Седьмой Принцип

— Ах, — приговаривал он. — Ах!

Теряя бледность, Сова вдруг вспыхнула невероятно, кровь просто вспенилась, ударив ей в лицо. Отвернувшись, она гневно дернула плечом и отстранила, рассыпав орехи, старого, хоть и вечно юного, греховодника рукой.

— Каков характер! — оценил Гермес ее строптивость. — Но ты, однако же, полегче! Поласковей, потому что легко накличешь на себя беду. Какую беду, спросишь? Расскажу охотно. Ежели завтра что-то пойдет не так, если только ты не сделаешь то, чего все мы от тебя ждем, в том числе, заметь, и твой отец, Нарада досточтимый, с которым у нас есть давний уговор, пеняй на себя. Конкретно же, предполагаю, что будешь ты взята большим количеством исполнителей прилюдно, и никто тебя не спасет. О более-менее приличном муже после такого представления, да о замужестве вообще, можешь забыть. А как ты думаешь? Стерпеть позор отказа? Нет, только не мы, только не в этом случае, принцесса. Уж коль скоро вынуждены мы участвовать в смотринах, да наравне с другими, если без них нельзя обойтись — должны, имеем право подстраховаться. Есть тут и иные, более глубинные соображения, но про них тебе знать не надобно. До них ты, думаю, еще не доросла. Но если будешь паинькой...

Он вновь приник к ней, опытный искуситель, зашептал в ухо жарко:

— А если будешь паинькой, во всех известных смыслах, и если мы с тобой поладим, ты даже вообразить себе не можешь, какое блаженство тебя ждет, сколь безграничной будет моя щедрость. Поверь еще и в то, что принадлежать к нашей семье совсем не пустой звук, и значит очень-очень много. Вся радость, все блага вселенной будут тебе доступны. И власть, власть, детка, самый сильнодействующий наркотик... Все это будет у твоих ног. Если. Если! В общем, время у тебя подумать — до завтра. Хотя, если честно, не знаю, как и о чем тут думать. Но, мы же демократы, как-никак...

Откинувшись, он посмотрел на объект приложения своих усилий. Ошеломленная, смятенная, подавленная Алия молчала. Едва живая, она, похоже, даже не дышала. Довольный достигнутым эффектом, Гермес покровительственно похлопал ее по плечу, ощутив при этом его беззащитность и подумав, что беззащитность для того и существует, чтобы ею пользоваться.

— Ну, ну, — сказал он, — не принимай так близко к сердцу сказанное, потому что оно есть лишь предположение возможного. Оставь силенки для настоящего волнения. Кстати, чтобы избавить тебя от сомнений, и, возможно, от иллюзий, этот... Фрюж? Что за имя! Так вот, ты знаешь, что он задумал? Осознавая все свое ничтожество и понимая, что заполучить тебя ему никак не светит, он придумал украсть БП!

— Что за БП? — едва шевеля пересохшими губами, спросила Алия.

— Базовый принцип! — возмущенно вскричал Гермес. — Ты представляешь, чем это грозит? Нам, всем! Тем не менее, он предложил Эфалиду заключить пари. На тебя. Глупец! Со всех сторон глупец. Во-первых, с кем он собрался состязаться в искусстве клептомании? Всем известно, и неоднократно было доказано, что самый ловкий и фартовый на свете — я. Поэтому, понятно, что, если сын не справится, так я ему, всяко-разно, подсоблю. Но это так, гипотетически. Ясно же, что мы, и Эфалид, и я, ни в коем случае не станем подвергать наш мир опасности. Чего не скажешь про твоего воздыхателя, про этого, как его?.. Фрюжа. План его таков: похитить Базовый принцип, спрятать в тайном месте и шантажировать, что вернет его лишь, если заполучит взамен тебя. Безумец, правда? Вот что значит простолюдин, бродяга без роду и без племени. Ты вразуми его, пока не поздно. А заодно и сама оцени, наконец, кто есть кто. Поверь, принцесса, нет в мире никого, подлей и отвратней шантажистов... Не связывайся с ним, даже в мыслях... Не мечтай...

Алия была столь поражена жестокими речами Гермеса, что просто оцепенела и не заметила, как он ушел.

Ушел, как пришел, незаметно, таясь, словно тать в ночи. Он исчез, а небо после него осталось расколотым надвое. Как и жизнь ее, как и судьба. Все, что было до этой встречи, ее безоблачное светлое детство, кончилось внезапно, оборвалось, и вместе с оторванной половиной жизни уносилось прочь беспощадным нордом, и пропасть между ними только ширилась, расплываясь, словно чернильное пятно на белоснежной скатерти. Другая половина, неизвестная и непонятная, пугающая, где затаились будущие беды, замерла, выжидая. За мертвым штилем предполагался скорый жестокий шквал, и она трепетала в предожидании.

Эфалида она недолюбливала. Несмотря на его ухаживания, обхаживания, подарки и намеки. Да, какие намеки, он, в общем, высказывался прямым текстом, чего желает, как и его отец, разве что несколько тщательней подбирал слова. Но ей-то жизнь представлялась такой игрой своеобразной, в которой ее роль — главная, она и не думала, да и не понимала, насколько все серьезно. Ей казалось, что отделаться от Буна можно легко, достаточно лишь указать пальцем на другого. Другого... Беда в том, что в том другом она не была уверена. Как оказалось, и в себе самой.

Ей представлялось, что Фрюж посмеивается над ней постоянно. Во всяком случае, он так себя вел, словно она глупая и несмышленая девчонка. А с какой стати? Кто ему позволял так с ней обращаться? Да и кто он такой на самом деле? Правду ведь папа говорил, да и другие, что без роду он, без племени. Потому и манеры соответствующие. Сказал бы спасибо, что с ним вообще общаются, до него снисходят... И что еще он там удумал? Какое такое пари измыслил? Как посмел?! На меня, дочь Нарады, пари?! Не бывать! Не прощу!

Забыв попрощаться с норнами, Алия бросилась в самую гущу вскипевших внезапно событий. Жаль, конечно, что так, поговори она с ними, уж, наверное, вразумили бы они ее. Наставили бы, как следует все понимать, подсказали, что ей делать, как поступить. Но верным, видимо, был расчет Гермеса на ее молодость и горячность — уж про ее-то нрав все были наслышаны прекрасно. Словом, налетел тот самый шквал, и подхватил, и увлек за собой. А когда он, побушевав, наконец, утихомирился, вокруг была пустыня.

Фрюж, как обычно, находился в своей мастерской, работал, вытачивал балясины для ее кровати. Станок гудел, вращая заготовку, уже фигурную, почти готовую. Из-под резца завивалась тонкая и невесомая, как пух, янтарная стружка. В другое время Сова непременно залюбовалась бы и самим мастером, и творимым им действом, но нынче ей было не до того, не до любований. Ее уязвленная гордость жаждала отмщения. Немедленно. Видя, что поглощенный работой Фрюж никак ее не замечает, она схватила его за плечо.

Опять ошибка!

От неожиданности, да еще от вырвавшегося напряжения, вызванного необходимостью соблюдать осторожность, в котором токарь всегда пребывает во время работы на станке, рука Фрюжа дернулась, резец соскользнул с упора и врезался в заготовку. Раздался удар, звон металла, треск, полетели щепки...

Резким движением Фрюж выключил станок и так же резко обернулся. Глаза его горели огнем, не предвещавшим ничего хорошего виновнику происшествия, кто бы он ни был. Но перед собой он увидел Сову, и поэтому взгляд его тут же смягчился, потеплел.

— Ну, что ты делаешь? — спросил он ее с укором. — Разве же так можно? Я тут запорол из-за тебя... Над твоим заказом, кстати, работаю.

Он повернулся к испорченной детали, намереваясь оценить понесенный ущерб и что можно сделать для его устранения, но Алия была настроена решительно.

— Плевать на твои деревяшки! — почти выкрикнула она и снова рывком за плечо развернула его к себе. — Смотри на меня! — приказала.

Лис удивленно на нее воззрился.

— Какая муха тебя укусила, Сова? — спросил он.

— А вот я тебе сейчас скажу, какая муха! А ты попробуй мне объяснить, откуда она взялась. — Алия уперла руки в бока и устремила на Лиса гневный взгляд. — Ну-ка, объясни мне, женишок мой любезный, что это за пари, которое ты на меня заключил?!

— Ух ты! — удивился Лис. — А кто тебе рассказал об этом?

— Не важно! Отвечай!

— Так нет никакого пари... Не было.

— Не лги мне!

— Правда, нет! Пари не было. Не знаю, что и где ты слышала, но ты неправильно все понимаешь.

— А я и понимать ничего не желаю! Я хочу только одного, чтобы никто не заключал на меня никаких пари. Я не объект ничьих споров, понятно? Ничьих манипуляций. За себя я решаю все сама!

Фрюж оставил попытки что-то немедленно объяснить Сове и успокоить ее, поскольку видел, что все они тщетны. Он терпеливо ждал, надеясь, что фонтан ее красноречия иссякнет сам собой, но не тут-то было! Шлея, видимо, попала кобылице не туда, куда следовало, и ее несло, и она все взбрыкивала и всхрапывала. И по мере того, как разгневанная женщина громоздила и громоздила свои словеса, Фрюж все больше мрачнел. Ему до определенной степени было наплевать, что за его спиной говорили про него другие, но он никак не ожидал, что тот же злой бред бросит ему в лицо та, которую он так любил.

— Да как ты посмел! Как мог ты удумать такое?! — кричала Сова в голос, совсем распалясь. Ух, как она была зла! Ее глаза горели неистовым пламенем, а легкие волосы вились вокруг головы, словно искры. — Что ты себе вообразил? Да кто ты такой вообще? Ты не мне, ты себе ответь, наконец, на этот вопрос. Ответь и уразумей, что — никто. Ты никто, пустое место. Человек без родства, недоразумение, случайная, незапланированная флуктуация пространства. Ошибка! Фантом! На самом деле тебя нет. Запомни это, запиши куда-нибудь, если запомнить не можешь. Нет тебя! И меня для тебя тоже нет! Отныне и навсегда! Даже не думай, даже не мечтай. То, что мы с тобой знакомы, так это лишь благодаря моей прихоти. Я так решила. Но это также и моя ошибка! Пора ее исправить. Больше — никогда! Забудь! Навсегда!

Развернувшись на каблучках, Алия ломкой походкой, вздрагивая, как пружина, направилась к выходу. Проходя мимо почти собранной кровати из дерева гофер, она в сердцах пнула ее ногой.

— Этого одра оставь себе, — бросила через плечо, — мне он больше без надобности!

Шквал покружил и унесся, оставив после себя одни разрушения. Фрюж стоял посреди мастерской, опустив руки, и смотрел на дверной проем, на светлом фоне которого мелькнул стремительный силуэт Совы — и исчез. Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Небо вдруг обрушилось ему на плечи, ноги его под такой тяжестью подогнулись. Свет за порогом померк, в душе стало темно, он почувствовал, что задыхается. Еще ощутил горе, боль и обиду. Несправедливость! Все, что он услышал про себя, было абсолютно им не заслужено.

Пари предложил Эфалид, он же и не думал на него соглашаться. Но, вишь ты, как все перевернули! Теперь получается, что именно он, Фрюж, придумал и предложил его. Как теперь ему оправдаться? Возможно ли? Бесполезно! В глазах всех, даже и Совы, он никто, и звать его никак... Как там? Флуктуация, способная к тому же на любую подлость. Пожалуй, остался лишь один способ заставить себя услышать — сделать то, что они предлагают, но по своим правилам и на своих условиях. И пусть потом попробуют не выслушать!

— Алия! Дочка, где ты?! — звал Нарада Сову, обходя в поисках нее одну за другой комнаты большого дома. Девушки нигде не было видно, и это ему совсем не нравилось.

Он нашел ее в малом саду. Этот уголок их острова был закрыт для посторонних. Там был устроен небольшой лабиринт со стенами из стриженного тиса, в центре которого журчал, наполняя мраморную чашу водой, фонтан. Возле него-то на кушетке в красных одеждах и возлежала Сова, всем своим видом показывая, что у нее страшно болит голова, и что ее лучше не трогать. Однако Нарада на мнимую болезнь дочери не обратил никакого внимания, отлично зная, чем она вызвана. День совершенства! Ей так не хотелось во взрослую жизнь! Он ее понимал, ему самому не улыбалось ее отпускать, но дело — дело следовало делать.

Склонившись над дочерью, он поцеловал ее в холодный, белокаменный, лоб, который она с мученическим видом предоставила для поцелуя.

— Ты еще не готова? — то ли спросил, то ли констатировал он. — Гости уже собрались.

— Голова, — простонала она в ответ, — ужасно болит голова.

— Охотно верю, — ответил Нарада с явным сарказмом в голосе. — Но через оглашение все же придется пройти. Этого тебе не избежать, ты же понимаешь. Тем более что много времени не займет. А после можешь заняться своей головой, если, конечно, захочешь. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили?

— Да что там помнить, — умирающим голосом протянула Сова, — закрою глаза и укажу на первого попавшегося. Глаза у меня и сами закрываются. Доверюсь судьбе, как и положено дочери Нарады.

— Ты с ума сошла! — резко отреагировал мудрец. — Вот уж кому доверять нельзя, так это ей. Слушай только меня — и никого больше. Чтобы не говорила потом, что забыла, напоминаю имя: Эфалид. Он уже здесь, вместе с отцом своим, Гермесом, и это честь для нас. Так что не заставляй себя ждать.

Он снова наклонился к ней, и наложил на ее чело еще один поцелуй.

— Не куксись, красавица моя, — шепнул он ей. — День — всего лишь день, он только небольшой эпизод в бесконечной череде, составляющей жизнь. И он пройдет, как все проходит, но совершенство твое никуда не денется, останется навсегда. Верь мне. Ну, давай, дорогая, не задерживайся.

Возле едва заметного прохода в кустах он остановился.

— Кстати, хорошие новости о том смутьяне, не помню его имени, который обидел тебя, — сказал он, обернувшись. — Он-таки попался. На краже.

— Как, как на краже?! — забыв про болезнь, встрепенулась на кушетке Алия.

— Ну, так, на краже. Сегодня ночью пропал Базовый принцип. Никто не знает как, куда делся, кто взял... Всевидящее око ничего, как оказалось, не видело, лупает теперь удивленно. Все четыре моргают. Пирамида пуста, все остановилось, скандал! Хорошая работа, кстати, если честно.

— Почему же решили, что это Фрюж? Если никто ничего не видел и не знает?

— Свидетели указали на него.

— Так нет же свидетелей?

— Есть свидетели, хоть и косвенные. Но такие, которым можно верить. Они указали на этого, как там его... Подтвердили, что замышлял.

— Что же теперь будет? — дрожащим голосом спросила Сова.

— Все будет хорошо, меры уже принимаются. Сами принципы занимаются!

— Нет, я спрашиваю, что будет с Фрюжем?

— Ничего с ним уже не будет. Его схватили и заперли в Башне. А оттуда, если не знаешь, кроме двери, только один выход.

— Какой выход?

— Можно подняться на самый верх и спрыгнуть. Но это прыжок в неведомое, в невозвратность. Говорят, он выбрал его. Никто не предполагал, что кто-то может сам решиться на такое, но он, этот, решился. Когда за ним пришли, в башне никого не оказалось. Пусто! Может быть, и к лучшему. Для него, конечно, иначе ведь наказания ему не избежать, и наказания, поверь, страшного. А так, хоть какая-то, хоть гипотетическая надежда остается. Может, и вынырнет где, в другой, низкой жизни, не сохранив об этой ни крупицы воспоминаний. Кто знает? Ну, давай, давай, дочка, поторапливайся, мы тебя ждем.

Махнув Алие рукой, приглашая ее последовать за собой, Нарада отправился к гостям, но, не дойдя даже до выхода из лабиринта, словно что-то почувствовав, бросился обратно. Возле фонтана он обнаружил лишь одинокую пустую кушетку. Со спинки ее на его глазах соскользнула наземь и распласталась там лужицей крови, оставленная дочерью алая газовая накидка. Саму Алию с тех пор он никогда больше не видел.