Поэтому решено было, что до визита царя в Агаш претор моря и Арканга будет ограничиваться защитой торговых путей в Агаш и Лангишт от пиратов вблизи территории собственно Лиговайи. А в поездке он будет сопровождать царя и договариваться о постройке новых кораблей для государства.
В качестве подготовки к визиту необходимо было также обязать знатнейших из лиговайцев выбрать себе невест. Прежде всего, конечно же, обязали жениться самого царя, причем на одной из племянниц Ашинатогла. Затем наследника, на его дочери. Царь и наследник не высказывали большого ликования, но покорились политической неизбежности. Не проявляла никаких признаков недовольства и царица-трибун, сидевшая у дверей Сената: она тоже знала, что это необходимо, и была уверена, что её положение второй брак не поколеблет. Затем шурьям царя предложили вновь жениться, и они-то недовольства не скрывали, им было простительно немного повозражать после позора и шока, который они испытали с бывшими своими жёнушками. В итоге одному из них было велено выбрать агашскую принцессу, а другому можно было взять горянку или степнячку. Кто из них окажется жертвой очередной политической необходимости, должны были решить сами братья. Они утихомирились, поняв, что большего не дождутся. Затем дошла очередь до Урса.
Глядя на все происходящее, Урс тоже согласился жениться на агашской принцессе. Тем более что он ясно понимал, что любит лишь Киссу, а надежд на свадьбу с нею нет.
Баронам было предложено как можно быстрее выбрать себе невест, но столь жёстких требований им не выставляли. Лишь граф Таррисань довольно, но весьма сдержанно, улыбался: его-то женить без его воли не собирались, его сын уже отхватил себе достойную четвёртого по знатности рода царства (после царского и двух шурьёв) невесту.
Но было одно исключение среди баронов. Царь, иронически глядя на Асретина, вдруг попросил слова:
— Все мы знаем, что честь и доблесть мужчины не та, что у воина, у воина — не та, что у командира, у командира — не та, что у владетеля. Как трудно бывает человеку быстро пройти все эти ступени и привыкнуть к своей новой роли, новому месту в обществе! Наш достойный генерал поставил нас в неудобное положение, в пылу страсти дав слово степнячке не из наших союзников, не прошедшей нашей жёсткой школы невест и не самого знатного рода. Я разрешил ему женитьбу, чтобы он не опозорил нарушением клятвы себя и всех нас. Но, прежде чем безумно жениться по страсти, я настаиваю, чтобы он разумно женился на агашке. Её положение первой жены после этого никогда не может быть поставлено под вопрос. А вторая жена... в принципе, чем прекрасная и страстная степнячка хуже гетеры?
Сенат сдержанно посмеялся и обязал несчастного генерала жениться сначала государственным браком, а затем уже по своей воле. Тот слушал, понурив голову: ему-то возмущаться и возражать было позорно.
Второй день заседания Сената был посвящён задачам магистратов. Первым, пользуясь своим неоспоримым правом, взял слово царь.
"Отцы-сенаторы! Я должен описать положение, в котором оказался наш народ. Да, наш народ! Народ, который родился на наших глазах, иначе Судьба не дала бы нам возможность выйти из того безнадёжного положения, в котором мы были вначале, не позволила бы нам совершить чудесные дела. Все это сплотило и воодушевило наших людей. Они все стремятся к самым высоким свершениям, к чести и славе. Если нам удастся получить хотя бы несколько лет мира, они передадут свой дух в сердца своих детей и породят первое поколение нового народа. Мы уже перестали быть старками по этносу. Но мы сохранили старкскую культуру и приумножили старкский дух. Это то прекрасное, чего мы уже добились".
"Но хорошее всегда неразрывно связано с плохим. Мы сейчас в отвратительной ситуации, Мы незаслуженно получили репутацию непобедимых и ужасных бойцов. Она нас спасла, но когда-нибудь мы с неизбежностью её потеряем. Нам необходимо самим не проявлять кичливости, и молиться Судьбе и Победителям, чтобы они пропускали мимо ушей и восторги, и проклятия тех, кто возводит на нас незаслуженный поклёп, что мы присвоили себе недостойное существ звание непобедимых. И нам надо стараться, чтобы эта слава продержалась ещё столько времени, сколько нужно будет нам, чтобы окончательно укрепиться. Поэтому я призываю всех магистратов к чрезвычайной осторожности".
"Я перечислю некоторые опасности, которые подстерегают нас. Из-за нашей оглушительной репутации, все соседи будут соблазнять нас вступить в войну на их стороне или хотя бы послать вспомогательный отряд. Они будут уверены, да вначале действительно так чаще всего и будет, что одно имя старков заставит их противников дрожать от страха и лишит врагов всякой надежды на победу. Но здесь нужно будет быть крайне осторожными. Нам пока что необходимо беречь наших граждан и ещё более беречь нашу репутацию. Поэтому мы должны разрешить отправку наших граждан для помощи другим государствам и племенам лишь с явного согласия Сената, даже в качестве добровольцев. А вы, отцы-сенаторы, должны не увлекаться в таких случаях заманчивыми перспективами. Всё нужно трижды трезво оценить, потом как следует выпить, перепроверить на пьяную голову и на следующий день принять окончательное решение".
Такой пассаж в крайне серьёзной речи немного разрядил обстановку. А затем речь продолжалась.
"Есть одно исключение. По союзному договору с Агашом мы не имеем права препятствовать нашим гражданам служить любым способом нашему лучшему другу и моему брату. Здесь уж мне придется вовсю использовать наши добрые личные отношения для того, чтобы найти разумный баланс. Конечно же, мой брат вовсю будет сманивать наших лучших людей. Но он — человек, понимающий и аргументы, и шутку. Так что я надеюсь договариваться с ним в каждом конкретном случае. Но, кроме того, нам нужно назначить из нашего числа, отцы-сенаторы, постоянного посла в Агаш. И сменять послов не очень часто, не чаще раза в год, но не реже, чем раз в два года. Ведь, если посол достойно провёл свою крайне нелёгкую, хоть и внешне приятную и выгодную, миссию, он заслуживает преторство в качестве награды, не говоря о других почестях. Достойное посольство часто важнее выигранной битвы, а то и целой войны".
"А теперь вернёмся к делам преторов. По той же причине, которую я назвал для внешних дел, им ни в коем случае нельзя увлекаться местью и вылазками на чужую территорию. Ведь здесь для нас одно поражение уничтожит плоды ста побед. После первого же поражения вся свора кинется на нас, как бешеная".
Атар внимательно посмотрел на Урса, который заметно, хоть и не демонстративно, ухмылялся. Ухмылка стала от этого более демонстративной. Но повода придраться или возмутиться пока что не было.
"Поэтому я предлагаю запретить нынешним преторам, за исключением претора моря, преследовать врагов за пределами нашей территории. А для претора Южных Гор есть достойное его трудное задание. К югу от Ицка и Алазани находятся дикие джунгли, переходящие в мангровые леса. Там живут некие то ли племена, то ли люди, то ли уже нелюди, называемые "дикими Проклятыми". Кто же, как не Гроза Гор, сможет разведать эти земли и решить, стоит ли нам их расчищать и присоединять к себе? Заметим, что там даже пиратских крепостей нет. И Ссарацастр их никогда своими не считал".
"Я напоминаю о важнейшей задаче преторов и трибунов нынешнего года: как можно скорее и как можно справедливее составить списки союзников. Ни один из тех, кто наш враг в душе, не должен в них попасть. А вот тех, кто немного колеблется, но верен идеалам чести и справедливости, можно записывать туда, чтобы прекратить их сомнения и окончательно склонить на нашу сторону".
"И, наконец, ещё одно дело, о котором нельзя будет забыть. Претор моря, после завершения великого посольства в Агаш, должен будет, если не помешают другие важные обстоятельства, снарядить большую морскую экспедицию в Лангишт и на Агоратан. Нам надо будет решить уже сейчас: отправлять ли на Агоратан новых граждан или же благородно подарить его при подходящем случае нашему другу Ашинатоглу?"
Сенат зашушукался. Так спокойно говорить о возможности отдачи прекрасного острова, на котором была завоёвана корона нового царства... Это то ли гениальность правителя, то ли первые признаки наступающего паралича воли в страхе потерять уже достигнутое.
"А теперь, отцы-сенаторы, я жду, чтобы вы со всей серьёзностью и ответственностью, без страха и без азарта, без излишней осторожности и без капли жадности к новым завоеваниям, победам и славе, обсудили всё сказанное и внесли свои предложения".
Сенаторы стали выступать по достоинству. Вначале говорили преторы. Наследник Лассор согласился с речью отца и выдвинул в качестве кандидатуры посла в Агаш Арса Таррисаня, который уже имел опыт переговоров с Ашинатоглом и теперь женится на его любимой племяннице. Два принца Тронарана поддержали кандидатуру Арса и тоже согласились со всем. Граф Таррисань в своей речи дал целую инструкцию, как определять, достоин ли человек быть занесенным в списки союзников. Его речь, немного иронично улыбаясь, постановили переписать для всех преторов и трибунов. И вот наступила очередь Урса, выступления которого все ждали с нетерпением после его неожиданных предложений на первом заседании Сената.
"Царь! Равные мне преторы! Отцы-сенаторы! Трибуны, которые слушают меня сейчас! Я почти согласен с тем, что ты, царь, предложил".
Уже начало речи заставило всех насторожиться. Явно это "почти" будет с подвохом. А царь грустно подумал: "Стремительно растёт новый властитель. Уничтожать и давить — вредно для всех. Хорошо ещё, Кисса за него не вышла, а то вместе они такую взрывчатую пару образовали бы. А теперь эта любовь будет до самой смерти держать его в узде. Ой! А если Кисса первая погибнет? И почему такая мысль появилась? Ведь этот тип все время на рожон лезет, а ей вроде ничего не угрожает?" Урс продолжал.
"Я хочу уточнить рассуждения нашего царя, ни в коем случае не оспаривая их. Наше поражение действительно вызовет бешенство и желание отхватить кусочек если не добычи, то славы, у всех окрестных шакалов и гиен. При одном условии, однако. Если вскоре вслед за поражением не последует такой холодный душ, который покажет всем, что и победа здесь ничего не решает. А теперь посмотрите, что произойдёт, если наш хороший полководец, например..." — Урс посмотрел вокруг и сказал: "генерал Асретин, потерпит поражение. Наши прекрасно обученные войска отступят, а не разбегутся. Даже те, кто вначале рассеялись, вернутся в общий лагерь, а не бросятся бежать куда подальше. А на что рассчитывает здешний враг? После поражения армия большей частью разбегается. Даже если некоторые отборные части не потеряют дух и сплотят вокруг себя остатки армии, они смогут обеспечить лишь отход их. Победа решает войну или часть кампании, пока враг не соберёт новую армию. А наша армия через день, два, три будет готова вновь встретить врага и как следует врезать обнаглевшим победителям. Разгром после победы будет ещё большим уроком для всех и даст нам ещё больше престижа. Поэтому я предлагаю немного изменить формулировку: постановить, что преторам не рекомендуется преследовать врага за пределами границ царства".
Царь хотел было заявить протест, что эта поправка полностью искажает смысл его предложения. Ведь он прекрасно понимал, что такая формулировка Урса не остановит, если эта дубовая башка с отличными мозгами в ней решит всё-таки преподать урок врагам на их собственной территории. Но затем монарх решил не действовать прямо, Ему полагалось ещё одно краткое слово в конце заседания. И Атар подготовил свой сюрприз на конец.
"Отцы-сенаторы и в первую очередь наш почитаемый претор Южных Гор! Я решил принять поправку Ликарина при одном условии, которое нам записывать никуда не стоит, но сохранить в умах необходимо. То, что Однорукий Лазанец объяснил, ещё одно наше мощнейшее тайное оружие, на которое мы пока что даже не намекали. Поэтому нельзя преждевременно его открывать и пускать в ход по пустякам. И нашему храброму Ликарину нужно всё время помнить об этом, чтобы не оказаться виновным в преждевременном раскрытии важнейшего военного секрета".
После такого обсуждения Сенат единогласно одобрил предложения. И у всех создалось впечатление, что приём, предложенный Урсом, Атар вычислил уже давным-давно, еще в Карлиноре, когда начал беспощадную тренировку граждан в военном искусстве. А Урс, не подумавши, бухнул во всеуслышание то, о чем пока что нужно было бы молчать. Но ведь в Империи искусство отступать было стандартным признаком высокой выучки войска, и давным-давно полководцы разучились надмеваться после частичной победы. Чтобы осознать значимость такого стратегического приёма, надо было сначала понять коренное отличие обстановки на Юге от обстановки в Империи и вокруг нее.
И у самого Ликарина создалось впечатление, что он ляпнул лишнего. Теперь он дал внутри себя слово, что не допустит до такого во время своего преторства. Если бы он знал, как виртуозно провел косвенное управление царь!
Сразу после закрытия заседания Сената истосковавшийся и разочарованный Асретин поскакал на север, встретиться с невестой и с другом и сообщить, что свадьба откладывается. Через десять дней ему, как и другим знатным "холостякам", надо было быть под Аркангом в лагере невест, выбирать себе жену.
* * *
Армия Первосвященника плелась на север, на встречу с войсками лжепророка. По дороге она заметно таяла. Местные бедуины из племен Шаддад то торговали с армией, то присоединялись к ней, правда, оставаясь в стороне, чтобы сохранять независимость, то нападали на отставших либо отошедших в сторону. Невыносимая жара и пыль... И в запылённом, пропотевшем насквозь, давно не мывшемся солдате Единобожников никто не мог узнать бывшего агашского аристократа. У Уч-Чаниля неоднократно возникала мысль сколотить шайку и оторваться от армии, но здесь, среди бедуинов, это было равносильно самоубийству либо самопродаже в рабство. Так что оставалось доползти до Великой Реки. А там уже действовать по обстоятельствам.
Йолур и вице-император Диритич, им назначенный, прекрасно знали о положении армии, и с точностью до пары дней определили время её подхода к Реке. Поэтому они разослали повсюду вестников с призывом всем верным собираться на первую великую и славную битву джихада. По их расчётам, за неделю до подхода врага армия должна была полностью собраться, так что она успела бы немного сплотиться и ещё не потеряла бы боевой дух. А затем, если всё пройдет нормально, собранная армия должна была на крыльях победы неудержимой лавиной покатиться на юг, на столицу зажравшихся святош и неверного лже-Первосвященника, присоединяя к себе бедуинов. Йолур не сомневался, что сам император правоверных после падения столицы образумится и выйдет к нему навстречу с новым символом веры на устах.
Словом,
Несчастлив тот,
Чья не совпала любовь
С долгом гражданским.
Здесь беспощадно
Чувствам велят отступать.
Глава 8. Империя: время наблюдений
Тем временем в Империю Старков наконец-то проникли сведения о положении на юге. Конечно же, Великие Монастыри и Храмы Двенадцати Победителей уже давно знали обо всём, о чём им соизволили сообщить Храм Двенадцати в Калгаште и Южный Монастырь. Но такой информацией не полагалось делиться с непосвящёнными. А в Империю сведения проникли с мастрагскими и крисьярскими купцами, в виде противоречивых слухов и двух песен. Одна из них дошла от агашцев через Единобожников, а другая — от степняков через Благодать. Конечно, песни претерпели по дороге несколько переводов, но основные идеи сохранились.
