-Династия, — кивнул Владимир Семенович. — Сейчас принято осуждать бывших сотрудников НКВД, МГБ, КГБ, но многие из них были настоящими патриотами и служили не Сталину, а Родине.
-Профессионалы-ть, — согласился, вовсе не похожий сейчас на придурка, дальний родственник революционерки— народницы. — Моего деда-ть за полвоза сена расстреляли-ть. Дело-то его Семен Ильич Пилюгин вел-ть. У меня память хорошая.
С этими словами Гаврила резко распахнул калитку, вцепился натруженными ручищами в горло майора. Не ожидая такого вероломного нападения, Владимир Семенович растерялся, а потому даже не пытался сопротивляться. Его глаза, выскочившие из орбит, напоминали два переливающихся мыльных пузыря, которые вот— вот должны лопнуть. Взбесившийся Гаврила рычал и плевался.
Федор и Валька, попробовали отодрать обезумевшего идиота от Пилюгина, но тщетно. Тогда батюшка принял самое мудрое, проверенное жизнью решение — он, схватил лопату и плашмя треснул Серафиминого братца стальным штыком по темечку. Тот выпустил майора, повалился под куст смородины, но быстро вскочил на ноги, бросился к сараю.
Из-за дровяного склада вылетел уже с полутораметровым колуном в руках.
От деревни Масленкино миткэмпферы разбегались кто куда. Хорошо, что рядом шумел лес, который надежно укрыл их от разъяренного придурка Гаврилы. Видимо, он и в самом деле был недоумком. Бегал-то он быстро, да только не выбрал себе одну единственную жертву, а попытался догнать сразу всех. В результате, не поймал никого. Пословица о двух зайцах не пришла в его глупую голову.
И все же до самого заката Гаврила Любатович, вооруженный страшным колуном, из леса не уходил. Шатался по чащобе, как бешенный медведь и орал:
— Я вам покажу, твари, ужасы царского режима-ть! Я вам устрою-ть сибирскую каторгу с кедровыми шишками-ть!
Ключ.
Сознания Ерофей Захарович Скоробоев не потерял, хотя, и не удержавшись на ногах, сильно приложился лбом о камень. Шапка из черного соболя, несомненно, смягчила бы удар, но он ее потерял во время сумасшедшего галопа с чашником.
Сердце боярина колотилось где-то под желудком, к тому же его нестерпимо тошнило. Скоробоев широко раскрыл рот и привычным, особенно с похмелья, манером надавил двумя пальцами на корень языка. Однако боярская утроба никак не желала освобождаться от лишнего содержимого. Мало того, рвотные позывы прекратились вовсе. Тогда несчастный Ерофей Захарович перекатился с правого бока на спину и в тусклом свете валявшегося у стены факела увидел, что Емельян остервенело, вышибает деревянные распоры из-под скалы.
Все сомнения в боярской голове вмиг рассеялись — в парня вселился бес. А чем иначе объяснить его безумные поступки? Брата Самсония камнем прихлопнул, а теперь и остальных погубить хочет.
Скоробоев, конечно, не знал, что лишь деревянные блоки удерживают потолок пещерки, но сердцем чуял, что сейчас случится нечто страшное.
-Емеля, — жалобно застонал он. — Ты черкесец что ли, али алан дикий? Уймись, не губи мою душу.
Молодой человек не ответил. Он разбежался и в прыжке саданул опорные бревна двумя ногами. Те хрустнули, и через пару мгновений в подземелье загудело, будто в преисподней. Скоробоев с ужасом увидел, как ожили, задвигались каменные стены. Вынести такое было нельзя. Боярин проворно свернулся калачиком, поджал ноги к толстому, упругому животу, зажмурился, прикрыл лицо пушистым, пахнущим мышами горностаевым воротником. Отчего-то подумал: в следующий раз шубу лучше не парчой, а аксамитом подбивать, теплее будет. И тафью запасную за охабнем держать надобно. А то теперь голова совсем простыла...
Когда отгудело и отгрохотало, Ерофей Захарович открыл глаза, но ровным счетом ничего не разглядел. В ушах боярина теперь звенело от тишины, а еще недавно ему казалось, что он находится в пасти рычащего медведя.
"Помер аз что ли?— напрягал Скоробоев мозги.— А ежели помер, то где же ангелы? Али все сочиняют хитрые попы — нету никакого царствия небесного, есть токмо страшенная темнота, в коей и пребывают вечно грешные души. А разве бывают безгрешные?"
"Господи, господи, прости",— испугался своих мыслей боярин и попытался перекреститься, но только теперь почувствовал, что его десница зажата собственным телом. С трудом выдернул из-под зада руку и ее тут же пронзили тысячи иголок. Потянул плечо, размял непослушные пальцы, зачем-то укусил один из них. Почувствовал во рту кровь— то ли сам сейчас прокусил указательный перст, толи при падении раскровенил.
"А где же этот бесеныш Емелька? Пригрел аз по доброте своей душевной змея-погубителя. И это самое большое мне наказание за честолюбие. Зачем, спрашивается, надобно было перед царем похмельными познаниями хвастаться? Вот теперь и дьявольская яма по заслугам".
Паника упругой волной накатила на боярскую душу откуда-то с пяток. Внутри все похолодело и Скоробоеву почудилось, что даже лоб покрылся инеем. Он до отказа наполнил легкие воздухом, чтобы закричать, но тут услышал впереди шорох. Черная пустота голосом бесеныша Емельки поинтересовалась:
-Живой что ли, боярин? Дышишь яко конокрад на дыбе.
Если бы сейчас Ерофею Захаровичу предложили отдать все свое богатство, взамен того чтобы еще раз услышать голос чашника, он бы не раздумывая, согласился. Но богатства не понадобилось.
-Жив, спрашиваю, слуга царев и враг царевен? — ехидно поинтересовался Арбузов уже совсем близко. — Ты где?
-Здесь я, родимый, тута! — что было мочи, закричал боярин.
-Не верещи шипко, — грозно предупредил Емельян, — совсем пещеру обвалишь.
Скоробоев по — журавлиному прокурлыкал:
-Урлу, Урлу.
— У тебя все цело?
Темнотища вновь зазвенела ужасающей тишиной — боярин соображал, на что лучше пожаловаться — на подбитую кисть десницы или зажатую камнями правую ногу. Пожаловался на нижнюю конечность.
-Погоди, Захарыч, не елозь, — отозвался на жалобу Емельян. Он принялся чего— то шебуршукаться и невнятно поругиваться.
-Ага, нашел. А теперь, боярин, заткни уши.
-Чего?
-Зажми, говорю, ладошками уши покрепче, палить буду. Главное, чтобы обвал вдругорядь не приключился. Обаче другого выхода все одно нет. Без огня пропадем.
Скоробоев испуганно замигал в черной пустоте ничего не видящими глазами, зашмыгал носом. Опять его пронзила страшная мысль — чашник одержим. Но страх в его сердце не задержался. Важно, что он не один в этом дьявольском подземелье. Хочется Емелюшке палить, пускай палит, ему виднее. Скоробоев зажмурился, и как было велено, зажал руками холодные, словно ледышки, уши. При этом шибко удивился — самому жарко, а уши холодные.
Вопреки боярским ожиданиям, адского грома не последовало. Он различил лишь приглушенный хлопок, а затем недалеко от него, с боку, заблестел красный огонек. Ерофей Захарович с детства не отличался излишней сообразительностью, однако, сейчас моментально понял, что чашник выстрелом из пистоля подпалил какую-то тряпицу.
-Раздувай огонек, раздувай, — посоветовал он охрипшим голосом.
Огонек вдруг полыхнул синеватым пламенем и загорелся маленьким, но дружным костерком.
-Зачем раздувать, — весело отозвался Емельян. — У меня же порох есть. Повезло тебе, боярин, что я из оружейников.
В свете горящего серного зелья, Ерофей Захарович разглядел синее лицо Емельяна, вернее только повернутую в его сторону половину. Колдовавший над костерком парень, напомнил ему одноглазого греческого циклопа, сказку о котором еще в детстве рассказывала бабка.
Циклоп некоторое время рычал и бормотал над огнем, словно жарил на нем добычу, а потом сунул в него потухший от обвала факел. Тот вспыхнул сразу.
Ерофей Захарович увидел повсюду нагромождение глыб и кучи мелкой каменной породы. Посреди этого серого, пугающего пейзажа, стоял голый по пояс чашник Емельян с факелом в руке. Он молча подошел к боярину, осмотрел камень, который зажал Скоробоевскую ногу, вздохнул.
-Ничего не поделаешь, Ерофей Захарович.
— Чесо речешь? — насторожился тот.
-Придется пожертвовать.
Приподнявшись на локтях, Скоробоев инстинктивно попытался отползти от парня прочь. Убивец юродивый! Хотел нащупать за широким шелковым поясом кинжал, но так и не понял — есть он там или нет. От страха руки перестали слушаться и что— либо ощущать. Ерофей Захарович заплакал.
-Лучше враз прикончи, злодеюшка. Ослобони душу от мук.
-Умом что ли тронулся, боярин, без сапога жить не сможешь?
Тут чашник понял чего, так перепугался его хозяин и не смог удержать смех. Он наклонился над Скоробоевым, погладил его по голове.
-Ты что же вообразил — я вот сейчас перегрызу зубами твою ногу, и с дивьими воплями исчезну в глубине Люциферовых владений? Привязался я к тебе, Захарыч, всем сердцем. А то пошел бы я с тобой в подземелье на погибель! Токмо выдели б меня. Был бы сейчас уже в Твери, али где подалече. Аз же тебе про сапог говорил. Ногу вместе с ним из-под камней не вытащить. Шпора за что-то намертво зацепилась. Так что не обессудь.
-Что с монахами? — боярин указал рукой на заваленный проход.
-Не печалься об них. Чернецы и воевода Пузырев — Софьины лазутчики. Они нас здесь погубить хотели. Сатанинским слугам и по заслугам. До преисподней путь им близкий. А вот нам на свет божий пора.
Боярину стало невыносимо стыдно за свои глупые подозрения. Он заплакал пуще прежнего, уткнулся бородой в голую потную грудь Емельяна.
Арбузов отдал боярину свой правый сапог. Тот пришелся ему почти впору. Свою ступню обмотал, прожженной исподней рубахой, которую он использовал для разведения огня. Чтобы портянка не разматывалась, обвязал ее сверху узким сыромятным поясом от боярской шубы. Попробовал — не сваливается ли. Нет, все в порядке. Расчувствовавшийся боярин пытался возражать против обмена, мол, сам виноват, сам и потерплю неудобство, но парень только махнул рукой:
— Так для нас обоих меньше хлопот будет.
Засиживаться не стали. Переобувшись, двинулись по туннелю. Прошли саженей семь. В галерее никаких признаков обвала не наблюдалось. Чашник лишь об одном молил бога — чтобы не оказался заваленным выход. О подземном погосте и могиле Иорадиона он сейчас не помышлял. Главное, выбраться наружу. Даже если и поджидают их там оставшиеся изменники, тронуть не посмеют. Главарей нет, господь покарал, а холопы что — грязь, моска.
А вот и развилка. Справа — ход к некрополю, во всяком случае, так утверждал покойный Самсоний, а спереди, куда им с боярином и надобно... Сердце Емельяна Арбузова больно сжалось. Так и есть. Самые худшие ожидания чаще всего и сбываются. Дороги к выходу больше не было. Сплошная стена из свежеперемолотых глыб.
-Мы, кажись, оттуда пришли, — наивно заметил Ерофей Захарович.
-Оттуда, — Емельян поводил факелом по завалу. Воздушной тяги не было. Арбузов вздохнул, резко развернулся, решительно зашагал в правую галерею.
-Не отставай, боярин.
Скоробоев в длинной шубе еле поспевал за почти бегущим чашником. Подумал — не сбросить ли с плеч, одна обуза. Но стало жалко. Наконец туннель закончился, вошли в просторную пещеру. Емельян на что-то неудачно наступил, чертыхнулся и тут же радостно воскликнул:
-Факелы, не иначе дюжина. Зачем на проходе-то оставили? А понятно, чтобы не искать. Бери, боярин, смоляные палки, разжигай от моего светильника. Давай-ка, всю пещерцу высветим. Вероятно, это и есть древняя усыпальница и где-то здесь замурован в стену наш самый главный противец винопивства на Руси старец Иорадион. Не до него теперь, но все одно подземного погоста не миновали. А что? Здесь лепо. Есть на чем полежать, подумать, вон надгробий сколько, любое выбирай.
Пока Ерофей Захарович, все же скинув соболиную, с горностаевым воротником шубу, втыкал во все щели горящие факелы — больно уж сильно он соскучился по яркому свету, Арбузов медленно ходил между могильных плит.
-"...игумен Дионисий", " Святейший Адриан переселился къ пръстолу славы Божия в вечный покой", так... А вот " В лъто 6931 пръставися воинъ Степанъ Параскеевъ...". Кого тут только нет! Братец Самсоний говорил, что наш отшельник в стене покоится. В какой интересно? Погляди-ка, боярин, а тут одна склепница приоткрыта.
В дальнем углу усыпальницы, которая сейчас вовсе не интересовала Скоробоева как место захоронения пустынника Иорадиона, он обнаружил еще дюжину факелов и теперь подземный некрополь весь сиял огнями. Услышав об открытом надгробии, боярину сделалось жутко, хотя еще минуту назад ему казалось, что после пережитого обвала напугать его уже нельзя ничем.
-Уйди от саркофага, Емелюшка. Не буди лихо. Неспроста могилка-то открыта, — взмолился Скоробоев.
-Чего теперь бояться? — возразил парень. — А вылезет покойник, может хоть дорогу подскажет.
Ерофей Захарович побросал факела и теперь крестился, чуть ли не обеими руками.
-Упокой, Господи, души усопших раб твоих, сродников и благодетелей моих, и всех православных христиан...
-На отверстой медной плите надпись какая-то необычная, — не обращая внимания на причитания боярина, вслух изучал могильную крышку Арбузов. — Поднеси сюда, Захарыч, еще один светильник.
Боярин беспрекословно выполнил команду своего слуги. На негнущихся, дрожащих в коленях ногах, он приблизился к Емельяну, поднял факел над приоткрытым гробом.
"Блаженны очи, видящие то, что вы видите", отчетливо значилось на крышке.
Несколько раз перечитав загадочную фразу из десятой главы от Луки, Емельян задумался. Что же здесь следует "видеть" — саркофаг, как саркофаг, обычный, здесь таких несколько десятков. Разве что только приоткрыт. Вельми любопытно, кому понадобилось в каменный гроб лазать, монахам? Пусть так, но отчего не прикрыли? Ага, что-то еще внизу нацарапано.
Стер рукавом с меди пыль, прочел другую надпись:
" Когъда боишися мерьтвыхъ, зачемъ тебе бысть съ живыми".
Несколько окрепший духом боярин Скоробоев, тоже прочитал странную эпитафию и теперь недоуменно смотрел на чашника, но тот не торопился делать выводы. Он хмурился, морщил лоб, однако его доброе лицо не становилось от этого менее приветливым и открытым. Ерофею Захаровичу надоело ждать Емелиных разъяснений, и он сунул нос в щель открытого саркофага.
И тут произошло ужасное — из под крышки выскочила огромная черная крыса! Она уселась на медной плите, нагло уставилась на боярина. Оцепеневший Скоробоев только разинул рот.
Неизвестно, сколько бы продолжалась эта немая сцена, если бы чашник не швырнул свой факел в мерзкую тварь. Крыса запищала, закрутилась и в следующее мгновение бросилась в сторону туннеля.
-Кажется, мне все ясно, — весело сказал Емельян, — эта тварь развеяла мои сомнения. Под этой крышкой...,— начал он фразу и не закончил. — Погодь, боярин, ты собираешься выполнять царский указ, али нет?
— Аз бы с радостью, — ответил очнувшийся от очередного потрясения Скоробоев. — Обаче до царских ли сейчас указов? Сначала выбраться бы отсюда.
Чашник хитро подмигнул:
-Выбраться-то, похоже, выберемся, а вот вернемся ли сюда когда-нибудь еще, не знаю, не уверен. Так, что давай, поищем твоего отшельника Иорадиона.
