Зверь лютый Книга 33. Интриганки

— Ваше Высочество. Весьма благодарен. А то наш-то... ежели ему под горячую руку...

— Не стоит. Проводи-ка, милейший, к тем... найденным. О которых ты докладывал.

— Э-э-э... Но это, знаете ли, не то зрелище, которое... молодой даме... да ещё в положении...

— Проводи.

Настойчивость, звучавшая в голосе герцогини, вынудила стражника отправиться к левому края помоста. Под которым, ещё ничем не прикрытые, лежали, на затоптанной и замусоренной земле, в луже крови и столбе мух, два обнажённых тела. Рядом суетилась пара служителей, пытаясь подогнать поближе телегу божедома.

Ввиду турнира, и естественного, в таком радостном благородном деле, потока трупов, в труповозы мобилизовали несколько местных возчиков. Увы, навыков у них недоставало, а их лошади были непривычны к запаху крови.

При погрузке бездушных тел — души, очевидно, уже предстали перед Высшим судией — служители кантовали мертвых без особого пиетета. За руки, за ноги и мужчину вкинули на телегу. Потом на него закинули и покойницу. Присутствие герцогини не остановила обычных шуток простых трудяг о том, кому быть сверху на том и на этом свете, что скажет по этому поводу ап. Пётр и куда будут смотреть бесплотные и бесполые ангелы. Накинули тряпку, перетянули верёвкой, чтобы не потерять по дороге, и экипаж поспешил "к последнему приюту". Сегодня будет много работы, на арене уже есть парочка жмуриков, а к вечеру... как бы не с десяток наберётся.

— Обычное дело, мадам. Зря вы посмотреть пришли. На каждый турнир, кроме благородных рыцарей — и их дам, само собой, собирается куча всякого сброда. Ворьё, мошенники. Бездельники, шлюхи... Извиняюсь. Они устраивают разные... гадости. Ссорятся между собой. Режутся. Подонки, извините за выражение.

— Спасибо. Я... я пожалуй... поеду домой. Что-то мне... нехорошо.

Софья проводила дочь до паланкина. Тихонько спросила:

— Узнала?

— Да.

— Ладно, отдыхай. Носилки прислать не забудь. Я тут останусь — хочу досмотреть.

Я не боюсь. Ничего-ничего. Ни живых, ни мёртвых. Ничего особенного не случилось — жизнь всегда кончается смертью. Им повезло — они умерли вместе, в один день. Молодыми и здоровыми, без мук.

Спокойно. Вдох-выдох. Я — бесстрашна и бесстыдна.

Занавески паланкина были закрыты, но герцогиня не позволяла своим чувствам проявляться на лице. Обычная, сосредоточенная, слегка скучающая маска.

Замок был пуст. Кроме пары стражников у ворот да суетни на кухне, где шла подготовка к вечернему пиршеству, людей видно не было. Все, кто нашёл повод, сбежали на турнир. Какой яркий контраст с многолюдством и праздничной суетой утра!

Жара, тишина, безлюдье. Затишье. Перед вечерним банкетом.

На пути к своим покоям герцогиня не встретила ни души. Как странно идти одной. Без служанок и конвоя. В пустых переходах. Без слуг и придворных. Непривычно и тревожно. А вот и мои апартаменты.

В прихожей, улегшись поперёк прохода, храпел здоровенный прусс.

Ивашко в последние недели начал увеличивать число бойцов. Стало уже понятно, кто из гребцов на что годен, кто хочет вернуться, а кто остаться. Для драки новобранцы уже годились. А вот насчёт караульной службы...

Герцогиня осторожно переступила через храпящего здоровяка и проскользнула в спальню. Фрида осталась среди зрителей турнира. Стаскивать с себя жаркое тяжёлое многослойное платье пришлось самой. Она уже скинула кольчужку и тонкий поддоспешник, оставшись в одной короткой нижней рубашке, как странный звук из соседней комнаты привлёк её внимание.

Рывком схватила выложенный на постель стилет, оглянулась на дверь в прихожую. Позвать охранника? А если это просто ветер? Или там вообще никого нет, просто мышка пробежала, хвостиком махнула, портьера качнулась?

Осторожно, на цыпочках подошла к двери. Послушала, стараясь отделить посторонние звуки от грохота собственного сердца. Встала, как учили, в сторону и толкнула дверь. Дверь скрипнула и... и ничего.

— Уф. Показалось.

Герцогиня вошла внутрь и огляделась.

Комнатушка используется в качестве гибрида ванной и кладовки. Корыто, ширма, шкафчик, два ведра замотанных... Из-под ширмы видна женская туфля.

С ногой в ней.

Ростислава чуть не заорала. Постояла, держась рукой за сердце. Выдохнула. Ещё раз. Ещё. Выставив вперёд руку со стилетом, осторожно двинулась к ширме. Заглянула. На полу, на коврике, в полутьме помещения, свернувшись калачиком, мирно посапывала девушка-служанка.

— Ф-фу. Но... но у меня нет такой служанки!

Ростислава сунулась ближе к закрытой платком голове незнакомки, попыталась сдвинуть ткань. И была мгновенно схвачена за руку, рывком опрокинута на пол и осёдлана: незнакомка уселась на неё верхом, практически легла на неё, прижимая откинутую в сторону руку с ножом к полу.

Платок у "наездницы" сбился на лицо, она мотала головой, потом сдвинула его на затылок.

— Ой. Егорушка! Наконец-то! Живой! Как я о тебе волновалась! Целый? Не ранен? Как дело сделалось?

— Целый. Тока притомился, ночь не спавши. Потом тоже... нервенно было. А дело — сделано как велено.

— А чего прямо под помостом? Возле самого места... где главные.

— А ты с откуда знаешь? Нашли уже?

— Нашли. Да не поняли. Ты зачем их раздел?

— Я?! Кого?! Ты чё? Мне тама с одёжонкой возиться...

— А чего ж тогда?

— А я знаю? Может, нищебродь какая... тама с утра по округе такие морды ползали...

— Страшно было?

— А то! Я их прям с начала почти увидал. Как они с города вышли. Давай за ними. А близко-то не подойти! А ну как заметят, сторожиться будут. Два раза терял. А они всё среди людей толкутся. В одном месте поторгуются, в другом приценятся. Языками ля-ля-ля, хихикают чегой-то. А времечко-то идёт, солнышко-то подымается. Аж вспотел. Тут они к этому... ну... помосту. Где места вельмож всяких. Поверху всякие слуги суетятся, то ленты, то цветы... в последний минутку... а эти под настил. Там-то столбы стоят, решётки, занавешено. Темно. Они в тую темень и... нырк. Ну, думаю... Выждал малёхо и следом. Под мешковину тую занавесью. Тихохонько. Сбоку. А не видать ничего. Пригляделся, к темноте попривык. Глянь, а он-то её промеж столбов тамошних поставил... так это... как козу... и пыхтит... старается во весь дух. Будто чеканщик по меди узор молотком... тык-тык... аж заваливается на неё... левой-то в перекладину упёрся и... и наяривает... а тут поверху, по настилу-то... тащут чего-то, топают. Грохот — будто по ушам. Тут я к нему со спины не дыша на цыпочках... и ножиком по горлу... он-то хр-хр... а ещё толкается. И на неё повалился. А у ней-то платье-то на голове. Она-то, видать, тоже... не сразу поняла. Головой в землю воткнулась и спрашивает: Вас? Вас ист лос? Я его влево пихнул, она вправо выбираться начала. Как платье с головы... ну... слезло, так я её за волосы и по горлу. Как перхать перестала — ножик вытер, отдышался малость и ходу.

— Тебя никто не видал, следов на одежде нет?

— Не. Оглядел уж себя.

— А тут как оказался?

— Так эти ж... каупанские. Которые с Каупа. Они ж мышей не ловят! Сами здоровые, а мозгов нет! Я два ведра воды на кухне взял и тащу. Один в коридоре со стороны глянул. И снова во двор смотрит. Второй мне на входе: нихт лауфен. А я ему эти вёдра в руки, траген, говорю. Сам тащи. Он только фыркнул и головой так... Типа: сама-сама. Я и затащил. А этот в коридор выскочил. И они там по-своему. Я и за ширму. Они заглянули — вёдра стоят, меня нет. Ну, значит, ушла служанка. Я, то есть. А я — здесь.

И в восторге от удачности своей хитрости, Егорушка чуток попрыгал телом.

Всё это время вестовой лежал на герцогине почти нос к носу, удерживая её руку со стилетом. Его движение напомнило о том, что госпожа пребывает в короткой рубашке, а у Егорушки его платье несколько задралось в ходе проведения приёма на захват и удержание. Ощущение обнажённости контактирующих фрагментов поверхности тел дошло, наконец, до участников. Оба покраснели.

— Я... это... ну... пойду уже...

Егорушка неловко слез с госпожи и, путаясь в подоле, попытался направиться к выходу. Суетливо и бестолково оправлял платье, заматывал платки, старательно не поднимая глаза на лежащую на полу герцогиню. Та потянулась, было, одёрнуть задравшийся край рубашки. Но передумала и, заложив руку за голову, принялась разглядывать своего слугу.

Уже давно не нечто безымянное из серии "принесли письмо, подали обед". После давней истории в подземельях дворца Воеводы был и совместный труд в роли вестовых, и падение за борт во время плавания, когда Егорушка кинулся спасать её прямо в одежде, и стычка на Одерском волоке, где Ивашко и гридни рубили разбойников, а Егорушка, в числе других слуг, охранял гражданских, стоя перед княгиней, защищал её собой. Выставив в сторону придурков в страшных масках свой скрамосакс. Толку от того ножика... но готовность защитить или умереть — была. Был и эпизод у Миндена. С весельем, боевым азартом, сообразительностью, исполнительностью.

— Егорушка... слуга... куда больше сделал для меня, был со мной, приятен мне, чем... так почему же я должна... отдаваться мужу, а не тому, кто мне по нраву? — подумалось герцогине. — А как же "супружеская измена" — основание для развода? — Так ведь была уже. Или — были? Тогда, на лестнице... за одну считать или за две? Из благородных побуждений, для спасения и сохранения матушки и мужа. Так и здесь: неблагодарность — страшный грех. Грешить — не буду.

Она решительно приподнялась на локте и негромко, но твёрдо скомандовала:

— Стоять!

Парень дёрнулся, замер. А она чуть насмешливо продолжила:

— Ты что ж, слуга верный, так и бросишь госпожу свою? Не поднятую, не одетую, не помытую. Да и сам... куда ты такой пойдёшь? В женском платье. Вон лохань, воду ты притащил. Поставь и налей.

Рывком, как учил Артемий, перекатилась, поднялась на ноги. Указала куда поставить корыто, развернуть ширму, пока Егорушка красный, как после бани, старательно наливал воду, заперла двери и, взяв мыла, принялась наливать их в лохань и взбалтывать. Ей пришлось наклониться, и тяжёлый вздох за её спиной, подобный вздохам разносившимся некогда над Волгой во время прогулок с Воеводой на "Ласточке", подтвердил, что она если и постарела за последний год, то не сильно.

— А ты чего столбом стоишь? Снимай с себя всё. Сложи аккуратнее. Эти тряпки могут, не дай бог, опознать. Их придётся... иллюминировать. Жаль, конечно, но не велика потеря.

— Но я... это...

— Ты в бане никогда не бывал? Исполняй.

Когда парень неуверенно начал разматывать платок, она сперва отвернулась. Потом напомнила себе, что "бесстрашна и бесстыдна", повернулась, уперла руку в бедро и принялась оценивающе рассматривать этот... мужской стриптиз. Старательно не меняя выражения лица, но ощущая как непроизвольно начинают всё сильнее пылать щёки.

Похоже на то, о чём говорил ей Воевода. "Лапидарная система табуирования". Тут — могу, тут — не могу, тут... "рыбу заворачивали".

Вот парень. Смелый, решительный. Убил уже трёх человек. Двоих сегодня. С немалым риском. Если бы его... не дай бог. В баню хаживал. С девками... Опыт точно есть: у Воеводы "дом свиданий" — в обязательном наборе для всех ближних слуг. "Чтобы с ума не сходили".

С удивлением поймала мысль:

— Жаль, что я у него не первая. И, пожалуй, не вторая.

Хмыкнула про себя:

— Так и он у меня... шестой? Х-ха... ещё могу посчитать.

Окинула с ног до головы взглядом.

— Как-то ты, Егорушка, скукожился. То был орёл степной. А то курица мокрая. Коли так, то и лезь в корыто.

Посмотрела насмешливо, как парнишка ссутулившись, прикрывая срам руками, влез в воду, вспенившуюся, покрытую разбухшими уже листочками. И сдёрнула с себя рубашку. Посмотрела в тянущиеся к ней, и тут же старательно отводимые, глаза. И убедительно объяснила:

— Тебя же, от страхов пропотевшего, помыть надо. Наплёскаем. Промокнет всё.

Зашла к нему за спину, намылила мочалку.

— Сиди ровно. Сейчас всю грязюку с ушей смоем. Глаза закрой, а то мыло есть будет.

Парень послушно закрыл глаза, но продолжал изо всех сил цепляться за края лохани. Ростиславе пришлось похлопать его по плечу, чтобы поднял руку. Намывая, вдруг подумала:

— Вот этим, десницей, зажал в кулаке нож. Подошёл, резанул. Поперёк. По горлу. Вот сюда кровь потекла. Нет, не успела. Вот эти пальчики... крепкие, быстрые... Сжали рукоять. Ударили. Насмерть. И сразу назад. А из тех... дух вон...

Мысль волновала, восхищала, томила...

Продолжая намывать плечи и грудь своего вестового княгиня наклонилась и закинула его вымытую руку себе на шею. Глядя сбоку на зажмуренные глаза парня, повела его ладонью по своей шее, по плечу, по груди...

— Г-госпожа...

Её пальчики прижались к губам Егорушки.

— Т-с-с. Сожми. Сильнее.

Не позволяя ему отпустить, приподнялась и шагнула в лохань. Опустилась в воду. Села верхом. Прижимая его правую, скомандовала:

— Левую. Дай.

И тщательно промыв левую ладонь, поместила её симметрично правой. Своими ладонями, положенными поверх его, сжала. Держит.

Запустив руку в тёмную от трав и мыл воду, нащупала. От чего парень вздрогнул, напрягся.

— Да уж. Выискивать не надо — не глядя не промахнёшься. Как его, бедненького... зажало.

Погладила, вроде как промывая мыльной водой. Ухватила крепко. По-хозяйски. В кулак. Улыбнулась во всё сильнее зажмуриваемые глаза.

— "Чего не видно, того, вроде бы и нет". Он меня не видит — меня тут нет. Для него. А с кем же тогда он...? — мысль рассмешила и добавила смелости.

Направила. Медленно опускаясь. Медленно. Совсем не так, как с итальянцами давеча. Те её таскали, ею управляли. А она подстраивалась. Покорялась. Движению, рукам, мужчинам.

Вспомнилось ощущение четырёх крепких ладоней на своём теле. Уверенное управление. Ею. Умелое применение. Её. Инструмента. Для разгрузки чресел молодецких. Достаточно только... не мешать. Просто позволить. Довериться. Отдаться. А тут... сама.

Парень сжимал зубы всё сильнее. Казалось, ещё чуть и они крошиться начнут. Резко выдохнул расширившимся ноздрями.

Глядя в его окаменевшее лицо с по-прежнему крепко зажмуренными глазами, герцогиня оторвала руку своего вестового от груди, опустила, управляя его пальцами, которые часа четыре тому назад сжимали смертоносный клинок, в воду между их телами. Сжала ими свой "бутон сладострастия". Не так, как рукоять ножа. Не для смерти, а для наслаждения. Мягче. Ещё. Чуть вверх. Чуть вниз. Будто перебирая по рукояти. Тогда — причины смерти, теперь — источника удовольствия. Вот здесь... о-ох...

— Какой он ещё... неопытной. Вот тот давешний кремонец... ныне покойный... не второй, а первый... даже жалко... Но и этого можно научить...

Мелькнувшее в мозгу слово озадачило:

— "Научить"? Я собираюсь взять его в постоянные любовники? Одно дело — разовая награда. За прекрасно проведённую спец.операцию. Но постоянно? Это опасно. Да и хватит ли у него ума не "предъявлять права"? На женщину, которая то внизу — в постели, то много выше — в обществе? Мужчины после таких... действий начинают думать, что они важнее, главнее, умнее... Хотя — какой тут ум?