| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Наконец он расслабился. Рассмеялся — реакция была выбрана.
— Я читал в вашем деле, о присущем вам, гражданин Ирисов, упрямстве.
— О! У вас есть на меня дело? — заинтересовался я. — Дайте почитать. Очень интересно узнать, что думает обо мне родная гэбуха.
— Дам. Если расскажете, что вы делали в Африке. Тем более в сопровождении не последнего человека из армейской разведки США.
— А что будет, если я не скажу?
— Ничего особенно. Вам введут сыворотку и мнемо-техники сделают 'галерного раба'. По спецметодике. Может, даже 'мусульманина на Марсе'.
— Это противозаконно. Я буду жаловаться.
Он рассмеялся. Отлично понимая, что может делать со мной, что хочет. Тем более увечий мне не нанесут. Только виртуальные пытки. Изощренные и неограниченные ничем, кроме их фантазии. Зря я вернулся. Надо было в Сингапур лететь. Или к Коджиме на Кюсю. Ведь не убьют, поганцы, но инфу все одно выловят. Выжмут и выкинут на помойку.
Я задумался. Нет, я, конечно, мог рассказать им еще один кусочек правды. Но это их не остановит. Они захотят проверить, все ли я сказал. Так что виртуальные проверки будут все равно. Доказать я ничего не смогу. Единственная надежда на сообщение, что я отправил в момент, когда сходил с трапа и увидел этих субъектов. Короткое сообщение из трех букв. Дальше я был полностью под колпаком ЭМ подавителей. Мой сотовый не работал. Ни тот, что был спрятан в костной ткани уха, ни тот, что находился в браслете часов. Здесь, в этом помещении я не мог ни с кем связаться. Они это прекрасно понимали.
— Зачем же вы тогда меня тут держите? Начали бы сразу с виртуальной лоботомии.
— Тебе следовало с самого начала нам все рассказать.
— И вы бы поверили, будто я все рассказал?
— Нет.
— Тогда в чем фокус?
Бабаджанян расплылся в улыбке:
— Ни в чем. Это решаю я — старший следователь по особо важным делам. Вопросы, о которых мы ведем речь — вопросы национальной безопасности Российской Федерации, сынок. Пойми. Мы не можем позволить тебе что-то утаить. Ты русофоб и не патриот, Ирисов. Не зря об этом написано в твоем личном деле.
— И что вы собирайтесь со мной сделать, русские патриоты Бабаджанян и Удмуртов?
Он усмехнулся, как и второй тип. Видимо, решил по моему жалобному тону, что я сильно испугался.
— Мы поиграем игру. Ты же у нас любитель в игры играть, Ирисов. Или Лупусов, как ты сам себя назвал. Правда, игры у нас очень необычные. Особенные. Служебные. Видеть таких тебе еще не приходилось.
Говоря это, он достал какую-то красную палку-цилиндр и деловито покрутил на ней регулятор. Несмотря на мои обширные познания в технике, я был без понятия, что это, — пока он не направил на меня и не активировал устройство.
'Сволочи!' — только и успел я подумать, прежде чем отключиться.
Больше всего это напоминало быстрый ксеноновый наркоз. Раз — и ты в бездне тьмы, словно ничего и не было. Ни Вселенной, ни Времени, ни Тебя...
Барабан издал гулкий звук, и я откинулся назад, налегая на весло всем телом, делая мощный, отработанный годами, гребок — возможно, уже стотысячный. Или даже миллионный. Это невозможно было узнать. Никто не считал. Бессмысленно. Все равно не имело значение. На берег не выпускали. Никогда. Только в качестве трупа ты мог покинуть корабль. Чаще это происходило в открытом море, когда труп умершего гребца просто скидывали за борт. Отвратительное зрелище! Словно собаку. Даже молитву никто не удосуживался прочесть. Не по-христиански это. Сотни раз я мысленно проклинал их, призывая всевозможные кары господни на головы нечестивцев.
Однако проклятые венецианцы в дорогих, шитых серебром и золотом камзолах, как ни в чем не бывало, по-прежнему прогуливались по верхней палубе. Лузгая семечки или попивая вино. Через щели это было прекрасно видно. Иногда кто-то из матросов сплевывал табак прямо на палубу, и я брезгливо отодвигался от свисающей слюны. Первое время. Потом стало наплевать. Я и так был весь в грязи. И до самой смерти уже не отмоюсь.
Разговаривать с соседом по веслу также не хотелось. Я уже обо всем возможном с ним поговорил. Десять раз минимум. Да и говорить-то было особо не о чем. За одним веслом со мной сидел мой младший брат Руперт. Я знал его, как облупленного. Научил всему, что знал. Защищал, оберегал. Пока мы оба не вступили в орден. Первое время, когда нас захватили в плен, он меня сильно ругал. Я мог сбежать тогда, но сдался, когда понял, что ему не уйти. Не мог оставить брата им. Нехристям! Впрочем, нехристей среди них было не так уж много. Венецианцы к магометанской вере не относятся. Все 'добрые' христиане. Только торгуют. С турками. И экипажи во главе с капитаном нанимают также турецкие. Так безопаснее. Нарвутся на французов — разойдутся по-христиански. А на османов — можно и капитана подключить. Проклятые торгаши!..
Барабан, отбивавший ритм для гребцов, неожиданно смолк. Я с наслаждением зафиксировал весло в уключине. Чувствуя, как отзываются болью натруженные мышцы. Скоро, наверное, придет и мой черед. Умереть здесь. К нам вниз спустился надсмотрщик. Бородатый и одноглазый. Со страшной змеиной плетью, так хорошо мне знакомой. По ней можно было очень многое определить. И настроение надсмотрщика, и погоду, и сколько мы уже плывем. Столько вещей в простой боли! Никогда бы не подумал, что она может быть такой разнообразной.
Надсмотрщик остановился напротив нас. Я сжался в ожидании удара. Но его не последовало. Вместо этого он отомкнул замок нашей цепи и, махнув плетью, коротко бросил:
— К капитану, отродье!
Я глянул на брата, но он только пожал плечами, давая знать, что тоже не понимает причину столько странного вызова. Гребцов к капитану никогда не водили. Не было таких проблем, чтобы их не мог решить прямо на месте надсмотрщик. Даже шкипер был недосягаем для гребцов.
В каюте капитана горело множество свечей. Окна были занавешены. Странно. Словно для какого-то дьявольского ритуала, требовавшего темноты. Зачем? Я не успел додумать эту мысль, как сидящий за столом тучный и смугловатый с густыми бровями капитан поманил нас пальцем. Надсмотрщик грубо подтолкнул сзади.
Я с трудом удержался от того чтобы не опустить взгляд на яства на его столе. Жаренная до золотистой корочки курица, вина в узорчатых кубках, здоровенная краюха белого хлеба, маринованные оливы горкой на серебряном блюде. Такие сочные. Я прямо на расстоянии чувствовал знакомый с детства вкус. Тысячу лет их не пробовал. Руперт не удержался. И в отличие от меня, не смог оторвать взгляд от стола. Он всегда отличался слабой волей. Я учил его биться на мечах. И кулачному бою тоже. В детстве он всегда плакал в конце от обиды, что не может меня достать. Ни единожды!
Капитан, конечно, видел 'тонны' слюны, что я непроизвольно проглатываю. И вдруг сказал нечто совершенно неожиданное:
— Ешьте.
Я опешил. На секунду подумал, что нас хотят отравить. Потом понял, насколько глупа эта мысль с точки зрения логики. Руперт же вообще не думал. Тут же схватил куриную ножку и жадно запихнул ее в рот. Я сделал над собой страшное усилие, чтобы не последовать его примеру.
— Что вы от нас хотите, сеньор капитан? — спросил я.
Капитан, одобрительно усмехнувшись моей выдержке, произнес странную и бессмысленную фразу:
— Расскажи мне, что ты делал в американском посольстве двадцать восьмого августа две тысячи шестидесятого года.
— Простите, сеньор капитан!
Его фраза была такой странной. Но почему-то меня беспокоила. Вроде бы набор непонятных и не сочетающих друг с другом слов, но что-то внутри задвигалось. Беспокойно и щемя душу. Что за дьявольское наваждение!
— Расскажи мне, что тебе говорили в американском посольстве, мальтийский рыцарь по прозвищу Канис. Если расскажешь все, я тебя отпущу. Вместе с братом. И денег дам. Мальта не далеко.
Я совсем смутился. Америка? Это же испанская колония за тысячи лье отсюда! Причем здесь это место?
— Я, я... — я запнулся, не сумев договорить.
Что-то начало буравить мозг, не давая сосредоточится. Что за глупости! Тело начало непроизвольно подрагивать мелкой дрожью. Как от возбуждения перед битвой. И в холодный дождь, когда только холстина отделяет тебя от металла кольчуги, но не спасает от смертельного холода, что он проводит к намокшему телу.
— Можешь не говорить, — сказал капитан, словно понимая всю глубину моего смущения и растерянности. — Напиши. Тебе не обязательно говорить. Это трудно вспомнить, я понимаю. Но в глубине ты все знаешь. И все помнишь.
— Эй, там!
Он щелкнул пальцами кому-то за моей спиной. Меня тут же усадили за стол, бесцеремонно отодвинув изысканные яства, и сунули в руку перо и разложили пергамент. Желтоватый и упрямо сворачивающийся в трубочку. Капитан тут же решил эту проблему: положил на край тяжелый кубок с восхитительным венецианским красным вином. Как человек живущий впроголодь, я прямо нюхом чувствовал его вкус и мельчайшие пары аромата и букета, что он издавал.
— Пиши, — приказал капитан. — Потом поешь. Вдоволь. Грести больше не придется.
Что я мог поделать? Тринадцатифутовое весло и кусок небо в щели палубы в обмен на свободу и деньги? Получить свободу. С братом! Я начал писать. Сам не понимая, по-прежнему дрожа мелкой дрожью, я выводил странные символы. Не иначе, как дьявол водил моей рукой:
'Двадцать восьмого августа сего года я был вызван с работы в американское посольство. Со мной хотел поговорить триллионер из США Альберт Росфеллер. По закрытому каналу связи. Дело касалось его дочери, которую похитили, вернее, заперли в виртуальной игре под названием...'
Я писал какую-то непонятную тарабарщину. Гусиное перо так и летало в моей руке, выводя каллиграфически правильные буквы. Но не успел я даже как следует начать, в голове что-то щелкнуло. Я поднял глаза: за спиной капитана, словно призрак, маячило создание с худым, почти кожа да кости, лицом. С печальными впалыми глазами в глубоких глазницах черепа. В балахоне мага. Маг сделал какой-то жест — в тот же миг я все вспомнил.
Удивительно. Мне даже не потребовалось времени, чтобы очухаться. Как после сна. Раз — и я все помнил. До чего же быстрая вещь человеческий мозг. Глупо, но я не мог побороть искушения. Дурацкая выходка, но она того стоила. Я встал, скомкал папирус, швырнул его за плечо, и прежде чем капитан успел что-то понять, схватил его за воротник и, перетянув через стол, начал дубасить по лицу. Им потребовалось секунд десять, прежде чем они вырубили виртуал и вернули меня в реал. Симуляция в этой гэбешной программе была на высшем уровне. Столь глубокие проникновения в подсознание вообще-то запрещены всемирной виртуальной хартией. Тем более запрещены там, потому что способны вызвать психический сдвиг и минимум многолетнюю депрессию. Я успел увидеть в кровь разбитое от моих ударов лицо капитана Бабаджаняня, слабо надеясь, что он, как истинный фанат своего дела, не выключил ощущения боли в столь наглядной и реальной симуляции...
Очнулся я на столе. Привязанный толстыми ремнями. Рядом возились техники, но видеть их я не мог. Голову держал какой-то механизм. Не позволяя смотреть по бокам, только в белоснежный потолок с светодиодными панелями.
'Уроды!' — ругался я мысленно.
— Ну как? Не вышло? Уроды! — сказал я вслух — громко и со злорадством, как мне показалось.
Тут же в обзоре моего угла зрения всплыло лицо техника. Очкастый ботан, прямо ходячая иллюстрация с какого-то аниме про сумасшедших ученых в белых халатах.
— Ого! Крепкий у нас материал сегодня, — заметил он обращаясь к кому-то, невидимому мной.
Рядом с первым тут же всплыло второе лицо. Этот был уже более приземленным. Длинноволосый. Похожий на хиппи. И без очков. Чем-то даже напоминал изображения Иисуса Христа.
— С юморком, товарищ, — подтвердил он.
— Облажались, сосунки! Как там ваш Бабаджанян? Или это был лейтенант Удмуртов? А может, ты, очкастый прыщ? — продолжал я, пытаясь вывести их из себя.
Что в общем-то в моем положении было бравадой. Они могли меня достать и сделать что угодно. Чуть не сделали. Если бы не дошло то сообщение. Из трех букв. Га-Ноцри взломал их систему и предотвратил мое признание. Интересно, как долго до них будет теперь доходить, что в их системе что-то неладно. Что у них поселилась чудовищная электронная бяка.
— Ненормальная реакция, — констатировал третий голос. — Должен быть получасовой шок. У него крайне высокий соматический барьер.
— Да нет у него никакой высокой соматики! Он как супергеймер даже более воспримчив, чем обычные клиенты! — отозвался очкастый.
Они по-прежнему игнорировали мои слова. Словно врачи, которые не обращают внимания на то, что болтают пациенты под наркозом.
— Есть. Он понял лажу и нейрограмма пошла вниз. В аккурат здесь. Чем еще ты это объяснишь тогда?
Оба лица куда-то уплыли. По-видимому, смотреть 'ушедшую вниз нейрограмму'. Я начал размышлять, что делать. Но ничего придумать не мог. Это было безвыходное положение. Пока им не надоест или пока они не решат, что выжали из меня все, мне не уйти. А когда узнают о прививке, то уйти не удастся вообще. Обычных людей с такими знаниями не оставляют в живых. Максимум какая-то виртуальная тюрьма с гибернацией. Говорят, есть такая на камчатке для секретной службы. А скорее всего, меня банально кокнут.
Га-Ноцри, Га-Ноцри, проклятое разумное виртуальное существо из проклятой игры! Что мне делать? Спаси меня!
— Может, попробовать 'подвалы святой инквизиции'? — предложил неожиданно голос хиппи.
Черт! А я думал, он из них самый добрый! Как же!
— Да ну на фиг. Ребячество! — отрезал тот, что не показался вообще. — Интересный материал. Нам бы его 'поисследовать'. Тут что-то не так. Никто не держит 'галерного раба'. 'Весту' могут. И даже 'пришельцев'. Но 'галерного' на моей памяти никто не выдерживал. Здесь явно что-то не так.
Умный черт! Наверняка 'черный пояс программирования' — обычно так называют суперпрограммистов. В России их всего несколько десятков. В Китае сотни. Я начал его опасаться. Хиппи не такой уж продвинутый, да и очкарик всего лишь на подхвате. Самый важный и умный — этот, лица которого я так и не увидел. Если он попробуют следующую симуляцию с глубокой блокировкой памяти, я смогу снова войти в контакт с Га-Ноцри. Он должен найти какой-то выход. Он суперкомпьютеризованный разум. Какой выход — без понятия. Выбить им освещение или гробануть на это здание самолет. Что угодно, что могло помочь мне выбраться. А там попробую добраться до посольства. Хоть американского, хоть голландского. Фантастический побег, если он вообще возможен.
— Давай тогда 'тысячелетнего узника' попробуем?
Голос очкастого. Что за хрень, интересно? Несмотря на опасность, мне было любопытно, что они попробуют в следующий раз. Такие реальные симуляции запрещены для публики. И, судя по гребцу, не зря. Я до сих пор еще не отошел от ощущения, что я мальтийский рыцарь и у меня есть брат по имени Руперт. Они даже не потерли эти фальшивые воспоминания, словно мусор зависшие в мозгу и подавленные теперь моей настоящей личностью. Уроды гребанные! Как можно так калечить человеческую память и сознание...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
