предложениями герра Городецки и даже более революционны. Судите сами: оказавшись в правительстве, он намерен представить парламенту "народный бюджет", в котором будут уменьшены военные расходы, инициированы налоги на землю и все, что с ней связано, а также предложен налог на сверхдоходы — как корпораций, так и отдельных личностей, включая, возможно, и королевское семейство! Каково?

— С королевским семейством он перегнул, — убежденно сказал эрцгерцог. — Это называется рубить сук, на котором сидишь. Король может вспылить и тут же отправить в отставку этих новаторов.

— Возможно, это хитрый ход, — вмешался Максим. — Ллойд-Джордж пойдет на попятный, снимет требование о налоге на короля, а прочие оставит, и палата общин проголосует "за". Особенно под давлением забастовок угольщиков и железнодорожников, которые теперь периодически потрясают Британию.

— Но там есть еще палата лордов, которая вправе заблокировать любой закон, — возразил Франц Фердинанд. — А поскольку лорды и есть все поголовно крупные землевладельцы, то шансов на прохождение у этого закона не будет.

— Палата лордов — это средневековый атавизм, — сказал Кински. — Ей в Англии все недовольны. А это значит, что палата общин может внести закон об ограничении ее роли в управлении государством — и она обязательно его внесет после баллотировки "народного бюджета".

— Мы вообще-то делим шкуру медведя, который еще не родился, — сказал Макс, улыбаясь.

— Вообще-то да, — ответно улыбнулся эрцгерцог и добавил: — Я доволен знакомством с Вами, герр Городецки, как и состоявшимся обменом мнений. Теперь Вы будете в орбите моего внимания, и я оставляю за собой право привлекать вашу свободолюбивую личность для консультаций по тем или иным вопросам, касающихся судьбы нашего государства и народа. А теперь пойдемте к дамам, ибо я свою Хотек знаю — она больше часа моего отсутствия не выдерживает и начинает злиться.

Появление мужчин в гостиной прервало оживленную говорильню дам, причем уже трех: к Элизабет в преддверии Нового года заявилась липшая подруга Каролина Гаррах и даже без мужа.

— Он возможно обижен, что его не позвали на ужин с эрцгерцогом, — объяснила Каролина. — А я дама не обидчивая, сама кого хочешь обижу. К тому же сидеть дома, зная, что по соседству находятся трое великолепных мужчин и танцоров, выше моих сил. Надеюсь, Вы простите меня, Ваше Высочество, за то, что мне захотелось побыть в Ваших объятьях?

— Великодушно прощаю, Ваше сиятельство и приглашаю на первый танец — хоть мы и не во фраках. Танцуем под граммофон, я полагаю?

— Увы, — сказала Элизабет. — Времена, когда в домах князей были свои оркестры, безвозвратно прошли. Кстати, Максим, я знаю, что Вы танцевали в Бургтеатре под свою пластинку. Прошу Вас послать за ней моего слугу — нам с Ее Высочеством и Ее сиятельством страсть как хочется посмотреть на Ваш танец.

— Я бы лучше попросил слугу привезти сюда мои пластинки с танго, — сказал с ноткой безнадежности Макс.

— Их пусть тоже везет: Ее Высочество и танго пока не видела и не слышала....

Тогда Максим повернулся к эрцгерцогу и сказал:

— Вы видите Ваше Высочество как мне выворачивают руки. Придется, видимо, показать этот злосчастный танец — и тогда Вы убедитесь, какого чересчур экстравагантного человека Вы берете себе в консультанты.

— Что поделать, Максим, таковы веления нового времени, о которых именно Вы и говорили в начале этого вечера....

Элиза же улучила момент и, понизив голос, сказала "бойфренду":

— Если Вы думаете, что мимо меня пройдет хоть что-то, случающееся в Бургтеатре, то Вы глубоко ошибаетесь. И Анну эту я Вам еще припомню!

Глава тридцать третья. Саша, Агата, княгини и буги-вуги

В январе 1908 года в Вене появилась, наконец, сладкая парочка: Саша и Агата. Макс получил от них телефонный звонок и встретил на пороге "Захера". Они с Александром тотчас обнялись, а на невысказанный вопрос Макса Коловрат лихо отбил чечетку и, сияя как самовар, выпалил громким шопотом:

— Агата беременна! Теперь они от нас не отвертятся!

Городецкий вдруг прозрел и спросил:

— Так вы "этим" в Париже больше месяца занимались?

— Ну да, — засмеялась Агата. — Мы так тебе благодарны, Макс! Все получилось по твоей русской пословице: не было бы счастья, да несчастье помогло!

— Да, — спохватился Коловрат. — Твои деньги я возвращаю тебе полностью.

— И думать забудь, — строго прикрикнул Максим. — Считай их моим предсвадебным подарком.

И повел друзей в ресторан угощать вторым завтраком с непременной бутылкой шампанского — в честь знаменательного события. Тут завязалась беседа, тема которой скакала из стороны в сторону как заяц, уходящий от погони. В итоге "молодожены" узнали, что Максим стал известным драматургом, а также "другом семьи" эрцгерцога Австро-Венгрии, так как София Хотек пожелала в тонкостях изучить чудесный танец танго, а также прочие танцы, которые знает "милый Макс". К тому же о нем много пишут сейчас в венских газетах. И тут его друзья спохватились:

— Мы привезли тебе газеты из Парижа, — сказал Саша, улыбаясь. — В них есть интересные фотографии, по поводу которых в прессе разгорелась полемика....

И протянул "Фигаро" от 12 ноября, на одной из последних страниц которой Городецкий увидел два фото: одинокий параплан и два параплана рядом, причем один из них явно Сашин, — то есть с мотором и шасси. Под фотографиями шел текст: — "К нам в редакцию поступили эти две фотографии, которые сделал Морис Жако, житель городка Гайон, что в Верхней Нормандии. Они были сделаны во время мото-автогонок, традиционно проходящих здесь в октябре. На них видны явно летательные аппараты, причем необычного вида: что-то вроде больших зонтов прямоугольной формы, к которым подвешены в первом случае просто человек, а во втором — человек с мотором за спиной и тележкой с колесами. Просим откликнуться либо авторов этих безумных конструкций, либо очевидцев их полетов. Существенное вознаграждение от редакции гарантировано"

— И что же, — спросил, ухмыляясь Макс, — вы получили вознаграждение?

— Был соблазн, — подмигнула Агата. — Но тут ты прислал мне денежек, и мы решили предварительно с тобой посоветоваться.

— Но вы говорили о полемике....

— "Ле Монд" тотчас обрушилась на "Фигаро" с обвинениями в монтаже фотографий и погоне за мнимыми сенсациями, но "Матен" за нее вступилась, так как один из ее журналистов был на сентябрьских гонках в Земмеринге и видел там случайно полет похожего аппарата! Тотчас все журналисты сообразили, что эти полеты как-то связаны с мото-автогонками и стали строить предположения, что эти летуны — из числа гонщиков!

— Ловкачи! — удивился Макс. — На ходу подметки рвут!

— Не то слово! — возбудился снова Саша. — "Матен" поместила списки гонщиков в Земмеринге и в Гайоне и обвела фамилии тех, кто был и там и там. Осталось всего 18 фамилий, в том числе, конечно, моя. Но тут они себя перехитрили: я ведь не был участником французской автогонки, и меня отнесли в конец списка.... Так что нас даже не стали задерживать во Франции, а венским журналистам их полемика, видать "до лампочки" — как ты любишь выражаться....

На другой день все трое явились в палаццо князя Гарраха, в котором "для разнообразия" договорились встречаться три спевшиеся дамочки: Элиза, Каролина и Софи Хотек. Тем более что сам князь Гаррах отбыл по делам в Прагу, а эрцгерцог умчал "поднимать медведя".

— Вир зинд меер геворден! — воскликнула Каролина (что можно перевести как "нашего полку прибыло") — Располагайтесь дорогие гости, тем более так хорошо нам с Элизой знакомые....

— Наследник графа Коловрата мне тоже знаком, — улыбнулась София. — А вот девушку я не припомню, хотя явно видела на каком-нибудь балу....

— Я — Агата фон Ауэршперг, Ваше Высочество.

— Бог мой, как я могла забыть? Вас же мне представляли год назад! Зато я вспомнила скандал, учиненный Вашей матушкой пару месяцев назад, когда Ваш брат явился домой из Парижа без Вас....

— Я устраивала свою жизнь, Ваше Высочество!

— На свой страх и риск? И как, удалось?

— Перед Вами мой жених и отец нашего будущего ребенка.

— Ловко! — выскочило из Каролины. — Вашей маме придется признать статус прэзенс!

— Sed semel insanivimus omnes (Однажды мы все бываем безумны), — качнув в сомнении головой, сказала эрцгерцогиня.

— Насколько я знаю, — включился Максим, — это был абсолютно продуманный ход, который сводит воедино двух уникальных, но очень близких по духу и миропониманию людей. Любой другой вариант брака был бы для них подобен самоубийству.

— Умеет наш драматург сказать и печать поставить, — рассмеялась Элизабет. — "Это хорошо!". Максимус Городецки.

— А я ему верю, — сказала гранд-дама. — Он меня еще ни разу не обманул и знает столько всего на свете!

— За обманом дело не встанет, — заупрямилась Элиза. — Когда случай подходящий подвернется. Не так ли, фреляйн Ауэршперг?

— Я голосую за Макса всеми четырьмя конечностями! — отбрила наскок княгини Агата. — То, что он делает, идет на благо близких ему людей. А может и дальних. Так, Александр?

— Воистину! — шутливо пробасил Саша.

— Вот и познакомились поближе, — подвела итог перепалки Каролина. — Теперь приступим к тому, ради чего мы здесь собрались. То есть к танцам. Вы принесли новые пластинки, Максим?

— Да. И сегодня мы будем осваивать американский танец "буги-вуги", который зародился в середине 19 века на Среднем Западе Юнайтед Стэйтс оф Америка. Музыку на пластинки записал уже прикормленный мной еврейский оркестрик, а показывать танец я буду с Агатой, которая его вчера успела разучить. Танец очень подвижный и потому платья вам придется сантиметров на двадцать поддернуть и еще подвязать. Ботиночки же вроде бы все надели?

И вот в венском дворце впервые зазвучал рваный задорный ритм, под который Макс и Агата стали подергивать плечами и подрагивать ногами, а потом, взявшись за руки, перешли к полуповоротам, рывкам, ударами бедрами друг о друга и прочим свободным вывертам в стиле виртуозных Нильса Андрена и Бьянки. Еще через минуту Макс стал сопровождать танец пением шлягера от незабвенной группы "Секрет" (на немецком языке, разумеется):

Hier ist wieder Samstagabend... Вечер субботы и вот опять

Я собираюсь идти потанцевать

Я надеваю ботинки и котелок

И запираю свою дверь на висячий замок

На улице царит холодная зима

Но я буду танцевать буги-вуги до утра

Я люблю буги-вуги

Я люблю буги-вуги

Я люблю буги-вуги

Я люблю буги-вуги

Я люблю буги-вуги

Я танцую буги-вуги каждый день!

Но что-то не так, я просто одинок

И вот я совершаю телефонный звонок

Я набираю твой номер и говорю: — Привет

Мы не виделись, по-моему, тысячу лет

И если тебе на меня не наплевать

Не пойти ли вместе потанцевать?

Ты любишь буги-вуги

Ты любишь буги-вуги

Ты любишь буги-вуги

Ты любишь буги-вуги

Ты любишь буги-вуги

Ты танцуешь буги-вуги каждый день1

...............................................................

Когда танец все-таки закончился, дамы вокруг завздыхали, а София сказала:

— Мы так никогда не сможем. Вы такие ловкие....

— Никогда не говори "никогда" — есть такой замечательный девиз, — тотчас возразил Городецкий. — Представьте, что вы — не монументальные башни, а молоденькие девчонки, которым страсть как хочется пошалить. Почувствуйте себя свободными ото всего, полностью раскованными. И тогда нужные движенья под музыку буги-вуги у вас сами появятся. В чем прелесть этого танца? В нем нет предписанных движений, каждый вытворяет со своими ногами, руками и телом то, что в данный момент приходит в голову. К примеру, если бы мы с княжной вновь сейчас стали танцевать буги-вуги, наши движения были бы во многом иными. Впрочем, лучше один раз увидеть, чем много раз услышать. Саша! Покажи свой вариант с Агатой....

Глава тридцать четвертая. Новые искусы

Разучивание новых танцев оказалось для венских аристократок очень увлекательным занятием. Освоив к своему изумлению буги-вуги (не до виртуозности, конечно) , София, Элиза и Каролина жаждали других танцевальных новаций и Макс стал им их предлагать: сначала чарльстон (после буги-вуги это было как-то по детски), затем степ (вот это ритмичное шлепанье по паркету то носком, то плоским каблуком ботиночек дамам исключительно понравилось!) и, наконец, твист (здесь за образец он взял знаменитый танец Умы Турман и Джона Траволты). На показах с ним была всегда неугомонная Агата, но вскоре подтянулась и настырная Каролина, откровенно льнувшая в танцах к "герру учителю".

— Смотри, этот учитель где-нибудь в уголке враз твоему Гарраху рога наставит, — стращала ее ревнивая Элизабет, на что Каролина отвечала игривым ржанием и призывными взглядами в сторону явного мачо. Впрочем, словечко "мачо" дамам ранее не было знакомо, но Макс их, конечно, просветил. Сам он поглядывал на Софию Хотек (высокую, статную, холеную, но и кокетливую, как оказалось) и с удовольствием втягивал ее во все более фривольные танцы. Эрцгерцогиня воспринимала его вольты вроде бы как должное, но бывалый эротоман узнал многие приметы пробудившейся женской чувственности: трепет рук в его настырных пальцах, пылающие щеки, непроизвольное облизыванье губ, закрытые глаза во время танца, дрожание кожи на бедрах при скользящем их касании, порывистые сжимания его плечей и рук, внезапное напряжение во взгляде....

Элизабет не смогла выдержать его перенацеливания на эрцгерцогиню и, улучив момент, энергично выразила свое возмущение:

— Каким ослом надо быть, чтобы притязать на неприкасаемое! Прилюдно Вас не казнят, но навсегда отобьют охоту зариться на "высочество". Отобьют вместе с причиндалами!

— Вы видели, Элиза, как мотыльки летят вечером на огонь костра? Передние из них сгорают на виду у мотыльков второго-третьего ряда, но те не летят прочь, а мчатся в тот же костер. То ли мотыльки так глупы, то ли сиянье огня так властно. В любом случае отвернуть мне сейчас от заинтригованной Софии невозможно: это ее оскорбит и приведет в неистовство — если я правильно понял стержень ее натуры.

— Она действительно неистова, — нехотя признала Элизабет. — Черт меня дернул пригласить ее к Каролине! Могла бы понять, что вы с ней сойдетесь!

— Ну, этого пока не случилось, к тому же случай может помешать — например, Фердинанд бросит свою охоту и приедет в Вену....

— Или землетрясение случится, — язвительно предположила княгиня Кински. — Самым правильным было бы куда-нибудь Вас услать, герр Городецки....

В ходе этих танцевальных уроков и разгорающихся страстей случилось выпестованное Сашей и Агатой событие: их свадьба, благословленная (не без попреков) княжеской четой. Бракосочетание состоялось, конечно, в кафедральном соборе святого Стефана. Городецкий пытался увильнуть от роли шафера, но брачующаяся пара друзей его приструнила. Князь Ауэршперг махнул на этот факт рукой, зато княгиня Элеонора откровенно морщилась — пока не увидела, как мило общаются с этим "парвеню" княгини Кински, Гаррах и даже эрцгерцогиня! Даже эрцгерцог!! Что касается графа Коловрата и его американской жены, то они всему были рады. В свадебное путешествие новобрачные не поехали (напутешествовались!) и устроили свадебный пир во дворце Ауэршпергов. Изюминкой этого торжества стали необычные танцы жениха и невесты (степ, потом чарльстон, твист и даже буги-вуги!), которые активно поддержали вышеназванные благородные дамы, стриженные на один фасон — в стиле сэссун, под стать невесте. Играл же на свадьбе тот самый еврейский оркестр, музыкантов которого Максим вышколил и элегантно приодел. Сам он на передний план не лез, предпочитая тихо радоваться на дела своих рук.

С неделю молодожены вояжировали по родственникам, но потом вновь появились на сходках у Каролины. К тому времени круг аристократов, желающих приобщиться к новым танцевальным стилям, несколько расширился (за счет Карла и Мари Траутмансдорф, Адольфа, а также тридцатилетней четы Андора и Паулы Пальфи, к которым присоединился неженатый Райнер Пальфи), что во-первых уравняло количество дам и кавалеров, а во-вторых позволило Максу отступить чуть-чуть в свою любимую тень, так как инициативная и уже прилично поднаторевшая в танцах Каролина взяла на себя роль основного ментора. Так они дожили, потанцовывая, до начала весны, но тут слова Элизы, видимо, достигли ушей Мирового Властителя: герра Городецкого пригласил к себе в Конопиште эрцгерцог. Пригласил он, видимо, и загулявшуюся жену, так как она была первой, кто встретил прибывшего поездом Макса (весенним трактам он не доверял) в холле замка.

— Добрый день, Ваше Высочество, — церемонно поклонился недавний партнер по танцам и скромный волокита и улыбнулся вопросительно: — Я полагал, что Вы еще там, а Вы уже здесь....

— Меня призвал мой долг, — суховато молвила дама и шопотом добавила: — Прошу, не распространяйтесь о танцах....

— В мыслях не было, — тихо бормотнул пришлец и более внятно сказал: — Благодарю Вас за любезное внимание! Где мне расположиться?

— Антон Вас проводит, — сказала уже не так любезно хозяйка и скрылась за соседней дверью, а ее место занял молчаливый крупнотелый лакей. Он взял у приезжего чемодан и пошел вверх по парадной лестнице. Макс пожал плечами и последовал за ним, обозревая на стенах и арках многочисленные рога, чучела и головы оленей, лосей, кабанов, косуль, волков, медведей и прочей лесной живности. "Неужели это все "его" охотничьи трофеи?" — поражался он. — Это же явный перебор! А выглядит вполне здравомыслящим человеком..."

В комнате ему долго засиживаться не дали, пригласив на беседу с эрцгерцогом в его кабинет. Впрочем, рядом с ним Максим увидел все того же Карла Кински. "Почему я не удивлен? — машинально подумал он. Франц Фердинанд встал с кресла, крепко пожал руку "консультанту" и указал на свободное третье кресло. Макс обменялся с Кински приязненными кивками и сел в ожидании какой-нибудь пакости. И она не замедлила явиться.

— Любезный герр Городецки, — спросил Карл. — Что Вы можете сказать нам о ситуации в Османской империи?

"Мамма мия! — мысленно возопил Макс. — Я совсем туда не хочу!". Наяву же ответил:

— Вы знаете о ней наверняка больше меня, Ваше сиятельство.

— Но нас интересует именно Ваше мнение, — встрял эрцгерцог.

Городецкий немного помолчал как бы собираясь с мыслями (лихорадочно вспоминая события в Турции начала 20 века) и, наконец, сказал:

— Против султана сложилась мощная оппозиция в лице "младотурок", получивших образование во Франции и в Германии. Уже в этом году можно ожидать их восстания, потому что взгляды младотурок стали разделять многие офицеры. Восстание, скорее всего, будет удачным и так долго правивший Абдул-Хамид будет заменен марионеткой из числа его братьев или многочисленных гаремных детей. Встанет вопрос: к сотрудничеству с кем склонятся младотурки? С Францией или все-таки с Германией?

— По имеющимся у нас сведениям их лидер, Ахмед Риза-бей, намерен проводить независимую политику, хотя корнями связан с Францией, — сказал Карл.

— Для независимой политики туркам много чего не хватает, — возразил Максим. — В первую очередь современного военного флота, который можно создать только на основе мощной и разносторонней промышленности. Флот можно было бы и купить, как это сделали десять лет назад японцы, но Османская империя и так всем, кажется, должна?

— Воистину так, — подтвердил Кински.

— К тому же чтобы там не пропагандировали младотурки — свободу, равенство и братство — ни черта у них в реальности не получится, — убежденно изрек Макс. — Знаменитый философ Гегель утверждал, что "каждый народ заслуживает то правительство, которое он имеет". Народы Османской империи до сих пор пребывают на феодальной стадии развития, для них султан — бог, царь и воинский начальник. Несправедливостей от властей они терпят много, но исчезнут ли они при власти младотурок? Известно ведь, что благими пожеланиями вымощена дорога в ад. В частности, как эти самые турки будут решать вопросы взаимоотношения наций? В Анатолии и в самом Стамбуле живет множество армян, к тому же православных. В Македонии преобладают греки, в Аравии, Ливане, Сирии, Месопотамии и Триполитании основным населением являются арабы, в горных районах Армении полно курдов. А есть еще албанцы, сербы, болгары, евреи — всех не перечислишь. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Ахмед Риза-бей пропагандирует пантюркизм и панисламизм, — вяло сказал князь, но чуть оживился и добавил: — Зато к нему в оппозиции находится принц Сабахаддин, племянник султана, который признает все народы империи равными и апеллирует к их предпринимательской инициативе, Был бы прогресс в промышленности, торговле и сельском хозяйстве, все остальное приложится, — считает он.

— Весьма неглупо, — одобрил Городецкий. — Сколько ему лет?

— Около тридцати. Он учился во Франции с одобрения султана, но в связи с его резкой критикой был изгнан вместе с отцом и братом из Порты. Тем не менее у Сабахаддина немало сторонников среди молодого поколения турок.

— Перспективная фигура, — сказал Макс. — Но мне кажется самого Абдул Хамида рано сбрасывать со счета. Я читал отзыв о нем канцлера Германии Бисмарка: "Многие воспринимают султана как больного человека по ассоциации с его страной. На мой взгляд он искуснейший дипломат. Если у государственных деятелей Европы есть 100 граммов ума, то 90 грамм принадлежит Абдул Хамиду, 5-ю граммами владею я, а остальные 5 приходятся на прочих дипломатов".

— Я тоже про это читал, — подтвердил Кински. — И могу сказать, что хотя султан приветствует стремления германских промышленников вкладывать деньги и технические средства в экономику Османской империи, а также модернизирует свою армию преимущественно по немецкому образцу, но не в ущерб давним связям с французами, да и англичан он не избегает и даже с русскими пытается договориться в Анатолии....

— Дело еще в том, — добавил Максим, — что среди настырных младотурок много военных, которые считают наиболее авторитетными в Европе германских офицеров. Это очень опасно для дела мира, очень. Поэтому их допускать к власти никак нельзя. Я бы на вашем месте активно поддержал султана, а на его месте вернул в Стамбул принца Сабахаддина — для противовеса ортодоксальным младотуркам.

— А не желаете ли поработать с ним Вы, герр Городецки? По нашему общему мнению с Его Высочеством (тут Франц Фердинанд кивнул) Вы обладаете не только ясным разумом, но и редким умением к общению с людьми, а к тому же владеете многими языками.

— Турецким я как раз не владею....

— Не беда: султан, принц да и прочие младотурки хорошо говорят либо по-французски, либо по-немецки.

— Страшно не хочется туда ехать, — соткровенничал Максим. — Но чего не сделаешь ради мира. К тому же у меня будет условие....

— Какое? — спросил Франц Фердинанд.

— Прекратите переговоры с Россией об аннексии Боснии, да и вообще забудьте об этой проблемной стране. Пусть Сербия подавится этой костью....

— Никаких переговоров с Россией по этому поводу мы не ведем, — попытался увильнуть Кински.

— Не ведете, но намеревались провести, так как знаете: если Россия выступит в этом вопросе на стороне Сербии, Боснии вам не видать. Но вам и так ее на дух не надо! Ведь так, господа?

— Я не могу решать единолично такие вопросы, — стал увиливать уже эрцгерцог. — Это прерогатива императора и его кабинета.

— Меж тем это вопрос жизни и смерти Вашего Высочества, — сказал вдруг Макс со всей серьезностью. — Я не говорил вам о еще одной своей особенности: способности видеть иногда вещие сны.

— Какие сны? — удивился наследник престола.

— Такие, которые сбываются наяву. Например, я видел свадьбу Александра Коловрата и Агаты Ауэршперг в соборе святого Стефана еще год назад и потому всеми силами способствовал ее осуществлению — хотя согласитесь, этого мезальянса могло и не быть!

— Понижение княжеского статуса налицо, — согласился эрцгерцог. — Но Вы, видимо, видели какой-то сон про меня?

— Да, Ваше Высочество, — скорбно сказал Макс. — Вас убивали вместе с женой на улицах Сараево, в автомобиле...

— Что?! Когда?

— Летом, Ваше Высочество, но год, месяц и число в моих снах не фигурируют. Из какого-то кафе выскочил молодой черноволосый серб, похожий на студента, и выстрелил в Вас из пистолета, попал в шею, а вторую пулю пустил в живот госпоже Софии....

— Мы выжили? — взволнованно спросил эрцгерцог.

— Я не знаю. Набежали охранники и вас закрыли....

— Но как Вы узнали, что это происходило в Сараево?

— Кто-то из толпы издевательски крикнул "Добро пожаловать в Сараево!"

Когда Максим возвращался в свою комнату по коридорам замка, его вдруг втащила в какую-то дверь София, закрылась на щеколду и принялась быстро покрывать поцелуями его лицо, нашептывая:

— Я должна это сделать! Иначе буду мучиться во все время Вашей поездки в Стамбул! Боже, как я Вас желаю, как изнемогаю в Ваших объятьях....

Глава тридцать пятая. Легко ли быть журналистом

Ориент-экспресс вырвался наконец из гор и пошел берегом Мраморного моря. Максим Городецкий стал с жадностью вглядываться в голубую морскую ширь, на которой коптили черным угольным дымом два невысоких парохода, шедших со стороны Стамбула, а ближе к берегу виднелось несколько рыбачьих шаланд под неказистыми парусами.

— Что необычного Вы там увидели, Макс? — насмешливо спросил по-французски его попутчик лет тридцати, парижский журналист Альбер де ла Мот из "Тан". — Оба крейсера Османской империи?

— Вероятно, нет, — улыбнулся попаданец. — Будь эти крейсера турецкой постройки, я мог бы обмануться. Но их построили в Британии и эти два карлика на горизонте для них все же маловаты.

— Да, — посочувствовал Альбер, — с таким флотом против Италии, имеющей уже 7 броненосцев с очень сильной артиллерией, Порте не выстоять. А о том, что итальянцы нацелились на Триполитанию и Киренаику, не знает только безграмотный и совсем глухой турок.

— Тунис стал уже колонией Франции. Отчего она должна уступить соседнюю Триполитанию более слабой Италии?

— Оттого, что сейчас моя бесстыжая страна нацелилась на Марокко, чему вдруг стала мощно противодействовать Германия. Делать своей противницей еще Италию Франции неблагоразумно. А втянув ее в войну с османами, Клемансо надеется убить двух зайцев: еще более ослабить султана, который очень уж подружился с Германией, и сделать Италию поневоле своей союзницей — хотя формально она является членом Тройственного союза: итало-австрийско-германского.

— Тонковато, — поморщился Городецкий. — В союзницы попадет Италия, зато Турция окончательно примкнет к Германии и наглухо закроет проливы для России.

— Так ли уж сильна защита Босфора? — поморщился в ответ де ла Мот. — Ведь русские ее ни разу преодолеть не пробовали! А надо лишь высадить крупный десант на его берега при огневой поддержке Севастопольского флота и занимать крепость за крепостью. Там всего 30 км и вот он Стамбул! Под дулами броненосцев султан медлить не будет и заключит мир!

— Я уверен, что одним из непременных условий этого мира станет передача Истанбула-Константинополя Российской империи, — сказал Городецкий. — Они даже имя для него успели придумать — Царьград!

— Это не так уж будет страшно для Европы, — спокойно отреагировал журналист. — В Средиземном море сейчас оперирует несколько мощных флотов: Британии, Франции, Италии и Австро-Венгрии. Ну, прибавится к ним часть флота России, который всегда можно будет легко блокировать: не на выходе из Дарданелл, так в густо насыщенном островами Эгейском море. Был же мощный флот у османов еще 80 лет назад, но объединенная русско-англо-французская эскадра уничтожила его у берегов Пелопоннеса, в бухте Наварин....

— С Вами приятно дискутировать, Альбер! — рассмеялся Макс. — Вы оперируете теми же аргументами, которые мне только-только пришли в голову. Где Вы, кстати, намереваетесь поселиться в Стамбуле?

— Только в "Пера-паласе"! Все прочие отели Стамбула — просто постоялые дворы, кишащие насекомыми! А там создан прекрасный оазис с европейским шиком! Берут там с нас, конечно, дорого, но, право, есть за что.

— Тогда я к Вам присоединюсь, — решил Городецкий.

— Мы можем даже заселиться в один номер, — предложил француз. — Будет дешевле и веселее.

— А вдруг на Вас западет какая-нибудь искательница приключений? — прищурился Макс. — А тут я ночевать заявляюсь?

— Я предупрежу таковую, что любовь будет возможна только в ее алькове. Ибо, завидев Вас, она может заметаться между двумя кавалерами и принять неверное решение....

— Это какое же?

— Отдаться нам обоим и вдруг одновременно?!

Меж тем поезд повернул на север и в окне появилась азиатская часть Стамбула: много минаретов над половодьем 2-3 этажных домишек. Посреди Босфора виднелось широкое судно с обилием пассажиров: очевидно, паром. А поезд еще раз круто повернул и стал притормаживать.

— Вот теперь мы окончательно приехали, — объявил Альбер. — Вокзал Сиркеджи.

Пройдя после паспортного контроля через одноэтажное здание вокзала, выстроенного в странном немецко-восточном стиле (просторного, полупустого, с овальными мозаичными окнами под потолком и с круглыми скамеечками вокруг тонких колонн зала), сдружившиеся попутчики вышли на скромную площадь, посмотрели на купол и минареты Айя Софии, высящиеся над верхней частью города в километре от вокзала, и соизволили обратить внимание на арабаджи, который уже подскочил к ним, твердя "Пера-палас!". Альбер вступил с ним в переговоры (на смеси турецких и французских слов), отвернулся к другому извозчику, но первый ухватил его за рукав и сбросил, видимо, цену. Минут через пять их шарабан подъехал к широкому (метров 15) деревянному мосту через эстуарий Золотой Рог шириной с полкилометра, откуда открылся вид на северную часть Стамбула в виде относительно пологой горы, сплошь покрытой домами и домиками под плоскими черепичными крышами, на фоне которых возвышалась цилиндрическая серая башня с конической крышей. "Это, видимо, Галатская башня, построенная генуэзцами в 14 веке, — вспомнил Городецкий. — Там же где-то находится Пера-палас".

За мостом дорога пошла в гору довольно круто ("Вот тебе и пологая горка!" — удивился Максим), а потом извозчик свернул на подобие бульвара, по которому лошади бойко тянули по рельсам вагоны — конный трамвай, конка! Но подъем становился все положе, извозчик свернул вправо и этот переулок уперся в новенькое шестиэтажное здание абсолютно европейского типа.

— Вот и наш Пера-палас! — воскликнул Альбер, сунул извозчику банкноту в 5 курушей и первым сошел на тротуар перед отелем. К нему тотчас подошел обычный швейцар, о чем-то спросил и махнул рукой тут же крутящемуся носильщику. Тот схватил оба чемодана из шарабана и понес за будущими постояльцами в отель.

Вестибюль поразил даже видавшего виды Городецкого: обширный, высокий, драпированный бордовым плюшем, уставленный обширными креслами, меж которыми стояли журнальные столики с кипами газет на них, а также единичные пальмы в кадках. В дальнем конце холла виднелись двери в ресторан. Портье за стойкой, видимо, узнал Альбера и обратился к нему на французском языке. В какой-то момент понадобился и паспорт Макса, в который портье вцепился и спросил по-немецки: — Так Вы из Австро-Венгрии, герр Городецки? Желаете поселиться отдельно?

— Нет, — был краток и лучезарен Макс. — Мы с мсье де ла Мотом желаем жить вместе. Пуркуа па?

— Я, я, натюрлих, — засмущался портье и выдал им по ключу от номера 4-14.

Номер, впрочем, оказался скромным: вдоль его стенок вплотную к окну стояли две кушетки, накрытые пледами, а в их изножьях — по креслу. Из узенькой прихожей можно было попасть в туалет с унитазом и ("О счастье! — подумал Макс) в душевую. В прихожей были два узких шкафа для одежд и телефон на полочке. Все.

— То есть завтракать, обедать и ужинать мы будем обязаны в ресторане, — предположил Макс.

— Никак нет, — засмеялся Альбер. — Можно все заказывать в номер и нам привезут это "все" на колясочке. Жаль только, что это будет гарсон, а не боннэ. Впрочем, что Вы имеете против ресторана? Там как раз бывают очень пикантные постоялицы....

— Боюсь, что я в отеле буду только завтракать, — сказал Городецкий. — Моя работа предполагает контакты, контакты и контакты. И днем и вечером — где-нибудь в ресторане...

— Никогда не думал, что продажа автомобилей — такое утомительное занятие. Бросьте ее, становитесь журналистом. У Вас получится, уверяю. Человека, владеющего словом, сразу видно....

— Журналистов нередко вызывают на дуэль, особенно у вас, во Франции. А иногда просто убивают — как в Италии или Германии. Я, признаться, боюсь вида крови, а от мыслей о смерти меня бьет озноб.

— Не похожи Вы на труса, — протянул Альбер, пристально его разглядывая. — Это я тоже наловчился понимать.... А кстати, как Вы собираетесь продавать автомобили? На пальцах что-ли или по фотографиям?

— Мой образец едет сюда по железной дороге, — пояснил Максим. — Через день я надеюсь его выгрузить и покатать Вас по Стамбулу.

— Ну что Вы! Мне вполне хватит конки с извозчиками. Тем более что мой режим: несколько часов беготни, а потом писанина в номере. Ну а вечер я оставляю только для удовольствий.

— Что ж, можете предаваться этим удовольствиям здесь, часов до десяти-одиннадцати вечера. В любом случае я буду предварительно звонить.

— Как повезло мне с соседом, как повезло!

Глава тридцать шестая. Нечаянная встреча.

Первый визит Городецкий собирался сделать послу Австро-Венгрии в Стамбуле, маркграфу Иоганну фон Паллавичини (генеалогически маркизу Джованни Паллавичини). Но предварительно позвонил.

— Из телеграммы эрцгерцога я понял, что наша встреча должна быть конфиденциальной? — спросил посол. — Тогда прошу навестить меня приватно, дома, часов в семь вечера. Вы, надеюсь, ужинаете в это время? Вот и хорошо.

Макс позвонил на железнодорожную станцию и после долгих переговоров на нескольких языках выяснил, что товарный состав из Вены уже пришел и что он может забрать свое авто. "Вот это отличная новость, — порадовался он. — Умели в те времена работать четко по графику". Он поехал на станцию Истанбул-сортировочная и там малость побегал, прежде чем спустил свою "ласточку" по доскам с платформы. Заправиться, к счастью, удалось здесь же, хотя бензин пах как-то странно. Зато когда он, миновав Галатский мост, стал мощно взбираться по булыжной мостовой в район Пера, в сердце его поселился кусочек радости. Подкатив к отелю, он прошел к стойке портье с намерением позвонить Альберу в номер, но всеведущий консьерж отрицательно мотнул головой в знак того, что номер пуст.

Тогда он чуток подумал, откинул верх и поехал в исторический центр, где неспеша поднялся к ограде дворцового комплекса Топкапы, проследовал до омусульманенного храма святой Софии, постоял там немного, проникаясь византийским величием, и поехал к Голубой мечети, не менее грандиозной, но абсолютно мусульманской. Потом побывал на Ипподроме, добрался до Большого базара, но, убоявшись толп, пустился обратно, объехал его по боковым улицам и попал к медресе (будущему Стамбульскому университету), зажатому мечетями халифов Баязида и Сулеймана. Потом спустился к Золотому Рогу и обнаружил там Египетский базар специй. Поколебавшись, он накинул на автомобиль крышу, запер двери и сделал уже шаг в направлении базара (хотел поискать мумие), как одумался: по возвращении можно было остаться без дворников, фар, а то и без колес. "На фиг, на фиг мне такое счастье! Приеду сюда с Альбером как-нибудь, он посторожит".

Держа курс на Новую мечеть (которая, он помнил, возвышалась над южным концом моста), Макс переехал в Галату, но взял курс вправо, вдоль берега — где-то там (он помнил по спутниковой карте) стоял дворец Долмабахче, в котором были воспитаны многие нынешние персоналии: и сам султан Абдул Хамид, и его братья и сестры, и мятежный принц Сабахаддин. Вскоре, и правда, справа потянулось двухэтажное здание европейского типа (метров 10 в высоту), но с неуловимыми глазу (с расстояния в 100 м) арабесками. В его центральной части высота этажей возросла вдвое и к улице сбегало парадное крыльцо — вероятно, здесь был тронный зал. Напротив дворца был разбит сад, который и огибала улица. А напротив въездных ворот в этот сад, на другой стороне улицы располагалась кофейня — уютная, как большинство кофеен Стамбула. Макс решился, остановил машину возле кофейни и вошел в нее.

Посетителей в кофейне почитай, что не было: то ли час был послеобеденный, то ли их отпугивало соседство с султанским дворцом. Макс заказал чашечку кофе, к которому ему подали стакан холодной воды и предложили еще трубку с табаком. От трубки он отказался, сел на выходе (с целью видеть свою машину целиком) и принялся смаковать жутко крепкую и горькую жидкость. Вода оказалась очень кстати и в такой комбинации кофе ему понравилось. Главное, что откуда-то пришла бодрость и одновременно отстраненность от реальности. Захотелось вспоминать стихи и, глядя на клонящееся к западу солнце, он стал читать вполголоса:

— Айн фреляйн штанд ам мэерэ

Унд зойфтце ланг унд банг

Ес фрюрте зи зо зэере

Дер зонненунтерганг...

Вдруг перед въездом в сад затормозил открытый автомобиль с шофером, из которого выпрыгнула решительного вида девица с открытым лицом (!) и в шелковых желтых шальварах, наполовину прикрытыми желтым же платьем и направилась к автомобилю Максима. Никого через стекла внутри не увидев, она подняла голову, встретилась взглядом с Максом и опять-таки решительно пошла к нему. Взойдя на низкую террасу ("Лет 17-18" — решил он), девушка спросила его в упор по-французски:

— Это Ваш автомобиль? Вы из французского посольства? Хотя я вроде бы всех там знаю...

— Вы не ошиблись и ошиблись, ханум, — уважительно-ласково сказал Макс на том же языке. — Вуатюр действительно мой, но к посольству Франции я отношения не имею. Я демонстрирую подобные машины с целью дальнейших продаж.

— Правда? — загорелось лицо у турчанки, — Я хотела бы иметь такое авто! Продайте его моему деду!

— Увы, ханум, это модель. Она не продается.

— Смотрите, мсье, дед может рассердиться.

— А кто у нас дед? — спросил Городецкий, уже догадываясь.

— Великий халиф и султан нашей империи Абдул Хамид!

— Ого, — сказал попаданец. — Боюсь, боюсь, боюсь.

— Как-то Вы небоязливо это говорите, мсье....

— Мне кажется, Ваш дед очень разумный человек и согласится чуточку подождать, пока я сделаю заказ в свою кампанию и получу по железной дороге новое авто — значительно новее этого.

— Но мне хочется покататься на нем как можно скорее!

— Нет ничего проще, ханум. Садитесь рядом или сзади, я могу откинуть верх, и мы поедем, куда Вы пожелаете. Только не более часа, так как у меня назначена на вечер встреча.

— С дамой?

— Вы удивительно прозорливы, пти-фил. Боюсь только, что с этой дамой рядом будет ее муж. Но прошу Вас, принцесса, сядьте напротив. Или мне придется встать.

— Да сидите, сидите, — махнула рукой девушка, села на краешек стула и продолжила расспросы:

— А если бы рядом не было мужа, что бы Вы предприняли?

— Я мог бы призадуматься: почему его нет рядом? А вдруг он не вовремя вернется? Так ли уж нравится мне эта женщина?

— Фи! Какой Вы скучный мужчина! Или Вы надо мной подшучиваете?

— Над внучкой султана? Упаси бог! Вот вместе с Вами я бы с удовольствием посмеялся...

— Над чем?

— Да вот был будто бы такой случай: султан зашел к визирю и видит, что тот играет в шахматы с собакой.

— Какая умная у тебя собака! — удивился султан.

— Да не очень. Счет-то 3:2 в мою пользу....

Наградой Максу за эту детскую байку стал искренний, раскатистый смех девушки. Отсмеявшись, она спросила: — А еще смешные случаи Вы знаете?

— Есть случай из европейской жизни. Жена давно требовала от мужа купить новый шкаф в спальню. В один из рабочих дней его доставили, но в разобранном виде. Она покрутилась вокруг этих досок и решилась обратиться за помощью к соседу, профессору университета лет сорока. Тот явился, довольно быстро собрал шкаф, но тут мимо проехал трамвай и шкаф рассыпался. Сосед снова его собрал, но история при проезде трамвая повторилась. Ругнувшись про себя, он в третий раз собрал шкаф и залез внутрь, чтобы понять, что в нем не так. Тут, конечно, вернулся муж с работы, увидел собранный шкаф, удивился, тотчас его открыл и обнаружил соседа.

— Что Вы здесь делаете, профессор? — грозно спросил он.

— Вы не поверите: трамвай жду....

— А-ха-ха-ха-ха! — залилась вновь смехом турчанка. — Ждет трамвай! Профессор! И рядом чужая жена в пеньюаре! Ох, я давно так не смеялась! Но вообще мне немного им завидно: вот она, свободная жизнь! Позвала чужого мужчину, тот ей бескорыстно помог и ничего за это не попросил: в голову не пришло. О Аллах! Будем ли мы когда-нибудь жить так же!

— Несомненно, — авторитетно заявил Макс. — Лет через 30-40, наверно. Вы будете ходить в брючном костюме, водить машину и, может быть, аэроплан, а Ваши дети будут учиться в университете на врачей, инженеров и учителей. В том числе и девушки, на равных основаниях.

— В брючном костюме? Я, конечно, мечтаю об этом, но платья мне все же нравятся больше.

— Будут и платья, самые разнообразные: от макси (то есть в пол) до мини (выше колен).

— Выше колен? Аллах милосердный! Не может быть!

— Может и будет, — продолжал настаивать странный иноземец. — Это будет всеобщая европейская мода. Еще в моду войдут массовые спортивные состязания, загар на свежем воздухе, прилюдные купания и похвальба друг перед другом не нарядами, а подтянутыми, изящными обнаженными телами — особенно у женщин.

— Да откуда Вы это знаете?

— Читаю прогнозы футурологов и верю им. Некоторые прогнозы осуществляю сам: например, полеты в небе.

— На аэропланах?!

— На парусах, мадмуазель. Если Вам интересно, я могу такой полет продемонстрировать. В любое удобное для Вас время.

— Машаллах! Я не верю своим ушам! Но я верю своим глазам: а они твердят, что Вы говорите искренно. Благодарю судьбу, что она привела меня сегодня в Долмабахче и подарила встречу с Вами. Как Ваше имя, мсье?

— Максим Городецкий, гражданин Австро-Венгрии.

— Вы поляк? Мне говорили, что поляки крайне заносчивы....

— Мы бываем заносчивы с мужчинами, с женщинами только галантны. Но могу ли я узнать Ваше имя, принцесса?

— Я — Фатьма Нуреддин ханум султан, дочь Зекие-султан, первой дочери халифа Абдул Хамида.

Глава тридцать седьмая. Атака на чету Паллавичини

На ужин к Паллавичини Максим чуть не опоздал. Впрочем, "чуть" не считается, и Макс поздравил себя, разыскав район Шишли и посольство Австро-Венгрии за десять минут до семи часов. Лакей в расшитой золотом ливрее проводил его до дверей квартиры посла, вошел вперед, доложился и открыв дверь, пригласил гостя войти. В квадратной гостиной размерами под 25 м2 его ожидал в кресле пожилой, но подтянутый человек страшно похожий на кинорежиссера Говорухина! Удивление Макса не прошло мимо внимания посла, и он спросил по-немецки, поднимаясь с кресла и протягивая венскому посланцу руку:

— Вы меня узнали? По фотографиям?

— Но, эччеленца, — ответил почему-то по-итальянски Городецкий. — У вас в мире есть двойник, которого я видел как раз на фотографиях. Он живет в России и собирается снимать кино.

— Собираться можно долго, — перешел на итальянский Паллавичини и добавил: — Вы уверенно говорите на итальяно, хотя со странным акцентом, который мне трудно определить. Может быть, греческий?

— У меня много корней и много языков, которые я могу назвать родными — отсюда и странные акценты на всех прочих. Я полиглот.

— Мне написали об этом, — сообщил посол. — А также о том, что Вы чрезвычайно способны и в других видах деятельности и к тому же очень контактны. Может быть Вы и здесь успели наладить какие-то контакты?

— Два, — сказал Макс. — Один с французским журналистом Альбером де ла Мот из "Тан"...

— Знаю такого. Симпатичный человек, но подозрительно много перемещается между Парижем и Стамбулом. Возможно, работает на французскую разведку. А второй контакт?

— Принцесса Фатьма Нуреддин.

— Любимая внучка султана? Поразительно, молодой человек, поразительно! Но контакты бывают разные, в том числе просто визуальные....

— Мы подружились и договорились встречаться. Начать предполагаем завтра.

— Пер Бакко, это чудо из чудес! Что Вы для этого сделали?

— Заинтересовал, рассмешил и поразил.

— Ну да, это же классический съем молодой легковерной девушки. Надеюсь, эротических мыслей у Вас в направлении принцессы не появилось?

— У меня нет, но за Фатьму не ручаюсь. Девушкам нужна атмосфера влюбленности, они ей питаются.

— Это да. Но нам пора идти за стол, а то Джорджина меня заклюет перед сном. Наговоримся после ужина.

В столовой вокруг стола плавно сновали две женщины лет за сорок: служанка и госпожа — одна полная, другая статная. Завидев мужчин, служанка передвинулась в торец стола, к закрытой фаянсовой кастрюле, а госпожа еще более выпрямилась, секунд в пять рассмотрела гостя и переместила глаза на мужа, сменив их выражение с изучающего на требовательное.

— Герр Городецки, — чопорно произнес хозяин по-немецки, — позвольте представить мою жену, Джорджину, урожденную Рид Кроу, дочь английского дипломата.

Фрау Паллавичини слегка кивнула, как бы подтверждая вышесказанное и вновь посмотрела на гостя — уже с выжидательным выражением лица. Макс вздохнул (внутри себя) и тоже представился:

— Максим Городецкий, житель Галиции. Я сын трех господ: один меня породил, другой усыновил, третий воспитал. В Вене я известен как начинающий драматург.

— Я читала об успехе Вашей пьесы, — вновь кивнула Джорджина. — Только я думала, что к нам придет какой-то другой Городецкий, дипломат.

— Меня убедили, что в новом веке дипломатия станет изощреннее, причем на первой стадии переговоров более убедительным может оказаться любой разумный человек, добившийся известности. Для подтверждения этого тезиса на переговоры с султаном был отправлен я.

— Вы хотите вести переговоры с Абдул Хамидом непосредственно? — встревожился посол.

— Вероятно, придется, — кивнул уже Максим, — но не переговоры, а разговоры. О том, о сем, а там и до судеб мира доберемся....

— Об этом эрцгерцог мне не писал....

— Не волнуйтесь, Ваша светлость, мы будем с Вами действовать в плотной связке.

— Януш, — воззвала к мужу жена. — На подобные темы Вы будете разговаривать после ужина, а сейчас прошу к столу. Разливайте суп, Гретхен.

В отличие от ужинов в других домах в семье дипломатов разговоры не прерывались даже за супом. Джорджина, аккуратно поглощая в меру горячую жидкость, задавала и задавала вопросы гостю (в основном, о его светских знакомых), а он, отвечая на автомате, стремился манипулировать ложкой не менее искусно, чем хозяйка. Вдруг она задала иной вопрос:

— Как странно Вы держите тарелку? Разве это удобнее — наклонять ее от себя?

— Конечно, — с апломбом сказал Макс (с детства применявший сию московскую методу). — В этом случае капли с ложки падают на опустошенный край тарелки, а не на мою грудь.

— Ловко, — признала хозяйка. — Впрочем, капли с моей ложки почему-то никуда не падают.

— Вы — женщина, — завистливо вздохнул Макс. — Нам вашу аккуратность очень трудно освоить.

— Януш освоил, — хмыкнула довольно Джорджина.

— Чего мне это стоило, — бормотнул в усы Иоганн.

Вторым блюдом оказалось рыбное: Гретхен подняла крышку с фарфорового блюда, на котором лежали три запеченые красноватые рыбинки длиной сантиметров по 30, облитые каким-то соусом и обложенные овощным гарниром.

— Выбирайте, Максим, — предложила Джорджина. — Это знаменитые "султанки", которых по нашей просьбе прислали из дворца Йылдыз, резиденции Абдул-Хамида. По латыни они называются Муллус барбатус понтикус. Вкуснее рыб я не пробовала — особенно вот в таком виде: запеченые в белом вине! Недаром весь улов этих редких рыб идет на султанскую кухню!

Макс выбрал, конечно, ту, что менее казиста — хотя удалось ему это с трудом.

— Я сглупила, — признала Джорджина. — Надо было выбрать мне самой и разложить по тарелкам. Ладно, раз уж Вы нацелились на беседы с султаном, то он может угостить Вас и 50-сантиметровой султанкой. Но берегитесь: в гневе Абдул Хамид безудержен и легко может лишить Вас головы — хоть и не собственноручно.

— У него на обеде или ужине не будет к рыбе этого прекрасного токайского вина, — посокрушался Макс. — Или запрет на вина в султанском дворце отменен?

— Что Вы, Максим, — усмехнулся Паллавичини. — Наш Абдул позиционирует себя не только султаном, но и халифом, то есть духовным "отцом" всех мусульман и потому строго блюдет законы шариата. Так что вина мы пьем только на приемах в европейских посольствах — или дома, конечно.

— Бедновато в Стамбуле с развлечениями, — поделился своими впечатлениями Городецкий. — Одни кофейни кругом и мужчины, мужчины, мужчины. Вернее, женщины есть, но упакованные в покрывала и чадры, преимущественно в годах и преимущественно на рынках....

— Тем не менее Вы нашли сегодня подлинную драгоценность: принцессу и прямо на улице! — заулыбался Паллавичини.

— Как принцессу?! — воскликнула Джорджина. — Где? Кого?

— Фатьму Нуреддин, возле Долмабахче, — пояснил Макс. — Заинтересовалась моим автомобилем, а далее и мной самим.

— Вы мужчина, конечно, видный, — с сомнением протянула дама, — но влет заинтересовать внучку султана, да еще наиболее капризную.... Что Вы ей пообещали?

— Научить ее летать, — сказал, улыбаясь, Макс.

— Вы авиатор? — с ноткой ужаса удивилась Джорджина, но тотчас обратила удивление на практический аспект: — И привезли в Стамбул аэроплан?

— Для полетов в небо не обязательны мотор и крылья, — еще шире улыбнулся Макс и интригующе замолчал.

— Ну да, есть еще воздушные шары, — с ноткой раздражения вспомнила дама. — И эти... как их?

— Дирижабли, — подсказал муж.

— Мимо, — мотнул головой гость. — Но пока я не буду раскрывать вам свой секрет. Вы можете узнать его позже, после демонстрации принцессе....

После ужина хозяин провел гостя в свой кабинет (уютную комнатку с письменным столом и парой кресел, стены которой были сплошь заставлены шкафами с книгами), попросил прощения и раскурил замысловато изогнутую трубку.

— Привык после еды, — чуть развел он руками. — Знаю, что рискую сократить себе жизнь, но это такое удовольствие!

— Я Вам искренне завидую, — поощрительно сказал Максим. — Ибо мои легкие не хотят принимать табачный дым, хотя он такой душистый....

— Итак, расскажите мне, что стало причиной Вашего сюда приезда? — испытующе спросил посол.

— В окружении эрцгерцога вызрело мнение, что союз Австро-Венгрии с Германией является самоубийственным, — веско сказал Городецкий.

— Даннационе! (Черт побери) — выругался Паллавичини. — А впрочем я рад! Чванство пруссаков становится все более непереносимым. Гегемонами себя вообразили, нам натурально диктуют что и как делать! Что же теперь, втихую сворачивать с ними сотрудничество или напротив, открыто идти на союз с Францией, Англией и Россией?

— Никакой открытой политики пока быть не может, — возразил посланец, — так как в окружении императора полно сторонников Германии — особенно в среде военных. Но будущий император полагает, что курс на военное противостояние принесет Австро-Венгрии одни несчастья, а война вообще приведет к распаду империи. Значит надо стремиться к миру со всеми великими державами.

— Но Германия активно вооружается и противостоит Франции в ее колониальной политике. А теперь, когда она является основным инициатором и строителем Багдадской железной дороги, то будет прямо противостоять Британии, — напомнил посол.

— Потеряв всех своих союзников (а Италия ей не союзник на самом деле), Германии останется только бессильно лязгать зубами и перейти к политике мирного сосуществования. Наша задача здесь: не дать ей соединиться в союз с Османской империей.

— Абдул Хамид — хитрая лиса, — ухмыльнулся посол. — Я уверен, что он не станет заключать тесного военного союза с Вильгельмом, а предпочтет сотрудничество со всеми заинтересованными сторонами.

— А вот тут мы подошли к самому злободневному вопросу, — сказал Максим. — Удержится ли Абдул Хамид у власти в ближайшие годы? Даже в этот год?

— Вы намекаете на младотурков? Такого рода оппозиция под названием "новые османы" была у султана еще 30 лет назад, но он их обманул, введя конституцию и парламент, а потом задавил.

— Нам сообщают отовсюду, что сейчас все серьезнее, — возразил Максим. — Тайные организации "Комитета единения и прогресса" (КЕП) созданы во всех частях империи, и они популярны у народа, так как обличают преступления местных правителей и призывают отменить многие тяжкие султанские налоги.

— Народ в любом государстве всегда ворчал, ворчит и будет ворчать, — заупрямился Паллавичини.

— Но сейчас к этому ворчанию активно присоединяются голоса военных, учившихся в Стамбуле под руководством германских офицеров. Эти готовы перейти от слов к делу. Особенно ненадежны подразделения 3-ей армии, расквартированной в Македонии....

— Откуда Вам это известно?

— Из частной переписки и пересказов, которые попали на страницы эмигрантской прессы.

— Ну ладно, — сдался посол. — Признаться, я тоже слышал нечто подобное, хотя и не придал большого значения. Но что Вы в этой ситуации предлагаете?

— Во-первых, Вам, герр посол, надо напроситься на прием к великому визирю и выяснить, знает ли он о серьезности складывающегося положения. А во-вторых, предложить ему срочно вернуть из эмиграции принца Сабахаддина, чья оппозиционность не столь воинственна. Пусть эти оппозиционеры поборются между собой за влияние на народ, а султан укрепит тем временем свой "статус кво" — по стародавнему римскому принципу: разделяй и властвуй.

Глава тридцать восьмая. Восторги Фатьмы

Очередное апрельское утро было прекрасным, — тем более, что Макс встречал его на Босфоре. Открыв створки окна, он вдохнул свежий воздух, напоенный ароматом цветущих яблонь, всмотрелся в азиатский берег (ничего примечательного там не увидел), затем перевел взгляд на пролив с маленькой Девичьей башней у "того" берега и потянулся.

— Стоит себе в трусах и ни о чем не думает, — раздался утрированно негодующий голос Альбера с соседней кушетки, — а рядом человек от холода, возможно, загибается! Кстати, трусики симпатичные, надо бы мне такие завести вместо кальсон.

— Дамы очень их приветствуют, — доверительно информировал соседа Макс, закрывая окно. — Особенно когда их приветствует эрегированный член.

— Да он и сейчас у Вас полуэрегирован, — вновь возмутился француз, — хотя ни одной дамы в комнате нет.

— Не берите в голову, это обычный утренний стояк. Поход в туалет его нивелирует....

Зубоскалить они продолжили за завтраком, который заказали в номер. Альбер, демонстрируя открытость, вывалил на Городецкого массу информации, которую добыл вчера, шарясь по редакциям турецких газет, за что тот был ему очень благодарен: ведь в сами газеты попадет едва треть и то тщательно причесанная. Макс выхватил для себя в качестве важных несколько тем: безуспешная карательная экспедиция в Йемене (теряют ежегодно по 10 тысяч солдат и бестолку, отказы новобранцев ехать туда), стычки с партизанскими отрядами в Албании, волнения среди матросов на флоте (служат по 6 лет вместо 3). При этом более живо он реагировал на мировые новости: первую радиопередачу с Эйфелевой башни, открытие двух новых радиусов метро в Нью-Йорке, предстоящее начало 4-ых Олимпийских игр в Лондоне и особенно ход авторалли Нью-Йорк-Париж (через Владивосток), начавшегося 12 февраля.

— Значит, на первом этапе, закончившемся в Сан-Франциско, победил американец Шустер на "Томас флайер"? — хохотнул Макс. — Иной итог был бы странен. Но настоящий кошмар для них начнется сейчас, в Сибири. Где будет грязь, грязь и грязь. Придется им ехать по шпалам железной дороги, иначе никак. Неудачное время они выбрали для этого этапа. Это я Вам как раллист утверждаю.

— Вы принимали участие в авторалли? — встрепенулся журналист. — В каком?

— Ралли Прага-Париж в конце прошлого года. Правда в нем участвовало только два авто: мое и Саши Коловрата. Всего 1200 км и по неплохим дорогам, но вязнуть в грязи кое-где довелось.

— Коловрат... Знакомая фамилия, но не помню, откуда, — озадачился де ла Мот.

— Он победил в прошлогодней мотогонке в Гайоне, — подсказал Макс. — Мы были там вместе, после ралли.

— А, да, — рассмеялся Альбер и вдруг добавил: — Тогда в Гайоне произошел странный случай: кто-то летал над ним на каких-то воздушных полусферах. Были сделаны фотографии, в подлинности которых теперь многие сомневаются.

— В том числе и Вы? — спросил, улыбаясь, Макс.

— И я тоже. Хотя похожие полеты наблюдал еще кто-то, но уже у вас, в Австрии.

— В нашем жутко прогрессивном веке чего только не бывает, — подытожил Макс, не желая пока светиться перед журналистом.

— А как продвигаются Ваши продажи? — спросил Альбер.

— Также, видимо, как Ваши вечерние амуры с постоялицами.

— А вот и нет! — засмеялся Альбер. — Вернее, да, копуласьон (соитие) пока не состоялось, но мы с Аделин явно на пути к этому акту.

— Аделин? Француженка? Поди замужняя усатая дама лет сорока?

— Краше сур Ву! (Тьфу на Вас!) Очаровательная дочь коммерсанта из Лиона. Пока он закупает ткани, она томится в одиночестве в гостинице. Ибо не предполагала, что в Стамбуле девушке одной гулять не принято!

— Это просто заказ! Вы молили о нем у бога?

— Я, вообще-то атеист, — засмеялся Альбер. — Но мои предвкушения иногда сбываются.

— Что ж, в добрый час. А мне пора объезжать дома своих потенциальных покупателей.

— Вы с ними заранее списались? — догадался журналист.

— В точку, мсье.

— Подвезите меня до французского посольства, — попросил Альбер. — Мне надо дооформить свою аккредитацию.

Здание французского посольства Городецкому понравилось: высокий и объемный прямоугольник казался изящным, стоял в стороне от Гранд рю де Пера (ныне улица Истикляль) и имел перед фасадом уютный сквер. Перед этим они проезжали мимо российского посольства, выстроенного без затей, вдоль улицы (здание, будто перенесенное с Фонтанки) и Максим поразился этой разнице. Высадив Альбера, он развернул машину и поехал было к главной магистрали района Бейоглу, но его тормознул на выезде невидимый прежде охранник. Дотошный служака записал его имя и фамилию, цель приезда к посольству, а потом стал зарисовывать автомобиль! Отпустил он его минут через десять. Подивившись такому служебному рвению (хотя в наше время вполне оправданному), Макс выехал на Гранд рю де Пера, бросил взгляд в зеркало и увидел, что из того же переулка выезжает еще автомобиль (которого он у посольства тоже не видел). Он хмыкнул и поехал вверх к площади Таксим, от которой намеревался спуститься к Долмабахче и проехать далее к султанскому комплексу Йылдыз, где в одном из дворцов проживал Нуреддин-бей со своим семейством (жена и дочь всего-то). Уже на спуске к Долмабахче он снова посмотрел в зеркало и увидел вдалеке тот же автомобиль!

— Это что, "друг" Альбер организовал за мной слежку? — восхитился Макс. — То-то охранник меня так мурыжил! Но глупо как-то: он же у меня как на ладони.... Или все-таки попутчик? Хорошая дорога к побережью в этом районе одна. Так проверим!

Он дождался поворота в соседнюю улицу, свернул в нее, остановился у респектабельного дома и спрятал голову за шторкой на боковом стекле. Через пару минут мимо него проехал тот самый автомобиль с двумя господами в котелках и пиджаках. Пассажир посмотрел на его авто, водителя не увидел и махнул рукой вперед. Макс проводил их взглядом (они доехали до следующего переулка и углубились в него — с целью развернуться?), тотчас завел свой лимузин, резво поехал задом и юркнул в предыдущий переулок. Потом пересек главную улицу и въехал в такой же переулок на ее правой стороне. Удачно спрятав лимузин за какой-то арбой, он вышел из него и пронаблюдал, как автомобиль французов выскочил на Гранд рю де Пера, как они закрутили головами в надежде увидеть своего подопечного, но не увидели и отправились в обратный путь, к своему посольству. После чего Макс продолжил свой путь — ко дворцу принцессы.

Хоть он и спешил, но опоздал минут на пять к назначенному времени — пришлось еще поплутать в районе Йылдыз и к тому же вновь объясняться с охранниками. Хорошо, что принцесса дала ему записку и запечатала своим перстнем! У искомых ворот ко дворцу стоял уже знакомый открытый автомобиль фирмы Панар/Левассер, возле которого в раздражении прохаживалсь ханум султан (опять в шальварах и платье, но зеленого цвета), а в сторонке торчали два усатых мордоворота: в кожаной тужурке (шоффер, значит) и в мундире с саблей и револьвером (охранник или родственник).

— Где ваша хваленая вежливость аристократа? — обрушилась на Макса принцесса Фатьма. — Я стою как дура на жаре, а Вы в своем роскошном автомобиле где-то катаетесь?

— За мной увязались два французских шпиона, — извинительным тоном пояснил "преступник". — Еле сбросил их "с хвоста".

— Зачем Вы им понадобились? Разве Вы числитесь австро-венгерским шпионом?

— Пока вряд ли, но под подозрение, видимо, попал. А сбежал я от них потому, что не хотел афишировать наше с Вами знакомство.

— Вы хотите в Стамбуле что-то утаить? Это бесполезно, здесь живет слишком много народа. Я, например, просто игнорирую чужие мнения.

— Тогда все в порядке. Будем игнорировать их вместе. Итак, куда нам лучше поехать: на северную окраину города или западную?

— На северную, конечно. Она и ближе и поляны я там знаю подходящие, — бодро сказала Фатьма и добавила: — Можно я проедусь в Вашем автомобиле?

— Разумеется. Если ваш родственник не будет против.

— Как Вы узнали, что Селим — мой кузен?.

— Просто догадался. Ему место в лимузине тоже найдется. А вот стоит ли тогда ехать с нами вашему авто?

— Положено по протоколу, — вздохнула принцесса.

Через полчаса лимузин Макса выбрался, наконец, из лабиринта улиц (под восторженный речитатив Фатьмы, которой все в его машине нравилось) и въехал внутрь лиственного леса (дубы вперемешку с грабами, березами и каштанами), покрывающего склоны все более воздымающегося водораздела Мраморного и Черного морей. Нашлись здесь и поляны с кустарниково-травяным покровом и какими-то древними кирпичными развалинами, в середине одной из которых Максим остановился.

— Хороший здесь ветерок, — одобрил он, открывая багажник и доставая тюк с парапланом. — В самый раз для тренировки.

— Это тот самый парус? — восхищенно спросила Фатьма, оббегая расстеленное полотнище.

— Тот самый. Осталось его прицепить к моей обвязке и надуть ветром.

— Но как?

— А вот так, — рассмеялся Макс, встряхнул полотнище, потянул за тяжи, взвил его над собой, поджал ноги и поплыл, поплыл в сторону от машины.

— Возьмите меня с собой! — закричала девушка.

— Обязательно! Но попозже...

В Стамбул они вернулись часам к шести, донельзя довольные, даже Селим, которого Макс поносил над поляной метрах на двадцати — Фатьма же поднималась с ним и на сто метров. Кричала, визжала от страха, а под конец хохотала от восторга. "Молодец, — подумал Максим, — Боится больше Агаты, но перебарывает себя. Правильная девчонка!"

Глава тридцать девятая. Аудиенция у султана

Ужинал Городецкий в ресторане гостиницы вместе с Альбером. Этому действию предшествовал разговор, который инициировал по приезде Макс.

— Вот что, мсье де ла Мот, — сказал он. — За мной сегодня ездили от французского посольства два филера, которых могли пустить по следу только с Вашей подачи. Я предлагаю Вам выбрать: либо мы остаемся друзьями и эти слежки прекращаются, либо я перехожу в другой номер и более с Вами не здороваюсь. Те секреты, которыми я по Вашему предположению обладаю, я озвучу по мере нашего знакомства — если сочту нужным его продолжать.

— Меа кульпа! — истово сказал Альбер и ударил себя в грудь кулаком. — Очень, очень прошу меня простить! Меня спросили в посольстве о Вас, и я ответил, что это австриец, который слишком умен для тривиальной продажи автомобилей, а они взяли и перестраховались. Шпиономания — болезнь века! Я предприму теперь все усилия, чтобы обелить Вас в глазах французских дипломатов!

— Ну, ладно, верю. С верой в людей жить значительно приятнее, согласитесь....

— Куда приятней, это факт! — воскликнул Альбер. — Так что, идем в ресторан?

В ресторане журналист суетился больше обычного, взяв на себя переговоры с официантом и все предлагал Городецкому на пробу красные французские вина региона Бордо класса премьер: Шато Мутон или Шато Лафит.

— Попробуем, все попробуем, — осаживал его Максим. -Вы покажите лучше свою Аделин. Что-то я очаровательных юных девушек здесь не вижу.

— Она сидит вон там, за пальмой, — сказал вяловато потомок графов де ла Мот.

— Видно плохо, но в излишней юности ее не обвинишь — что, впрочем, хорошо: невинные девушки крайне непостоянны в своих желаниях. В том смысле, что им и хочется, и колется. А толстяк напротив ее отец? Смотрит умильно, а вот и за руку берет, а она ее вырывает. Наставления что ли дочери читает? Или умоляет о близости свою содержанку? Больше похоже на второй вариант....

— Теперь я сам вижу, что она из разряда фемме антратеню, — сокрушенно признал Альбер.

— Вам радоваться надо, а не горевать, — заулыбался Макс. — Девушка милая, пикантная и раздражена своим положением. Идеально подходит для эротического приключения! Предупреждаю: если Вы от нее отвянете, я тотчас явлюсь на замену!

— А как же Ваши крайне важные дела?

— Недавно я прочел афоризм неизвестного гения: — Сейчас на приключение нет времени, завтра — не будет сил, а послезавтра — не будет нас. Ничего не откладывай, живи здесь и сейчас!

— Метко сказано, — согласился Альбер. — И я говорю: отвяньте Макс от Аделин. Мне самому нужно это приключение!

В номере Городецкого (вернувшегося из ресторана раньше Альбера, который растанцовывал ту самую дамочку) ждала записка с просьбой позвонить в Австро-Венгерское посольство. Он это сделал и услышал голос Паллавичини:

— Добрый вечер, герр Городецкий. Спешу сообщить, что моя беседа с визирем состоялась час назад и он признал резкое усиление тайной и явной оппозиции. На этом фоне ему понравилось Ваше предложение о возвращении принца Сабахаддина. Но беда в том, что принц может не поверить словам представителя султана. Нужен кто-то еще, человек независимый и в то же время полномочный. Я предложил Вашу кандидатуру и визирь, как ни странно, с ней согласился. А знаете, чье мнение оказалось для него решающим? Той самой принцессы Фатьмы, которая успела нажужжать приближенным султана о Ваших необычайных талантах.

— То есть мне нужно будет завтра ехать в Париж?

— Нет. Визирь полагает, что с Вами предварительно пожелает побеседовать султан, до ушей которого внучка тоже добралась.

— Завтра?

-Вот этого я не знаю. Абдул Хамид очень непредсказуем: иной раз он не дает нам аудиенции неделями, а иногда проявляет большую оперативность.

— Ну, буду значит смиренно ждать, сложа руки.

— Зачем сложа? Можно, видимо, продолжать разрабатывать эту золотую жилу. Я имею ввиду отношения с принцессой. Всего доброго, Вам, Максим.

— Благодарю за понимание, герр Паллавичини.

Следующим днем Макс плотно занимался с Фатьмой техникой управления парапланом и даже позволил ей полетать на высоте до 10 м над поляной — ограничивая полеты веревкой, привязанной к поясу принцессы и к автомашине. Вдруг на край поляны из леса выскочил всадник и галопом направился прямо к ним. Селим, сидевший до сих пор безмолвно в автомобиле принцессы, вышел из него и встал в классическую стойку немецкого офицера: ноги на ширине плеч, руки за спиной, подбородок вздернут, глаза смотрят холодно. Всадник в форме офицера и в аксельбантах спрыгнул с коня и спросил его чуть подобострастно (по-турецки, конечно):

— Где же принцесса?

Селим вместо ответа уставил палец в небо. Посланец посмотрел вверх на фигурку под парапланом (соблюдая разнообразие Фатьма была сегодня вся в черном) и с ужасом спросил:

— Это она? А где чужак?

Селим ткнул пальцем за другую машину, из-за которой поднялся уже Макс, сидевший на траве.

— Герр Городецкий, — заговорил офицер по-французски. — Вам надлежит незамедлительно прибыть на аудиенцию к Его Величеству.

— Спускайтесь, ханум! — крикнул Макс. — Нас приглашают во дворец Йылдыз!

— Насчет Ее сиятельства приказа не было, — заикнулся посланец, но Макс сказал:

— Пусть будет под рукой. Вдруг Его Величеству захочется что-нибудь спросить у любимой внучки.

Миновав ряд помпезных входов и комнат, Городецкий вошел (вслед за церемонимейстером), в зал для аудиенций и увидел прямо перед собой великого и страшного Абдул Хамида, сидевшего на небольшом возвышении в удобном кресле. Пока царедворец делал доклад об очевидном, Максим низко поклонился, бросил взгляд на столь провознесенного Бисмарком султана и оценил зрительный отпечаток: ну, обычный турок, с носом рубильником, седоватыми усами, бородой и в феске. Одежда вполне цивильная, европейская. Вот только взгляд очень цепкий, холодноватый, изучающий. Когда приходящий слуга вышел (местный молодец за спиной правителя остался), султан спросил по-французски:

— Каковы успехи моей внучки?

— Она быстро прогрессирует, Ваше Величество. Уже летает на высоте 10 метров. Может и выше, но я пока ей воли не даю.

— Ты осознаешь, что будет, если она разобьется?

— Я лишусь, видимо, кожи, а потом головы. Но риск на самом деле минимален: ведь я уже научил ее основам парапланеризма. Она девочка очень способная. К тому же неукротимо стремится в небо.

— Я может быть ошибаюсь, но этого планеризма в мире вроде бы нигде нет?

— В Австрии есть небольшой кружок парапланеристов — все аристократы, есть среди них и девушка. Теперь будет, надеюсь, и в Стамбуле.

— Как высоко и далеко можно летать на этом параплане?

— Мы в Австрии поднимались на километр, хотя думаю, можно летать и выше. Достигнутая дальность 50 км по кругу, но и здесь принципиальных ограничений нет.

— Поразительно. Вы почти уподобились орлу. Осуществили мечту человека. Поздравляю. Но кто это придумал?

— Умельцы в российской Сибири. Я жил там некоторое время и полетал вместе с ними. В Австро-Венгрии сшил свой экземпляр, вполне удачный.

— Похвально, герр Городецкий. Чем Вы вообще занимаетесь?

— Профессиональных занятий у меня нет, так как мне оставили достаточный капитал. Но есть разнообразные увлечения, которые иногда тоже приносят деньги. Например, я люблю вносить изменения в конструкции автомобилей, участвуя в одном автопредприятии в Богемии — в итоге появился мой автомобиль, какого на белом свете больше нет....

— Фатьма рассказывала мне про него, — кивнул султан.

— Еще я попробовал написать драму из жизни аристократов, а ее взяли и поставили в венском Бургтеатре, где она продолжает идти, принося в мою копилку новые денежки....

— Да Вы хват, молодой человек, — заулыбался султан. — Что же еще?

— Теперь мне хочется написать фантастический роман о ближайшем будущем, но я чувствую, что ясного понимания этого будущего у меня нет. Тем более, что на Земле так много народов и государств и они зачастую не похожи друг на друга.

— Очень верное суждение, — веско сказал Абдул Хамид. — Мне со всех сторон говорят: бери пример с государств Европы, их народы живут в таком достатке. Но мы, османы, совсем не похожи на вас, европейцев. У нас другой бог, другой пророк, другая история и культура. То, чем тешите себя вы, нам отвратительно! Ваши вина, музыка, танцы, оперы и спектакли, карточные игры и рулетка — все это не наше, не для нас.

— Я это успел оценить, прибыв сюда, — сказал Городецкий. — Но хочу предупредить, Ваше Величество: во второй половине прошедшего века технический прогресс уже сказал свое веское слово. Те страны, которые вяло внедряли у себя технические новинки, быстро оказались в хромоногом положении. Век новый будет еще более насыщен подобными новинками: автомобили полностью вытеснят лошадей с дорог, а аэропланы, похожие на железнодорожные вагоны, будут перевозить массы людей из города в город и даже с континента на континент за считанные часы. Военная техника достигнет невероятной поражающей силы — так что люди даже убоятся ее и перестанут устраивать широкомасштабные войны. Вы можете выбрать, конечно, свой путь в будущее, но без полноценного освоения техники ваш народ окажется в полном подчинении у стран Запада. А может и у продвинутых стран Востока — Японии, Китая или даже Персии.

— Техника, проклятая техника! — сверкнул глазами султан. — Она требует создания современных, на западный манер школ и даже университетов. А их выпускники зачастую забывают заветы ислама и стремятся переустроить наше общество на европейский манер. В итоге стремление к прогрессу оборачивается коренным изменением османских ценностей. А там и до распада империи недалеко, ибо малые народы стремятся создать свои государства. А что это за государства? Курам на смех. Каждое из них первым делом находит себе покровителя из числа так называемых великих стран (Британии, Франции, Германии, России) и подбирает крохи с их стола. Я специально не назвал великой Австро-Венгрию, потому что она находится почти в том же положении, что и наша империя.

— Я готов с Вами согласиться, Ваше Величество, хотя ее насыщенность техникой и образованными людьми значительно выше, чем у вас. И в другом я согласен: ваши немногочисленные пока образованцы смотрят в рот интеллектуалам Запада. При этом они ведут себя активно, создают тайные общества и будоражат простой народ, а в последнее время и армию. Им кажется, что достаточно будет свергнуть существующую власть и все в империи волшебным образом окажутся счастливы. Но они, я уверен, жестоко ошибаются: не зная социальных и политических реалий, эти радетели народа принесут ему неизмеримо больше страданий.

— И я уверен в этом! — воскликнул султан. — Эти жалкие букашки не знают ничего об искусстве управления нашей огромной империей. Сколько трудов я положил, чтобы вытянуть ее из долгового бремени! Мы были банкротами 30 лет назад, да и сейчас долг перед Францией весьма высок, но 2 миллиарда франков я сумел погасить. А эти сразу побегут во Францию за новыми займами, желая угодить тому самому народу!

— Обещаний в своих эмигрантских газетах они надавали уже много, — перехватил инициативу Максим. — В периферических провинциях им стали очень верить. Но у меня есть рецепт, как развеять ореол их человеколюбия. Он заключается в том, чтобы расколоть этих мечтателей на два сообщества, члены которых начнут яростную полемику между собой. Поверившие мечтателям люди потеряют ориентировку и, наиболее вероятно, вернутся к привычным ценностям: труду, семье, вере в аллаха и в Вас, Ваше Величество. Особенно если Вы показательно осудите в каждом вилайете по нескольку наглых чиновных мздоимцев.

— Рецепт Ваш не нов, молодой человек, — усмехнулся султан. — Воистину прав пророк Сулейман говоривший: ничто не ново под луной. Насколько мне известно, в среде обретающихся за рубежами младотурков (как они себя называют) есть ярые противники доминирующего "Комитета единения и прогресса" во главе с Ахметом Риза-беем. В частности, мой племянник принц Сабахаддин говорит куда более разумные слова о нашем будущем — хотя и с позиций ярого конституционализма.

— Именно его сторонников я и имел ввиду, — горячо включился Макс, — когда говорил о возможной полемике среди младотурков. Мне кажется, Ваше Величество, что принца необходимо пригласить вернуться в Стамбул и позволить ему пропагандировать свои взгляды. Тем самым можно достичь двух целей: сбить с толку недовольные массы и прослыть у них же покровителем прогрессивных идей. Мне они, кстати, весьма импонируют. Я думаю, если некоторые из них реализовать в течение десяти-двадцати лет, то Османская империя обретет шанс на процветание и вернет достойное место в кругу великих держав.

— Может получиться совсем наоборот, — холодно рассудил султан. — Чтобы изгнать козла мы впустим в жилище ехидну, которая перекусит нам горло.

— Если не делать ничего, козел весьма скоро пустит в ход рога и из жилища придется бежать хозяину, — скорбно сказал Макс.

— Мои возможности далеко не так слабы, молодой человек, — резко сказал султан. — Тайная полиция уже ворошит змеиные гнезда по всей стране, выявляя и сажая в тюрьмы агитаторов.

— Опасная тактика, Ваше Величество! — испуганно воскликнул Макс. — Если крысу загнать в угол, она становится очень агрессивной! Могут начаться стихийные вооруженные выступления по всей стране (прежде всего националистов), а многие армейские офицеры уже распропагандированы и способны перейти на их сторону. Очень прошу, согласитесь с моей осторожной стратегией, притормозите ход событий, дайте время разгореться полемике — и Вы долго еще будете управлять своим народом.

— Аудиенция окончена, — сказал султан. — Я обещаю подумать над Вашими предложениями.

Тотчас за спиной Городецкого открылась дверь, в которую вошел, видимо, церемонимейстер. Макс молча поднялся с кресла, низко поклонился Абдул Хамиду и, пятясь, покинул зал.

Глава сороковая. Знакомство с принцем Сабахаддином

Во время уже традиционного завтрака в номере Максим спросил у не слишком оживленного Альбера:

— Отчего Ваш гордый галльский нос нацелен сегодня мне не в грудь, а в колени? Неужели Вы потерпели афронт у содержанки?

— До нее еще добраться надо, — пробормотал француз. — Этот жирдяй запретил ей даже танцевать со мной, а уходя по делам, стал запирать Аделин в номере!

— Предосторожность понятная, но бесполезная, — рассмеялся Макс. — Подсказываю ход: у портье обязан быть запасной ключ от каждого номера. Вы спускаетесь к нему, прибегаете к лести и, конечно, подкупу, получаете ключ на полчаса, делаете в будочке на улице дубликат и возвращаете оригинал портье. Далее идете к номеру заключенной, начинаете ее убалтывать через дверь и вдруг она узнает, что ключ от номера у Вас есть! Что она обязательно сделает?

— Макс! — сказал торжественно недотепа. — Если так все произойдет, я обязуюсь разрекламировать Ваше авто во всех редакциях Стамбула! Вы будете продавать их здесь десятками!

Вдруг зазвонил телефон. Максим, ожидавший этого, проворно взял трубку, сказал "Хэлло" и услышал по-немецки бодрый голос Паллавичини:

— Спешу сообщить, что Вы командируетесь в Париж для рандеву с известным Вам лицом. В паре с Вами будет брат великого визиря Сирья-бей, консультант султана по вопросам экономики. Он позаботится и о билетах на Восточный экспресс, который отбывает сегодня вечером.

— Шен гут. Ауфвидерзеен, — сказал еще бодрее Макс и, услышав гудки, повесил трубку и пошел к портье, от которого и позвонил Сирья-бею.

Билет на поезд ему доставил посыльный — в купе на два человека. Однако прибыв к вокзалу на извозчике (авто оставил на гостиничной стоянке), он обнаружил, что его попутчиком является вовсе не турок, а сухопарый немец. Проводник объяснил, что господин Сирья-бей едет в купе повышенной комфортности вместе с женой. "Вот как! — хмыкнул Городецкий. — Устроил прогулку для младшей, видимо, кари. Да и слава богу, меньше будет надоедать мне своей унылой физиономией" (фото Сирья-бея он добыл у Паллавичини). Немец явно был не расположен к разговорам и потому Макс завалился спать.

С турецкой четой пришлось, тем не менее, контактировать в ресторане, причем Сирья-бей сам зашел пригласить Максима на завтрак. Жена его была, как и ожидалось, молода, миниатюрна и глазаста. Более ничего понять было нельзя, так как нижнюю часть ее лица скрывала повязка, а особенности тела маскировал хиджаб — впрочем, из нежной лиловой ткани. "Как же она будет есть? — озадачился Макс. Но сев за стол, молодая женщина спокойно подвернула повязку под хиджаб и стала завтракать (под сразу устремившимися на нее взглядами) как прочие люди. Макс тоже невольно вгляделся в ранее недоступное лицо и отметил, как притягательны пухлые губы турчанки. Он ожидал, что турок ему ее представит, но Сирья-бей предпочел обойтись без ненужной ему формальности.

— Вы очень молоды для серьезной политической миссии, — вдруг сказал он по-французски. — Вам, вероятно, нет и тридцати?

— Меня подводит отсутствие усов, — пояснил Макс. — А если отпущу бороду, то смогу соперничать даже с Вами. Впрочем, я слышал, что принц тоже молод, а с ровесником всегда проще договориться.

— Неужели он посмеет отклонить приглашение султана? — желчно спросил чиновник.

— В истории были случаи, когда владыки государств выманивали своих политических противников из-за рубежа, а потом казнили их. Так что нам нужно не просто пригласить принца вернуться, а доказать ему, что султан очень нуждается в его советах и активной политической деятельности.

— Деятельности против султана? — опять скривился Сирья-бей.

— Вы наверняка изучали историю Британии, — сказал Максим. — В конце прошлого столетия двумя основными ее политиками были Дизраэли и Гладсон, которые придерживались противоположных взглядов на управление страной. При этом королева Виктория назначала премьер-министром то одного, то другого. Развитие Британии от этого только выиграло. Быть может султан пришел к выводу, что на текущем этапе Оттоманская империя нуждается в таком же стиле управления.

— Что хорошо для землепашцев, неприемлемо для чабанов, — высокомерно произнес албанец. — У нас свой путь под управлением Аллаха.

— Это бесспорно, — кивнул Макс. — Однако один путь может вести народ к процветанию, а другой — к стабильному аскетизму. Впрочем, Сократ как раз его и считал здоровым образом жизни.

— Совсем недавно (в историческом масштабе) Османская империя была одним из самых богатых государств мира, — еще высокомернее изрек турок.

— Таким же было Испанское королевство, вывозившее горы золота и серебра из Латинской Америки. — улыбнулся Городецкий. — Но народы этой Америки восстали, и Испания оказалась весьма небольшой и небогатой страной. Разве не это сейчас грозит империи османов? Абдул Хамид такую угрозу счел реальной и потому вынужден искать пути к самосохранению. Мы с Вами находимся на одном из этих путей.

— Признаю, что в словесной эквилибристике Вы, молодой эффенди, поднаторели, — кивнул Сирья-бей. — Посмотрим, переболтаете ли Вы Сабахаддина. Я помню его очень смышленым юнаком....

С Восточного вокзала гости из Стамбула поехали вместе в фиакре до гостиницы "Англетер", разместившейся неподалеку, в нижней части Монмартра — именно в ней были забронированы для них номера. Номер у Макса оказался, слава Аллаху, одноместный, а также скромный, с холодной водой в кране над раковиной и "орлиным" кюветт — но он принял его со смирением. Поскольку время было еще не позднее (около пяти часов апрельского вечера) можно было сделать пробный визит на квартиру Сабахаддина — вдруг он окажется дома? (Адрес беглого принца тайная служба султана давно раздобыла). Он и жил к тому же недалеко, в верхней части Монмартра. Макс неторопливо двинулся вверх по крутой улице, свернул пару раз в боковые и наконец вышел к весьма вальяжному дому в пять высоких этажей, который вполне можно было представить в центре Парижа — где-нибудь на улице Риволи. Вышколенный консъерж выслушал посетителя, помялся пару секунд, но снял трубку внутреннего телефона и набрал номер квартиры.

— Мсье Мехмед, — сказал он. — К Вам пришел посетитель, мсье Городецкий, из Стамбула.... Передать трубку? Хорошо мсье.

— Добрый вечер, Ваше сиятельство, — сказал Максим. — У меня для Вас есть важное сообщение, а также предложение. Позвольте мне поговорить с Вами с глазу на глаз.

— Вы посредник, мсье Городецкий? — прозвучал в трубке деликатный голос баритонального тембра. — Кого Вы представляете?

— Прежде всего самого себя. Поверьте, я обладаю уникальной информацией, касающейся судьбы Оттоманской империи.

— Хорошо, — сказал собеседник после секундной задержки. — Я сейчас спущусь к Вам.

Через пять минут в холл из лифта вышел изящный мужчина лет тридцати, которого, однако, не хотелось называть "молодым человеком" — настолько проницателен и отстранен был его взгляд. Макс тотчас вспомнил своего студенческого знакомца из Эмиратов, который был сыном шейха и держал себя с одногруппниками корректно, но на дистанции — точь-в-точь как Мехмед Сабахаддин.

— Я Максим Городецкий, гражданин Австро-Венгрии, — начал вить петли Макс. — Меня вероятно можно назвать фрилансером, так как я не ограничиваю себя рамками одной профессии и занимаюсь по ходу жизни разными занятиями. Я знаю много европейских языков (но не турецкий, к сожалению) и много занимался переводами, недавно сочинил драму, которая идет с успехом в венском Бургтеатре, перед этим увлекался автомобильным дизайном и конструированием новых летательных аппаратов, а сейчас собираю материалы для книги о будущем Европы и мира. В числе прочих материалов мне довелось читать Вашу газету "Тераккы" (в переводе, конечно) и мысли, изложенные в ней, удивительным образом совпали с некоторыми моими представлениями о том, как должно развиваться общество. Но пришел я не подискутировать на социологические темы, а сообщить о том, что известный Вам "комитет Единения и Прогресса" пытается в этом году спровоцировать революцию в Османской империи. А чем кончится революция, у руководителей которой нет четкой позитивной программы? Будет много крови, человеческих несчастий и все бестолку, так как в итоге на политической сцене появится очередной тиран. Но мне кажется, что еще не поздно эту трагедию предотвратить....

— Каким образом? И с какой стати судьбы османов стали заботить фрилансера из Австро-Венгрии? — спросил настороженно принц.

Макс набрал воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой, но входная дверь открылась и впустила целую семью: мужа и жену значительных габаритов и двоих подвижных мальчишек — так что в холле враз стало тесно. Собеседники некоторое время смиренно пережидали это нашествие, но лифт все не шел и им эта ситуация надоела.

— Давайте выйдем наружу и переговорим во дворе, — предложил Городецкий.

— Лучше это сделать в моей квартире, — с некоторой неохотой сказал Сабахаддин.

— Придется опять ждать лифт, — возразил вторженец.

— Можно подняться по лестнице, — парировал абориген. — Мы пока люди молодые....

Глава сорок первая. Рекрутирование принца

В антишамбре большой квартиры принца лежал ковер. Макс, чьи туфли после ходьбы по весенним улицам наверняка несли частицы грязи, замешкался и в итоге решил их снять. Хозяин обувь не снимал и успел пройти в гостиную, откуда послышался смешливый женский голос:

— Ну что, спровадил докучливого визитера?

— Чшш, Камуран, — предупредил принц.

Тут на пороге гостиной появился Макс, принявший смущенный вид. Миловидная черноволосая молодая женщина в европейском платье повернулась к нему, тотчас заметила его носки и всплеснула руками:

— Зачем Вы сняли обувь, мсье?

— На улице грязновато, — объяснил гость.

— Стойте на месте, я дам Вам турецкие терлик!

Через пять минут суматоха, вызванная вторжением Макса, улеглась, хозяйка убегла на кухню варить для мужчин кофе, а принц и гость сели в кресла напротив друг друга и возобновили разговор.

— Так почему Вы озаботились нашими делами, мсье Городецкий? — спросил Сабахаддин.

— Я тоже живу в империи, состоящей из разных некогда стран и народов, — продолжил Макс. — Ее экономическое состояние, конечно, более благополучно, но центробежные устремления народов очень сильны. И если случится большая война между странами Антанты и Тройственного союза, то одним из ее непременных итогов станет распад Австро-Венгрии. Ибо я не допускаю победы Германии и ее союзников: слишком неравны силы сторон.

— Война назревает, — согласился принц, — но союзы для того и создаются, чтобы добиваться целей государств угрозой войны — не переходя грани войны и мира.

— Это опасная игра, — возразил Макс. — Семилетняя война начиналась сперва как конфликт Пруссии и Саксонии, а в итоге стала практически мировой. Война в Европе между сложившимися союзами обязательно ей станет. И Оттоманская империя в стороне не останется. Насколько мне известно, многочисленные офицеры, симпатизирующие той самой КЕП, стоят за союз с Германией. Значит и вашу страну после войны постигнет участь Австро-Венгрии. Туркам придется, видимо, жить в пределах Анатолии, Стамбул же заберет себе русский царь. Нравится ли Вам, Ваше сиятельство, такое будущее?

— В какой-то мере это справедливо за исключением аннексии Стамбула русскими, — спокойно сказал принц. — Наши предки прирастили огромные территории силой, но сила эта стала оскудевать, а других скрепов — экономических, культурных, межэтнических — не образовалось. Большие надежды возлагались на мусульманскую религию, но бывшие христианские народы ее в большинстве не приняли, арабы же полагают, что османы ее у них украли. В итоге арабский Египет вырвался из-под власти султана, а вслед за ним стали освобождаться Греция, Румыния, Сербия, Болгария — при поддержке европейских гегемонов, конечно....

— Не так страшен сам распад империи, — продолжил клевать в темечко Макс, — как то, что в условиях войны и революции он будет проходить через насилие и многие смерти. Десятки, сотни и даже миллионы смертей! Я категорически против такой платы за самоопределение и свержение султана! Куда лучше эволюционный путь к свободе и развитию нации, то есть тот путь, который пропагандируете Вы!

— При власти султана и своры его чиновников развитие свободного предпринимательства невозможно! — резко возразил Сабахаддин. — Основой этой власти является коррупция. В конце 18 века Османской империей управляли 2000 чиновников, сейчас же их насчитывается уже 35 тысяч — и все запускают руки в бюджет страны и в карманы местных предпринимателей. В итоге большая часть нашей экономики принадлежит иностранным компаниям, до которых руки чиновников почти не дотягиваются.

— Как раз султан может принять закон о коррупции, подобный тому, что утвердила королева Британии 20 лет назад, — не согласился Максим. — В нем четко прописано, что такое взятка и как факт ее получения должен наказываться. Вы знаете его подробности?

— Нет, — сказал принц. — Расскажите.

— Взяткой являются вознаграждение за хлопоты чиновника, ссуда и даже подарок. Если факт дачи взятки установлен, то на первый раз взяточник отправляется в тюрьму на небольшой срок и лишается временно права занимать публичные должности. При рецидиве этого права его лишают навсегда и тюремный срок уже больше. В случае торговли государственными должностями наказываются оба фигуранта. Статистика говорит, что уровень коррупции в Британии упал.

— Просто наглые взяточники уступили место ловчилам, — скривился Сбахаддин. — Впрочем, для нашей империи это стало бы большим достижением.

— В идеале, — озарило Макса, — на руководящие места следует направлять интеллектуалов (хотя бы на время), которым и в жизни и в творчестве свойственно поступать по совести. Для них стать взяточником все равно что вступить в грязь — омерзительно. Но где их столько взять? И тут я вновь вспоминаю Ваши предложения по воспитанию и образованию детей: да, лучше всего было бы это делать в специализированной школе, в которой учеба сочеталась бы с трудовой деятельностью в пришкольном хозяйстве — с учетом пристрастий детей. Так гарантированно можно сформировать из каждого ребенка гармоничную личность, стремящуюся именно к творческой деятельности.

— Я вижу, что Вы тщательно готовили визит ко мне, — саркастически сказал принц, но в это время в гостиную вошла его жена, держа поднос с чашками дымящегося кофе и рюмочками с ликером

— Простите меня, мужчины, — сказала она, улыбаясь, — но кофе ожидать конца вашей дискуссии не может.

— Благодарю Вас, милостивая госпожа (грасьоз мэтресс), — сказал Макс, принимая чашку и рюмочку. — Я так понимаю, что кофе и ликер надо чередовать?

— Можете влить его в кофе, — пожала плечиком дама, — но на Монмартре предпочитают чередование.

Сама она присела на софу и тоже стала попивать кофе с ликером, разглядывая из-под приопущенных век гостя. Сабахаддин, видимо, считал, что за кофе серьезные разговоры неуместны, но и молчание не вполне этично и потому задал нейтральный вопрос:

— Вы в начале нашей встречи упомянули, будто занимались конструированием принципиально новых летательных аппаратов?

— Это, собственно, не аппарат, а всего лишь подобие паруса из шелка, управляемого веревочками. Ветер его наполняет и человек летит вверх и вбок, испытывая головокружительные, но восхитительные ощущения.

— Так просто? — удивился принц. — Хотя представить это я себе могу. И постойте: я ведь читал об этом в газетах и даже видел фотографии. Это Вас они снимали?

— Меня и моих друзей, — кивнул Макс. — Мы участвовали в мотогонках в Гайоне и заодно там полетали.

— Преудивительное сочетание: спортсмен-интеллектуал! Вы настоящий уникум, мсье Городецкий!

— Да, я такой, — нескромно подтвердил Макс. — Если мы продолжим знакомство, то вы обо мне еще не то узнаете....

— Вы, вероятно, не женаты, — утвердительно сказала Камуран.

— И это верно, — со вздохом сказал гость. — Никак не решусь остановиться на конкретной женщине. Думаю: а вдруг встречу ту единственную, для которой я предназначен?

— То есть женским вниманием Вы не обделены, — опять констатировала дама.

-Обвешан как новогодняя елка игрушками. Иногда укоряю себя: зачем мне это надо? Но при виде новой дамы в своем окружении во мне вспыхивает искорка. И если в глазах той дамы я вижу такую же, то все: пламя чувств во мне разгорается, язык развязывается, и дама неотвратимо дрейфует в мои объятья.

— Как при такой насыщенной интимной жизни Вы умудряетесь находить время на спорт, техническое моделирование и литературное творчество? А теперь еще и на дипломатические игры? — спросил с неподдельным интересом Сабахаддин.

— В сутках — целых 24 часа! А я умею переключаться: сейчас вот выйду от вас, зайду по дороге в кафе, увижу девушку с искоркой и забуду до утра о проблемах османского, а также австро-венгерских народов.

Супруги дружно заулыбались и временно прекратили тестировать визитера.

Но вот кофе был выпит и расхвален Максимом, Камуран-ханум ушла в свою комнату, и принц задал вопрос в лоб:

— Так что за предложение Вы хотите мне сделать?

— Вернуться в Стамбул и заняться живой пропагандой своих очень своевременных взглядов. Если интеллигенция к Вам потянется — не все еще потеряно, сторонники Ахмет Ризы-бея получат отпор и мир в империи сохранится.

— Мир под властью Абдул Хамида?

— Да. Цицерон некогда утверждал: "Иникиссиман пасем юстиссимо белло антеферо", что означает "Самый несправедливый мир лучше хорошей войны". В условиях мира люди будут Вас слушать и воспринимать; в условиях революции к Вашим идеям останутся глухи. Результаты пропаганды могут реально проявиться лет через пять. К тому времени пожилой султан может умереть или отойти от дел. А с его преемником можно начать разговаривать уже сейчас. Это на самом деле идеальные условия для Вас.

— Мы с братом объявлены султаном персонами "нон грата" и вернуться никак не можем.

— А вот это не так. Я приехал не один, а в компании с посланцем Абдул Хамида, его консультантом по экономике Сирья-беем, братом великого визиря.

— Я его помню, — сказал Сабахаддин сумрачно. — невзрачная личность.

— Я с Вами в его оценке согласен. Но его функция будет простой: передать Вам приглашение на жительство и дождаться четкого ответа. Дискутировать с Вами он наверно не будет.

— Приглашение подписано султаном? Опять Вы постарались?

— Я имел недавно встречу с Абдул Хамидом. Он показался мне человеком умным, а главное обеспокоенным ширящейся волной недовольства в стране. И когда я предложил Вас в качестве альтернативного оппозиционера, он почти сразу согласился. Успеем ли мы все совместно сбить волну народного недовольства? Если да, то все нынешние усилия будут не напрасны.

— Я все-таки должен подумать.

— Хорошо. Думайте до половины седьмого,— сказал со смешком Макс, — так как к семи я намеревался попасть на ужин в ресторан при гостинице "Англетер".

— Может быть Вас устроит ужин в семейном кругу? Или Вы, верный своим привычкам, намереваетесь сегодня соблазнить приглянувшуюся постоялицу отеля?

— Таковой пока на горизонте нет, так что я с удовольствием поужинаю с Вами. Заодно еще поболтаем о том, о сем....

Глава сорок вторая. Встреча с русскими

Неделю спустя Макс снова оказался в Стамбуле, причем ехал в одиночестве: Сирья -бей пожелал еще чуток понежиться в роскошествах Парижа, а принц и его жена должны были организовать свой переезд. Соответственно к султану посланец пока не пошел, а решил отметить встречу с лучащимся торжеством Альбером в гостиничном ресторане. Журналиста прямо-таки распирало от желания поделиться подробностями своей победы над лионским негоциантом, но Макс его остановил, сказав:

— Куда Вы спешите, де ла Мот? Этот рассказ требует соответствующего антуража: стола, уставленного закусками, графинчика с коньяком десятилетней выдержки, приятной музыки вдали и миловидных женских лиц поблизости. Вы будете откровенничать, а я поглядывать на горделиво отстраненных дам и улыбаться, вспоминая известный русский афоризм. Как он будет по-французски-то? А, вот: — Quelle dame que ce soit, de toute facon la baiser.

— Все равно ее ...? — переспросил Альбер и захохотал.

В ресторан они пришли загодя, до начала музыкальной программы, и Альбер смог вполголоса, в начертанном Максом стиле рассказать об осаде Аделин и ее бравурной сдаче в плен. Сдаче, как оказалось, весьма своевременной, так как три дня назад лионец отбыл на историческую родину вместе с втайне обесчещенной субреткой.

— Но я бываю по заданиям редакции в Лионе, — сообщил, посмеиваясь, журналист, — адрес же дома Аделин мне дала.

— Про всемирный закон подлости Вы, вероятно, слышали? — лениво поинтересовался Макс.

— Нет, вроде бы....

— Он звучит так: если какая-то пакость может случиться, она обязательно случится. Вы поняли на что я намекаю?

— Что в самый неподходящий момент в квартиру вернется муж? В таком случае мы будем встречаться в гостинице.

— Откуда не в меру заботливый портье позвонит этому мужу, и он явится тоже.

— Вы вконец меня запугали. Каков же выход?

— Я обычно ищу новое приключение, разовое. В его ходе фатум действует почему-то на стороне воспаленной парочки.

В это время в ресторан вошла новая кампания из пяти человек: двух мужчин лет сорока пяти-пятидесяти, двух женщин моложе сорока и девушки под двадцать. Одеты они были изысканно, а на шеях женщин и в ушах сверкали бриллианты. Сели они неподалеку, но за спиной Макса, так что видеть их мог только Альбер.

— Какие красавицы! — восхитился тот. — Особенно мадмуазель!

-Вот Вам и новое приключение, — улыбнулся Макс.— Обязательно приглашайте дам потанцевать — когда они покончат с ужином.

— А Вы намерены опять сидеть в стороне? Я не поверю, чтобы такой хват не умел танцевать....

— Я танцую, но под настроение. Сегодня, правда, коньяк такое настроение создал. Все будет зависеть от музыки....

Вдруг до Городецкого донесся отголосок речи соседей, и все его существо встрепенулось: они говорили явно по-русски! "Мама дорогая! Как же приятно слышать родную речь! Но как сюда занесло русских аристократов? Здесь ведь не Баден-Баден..."

— На каком языке они разговаривают? — озадачился и Альбер. — Пожалуй, похоже на русский. Мсье Городецкий, Вы в качестве поляка должны их разбирать....

-Это действительно русские, но я их слов не понимаю: далековато сижу и к тому же спиной. У Вас нет соображений, кто это может быть?

— Возможно, сотрудники русского посольства, из новых. Пришли вживаться в турецкие реалии.

— В европейской гостинице, где нет ни одного турка кроме обслуги?

Тем временем музыканты все-таки появились и минут через пять заиграли вползвука плавный вальс. Несколько засидевшихся, видимо, пар охотно вышли на танцплощадку и стали стандартно кружиться. Приятели предпочли выпить по рюмочке и закусить коньяк маслинами.

— Русские даже головами не завертели, — сообщил де ла Мот.

Но вот вальс закончился и один из музыкантов взял в руки аккордеон.

— Ага, — сказал удовлетворенно Макс, — Сейчас примутся играть танго.

И танго зазвучало, да так сладко, что сердце в груди ворохнулось. Пары в значительно большем количестве пошли в круг. Альбер заерзал на стуле.

— Рано, — сказал Макс. — Надо понять, предпочтут ли дамы в качестве кавалеров своих мужей.

— Но девушка свободна.... А! Уже нет, пошла с каким-то бошем!

— Еще не вечер, мсье де ла Мот, еще не вечер.

— Да ну Вас к дьябле, Городецкий, с Вашими поучениями!

И Альбер решительно пошел к ближайшей русской женщине. К удивлению обернувшегося назад Максима она легко поднялась из-за стола, сказала что-то его приятелю по-французски и вовлеклась в объятья незнакомца. Видя, что мужчины не собираются прекращать разговор меж собой, Макс резво подошел ко второй даме и сказал по-русски:

— Предлагаю станцевать танго. Я умею это делать.

Дама удивилась, но готовно поднялась на ноги и уже на пути к танцплощадке сказала:

— Вы не из наших, я бы знала. Кто Вы?

— Все вопросы после танго. Оно не терпит слов.

И взял статную даму за талию особым способом (чуть пережав ее нервные пути на переходе к попетте) и легко повел спиной вперед, потом на себя и опять назад. Вскоре он вошел в легкий контакт с ее небольшой грудью, но центрированно, сосок к соску — и более уже этот контакт не разрывал. И в награду ощутил, что ее соски напряжены, эрегированы, а ее бедра льнут к его уже возбужденным чреслам при каждом повороте, каждом наступлении. При этом он ее практически не прижимал, только двигался рядом очень синхронно. Чувственные волны охватывали их тела раз за разом, поднимаясь к подобию девятого вала. Но тут музыка закончилась, и они опустили свои руки — не глядя в глаза друг другу.

На обратном пути Макс все-таки опамятовался и в быстром темпе сказал:

— Меня зовут Максим Городецкий и я гражданин Австро-Венгрии. Обо мне можно спросить Иоганна Паллавичини.

— А я — Маргарита Вольская, жена торгового атташе, — шепнула дама. — Больше пока меня не приглашайте. И никого, если можно. Мне будет не по себе.

Глава сорок третья. Султан и пророк

Оказавшись поутру в своем лимузине, Максим заулыбался: все-таки приятно ощутить свободу передвижения. Предварительно он созвонился с Фатьма-ханум и с минуту слушал ее восторженные трели. Сейчас он ехал, разумеется, на ту самую поляну — с заездом в Йылдыз, за принцессой. Однако из ворот дворца вышла вовсе не Фатьма, а незнакомый подтянутый офицер, который коротко предложил следовать за ним. "Сейчас последует разнос от визиря или даже султана, — кисло предположил Городецкий. — Как же: прибыл в столицу, а о результатах миссии не доложил. А то, что это обязанность Сирья-бея, всем наплевать".

Принял его (о, великая честь!) сам султан. На поклон Максима Абдул Хамид ответил хмурым взглядом и сказал:

— Слушаю Вас, эффенди.

— Принц в ближайшие дни прибудет в Стамбул и припадет к Вашим ногам, — сказал, чуть приврав, Макс. — Он согласен, что революцию надо предотвратить и приложит все силы для этого.

— Вы действительно деловой человек, — сказал султан, кривя губы. — Напомните мне, что должно еще сделать для обуздания младотурок.

Максим немного подумал, соображая, и вдруг сказал:

— Наибольшую опасность представляют распропагандированные младшие офицеры, служащие в Македонии. Их аккуратно следует переводить в другие места службы: кого то в Йемен, на передовую, других сюда, в Стамбул, с небольшим повышением и пригреть их, приручить, расслабить. Пусть почувствуют прелесть жизни под Вашим покровительством. На их места в Македонии лучше прислать анатолийцев: они простодушнее и не так образованы.

— Вы, несомненно, австро-венгерский шпион, — внезапно сказал Абдул Хамид. — Кто Ваш начальник: министр иностранных дел фон Эренталь или глава военной разведки Хордличка?

По телу Городецкого пробежала волна озноба, но, давя панику, он сказал (даже чуть с улыбкой):

— Эти господа мне незнакомы. Но перед поездкой сюда я имел беседу с эрцгерцогом Францем Фердинандом, и мы согласились, что мир лучше войны. В итоге он пообещал свернуть союз с Германией, а я пообещал уговорить Вас остаться тем гибким политиком, каким Вы были на протяжении 30 лет. Умевшим ладить со всеми государствами Европы и извлекать из всех экономическую пользу для своей империи. Вы слышали отзыв о себе, сказанный Бисмарком?

— Слышал, — ухмыльнулся султан. — Польстил мне старый манипулятор, конечно. Но сейчас мне важны Ваши слова об эрцгерцоге: Австро-Венгрия в самом деле решила выйти из-под покровительства Германии?

-Это покровительство станет для нее самоубийственным: при поражении в войне страна распадется на части. Германия страстно хочет войны, готовится к ней, но ей нужны союзники. Италия союзник никуда негодный и потому пруссаки повернули головы к грандиозной Османской империи. Но и для вас поражение во всеобщей европейской войне обернется неминуемым распадом.

— Мне не нравится категоричность Ваших суждений, молодой человек, — нахмурил брови султан. — Но дело в том, что они совпадают с моими суждениями: я не хочу быть врагом ни Германии, ни Франции, ни Австро-Венгрии. Мне достаточно было бы одной России. Правда, в наши дела постоянно вмешивается Британия. Вот уж истинный наш враг! Взяла под покровительство сепаратистов Египта и этих жалких греков, зарится на Аравию с тем же Йеменом...

— Ее кораблям нужен до зарезу короткий путь в Индию через Красное море, — сказал об очевидном Городецкий. — Его у нее можно отнять только через войну. Лучше сотрудничать — хотя доходы от использования проливов смачные.

А сам подумал: "Подсказать ему о поисках нефти в Кувейте или Бахрейне? Пожалуй, не стоит: вдруг империя вцепится в эти богатства и сохранится на веки вечные? Хотя обломать саудовских шейхов было бы приятно..."

— Ну, ладно, — сказал султан. — Верю, что Вы, Максим-эффенди, желаете добра всем странам Европы и моей империи тоже. Удивительно, что мы, властители народов, слушаем Вас и следуем Вашим советам. Но многие пророки прежних времен были не старше Вас. Скажите еще: Вы специально подольстились к моей внучке?

-Вот это нет! — истово сказал Макс. — Здесь за нас все решил случай. Но знаете ли Вы, Ваше Величество, как современные ученые трактуют случай?

— Нет, — сказал султан, уже открыто улыбаясь.

— Случайность — это непознанная необходимость.

— Умно, — признал Абдул Хамид. — У этих ученых имена есть?

— Фридрих Энгельс это сказал, — чуть виновато ответил Макс.

— Один из основателей коммунистического учения, — продолжил начитанный султан. — Многое в котором соответствует нашей религии — кроме отрицания самой религии. Но в эту химеру уже верит много людей — слава Аллаху, не у нас. Можете быть свободны, молодой человек, Фатьма-ханум Вас заждалась. Но вот еще что: я верю в Ваше благоразумие в отношении нее и буду страшно разочарован, узнав о чем-то неподобающем.

— Буду бить принцессу по рукам, — пообещал Макс, после чего поклонился и попятился.

Фатьма энергично ходила взад-вперед перед выходом из дворца.

— Если бы у Вас, Фатьма-ханум, был хвост, — сказал Макс, улыбаясь, — Вы исхлестали бы им себе все бока!

— Я знаю своего деда, — сказала мрачновато девушка. — он мягко стелет, но может мигом заключить под стражу. Слава Аллаху, этого не случилось!

— У нас с ним общие интересы, — заверил Макс. — Кто режет курицу, несущие золотые яйца?

— Золотое яйцо — это мой двоюродный дядя принц Сабахаддин? Он скоро вернется в Стамбул?

— Вы удивительно осведомлены о секретных государственных делах, Фатьма-ханум. Но о них пора забыть: нас ждет воздушное пространство! Виват?

— Виват! — воскликнула гурия и запрыгнула на переднее сиденье его лимузина. — Сегодня мой Панар не берем, достаточно и Вашего авто. Вместо Селима будет Фарид, мой паж с детства.

Макс кинул внимательный взгляд на Фарида и одобрил его: щупловатый и умильный как девочка. Револьвер в кобуре имеет, но удавкой вряд ли владеет. Хотя кто их турок знает....

В воздух с Фатьмой взлетели вместе и сначала просто парили над лесистыми горами Румелии. Девушка уже перестала бояться высоты, чувствовала себя вольготно и в конце концов улеглась спиной у Макса на груди, а потом обхватила его шею руками.

— Эй, подружка, — сказал свирепо Макс. — Я обещал твоему деду исщипать тебе руки, если они окажутся в неподобающих местах моего тела!

— Это шея — неподобающее место? — засмеялась проказница. — Ты совсем меня за глупенькую девочку считаешь? Я выросла в гареме, к твоему сведенью, и обучена искусству соблазнения и ублажения мужчин!

— Параплан вовсе не софа, Фатьма-ханум. Возьмите себя в руки!

— Он лучше софы! Твои руки здесь заняты, а мои свободны, и ты даже исщипать их не сможешь....

— Свободны? Это мысль! Берите правой рукой вот эти стропы и тяните на себя — будем полегоньку спускаться. И не халтурить мне, иначе полетим вниз камнем!

Ну а спустившись, Макс пристегнул Фатьму к параплану одну и, соединившись с ней канатиком, заставил отрабатывать управление на высоте до 10 м. При этом самому пришлось немало побегать за неловкой воздухоплавательницей. В конце дня они вновь взлетели вместе, но теперь стропы были в руках принцессы, которая совершенно забыла свои утренние эротические закидоны, охваченная одной заботой: не упасть!

Глава сорок четвертая. Голицын и Марго

Вечером портье сказал Городецкому о звонке Паллавичини. Макс тотчас телефонировал послу и услышал приглашение на ужин, "на который к нам напросились господин Вольский с женой. Вы ведь их знаете? Они уже здесь". Макс подтвердил, что знает и что сейчас же придет. Быстро ополоснулся, одел белейшую сорочку и смокинг, нацепил бабочку и поехал в "свое" посольство.

Вольская встретила его сияющим взглядом. Он по-новому в нее вгляделся, и самец в нем ворохнулся и ожил. Беседуя на автомате с Иоганном, Джорджиной и солидным Владимиром (на французском языке), он вскидывал на миг глаза на вожделенную даму и всегда встречал ее ответный испытующий и все более ободрительный взгляд. Тем временем сели за стол, аппетит, нагулянный за день, дал себя знать и Макс с удовольствием принялся насыщаться, не забывая восторгаться кулинарными изысками Джорджины. За десертом разговор повернул на него.

— До нас дошли сведения, что Вы вовсе не поляк, мсье Городецкий, — вкрадчивым баритоном сказал Владимир Николаевич Вольский. — В вас есть значительная толика русской крови, причем крови голубой, аристократической...

— Я этого не отрицаю, мсье Вольский, хотя никогда не афишировал, — спокойно признал Максим. — Моя мать, француженка, была в связи с князем Голицыным и родила меня от него. Вот только Голицыных на Руси оказывается пруд пруди и кто из них был моим отцом я понятия не имею.

— Это не так уж сложно выяснить, — усмехнулся Вольский, — и мы это сделали. Вашим отцом был, вероятно, Сергей Михайлович, еще вполне живой, 66 лет, живет преимущественно в Швейцарии. Он был обер-егермейстером при дворе Александра 2-го, но после его убийства вышел в отставку.

— Очень вам благодарен, — сказал Макс "проникновенно". — Я пытался сам выяснить, но у меня ничего не получилось.

— Личные возможности не сравнить с возможностями государственной машины, — самодовольно хохотнул атташе. — Тем более, что Вы, Максим Сергеевич, давно находитесь в объективе нашего внимания.

— Чем обязан? — поднял бровь Городецкий.

— Тем что вращаетесь в высшем обществе Австро-Венгрии и, более того, вхожи к эрцгерцогу, а теперь еще и к султану Абдул Хамиду! Не будучи формально аристократом!

— Я с детства ощущал себя аристократом, — сказал Макс. — И потому, когда судьба свела меня с вами, мне было очень просто сойти за своего. К тому же оказалось, что я всем нужен.

— Вот это удивительнее всего! У нас сложилось впечатление, что Вы все знаете, многое умеете и обладаете искусством обольщения — причем не только дам, но и мужчин. Иначе чем объяснить Ваши дружеские отношения с эрцгерцогом и даже султаном?

— Ну, Абдул Хамид вряд ли вообще имеет друзей, — усмехнулся Макс. — Но ничто человеческое ему не чуждо.

— О чем Вы с ним подолгу разговаривали с нами не поделитесь?

— При такой постановке вопроса хочется ответить отказом, но я поделюсь. Мы говорили о мире во всем мире и о жутких последствиях большой европейской войны, которая в настоящее время назревает. И строили планы как ее избежать.

— И как, построили?

— В общем да. Агрессивную Германию надо лишить союзников, а мелкие балканские страны, желающие расшириться "от моря до моря", призвать к ответственности. И все это путем добрососедских переговоров. В век грядущего технического прогресса надо развивать экономику, образование и культуру европейских народов, а не бегать с факелами по площадям, призывая к местечковой справедливости.

— С этими тезисами согласились и эрцгерцог и султан?! — восхитился Вольский.

— Лучше спросить об этом по дипломатическим каналам, Владимир Николаевич, — завершил свое сообщение Городецкий и кинул взгляд на Маргариту. Та сидела, глядя на него со странным выражением лица: помесью восхищения и озадаченности. Вольский же не отстал и спросил вновь:

— Максим Сергеевич, может скажете в каких отношениях Вы находитесь с внучкой султана?

— В самых простых, — смиренно сказал Макс. — Учителя и ученицы: я учу ее летать по воздуху, а она бросается мне на шею в страшные моменты.

— Как по воздуху? — воскликнула Вольская. — В аэроплане?

По окончании долгого ужина Макс вызвался подвезти чету Вольских до их пристанища. В награду он получил от Маргариты записку (конечно, втайне), которую прочел на обратном пути: "Я Вас боюсь, но хочу лицезреть и слушать. Марго. Тел. 24-35".

"Не факт, что этот телефон не прослушивается, — подумал Макс. — Особенно в свете последних слов Паллавичини". На выходе он спросил вполголоса посла, правда ли этот атташе специализируется по торговым делам. "В общем, да. За разведку у них отвечает военный атташе. Но русские дипломаты отличаются тем, что с удовольствием занимаются не свойственным им делами и периодически ставят подножки своим коллегам. А уж получив сегодняшнюю информацию любой из них тотчас побежит к послу и доложит, как он вытягивал ее из Вас по капельке".

Помня знаменитый девиз своего времени ("Куй железо, пока горячо"), Макс поутру форсировал встречу с Маргаритой, для чего решил несколько проблем: 1) позвонил принцессе и отложил новые полеты "в связи с экстраординарными обстоятельствами" 2) сделал покупки деликатесов в гастрономе при гостинице 3) перехватил пешего почтальона, пообещал на ломаном турецком языке заплатить ему охрененную денежку, подвез в окрестности квартиры Марго и велел вручить именно Вольской (под роспись) "ценное письмо": свою запечатанную записку, в которой просил ее приехать на площадь Таксим, где был пассажный магазин одежды. Сам остался ждать поодаль, получил от почтальона квитанцию с росписью по-русски "Вольская", расплатился и стал опять ждать. Наконец он увидел выходящую Марго и ее посадку на извозчика, после чего поехал окольной дорогой ко второму выходу из пассажа. Через полчаса он пожалел, что зазвал женщину на шопинг, но тут Марго вышла из магазина, увидела его авто, подошла, села внутрь и расплакалась.

— Я вся на нервах, простите, — сказала она по-русски. — В первый раз желаю изменить мужу.

Максим взял ее лицо в ладони и осушил слезы мелкими поцелуями, приговаривая:

— Не корите себя, милая Марго. Случайные встречи мужчины и женщины случайными не бывают. Это подарок судьбы, никак иначе. Нельзя проходить мимо друг друга, когда во встречных взглядах загорается огонек чувства. Мы потом горько вспоминали бы неслучившееся всю оставшуюся жизнь. Поблагодарим Бога, что он свел нас сегодня воедино.

После чего поцеловал ее внятно, но коротко в губы, вернулся к рулю и поехал, рассказывая, куда они едут. А поехали они во все тот же румелийский лес, сень которого так понравилась Максу.

— А ведь ты не так юн, Максим, — говорила спустя несколько часов Марго, лежа голой на застланном простыней шикарном упругом ложе (в которое превратились опущенные сиденья машины) и навивая на палец волосы любовника. — Мы, вероятно, ровесники. У меня даже стойкое ощущение, что ты значительно старше меня. Вероятно потому, что знаешь неизмеримо больше. Откуда у тебя эти знания?

— Я точно не знаю, май дарлинг, — стал привычно лавировать голый же Макс. — Я много читал и встречался с разнообразными личностями. Но иногда мне кажется, что знания, накопленные всеми людьми, с их смертью не исчезают, а попадают в концентрированном виде в некую околоземную оболочку, которую я бы назвал информационным полем. Некоторые люди (и я в их числе) обладают способностью проникать в это поле, моментально отыскивать точные знания по той или другой теме и запоминать их. У меня это происходит вроде бы во сне — после того, как я глубоко задумаюсь над соответствующей проблемой. Утром просыпаюсь — а решение в моей голове готово! Удобно, правда?

— Ты даже говоришь не так, как мы, — продолжила излагать свои впечатления Вольская. — Проблемы, информационное поле, клитор.... Откуда ты знаешь о нем? Я и то не знала....

— Его совсем недавно описал один английский профессор, — сказал, улыбаясь Макс, — а я намотал на ус. Правда, чудесная штучка?

— Не знаю.... Жили мы без него и не тужили. А теперь получается, что и мужчины нам не особо нужны?

— Жить с закрытыми глазами можно и даже находить уютные уголки. Но если глаза уже открылись, глупо закрывать их обратно. Надо учиться жить с ними.

— Боже, как ты умно говоришь. Но мой муж тоже любит изрекать всевозможные сентенции, а мне почему-то от этого ни холодно, ни жарко. Ты говоришь все это как-то значительнее. Наверно, все дело в тембре твоего голоса: он так меня завораживает... Повтори, почему ты выбрал тогда меня?

Глава сорок пятая. Неожиданный наезд

В следующий день выдалась ненастная, ветренная погода. Фатьма ругалась по телефону страшными детскими проклятьями, на что Макс отвечал:

— Такова воля Аллаха, милая ханум. К тому же у него не бывает плохой погоды: этот ветер ему нужен, чтобы принести тепло в северные области Земли.

— В Россию, что ли? — ярилась принцесса. — Пусть она провалится в тартарары эта Россия! Из-за нее у нас случилось столько бед!

— У меня для Вас новость, солнцеликая, — опять сдуру сказал Макс. — Недавно мне сообщили, что моим отцом является русский князь Голицын.

— Князь! -воскликнула Фатьма. — Но тогда ты сможешь на мне жениться! Я так рада! А ты рад?

— Ну...— замычал дурачок.

— Ты не рад?! Ты меня совсем не любишь? А как же тот первый взгляд у Долмабахче? Я помню его до сих пор!

— Ваш дед категорически запретил мне непристойные мысли о Вас, ханум.

— Почему непристойные? Разве желание мужчины обнять и поцеловать девушку является непристойным?

— После этого появляются другие мысли, точно непристойные!

— О, Аллах! Что непристойного в совокуплении влюбленных ради зарождения новой жизни? Вы в своем уме, Максим? Это все ваша дурацкая христианская религия! В ней это действие считалось настолько непристойным, что дева Мария была вынуждена зачать от голубка! Но Вы-то современный мужчина....

— Вы очень вовремя вспомнили о религии, Ваше сиятельство. Я — гяур и Вас ни при каких условиях не могут выдать за меня замуж!

— Но Вы можете принять нашу веру, ислам....

— Тогда я лишусь статуса князя и потеряю ценность как жених.

— Я могу перейти в христианство, хоть для меня это будет почти самоубийство!

— Вы хотите сделать это в Стамбуле? С благословения деда? Придите в свой разум, Фатьма...

— Но что мне делать? Я так в Вас влюбилась, Максим! Я готова убежать с Вами на край света! Стоп! А ведь это сейчас вполне возможно! Мы взлетаем на параплане и летим через границу: в Болгарию, Грецию или даже Россию! Ведь это возможно, милый Макс?

— Технически возможно, — признал дурак. — Но практически очень сложно!

— Это пустяки! Ты все придумаешь, все подготовишь и мы окажемся в цивилизованной стране, где законы не так строги к влюбленным!

— Болгария пока далека от цивилизации, Греция поближе, но ее попы капают на мозги ничуть не меньше ваших имамов. А Россия лежит за морем.

— От Босфора до Севастополя не так уж далеко, я смотрела недавно карту....

— Ох далеко, Ваше сиятельство и приземлиться для отдыха никак не удастся. Ваша фантазия и предприимчивость делают Вам честь, но куда проще будет Вам подумать о другом кандидате в женихи.

— Ланет олсун! (Черт побери!) Я лезу из кожи, пытаясь создать наше будущее, а ты, юркек адам (робкий парень), подсовываешь мне давно забракованных кандидатов. Мой выбор пал на тебя и довольно об этом!

— Слушаю и повинуюсь, коркунч киз (грозная девушка). Позвольте мне удалиться в буфет, чтобы за чашкой кофе с круассаном подумать о будущем?

— О нашем будущем, мон гарсон, — поправила Фатьма и отключилась.

"Без меня меня женили, — с досадой подумал Макс. — Она мне, конечно, очень помогла с султаном, но теперь самое время отползти, ан нет: люби, любимый! Надо что-то придумывать...". В буфете он увидел Альбера, который ушел на завтрак на полчаса раньше и обрадовался ему: "Вот человек, у которого радости жизни на первом месте!". Альбер тотчас указал ему на стул рядом с собой и сказал:

— Долго же Вы любезничали со своей принцессой! (Макс недавно рассказал ему о Фатьме). Я уже собирался заканчивать с завтраком. А теперь придется взять еще чашку кофе....

— Благодарю, мой бледнолицый брат. Эта смуглокожая скво вцепилась в меня как ворона Лафонтена в кусок сыра! Собирается ни больше не меньше, как замуж!

— Дева Мария! На какие высоты Вы взлетели, Максим! С них очень страшно будет падать....

— Вот и я о том думаю. Подскажите, как мне избавиться поделикатнее от этой чести?

— Проще всего свернуть свой бизнес и уехать — хотя мне жаль будет с Вами расстаться.

— Я не волен собой распоряжаться, мон ами. Могу оказаться на улице без работы.

— Кошмар! Слава богу что у меня есть родовое поместье, где в случае чего можно будет укрыться от современных житейских бурь. Неужели у Вас нет такого варианта?

— Увы, я вырос в большой и небогатой семье. Да и сидеть в деревне зная, что мир вокруг стремительно развивается, но уже без твоего участия, самоубийственно.

— Тогда становитесь зятем султана и, несомненно, сможете принять участие в играх сильных.

— И прости-прощай игры куртуазные, которые так тешат инфернальную часть моей души?

— В элитарном обществе к формальному соблюдению моральных заповедей относятся чрезвычайно щепетильно, — назидательным тоном изрек Альбер. — У них, конечно, рыльца тоже бывают в пушку (я-то как журналист знаю), но каждый такой случай моментально моими собратьями разглашается и обсасывается на все лады.

— Категорическое нет. Для личности нет ничего лучше, чем свобода. И потому вмешиваться в мировые события следует инкогнито или под маской случайного образованца.

— А Вы во что-то в Оттоманской империи уже вмешались? — удивился журналист.

— Конечно. Я пытаюсь оттеснить с автомобильного рынка Стамбула германские и французские концерны и продвинуть свой "Лаурин энд Клемент". Тем самым я усиливаю в Турции позиции Австро-Венгрии. Разве это не вмешательство в политику?

— Как Вы сказали? В Турции? Это новое название Османской империи?

— Но ведь ее доминирующей нацией являются турки? Как в многонациональной России русские? Значит название "Турция" вполне правомерно.

— Действительно, — удивился Альбер и вдруг энергично потер руки: — В ближайшем номере "Тан" появится это название, и я хоть на время стану знаменитым! Человек, который придумал новое наименование Оттоманской империи! Надеюсь, вы не против, Макс, такого невинного плагиата?

— Пользуйтесь, де ла Мот. Я не жадный.

— Кстати, завтра в посольстве Франции отмечают пасхальный праздник. Я знаю, что Вы атеист, но тем не менее приглашаю пойти на него вместе со мной — там будут не только представители посольств многих европейских государств, но и приглашенные ими деловые люди, и Вы можете завязать полезные знакомства.

— Благодарю, Альбер. Надеюсь, священников на этом празднике не будет?

Глава сорок шестая. Пасхальный ужин во французском посольстве.

В назначенное время (шесть часов вечера) к посольству Французской республики стали съезжаться автомобили, которым ловкие служащие посольства находили места в просторном сквере перед фасадом. Их владельцы шли в сопровождении супруг и, реже, половозрелых чад к парадной лестнице, на которой стоял посол Франции и его жена, приветствуя своих гостей.

— Мы туда не пойдем, — сказал Альбер, — обойдемся служебным входом. Но позже я представлю Вас нашему Эрнесту Хитрозадому.

— За что он получил такое жуткое прозвище? — рассмеялся Макс.

— Двадцать лет назад при выборах в депутаты от Тулузы за него проголосовало более 4000 мертвых душ: префект включил их в списки по настоятельной просьбе Эрнеста Констана, бывшего тогда министром внутренних дел.

— И ему это сошло с рук?

— Не совсем: один из депутатов назвал его "утратившим доверие". Эрнест дал ему пощечину, получил вызов на дуэль, но от нее категорически отказался. С тех пор его карьера пошла вниз (а его прочили даже в премьеры), и он докатился до посла на периферии Европы.

— Серьезный обиженный дядя, — констатировал Городецкий. — Такой должен проводить "свою" политику.

— Он и проводит, — криво улыбнулся Альбер. — Активно помогает бошам строить железную дорогу на Багдад и прихватывает себе понемногу ее акции.

— То есть он действует заодно с почти официальным врагом Франции. Почему же молчит знаменитая французская пресса? К примеру, в Вашем лице?

— Прямых доказательств у меня нет, только косвенные, а с ними скандал лучше не затевать: вмиг в клеветниках окажешься. К тому же наш главный редактор с его сторонниками вроде бы повязан....

— Можно опубликовать анонимную статью, причем в другой газете, конкурирующей. В итоге полететь с постов могут оба: и посол, и редактор.

— Это против сложившихся правил репортерского цеха. Меня вычислят и опозорят.

— Тогда организовать публикацию в турецкой прессе: типа интервью с консультантом по экономике (есть у меня такой знакомый), который особо похвалит французского посла, "много делающего для постройки дороги". А потом переслать анонимно в "Фигаро" или "Монд" перепечатку. В соответствии с девизом репортера "Узнал новость — опубликуй ее!".

— В журналистике Вы дилетант, Максим, — усмехнулся де ла Мот. — На самом деле девиз у нас другой: "Новость, достойная публикации — та, что приносит гонорар".

— Скандальная новость как раз из их числа, — парировал Макс. — Она обрастает комментариями, подробностями, домыслами, последствиями и долго поддерживает читательский интерес. Газета в итоге прекрасно раскупается, а репортеры стабильно получают гонорары.

— Эх, простота...— сказал Альбер. — Предположим, Ваш прогноз сбудется, посла отзовут, но и главный редактор "Тан" будет уволен. На его место придет другой и озаботится: кто свалил моего предшественника? Ах, де ла Мот! Пожалуй, мне такой проныра совсем не нужен. И пойду я по улице, солнцем палимый и ветром гонимый....

— Да-а.... Трудная у Вас профессия, мон ами, ох трудная! Торговля куда спокойнее....

Некоторое время они слонялись по коридорам и залам посольства. Альбер постоянно раскланивался со встреченными господами и вступал с ними в разговор (обычно короткий), а Макс слушал и вникал. Преимущественно, это тоже были репортеры из солидных газет Франции, Бельгии, Швейцарии, но и Германии, Австро-Венгрии, Италии.... Британских не было, так как султан сильно обозлился на Great Britain из-за Египта и проч. и не давал им аккредитации. Но вот навстречу попался Паллавичини с Джорджиной, и Максим, вступил с ними в более длительную беседу — Альбер же предпочел слинять, так как плохо понимал немецкий язык.

Далее Макс пошел вместе с приязненной к нему четой, которая останавливалась преимущественно при встречах с дипломатами высокого ранга — тем более что Паллавичини был деканом дипломатического корпуса в Стамбуле. Встретились они и с русским послом Зиновьевым (худощавым, каким-то даже заморенным и хорошо пожилым), которого сопровождала расфуфыренная дама лет шестидесяти с простоватым для жены дипломата лицом. Наконец по коридорам пронеслась весть о приглашении в большую гостину., преобразованную в банкетный зал, и все присутствующие туда потянулись. Максим возле лверей притормозил, поджидая Альбера, и в итоге увидел многих новых гостей, в том числе чету Вольских (обменялся с Владимиром Сергеичем поклонами, а с Маргаритой — стремительными взглядами) и семейную троицу Бессоновых (бывших в памятный вечер в ресторане). Наконец показался и Альбер, повлекший Макса к расписанному месту за столом.

Что сказать о пасхальном ужине? Он был похож на те застолья, на которых Максиму уже пришлось бывать в этом мире: много славословия, элитное питье и закуски. Основным блюдом был, естественно, ягненок (традиционное французское блюдо на Пасху), но гарниры и соусы к нему были преизощренными. Наконец, гости все прикончили и закрутили головами: мужчины в желании покурить и поговорить по делу, а дамы в желании потанцевать. Городецкому хотелось пойти в компанию дипломатов, но Альбер его придержал: репортерская братия, в кругу которой они пребывали, по негласному закону стамбульско-европейского мирка обязана была тех самых дам и танцевать. Впрочем, первым танцем был полонез, который открыла чета Констанс (обоим за семьдесят, но танцевали достойно, хоть и без прыти), а им вторили Паллавичини, Зиновьевы, Биберштайны (посол Германии с супругой) и прочие послы и их жены. По завершении полонеза дипломаты пошли в курительную комнату, а их жен взяли под свою опеку первые секретари посольств.

Тем временем зазвучали вальсы. Первые два Максиму удалось пропустить: Маргарита танцевала с мужем и другом мужа Бессоновым, Джорджина — с секретарями своего посольства, а прочих дам он счел возможным игнорировать. Далее начались салонные танцы типа па-де катр, помпадур и па-д,эспань, которые Макс в жизни не видел и в фигурах которых непременно бы запутался. Он сидел за столом, глазел, вникал, но участия не принимал. В итоге Маргарита, воспользовавшись перерывом в танцах, по дороге к своему стулу сделала крюк мимо Макса, шлепнула его мимоходом веером и сказала:

— Вы, что же, совсем ни одного танца не знаете, кроме танго?

— Когда будет вальс-бостон, прошу его никому не обещать, — сказал он ей в спину. И получил в ответ поднятие на миг плеча.

Этот медленный вальс зазвучал минут через пятнадцать. Маргарита моментально подняла голову и посмотрела в сторону Городецкого. Он встал и легким шагом направился к ней. Какой-то щелкопер его опередил, но Марго подняла в знак отрицания руку и подала вторую Максу. Он сразу взял ее в объятья и заскользил по дуге, плавно воздымаясь на цыпочки вместе с добычей и так же плавно опускаясь: и-и разз, разз, разз.... Маргарита счастливо засмеялась и, откинув голову, безбожно прогнувшись в талии, пустилась в четко контролируемый кавалером полет.

— Ты бог, ты дьявол, ты самый, самый, самый! — говорила она по ходу танца, а он отвечал в такт музыке и движениям: — Для тебя, ма шери, все тебе, ма жоли, пур ква па, пур ква па, май дарлинг...

После этого танца Макс решил, что выполнил танцевальную программу-минимум и отправился-таки на поиски гранд-дипломатов. Вернее сказать, Паллавичини, так как без него у него было мало шансов кого-либо заинтересовать. Его он застал в одной из комнат в компании с Зиновьевым и послом Италии Гульельмо ди Франкавилла — 50-летним горбоносым уомо интерессанте с глазами-маслинами. Завидев постороннего человека, послы России и Италии враз замолчали, но Иоганн явно ему обрадовался и позвал по-французски:

— Максим! Вы очень вовремя! Побудьте у нас третейским судьей....

После чего он оборотился к коллегам и убежденно сказал:

— Максим Городецкий обладает, как я убедился, отменным чутьем на дипломатические ситуации и к тому же много знает о народах и странах мира. Позвольте ему вникнуть в Триполитанский вопрос, и он наверняка выдаст свежий рецепт на его разрешение.

Зиновьев пожал плечами и нехотя спросил молодого непрофессионала:

— Вы слышали о планах Италии по приобретению колоний в Африке?

— Читал, — кивнул Макс. — Начали они с Сомали, а теперь зарятся на Триполитанию. Будет много трудностей и войн, а окончится эта эпопея предательством всех союзников и возвратом на итальянский "сапог".

— Как можно говорить так безапелляционно?! — возмутился ди Франкавилла. — Черт знает что!

— Судите сами. В настоящее время Италия является членом Тройственного союза. Но заполучив Триполитанию, она обретет под боком колонию Франции — Тунис. В случае войны с Антантой оккупационная армия Триполитании неизбежно вступит в бои с такой же армией Туниса, что потребует от Италии трат очень больших ресурсов: армейских, военно-морских и финансовых. При этом ярым врагом Италии станет Османская империя, у которой будет отнята Триполитания. В друзья к османам сейчас настойчиво движется Германия, желая присоединить их к Тройственному союзу. Резюме: Италии придется уйти из Тройственного союза и стать членом Антанты, то есть совершить первое предательство. Но!

— Что за но? — почти вскричал Гульельмо.

— Но можно задружить по примеру Германии с султаном и получить Триполитанию даром — оставив ее формально под юрисдикцией Османской империи (по примеру Египта), но фактически создать в ней свою администрацию на паях с местным населением. В этом случае и предательства совершать не придется. Впрочем, есть еще одно но!

— Какое? — заинтересовался Зиновьев.

— Арабы осели в Триполитании только по берегу Средиземного моря. В обширных внутренних районах страны, в Сахаре, живут автохтонные племена берберов, говорящие на своем языке, восходящем к финикийскому. Часть из них исповедует ислам, но часть, туареги, молятся своим, языческим богам. Научиться управлять этими племенами арабы за 1300 лет так толком и не смогли, намучаются с ними, конечно, и католики. Так что большого толка от присоединения древней Ливии к Италии, пожалуй, не будет. Как и от новоявленной итальянской Эритреи, обреченной на постоянную войну с императорской Эфиопией.

— Если бы эту Эфиопию не поддерживали оружием Россия и Франция, их император давно лизал бы нам сапоги, — презрительно сказал итальянец.

— Возможно, — снисходительно согласился Зиновьев. — Но вернемся к началу разговора: Вы согласны с нашим арбитром по поводу возможности добровольного присоединения Триполитании?

— Я не верю, что Абдул Хамид согласится без особых условий расстаться со своей обширнейшей провинцией, — резко отчеканил ди Франкавилла.

— Напрасно, — опять влез Максим. — Мне показалось, что в настоящее время он настроен очень миролюбиво.

— Что? — опять оттопырил губу итальянец. — Вы что, джовани, дружбу с ним что ли водите?

— Напрасно Вы иронизируете, Гульельмо, — улыбнулся Паллавичини. — Мсье Городецкий умудрился дважды в течении декады получить аудиенцию у султана.

— Мамма мия! — вскричал итальянский посол. — Что творится в мире! Им начинают управлять инфанте!

— Если Вы будете продолжать в том же духе, — сухо сказал Городецкий, — то окажетесь на полу с фингалом под глазом. Давайте жить дружно, мсье посол.

— Вы слышали? — засипел Гульельмо. — Он осмелился мне угрожать. Да я тебя на дуэль вызову!

— Ничего мы не слышали, — холодно заявил Зиновьев. — Вам показалось, ди Франкавилла. Вспомните о том, что Вы — дипломат, то есть искусны в улаживании конфликтов, а не в их раздувании. Это совершенно не в наших интересах.

— Если все кому не лень.... — попытался ерепениться итальянец, но тут его взял под руку Паллавичини, повел в сторону и что-то зашептал по-итальянски. Зиновьев же повернулся к Максиму и сказал по-русски:

— Вы прекрасно провели этот дипломатический раунд, господин Голицын. Думаю, мы вскоре сможем так Вас называть и формально: запрос на подтверждение Вашего родства уже ушел как в Петербург, так и в Лозанну, к Вашему родителю.

— Наверно, мне присвоят фамилию Лицын, — угрюмовато предположил Макс.

— Ну что Вы, — улыбнулся Зиновьев. — Мы ведь не в 18 веке живем и не в 19-ом. Я надеюсь, что Сергей Михайлович позволит Вам носить его фамилию.

Глава сорок седьмая. Приезд Сабахаддина.

"Черт меня дернул объявить себя потомком Голицыных! — переживал поздно вечером Макс, уминая под ухо подушку. — Теперь майся без сна полночи, пытаясь придумать что-нибудь в свое оправдание...". Однако минут через десять мысли его стали путаться, а еще через пять здоровый сон явился на выручку молодому организму. Утром он встал как обычно, вспомнил было вчерашние страхи и тут же махнул на них рукой: авось судьба вывезет. В окно ярко светило солнце, ветра не было и в помине, то есть погода была 100% летная. "Самое время пташке моей позвонить, — усмехнулся Макс. — Ну, Фатеюшка, давай!". Однако он и умыться успел и одеться и с Альбером поболтать и в буфет сходить на завтрак — звонка не было, портье бы предупредил. "Что-то случилось, — всерьез озаботился Максим. Однако сам он звонить во дворец не стал.

Тот же портье перехватил его на выходе из буфета и вручил телеграмму, в которой говорилось: "Прибываем в Стамбул Восточным экспрессом 29-го вместе с Сурья-беем. Сабахаддин". На телеграмме этой Макс настоял еще в Париже, что обязательный принц и исполнил. Теперь надо было встретить его с поезда и отвезти в родовой стамбульский дом.

Поезд, как почти всегда летом, прибыл по расписанию, но из вокзала вышли первыми Сурья-бей и его жена. Макс подошел к ним, поздоровался и посожалел, что не может их подвезти: надо ожидать принца.

— Пустяки, — вальяжно ответил сановник. — Я прекрасно доеду на извозчике. Как султан отнесся к возвращению Сабахаддина?

— Он же это возвращение инициировал, — напомнил Городецкий.

— Так-то так, но советчиков у султана много — могли успеть и отсоветовать.

— А Вы сегодня же напроситесь на аудиенцию, с отчетом — там все и узнаете, — с улыбкой подсказал Макс.

— Ну уж нет, — затряс головой придворный. — Сначала я представлю отчет своему брату, великому визирю.

— Как знаете. Значит, принц проходит паспортный контроль.... А почему так долго?

— Его как известного оппозиционера трясут особо строго. Ну, до новых встреч, мсье Городецкий.

Минут через сорок Сабахаддин показался все-таки на выходе в окружении двух существ женского пола: слабо улыбающейся Камуран и 7-8-летней девочки ("дочь по имени Фети" — вспомнил Макс). За ними шли два носильщика с чемоданами и узлами. Максим заспешил к ним, заулыбался и сказал с поклоном:

— Приветствую вас на земле предков, медам и мсье! Прошу занимать места в моем лимузине, а ваш объемный багаж мы сейчас пристроим в специальной нише и еще на крыше.

— Бон жур, мсье Городецкий, — корректно кивнул принц. — Вы встречались после Парижа с султаном?

— Да. И он пришел в хорошее расположение духа, узнав о Вашем скором приезде.

— Может быть, он давно не видел казни у фонтана Палача? — пошутил Сабахаддин.

— Брр... Что Вы такое говорите, — аффектированно произнес Макс. — Абдул Хамид Сегодняшний — образец просвещенного монарха. Мне кажется, он подумывает о внедрении в империи казней на электрическом стуле....

— Вы умеете поднять настроение, Максим. Так что, едем в Куру Чешм, к моей матери?

— Едем, — согласился Макс, усаживаясь за руль. — Только Вы должны будете показывать мне дорогу.

— Ну, султанский дворец Йылдыз Вам знаком. А район Куручешме находится дальше на северо-восток по Босфору, напротив островка Галатасарай.

— А-а, видел я этот островок сверху, — вспомнил Макс. — С параплана.

— Аллах милосердный! Я уже забыл, что Вы умеете летать как птица.

— Как, папа, мсье Максим умеет летать? — раздался с заднего сиденья полный ужаса и восторга голосок Фети....

Наконец, после всех петляний по улицам автомобиль остановился возле большой деревянной виллы о двух этажах — впрочем, как и все в этом аристократическом районе. На звук мотора на крыльцо выбежала полноватая женщина лет 60-десяти в домашнем платье, бросилась навстречу, сгребла миниатюрного Сабахаддина в объятья и запричитала по-турецки: — Оглум! Оглум (Сыночек)... Сонунда гери дендум.... (Ты, наконец, вернулся...)

— Анне... (Мама...) — проговорил Сабахаддин и погладил мать по голове и плечам. Потом мягко высвободился из ее рук и сказал по-французски, поворачиваясь к стоящему у машины Максиму: — Поблагодари господина Городецкого, за мой приезд сюда.

Женщина выпрямилась, тотчас превратилась в величественную даму по имени Сениха-султан и сказала по-французски же:

— Благодарю Вас, мсье, за счастье видеть сына в отчем доме. Прошу, будьте моим гостем.

В гостиницу Макс вернулся после обеда и узнал от портье, что ему звонила женщина из султанского дворца и просила ей перезвонить по возвращении. Макс прошел в номер и стал звонить оттуда.

— Алло, — услышал он знакомый голосок. — Это Вы, Максим?

— Безусловно, Ваше сиятельство.

— Почему Вы мне с утра не позвонили?

— В отношениях сильного со слабым инициатива должна исходить от сильного, Ваше сиятельство.

— Какие средневековые глупости! К тому же Вы только прикидываетесь слабым: я-то знаю, кто в нашей паре верховодит!

— Несомненно Вы, Фатьма-султан. Так почему Вы не позвонили, глядя с балкона на сияющее солнце?

— Я подумала, что таким образом заставлю Вас поволноваться. А Вы, видимо, и ухом не повели?

— Я был занят. Встречал на вокзале Вашего двоюродного дядю, принца Сабахаддина.

— Он все-таки приехал.... Интересно будет с ним поговорить: чем он так страшен для моего деда?

— Он один из самых обаятельных людей, которых я встречал в своей жизни — заверил Макс. — Вы, думаю, друг другу понравитесь.

— Для чего мне ему нравиться? В нашей истории, правда, бывали случаи, когда дядя соблазнял племянницу, но в условиях многоженства это просто дикое извращение. К тому же у меня одно сердце, и оно принадлежит Вам, эффенди.

— С любовными признаниями по телефону надо заканчивать, Фатьма-ханум. Их запросто можно подслушать. Над Вами лишь посмеются, а я могу лишиться своей кожи и внутренностей.

— Простите, Максим. Теперь я буду нема как рыба. Но можно мне высказать их сегодня вживую? Над нашей поляной, под шелковым пологом параплана?

— Я могу обещать Вам лишь полет, причем в одиночестве. Надеюсь, далеко от меня Вы улетать не будете?

— Признаюсь Вам, что одна я все-таки трушу. Зато вдвоем на небе мне так вольготно!

Глава сорок восьмая. Показательный полет

Следующим днем Городецкий ожидал, что султан вызовет его во дворец одновременно с Сабахаддином, но не дождался: принц получил именно аудиенцию. Вечером они созвонились, и принц в приподнятом тоне сообщил три новости: 1) он получил право издавать свою газету 2) султан обещал восстановить конституцию 1876 г. 3) обещал в ближайшие дни объявить выборы в двухпалатный парламент.

— Великолепно! — порадовался Макс. — Теперь оружие из рук сторонников Ахмед Риза-бея будет выбито!

— Рано радоваться, — охладил его принц. — За полгода, отпущенных на выборы, мне надо будет крутиться как белка в колесе, организуя круг своих сторонников. Иначе КЕП получит большинство в меджлисе, и я останусь в оппозиции.

— Я говорю именно об оружии, — возразил Городецкий. — Вооруженного выступления не произойдет и это главное. А борьба при выборах в парламент — обычное дело. Сегодня победят они, а через 4 года Вы так распропагандируете население, что получите право выдвинуть своего верховного визиря. К тому же иметь негласную поддержку султана — далеко не последнее дело.

— Ну, он в беседе со мной осторожничал и прямой поддержки не обещал....

— И это очень хорошо! — ободрил его Максим. — Иначе население будет воспринимать Вас его ставленником и отвернется точно. Статус оппозиционера надо беречь и лелеять. Желаю Вам удачи.

— Благодарю, Максим-эффенди. Надеюсь, Вы будете ко мне периодически заходить в гости? Беседы с Вами очень освежают.

— Пока я здесь, — конечно, Ваше сиятельство. Но дела могут вскоре призвать меня в Вену.

— Жаль. Ваши инициативы очень продуктивны, а наша империя находится сейчас в центре европейских проблем. Не упускайте нас из виду.

— Ни за что, Ваше сиятельство.

"А ведь дело-то сладилось!" — удовлетворенно бросился на диван Макс. "Неужели моя командировка сюда, правда, заканчивается?"

В этот момент дверь в номер распахнулась и в него влетел Альбер с яростно-вдохновенным лицом.

— Вот как! — рявкнул он. — Я — Ваш друг? Так Вы мне все эти дни толковали? И при этом врали, врали, врали! Вот это Вы читали?

И он бросил на грудь "друга" газету "Матэн". Макс взял ее в руки и на развернутой странице увидел крупным планом лицо Саши Коловрата, над которым реял параплан (фрагмент). Над фото стоял броский заголовок "Парапланы — рывок в небо!", а ниже шел текст статьи, в которой автор заливался соловьем о будущем человечества, парящего под облаками и благодарящего первопарапланеристов: Максима Городецкого (создавшего параплан), графа Александра Коловрата (испытателя) и княжну Агату Ауэршперг (первую покорительницу неба).

-Это же Вы! — опять взревел де ла Мот. — Или будете утверждать, что просто одноимяфамилец?!

— Не буду, — рассмеялся Макс. — Я это, я. У меня и параплан с собой есть и завтра я Вам его покажу в полете и дам сфотографировать, причем с османской принцессой на подвесе. А потом дам пространное интервью на эту тему.

— Макс! Голубчик! Как я рад! Я чувствовал, что Вы не простой торговец, а очень большой хитрец! И вот на тебе: передо мной лежит первый в мире воздухоплаватель! Без каких-то дурацких моторов, просто с парусом над головой!

— Есть у меня вариант с мотором, и он куда практичнее обычного параплана....

— Так вот чем Вы с принцессой занимались! — не слушал его Альбер. — Обучали ее летать! С ума сойти: в Османской-то империи... А султан об этом знал?

— Знал и втайне приветствовал. Потому что сознавал: летающая внучка обязательно поднимет его вес в глазах всех правителей мира. Да и свой народ преисполнится восторгом. Очень мудрый правитель у османов, дай бог ему здоровья.

Утром 1 мая все шло по плану: солнце и ветерок были безукоризненны, Фатьма сияла улыбкой до ушей, Альбер с ней успешно соперничал, а Макс вел лимузин на взлетную поляну давно наезженной дорогой. Первым делом провели фотосессию: крупные планы Фатьмы и Городецкого (в том числе вместе), потом фото на подвесе, на низкой высоте и повыше. Осталось продемонстрировать высокий полет, в который Макс собрался было один, но принцесса взмолилась, и он уступил: пусть полетает — может, следующего полета у них уже не будет. На высоте метров в пятьсот параплан попал вдруг в хороший такой боковой поток и его потащило в сторону Черного моря. Макс заупирался, но аккуратно и в результате пошел по большому кругу, в сторону Босфора. Над ним относительная высота полета существенно увеличилась (при той же абсолютной) и стало потише.

Вдруг Фатьма ловко извернулась на общем продолговатом сиденье, оказалась лицом к Максу, обняла его и стала целовать в глаза, щеки и губы, пришептывая:

— Мон шер, здесь мы совсем одни и я могу, наконец, излить на Вас свои чувства — Вы обещали.

— Ваше сиятельство! Мы только что чудом не упали с высоты. Параплан не место для ласк!

— Это единственное место, где Вы от меня не можете ускользнуть, — возразила Фатьма и впилась в губы уже страстно и надолго. В паху Макса против его воли началось шевеление "мужского достоинства", что принцесса тотчас ощутила и обрадовалась:

— Вы не так равнодушны ко мне оказывается! Я сейчас "ему" помогу!

И она шустро стала извлекать "его" из комбинезона Макса.

— Фатьма! — резко сказал Максим. — Я против этого!

— Я Вам не верю, мон фил! А верю только Вашему естеству, которое стремится соединиться со мной. Прошу Вас, не противьтесь природе.

— Что Вы делаете, принцесса? Вы потом пожалеете!

— Ни за что! Этот сценарий я выпестовала долгими ночами, когда мечтала о Вас в своей спальне.

Тут Фатьма подтянулась на его шее и ловко опустилась на бодрый, независимый от воли Макса "аргумент". Кровь в нем взыграла уже в полную силу, и он придушил голос совести. Девушка вдруг тоненько вскрикнула, приподнялась на миг на его шее, но тотчас вернулась к яростным тазовым движениям. Волна сладострастия стала подбираться к голове и чреслам Макса, он взялся ее гнать, но долго сдерживать не смог, пережил известный всплеск эмоций и стал понемногу сникать.

— Я ощутила, как ты меня оросил! — возрадовалась опять принцесса. — Аллах, дай мне зачать ребенка от любимого мужчины! Мы сейчас так близко к тебе!

— Он ведь услышит, — вяло сказал Максим. — Будете потом растить безотцовщину...

— Надеюсь, он не допустит этого. Да и Вы слишком благородны, чтобы покинуть в беде любящую Вас девушку.

— Мене, текел, фарес, — пробормотал по-русски знаток истории Городецкий. — Что означает: взвешен и признан легким....

— Что Вы сказали? Я не поняла....

— Я сказал: приготовьтесь к спуску, Фатьма-ханум. Развернитесь обратно.

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель. Вот только засуну на место Ваш писун.

Глава сорок девятая. То самое похищение

В середине августа 1908 г. Максим Городецкий блаженствовал в Вене в кругу своих друзей и подруг. Агата, впрочем, была на 8 месяце беременности и компанию им составить не могла, а Саша набегал эпизодически. Зато Элиза, Каролина, Анна и даже София наперебой старались скрасить холостяцкую жизнь симпатичного и уже широко известного в светских кругах мужчины. При этом более известен он теперь был в качестве сына русского князя Голицына, который соизволил приехать в Вену для знакомства со своим популярным отпрыском вживую.

— Как так? — спросит критически настроенный читатель. — Почему князь купился на эту байку?

Случай, тот самый случай, который любит играть судьбами людей. Между 30 и 40 годами князь Голицын любил (как и многие русские аристократы) бывать в Париже и развлекаться там напропалую с девочками различного происхождения. Особенно запала в его душу артистка Мими, признавшаяся ему в любви и горько плакавшая при расставании. Настоящего ее имени он, конечно, не знал и о ее беременности тоже. Но тотчас допустил ее, узнав о существовании своего предполагаемого бастарда полуфранцузского происхождения. Увидев же Макса, Сергей Михайлович всплеснул руками и воскликнул:

— Одно лицо! Вы чрезвычайно похожи на свою матушку!

В Вене он ходил за Максом как привязанный, восхищался его высказываниями по тому или другому поводу, сыпал комплиментами его знакомым дамам и говорил наедине:

— Ты пошел куда дальше меня! У меня в любовницах были гризетки, а у тебя такие цацы! Сплошь аристократки!

Перед расставанием они оба побывали в русском посольстве, где Макс написал прошение на право носить фамилию Голицын, князь поставил на нем свою подпись в знак согласия, а посольский нотариус это прошение заверил. После этого Городецкому была выдана справка о том, что он имеет право называть себя "господином Голицыным". Могли выдать и паспорт, но он благоразумно отказался переходить в подданство Российской империи.

Вдруг европейские газеты опубликовали известие о вооруженном бунте, произошедшем в Стамбуле. При этом одни писали, что это восстала армейская часть, другие — что городская беднота, а третьи основную роль приписывали флоту. Новости оттуда менялись с калейдоскопической быстротой и пестрили противоречиями (то будто бы город полностью в руках восставших, то наоборот, контролируется войсками, верными султану), одно было ясно: населению там приходится хреново. Городецкий оказался в растерянности, но принял Соломоново решение: подождать, когда наступит ясность. Но тут на его имя поступила телеграмма от Фатьмы: "Милый! Спаси нас с маленьким!". Он тотчас использовал свои связи, достал билет на ближайший поезд, идущий в Варну (временный конечный пункт Восточного экспресса), упаковал в багаж моторный параплан и несколько канистр под бензин и отбыл из Вены.

Через десяток часов он сошел в портовой столице Болгарии, но подсуетившись (с использованием своего знания болгарского языка и двух десятков лев), через пару часов приехал на местном поезде в Бургас, расположенный в 200 км от Стамбула, — на чем решил и остановиться. Железнодорожный вокзал Бургаса находится в непосредственной близости от моря и от морского порта, а день клонился к вечеру, что Макса очень устроило. Походив туда-сюда, он нашел автозаправочную станцию, залил в свои канистры бензин и доставил их с помощью могучего паренька на берег моря. Здесь он перекусил всухомятку запасенными в Вене продуктами, посмотрел еще раз на карту побережья, надел на руку компас со светящейся стрелкой, расстелил полотнище параплана, смонтировал салазки и мотор с винтом, закрепил канистры в специальных гнездах, уселся на свое место и включил мотор — наплевав на категорический запрет на полеты в ночное время. Параплан вздыбился за спиной и потянул его ввысь, в еще полуосвещенное небо.

Ветер, как и должно было быть в летнее время года, был юго-западным и в связи с ночным временем слабым. Макс летел на юго-восток, придерживаясь кромки берега и моря. Впрочем, через пару часов она стала практически неразличима, и он доверился компасу. Еще через 3 часа (шел второй час ночи) впереди стали различимы цепочки огоньков, характерные для улиц большого города. Макс стал снижаться, покружил и кое-как различил все-таки Босфор и Золотой Рог. Стали доноситься и редкие звуки в виде стрельбы: то там, то здесь. Он направил параплан от устья Золотого Рога по Босфору и, пролетев над Длмабахче, выключил мотор. Здесь он стал планировать, снижаясь, опознал озеро (на западном берегу которого построен Йылдыз) и увидел, наконец, сам дворец. В его районе стрельбы не было. Макс мостился, мостился, осторожничая, но, наконец, коснулся ногами черепичной пологой крыши дворца, погасил купол и стал его сворачивать.

Дойдя до кромки крыши в ее северном конце, он повернул обратно и, вспомнив расположение покоев принцессы (занимался этим специально еще в апреле), стал отсчитывать шаги. На 12 шаге он приблизился к западному скату, снял рюкзак, достал из него веревку, закрепил ее на ограждении из железных прутьев и, перебирая руками, стал по ней спускаться к окну верхнего (всего лишь второго) этажа. Оно было закрыто ставнями — как и всегда по ночам. "То ли то это окно, то ли не то?" — стал колебаться Макс. — Но ничего не поделаешь, надо стучать". И он постучал костяшками пальцев — как в дверь. Никакого эффекта. Постучал снова с приглушенными словами "Фатьма! Это я, Макс"

— Макс! — донеслось изнутри. — Это ты? Миленький, ты пришел?! Сейчас, сейчас я открою...

Звякнула щеколда и один из ставней приотворился. Макс шагнул в щель, попал на подоконник, поставил вторую ногу и ее ухватила девичья рука. Тогда он присел, поймал вторую руку, спрыгнул мягко на пол и тотчас оказался в горячих объятьях.

— Макс, Макс, — шептала Фатьма, заливая слезами его зацелованное лицо. — Как долго я тебя ждала! И как быстро ты ко мне прилетел! Ты ведь прилетел? На параплане?

— Конечно, — сказал Макс. — На нем мы с тобой и улетим. Или уже все кончилось?

— Не знаю. Мы ничего здесь не знаем. Но первые дни было очень страшно. Наш дворец атаковали какие-то звери: они кричали, улюлюкали, грозились всех нас изнасиловать и стреляли по ставням. Защитники у нас были, но многие из них погибли. Лишь сегодня подоспела какая-то новая военная часть и этих зверей удалось отогнать — не знаю как далеко.

— Неужели все наши усилия пошли прахом? — спросил машинально Максим.

— Нет, сначала все было хорошо, — сказала принцесса. — По городу ходили толпы народа и все были довольные-предовольные. Принц Сабахаддин стал издавать газету, где было написано много умных слов и прекрасных обещаний. Но потом случился бунт на военных кораблях. Оказывается, многие матросы служили на них вместо трех лет по пять, а то и шесть. Еще был бунт новобранцев из Анатолии, которые не хотели отправляться на войну, в Йемен. А на днях в городе во множестве появились дезертиры из воинских частей Македонии, у которых в руках было оружие. Они-то и стали призывать самую шваль из окраинных районов города идти грабить богатых горожан. Было убито много армян, которые составляют купеческое большинство Стамбула. Армейские части, расквартированные в городе, оказались заблокированными в казармах и расстреляны из пушек, которые попали в руки этих банд. В общем ужас что у нас тут творилось....

— Вскоре ты все это забудешь, как кошмарный сон. Ничего с собой не бери, только летный комбинезон, я все тебе куплю в Вене. Но еще один вопрос: ты прислала телеграмму с просьбой спасти вас с маленьким. Ты беременна?

— Да Макс, да. Аллах услышал тогда мою молитву!

— Очень хорошо, я рад. Ну, собирайся.

— Подожди, миленький. Ночь в самом разгаре. Мы еще успеем улететь. А сейчас поцелуй меня — я так долго ждала этого.

— Это нельзя отложить? В Вене у нас будет вагон времени....

— Как ты глуп, хотя стремишься быть умным! Жизнь состоит из ярких моментов. Сейчас один из них!

— Прости! Ты совершенно права! Раздевай меня, а я тебя...

— Мне практически нечего снимать, глупый! Только ночную рубашку. А на тебе столько всего надето — я до утра буду в темноте разбираться! Ну, по-солдатски, раз, два!

Спустя два часа параплан все-таки стартовал с крыши дворца Йылдыз и, набирая высоту к слабо озаренным утренней зарей перистым облакам, взял курс на Варну.

Красноярск, май 2020 г