Хейсар. (Меченый - 3)

Дверь в соседнюю комнату тут же распахнулась, и на пороге возникла 'баронесса д'Атерн' собственной персоной. Бледная, с разбитыми губами и надорванной мочкой уха, покачивающаяся от слабости — но двигающаяся так, как надо.

Повинуясь знаку Бельварда, прошла к окну, затравленно посмотрела на улицу, нехотя повернулась лицом к графине Марзии и замерла, глядя в пол...

— А это точно не она? — не отрывая взгляда от лица девушки, растерянно спросила маменька, видевшая настоящую баронессу и в камере королевской тюрьмы, и на суде.

— Точно... — криво усмехнулся Бельвард, вытащил из ножен кинжал, подошел к 'баронессе' и одним движением клинка распустил ей платье от шеи и до низа живота.

Аккуратные свертки ткани, изображающие грудь, тут же упали на пол, продемонстрировав всем присутствующим съежившиеся, словно от холода, соски и крошечный, но от этого не менее заметный алый бутон под правой ключицей.

Леди Марзия подошла к девушке практически вплотную, внимательно всмотрелась в рисунок, убедилась, что ему не один год, и повернулась к сыну:

— Что ж, ты меня убедил, поэтому... Слизень?

— Да, ваша светлость?! — сложившись в три погибели, униженно воскликнул стоящий у двери Серый.

— Я хочу видеть главу Вейнарского братства Пепла... Сегодня... Здесь...

— Ваша светлость, я передам ваши слова, но...

— Постой, Бер! — рявкнула она, увидев угрожающий жест Мельена. — Он говорит, как есть на самом деле...

Потом подумала, нехорошо усмехнулась и уставилась в глаза слегка побледневшему Слизню:

— Передай ему следующее: я собираюсь заплатить очень большие деньги ГЛАВЕ ВЕЙНАРСКОГО БРАТСТВА ПЕПЛА. Либо НЫНЕШНЕМУ, либо БУДУЩЕМУ. Если он не дурак, то поймет, что я имела в виду...

Серый — понял, так как сложился в еще более глубоком поклоне, заверил ее, что передаст все слово в слово и, пятясь, вышел из комнаты...

...Следующие часа два с половиной Бельвард чувствовал себя преступником, попавшим в руки палачей: сначала маменька, изнывающая от скуки, решила убедиться, что он не подсел на ан-тиш, и самолично проверила, нет ли на его деснах и зубах розового налета. А когда успокоилась, начала терзать его вопросами о путешествии в Тиррен и обратно с усердием, которое сделало бы честь любому дознавателю.

Ее интересовало буквально все — где и как он догнал карету, как велось наблюдение и почему для нападения выбрали территорию соседнего королевства, а не первый попавшийся на пути перелесок. Любое сомнение в искренности сына вызывало шквал новых, еще более каверзных вопросов или недовольных движение бровей.

Последних — не самих движений, а последствий, которые можно было прочитать по лицу стоящего за спиной маменьки Бера — Бельвард старательно избегал. Поэтому в какой-то момент вдруг понял, что выболтал гораздо больше, чем собирался. И ужаснулся.

Как оказалось, зря: история с похищением Брани оставила маменьку равнодушной. Выслушав сбивчивый рассказ сына, изобилующий недоговоренностями, леди Марзия уточнила, уверен ли он в смерти подавальщицы или нет, а потом бесстрастно пожала плечами:

— Не дергайся: ты был связан словом с этим твоим Сулхаром Белым, поэтому был обязан сделать все, чтобы она не проболталась...

Известие о том, что всю дорогу до Аверона он сильничал лже-баронессу, она восприняла приблизительно так же:

— Значит, она уже прокляла день, когда согласилась изображать эту тварь, и у меня нет особой необходимости рвать ей ногти...

Обрадованный такой реакцией юноша попытался, было заикнуться о том, что готов помочь девушке 'попроклинать тот день' еще какое-то время, но нарвался на суровую отповедь:

— Может, начнешь думать головой? Она слишком много знает!

Начал. Думать. Правда, только после того, как Бер, воспринявший эти слова, как приказ, свернул девке шею. И после того, как маменька, заинтересовавшаяся сообщением о том, что Посох Тьмы, который таскал с собой лже-Бездушный, является подделкой, вдосталь наигралась с внушительно выглядящей, но совершенно не опасной деревяшкой:

— Скажите, маменька, а зачем вам глава Вейнарского братства Пепла?

Леди Марзия, брезгливо наблюдавшая за зловонной лужей, расплывающейся под мертвым телом, перевела взгляд на сына и холодно бросила:

— Увидишь...

...Когда Бер, большую часть времени 'допроса' простоявший у окна, положил руку на оголовье своего меча и скользнул к двери, маменька, царственно восседающая на стуле и задумчиво рассматривающая 'Посох Тьмы', встрепенулась — заложила за ухо непослушный локон, разгладила невидимые взгляду складки на подоле и нехорошо усмехнулась.

'Могли бы и поторопиться...' — без особого труда истолковав выражение ее лица, подумал Бельвард и посочувствовал главе Вейнарского братства Пепла.

Впрочем, стоило ему увидеть возникшего на пороге человека, как это сочувствие тут же куда-то пропало. Уступив место растерянности — немолодой седовласый мужчина с чернильницей на поясе выглядел кем угодно, но не Серым!

Маменька, по своему обыкновению, среагировала резче — устремила на гостя немигающий взгляд и гневно раздула ноздри:

— Ты кто такой?

— Голос Главы, ваша светлость... — равнодушно мазнув взглядом по трупу лже-баронессы д'Атерн, ответил Седовласый и поднял руки, чтобы Мельену было удобнее его обыскивать.

— А сам он явиться поленился? — прошипела леди Марзия.

— Вас интересует он сам или, все-таки результат? — ничуть не испугавшись ее гнева, поинтересовался Серый.

Маменька опешила, оглядела наглеца с ног до головы и неожиданно для Бельварда улыбнулась:

— Результат. Но я привыкла говорить с тем, кто принимает решения...

— У меня есть все необходимые полномочия...

Бельвард изумленно выгнул бровь — судя по тому, как Седовласый строил фразы, он был либо бывшим вороном , либо вообще невесть как попавшим в Братство белым!

Графиня, видимо, тоже обратила на это внимание, но нисколько не удивилась:

— То, что знают двое, знают все...

Серый пожал плечами:

— Вас — уже трое...

Маменька пошла пятнами:

— Ты мне хамишь?!

— Что вы, ваша светлость! — притворно ужаснулся Седовласый. Потом насмешливо посмотрел на Бера, скользнувшего к нему вплотную, и отчеканил: — Уймите своего пса, леди Марзия, иначе вам в скором времени придется подыскивать нового...

Услышав свое имя, выделенное интонацией, маменька шевельнула пальцами — и Бер, уже вцепившийся в тоненькую шейку Серого, нехотя выпустил ее из рук.

'Голос' главы братства Пепла растер покрасневшую кожу, потом расправил помявшийся воротник камзола и бесстрастно поинтересовался:

— Может, все-таки поговорим о деле?

— Мне нужно найти двух человек — баронессу Мэйнарию д'Атерн и Бездушного по прозвищу Меченый...

— Сколько вы готовы заплатить?

— Три сотни желтков за информацию об их местонахождении. Тысячу — за голову Бездушного. Две — за целую и невредимую баронессу...

— Они в Авероне?

— Сомневаюсь...

— На территории Вейнара?

— Вероятнее всего, да. Хотя могут оказаться и в Тиррене...

Седовласый качнулся с пятки на носок и поморщился:

— В Тиррене придется платить. Иначе местные выложат нам кошель ...

— Повторяю: меня интересует результат! Причем как можно скорее!

— Скорее? — Серый зачем-то ощупал чернильницу, а потом прищурился: — Две сотни желтков на подскок — и вы получите информацию в течение суток... где бы эти люди не находились!

— Королевские голубятни? — восхитилась маменька.

— Они самые...

— Хм... Пожалуй, мне нравится ваш подход к решению проблем... Передай Главе, что я его услышала...

Глава 32. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Восьмой день четвертой десятины первого травника.

...Подбросив в очаг пару поленьев покрупнее, я потерла слипающиеся глаза, опустила палец в чашу со свежеприготовленным отваром чистотела , убедилась, что он уже остыл, и отнесла ее к кровати. Потом посмотрела на мерную свечу, наклонилась над своим мужчиной, мечущимся во сне, и решилась его разбудить:

— Кро-о-ом? Просыпайся, пора принимать лекарства...

Меченый вздрогнул, открыл глаза и уставился на меня взглядом, в котором плескалось безумие и дикое желание убивать. Увидев такой взгляд в первые дни после моего 'похищения' из Атерна, я бы наверняка умерла на месте, решив, что Нелюдь собирается забрать мою душу. Но тот страх перед слугами Двуликого давно прошел, поэтому я ласково прикоснулась к руке Крома и улыбнулась:

— Это был сон... Просто сон...

Он не услышал — смотрел сквозь меня и, видимо, все еще видел образы, навеянные ему горячечным бредом — поэтому я, уперевшись рукой в кровать, поцеловала его в щеку.

Обмяк. Почти сразу же. Потом несколько раз моргнул, растерянно уставился на меня и, наконец, узнав, облегченно выдохнул:

— Мэ-э-эй...

В этом коротеньком слове было столько чувств, что я чуть не заплакала от счастья. Поэтому уткнулась носом в его одеяло, сглотнула подступивший к горлу комок и, наконец, почувствовала, что оно насквозь мокрое.

— Так, сейчас я тебя оботру и поменяю простыню с одеялом, а потом накормлю и напою... — выпрямившись, деловито сообщила ему я и потянулась к чаше с чистотелом.

— А можно, ты сначала позовешь Ситу? — смущенно опустив взгляд, буркнул он.

— Час мыши . Она еще спит... — 'обрадовала' его я. — А зачем она тебе?

— Ну...

Мне стало смешно: мужчина, которому я перевязывала раны и вместе с которым я жила в одной камере королевской тюрьмы, стеснялся попросить плашку !

Впрочем, представив себя на его месте, я поняла, что стеснялась бы не меньше, чем он. И, подняв с пола плоскую ночную вазу, положила ее под его левую, здоровую, руку.

Он пошел пятнами:

— Мэй, я потерплю...

— Зачем? — пододвинувшись к нему поближе, спросила я. — Сита может прийти не на рассвете, а в полдень. Или к вечеру...

— Позови кого-нибудь еще! — чуть слышно попросил он. — Пожалуйста!

— Может, хватит? — возмутилась я. — Ты — половинка, ниспосланная мне богами! Поэтому я ухаживать за тобой буду только я. Ясно?

Он мрачно поскреб ногтями шрам на щеке и попробовал еще раз:

— Мэй, ты — баронесса! Хочешь ухаживать — сиди рядом, корми, пои отварами, перевязывай раны, в конце концов...

— ...а выносить за тобой плашки позволить какой-нибудь там Ратке? — язвительно поинтересовалась я. Потом вспомнила наглое заявление розы 'я — женщина Крома' и почувствовала, что меня захлестывает мутная волна ревности: — Даже не мечтай!!!

Догадавшись, чем вызвана моя вспышка, Меченый нахмурился:

— Мне не нужна никакая Ратка! Отказаться от дара Тарваза я не мог, поэтому просто уступил ей свою комнату...

— А откуда взялись синяки на ее груди и шее? — вырвалось у меня.

— Какие синяки? — удивленно спросил он. — Я к ней даже не прикасался!

У меня закружилась голова от безумного, ни с чем не сравнимого счастья: он не лгал! Совершенно точно!!!

Я потянулась к его руке, наткнулась на плашку и, наконец, вспомнила, зачем я его разбудила:

— Что ж, раз Ратка отпадает, значит, у тебя остаюсь только я...

Видимо, приперло его здорово, так как он заставил себя смириться:

— Может, хотя бы отвернешься?

Я кивнула, эдак с минуту потаращилась в огонь, потом услышала скрип кровати, обернулась, увидела, что Кром, свесившись с кровати, пытается поставить ночную вазу на пол и рявкнула на весь сарти:

— Ляг на место, раны откроются!

Поставил. Лег. Уголком одеяла вытер со лба пот и виновато вздохнул:

— Прости...

Накрыв плашку заранее приготовленной крышкой, я отнесла ее к двери, вернулась обратно, сорвала с Крома одеяло и принялась придирчиво осматривать повязки.

Кром торопливо прикрыл чресла ладонью и возмущенно уставился на меня:

— Мэй, ты что творишь?!

— Ты! Будешь! Лежать! Пока! Я! Тебе! Не! Разрешу! — выделяя каждое слово интонацией, отчеканила я. — Ясно?!

— Мэй, ты — девушка, а я — мужчина!!!

— Ты мужчина, которого я люблю... — перебила его я, осторожно размотала повязку, на которой появилось алое пятнышко, и угрюмо уставилась Крому в глаза: — Опять кровит! Ну что же ты наделал?!

...Минут через сорок, когда раны были обработаны и перевязаны, пот — смыт, а белье перестелено, я подошла к очагу, сняла с крюка исходящий паром котел с дашти , отволокла его к столу, кое-как наполнила варевом здоровенную кружку и протянула ее Крому.

Он сделал глоток и аж застонал от удовольствия:

— Вкусно...

Я улыбнулась и ласково погладила его по бедру:

— Пей, сколько влезет — его тут полведра, если не больше...

Выпил. В считанные мгновения. Потом увидел, что я взяла с тарелки кусочек разваренного рубца, и слабо улыбнулся:

— А теперь ты будешь кормить меня с рук?

— Угу...

— Твои женихи удавятся на собственных поясах...

— Какие женихи? О чем ты? — притворно удивилась я, вытирая ему губы рушником.

— Унгар Ночная Тишь, Намор Медвежья Лапа и Итлар Сокол... — перечислил Меченый.

Его голос вдруг плеснул такой горечью, что шутить мне тут же расхотелось:

— Ты спас детей Ваги... Дальше продолжать?

В глазах Крома появилось удивление. За ним — понимание, безумная радость и... отчаяние, от которого меня затрясло:

— Так вот что это были за свертки...

— Да, ты закончил свой Путь... — кивнула я. — Значит, должен вернуться в храм Двуликого. А я обязана разделить твою судьбу...

...Следующие минут пять он не ел, а давился. И мрачно смотрел сквозь меня. Я не мешала — молча протягивала ему кусок за куском, давала запивать мясо отваром змеелиста, иногда вытирала жирные губы уголком рушника и ждала, пока он смирится с неизбежностью моего ухода и, наконец, поймет, что последние дни нашей жизни мы сможем быть одним целым.

Смириться — смирился. Ибо в какой-то момент перестал жевать и повторил слова, которые я сказала ему по дороге в Шаргайл:

— Они над нами издеваются...

А вот понять — не понял: вместо того, чтобы обрадоваться тому, что я буду принадлежать только ему, испугался за мою жизнь:

— Я не хочу, чтобы ты уходила...

От безумного, всепоглощающего отчаяния, прозвучавшего в его словах, у меня пересохло во рту и бешено заколотилось сердце. Я тут же пересела к нему на кровать, придвинулась поближе, а потом положила его левую руку к себе на бедро.

Первые пару мгновений после того, почувствовал ладонью мою ногу, он сходил с ума от ощущений и толком меня не слышал. Поэтому понял, что я сказала, только тогда, когда я закончила говорить:

— Кром по прозвищу Меченый! Я, баронесса Мэйнария д'Атерн, вверяю тебе свою честь, свою душу и свое сердце. Или, как говорят в Шаргайле, отдаю тебе свое Слово, свое сердце и свою жизнь...

— Мэй!!!

— Я тебя люблю... — глядя ему в глаза, выдохнула я. — Люблю больше жизни! Поэтому буду твоей и только твоей. До последнего вздоха...

Он закрыл глаза, сжал зубы, а я, дотянувшись до стола, вцепилась в рукоять ножа, чиркнула себя по запястью, прикоснулась губами к порезу и вскинула голову к потолку:

— Клянусь кровью своего рода! И... кровь от крови твоей, Барс!!!