Ландскнехт. Часть вторая.

Не долго она пробежала, метров сто по улице. Переборщили, видать, со смолой. Бывает, первый раз все же, технология еще не отработана. Рот я ей велел завязать, потому и не кричала считай. Ну, все, упала, значит все. Добивать не надо, горит неплохо. Хуже, чем покрышка, но этой мерзавке хватит. Теперь остальные.

— Поджигай! — машу Вилли. Тот закидывает в соломенную крышу заготовленный факел, и дом занимается. Гори-гори ясно, мать вашу деревенскую поленом в ухо! Тем, кто внутри, рты мы не завязывали, и кричат они все. Не очень долго. Я думал, придется добивать, тех, кто в окна полезет — ан нет. Скоро унялись все. А там и рвануло внутри — бомбы эти самодельные я велел внутри дома разложить. Вот и все. Но не совсем.

— А теперь, скоты вы эдакие — вам пять минут на сборы! Все, кто не успеет — сгорит. Вместе со своим домом. ВСЕ! Пошли вон, животные! ... Парни, готовьте факелы. Спалим, к демоновой бабушке, все это бандитское гнездо!

* * *

Тем, кто жил в той стороне, куда нам идти, повезло чуть больше. У них было времени больше на сборы. Минут на несколько. И вот уже — вчера у них были квартиры, а сегодня недоумение, чумазые дети и немного вещей. Горит сажа, рыдают младенцы. И толпа этой сволочи с котомками, стоят, смотрят угрюмо. Радуйтесь! Радуйтесь, сволочи, что вас не сожгли заживо! Неблагодарные какие, счастья свое не знают, только что родились второй раз... В селе нашлась телега, в которую впрягли трофейную драгунскую лошадь. На телеге все трое раненных — Хумос пока лучше всех, Саша и приблудный поровну хреново. И мы стоим, пятеро, ждем Петруху и Борьку, они еще отжигают. Вот и они... чорт, кого они там тащат еще? На месте пристрелить не могли?

— Кто это? Что за дерьмо ты сюда приволок — напускаюсь я на Петруху — Какого хрена, я ж приказал — кто не все — того на месте!

— Я .. это... командир, она того... в том доме, ну, что пустой стоял... я ее там поймал..

— И что? Патронов нет, стрелять как разучился?

— Ну... это... я подумал...

— Заткнись. Ну-ка, ты кто такое?

Кто такое, кто такое. Девка, вот кто такое. Растрепанная и немытая. Но волосы вот ведь смешно, в косичках. И чем-то напомнила ту, повешенную баронскими офицерами в валашском пограничье. Только эта темненькая. И глаза серые. Такие, про которые и говорят 'утонуть' мол в них. Красивые глаза, чего говорить. И с какой-то безуминкой. Да и вся девка... Ничего. Лет пятнадцать-то есть, а то и больше. Помыть, причесать... Понятно, чего Петруха ее не стрельнул — жалко. Ладно...

— Кто такая, спрашиваю? Чего там делала, чего пряталась? Говори, пока жива — пугаю я уже. Прошла злость, не трону я ее, но пугать надо — Давай, быстро!

— А вы кто? — голосок смешной, звонкий и даже дерзкий. Охренела что ли совсем, еще меня допрашивать будет, сопля малолетняя?! — Вы же из Рисса, я форму вашу знаю! Вы из Рисса, военные, да?!

— Ты.. Ты того! — нет, все, ушла злость вся, опять батарейки сели, не могу снова накрутить себя, отдых нужен... — Ты мне тут не того! Отвечай!

— Скажите! Скажите мне! — вдруг она кидается ко мне и прямо-таки виснет на рукаве — Вы из Рисса? Из Рисса, да?

— Из Рисса — кажется, начинаю я соображать, в чем дело — Так... А ну-ка, девонька, рассказывай, кто ты такая и откуда... Это твой дом пустой стоял? И вообще, как тебя звать-то?

— Меня зовут Мари, господин офицер...

* * *

Думал, я, сейчас девка и поплывет, расплачется, как у их бабьей породы принято. Ан нет. Крепкая. Как убедилась, что мы из Рисса — успокоилась, и сухо и четко, по-военному практически, все рассказала. Отец ее, бывший рисский пограничник, в свое время спутался с контрабандистами, ну и рванул в какой-то момент с семьей от греха через ленточку, как колечко стало вокруг подельников сжиматься. Он успел, а у подельников колечко на шее и затянулось, веревочное. Ну а тут и жить остался, и неплохо жил, с местными дружбу водил, и, в общем-то, никаких таких терок не имел. Даже помогал кому-то, и разговоры об замужестве старшей дочери водил.

Но люди же — такие козлы. Как началось — нагрянула к нему местная самооборона — те самые трое, судя по ее описанию, которых мы завалили. Пришли подло, типа в гости. Отца топором со спины убили, мать и сестер... ну ясное дело. Брата закололи. Она успела убежать, да никто и не гнался. Жила все время в лесу, а питалась чем найдется, в неразграбленом соседями саду фрукты какие-то подбирая по ночам. Остальное-то в доме все мал-мал ценное повынесли на тот же день. Сама до того в дом ходить боялась. Ну а как увидела пожар, а до того стрельбу слышала — решила пробраться посмотреть, что такое. Да одежду в доме поискать, резонно решив, что коли в селе пожар, то не до нее станет, а одежка ей нужна — сарафан на ней драный-предраный. Тут-то ее Петруха и поймал.

— Господин офицер — закончила Мари свой рассказ — Простите великодушно, не знаю как Вас правильно величать...

— Я не офицер, Мари, и вряд ли им стану. Я только сержант. Все меня тут зовут просто 'командир'. Ну или по имени — Йохан. Я с севера. Можешь меня звать и так.

— Господин сержант... А можете Вы мне дать Ваш револьвер? Ну, пожалуйста!

— Револьвер?!

— Да... Ну пожааааалуста!

— Хм... — Ну и глазенки у этого чертенка! Честные-наивные, прозрачные, как хрусталь. И просит так, словно леденец... Что за чорт, что во мне такое шевелится, даже ведь не поймешь — то ли кобелячье что-то, то ли отцовские какие-то чувства. Или вообще все вместе. Так и педофилом стать недолго... И ведь как же хочется. Хочется ДАТЬ ребенку игрушку. Вот прямо глядя в эти серые огромные глазищи дать то, что она просит. Хочется увидеть ее радость... Что за чорт знает что вообще такое происходит-то... А, плевать! Сую руку в карман френча — Револьвер, говоришь?.. А ты умеешь с ним обращаться, Мари?

— Да, господин сержант! У отца был раньше револьвер, и он меня научил, сказал, на случай если придут его арестовать... Но тут у нас не было револьвера, и вообще я была в саду...

— Ну... На. Держи. Осторожнее, он заряжен! — Я протягиваю на ладони девочке маленький бульдог — Там всего пять зарядов, детка. Но ты не бойся, теперь тебя никто не оби...

Бам! ...Бам-бам! ...Бам! — четыре выстрела вылетают почти очередью — и четверо деревенских мужиков опускаются на землю, схватившись за животы. Мари скачет, азартно высунув язык, кого-то высматривая в шарахнувшейся толпе, подпрыгивает, вытянув руку — Бам! — Ого, отлично, хедшот! Щелкает дважды в холостую курок, и девочка разочарованно опускает оружие.

— Хм... А ты, смотрю я, разбойница, дитя мое... но при этом хорошо стреляешь! Чем тебе помешали эти селюки? Нет, я не против, просто интересно...

— Господин сержант — эти двое пришли вместе с со всеми, и насиловали мою сестру и мать. Тот — брат главного из бандитов. А эти грабили наш дом, хотя дружили с отцом.

— Ну... что ж, парни, доколите этих свиней, да и двинулись. Садись на телегу, Мари. Что ты еще хочешь, детка? Наверное, ты голодна?

— Нет, спасибо, господин сержант, я не голодала, в саду много плодов, и вода в ручье вкусная.... Но я, и правда, очень-очень хочу кое-что...

— Что же, ты хочешь, Мари?

— Пожаааалуста... Дядя Йохан... У Вас есть еще патроны?

* * *

Покинули мы негостеприимную деревеньку под рев сгорающей заживо скотины и вой местных. Уже даже немного жалко стало. Чуть сильнее — безвинную скотину и поменьше — человеков. Скотина-то вообще не виновата, но что поделать, такова ее скотская доля. Шагаем мы, по-вокруг повозки с раненными и Мари, и даже как-то и ничего, жизнь наладилась снова.

— Эй, индюки беременные! По сторонам гляди, ружье наготове! Вы не с девочками прогуливаетесь, уясните уже себе, сракоголовые, тут война, а не свадьба, и тут вас убивать будут! Не меня, меня нельзя, а вас! — про себя подумал, что ведь как обычно может случиться — будут стрелять в них, а попадут еще ненароком в меня — Вилли! Если ты вывихнешь себе челюсть, зевая, я ее тебе вправлю! Прикладом, Вилли! Остальных тоже относится! Шевели копытами, парни, а то что-то сзади жареным запахло!

Похохатывают, это хорошо. Немудреный юморок солдаты всегда любят. Все, конечно, не выспались, зеваем, как сволочи. Я-то хоть до утра приплющил часиков пять — а они ж и на часах стояли, причем по двое уже. Но мне положено, я все же командир. Но все одно зеваю аж до хруста, башкой мотаю и мычу. Все остальные, так уж человек устроен — тут же зевать начинают. И ржут. Но окрикивать, чтоб бздительности не теряли, все одно надо постоянно. Еще неизвестно, что там впереди. Бой нам сейчас особо и не выдержать. Оглянулся — ага, смотри-ка, за нами в километре наверное, тянутся кто-то из погорельцев. Ясное дело — кто-то может и останется разгребать погорелье, а может, кто и сразу, как мы ушли, побежал скотину спасать. Но в основном-то — пойдут в село к родне, а кто без родни или не примут — нищенствовать, да батрачить.

Задумался — и чего это меня вдруг так разозлило? Нет, ну понятно — своего всегда жалко, да еще и Арно... Ну, ясно, что вот одно дело — от драгун Басс пулю словил. Это дело другое. Хотя, если б вдруг мы тех драгун в плен взяли — тоже бы перестреляли попросту. Ну а тут-то я чего? С дитями семью сжечь велел, деревеньку в дым пустил. Дирлевангер прям какой-то. Не, ну девку-то правильно, и ей еще повезло, что малолетка совсем. И как только смогла заколоть Арно? Не иначе уболтала, да усадила на пенек, молока принесла. Иначе бы и не достала так кольнуть. Подгадала, чтоб молоко глотать начал, и того. Чтоб и крику не было. Нет, ее правильно, хотя можно было и просто пристрелить. Или повесить, как тут принято. Но как-то привык за наших — запаску привешивать, коли уж такая возможность выдавалась. А деревенька... Да и наплевать. Вон, ребята никто не протестовал особо, тут дело вообще-то обычное. И это еще пусть радуются, что не баронские пришли — те бы сюсюкать не стали. А вообще, правильно говорят — с человека весь тонкий налет глупой цивилизованности слетает-то быстро, только сунь его в настоящую жизнь. Вот и мне сказать — детей порешил, деревню сжег — а и не совестно особо. Все правильно сделал. И еще раз сделаю, коли кто посмеет. И даже и не раз. Мне мои солдаты — дороже любых детей и деревень. А что население теперь может тоже 'наше', то есть рисское — та нам наплевать. Мы, вообще-то наемники, можно сказать — ландскнехты. Нам пока денег за сохранность населения не платят. И, коли уж само население заплатить нам не сообразит — деньгами ли, или отношением хорошим — то пусть на себя пеняет. Так-то вот.

Два часа по дороге в полях среди чахлых рощиц — и вот мы уже подходим к деревне. Приказал приготовить оружие, на изготовку взять, предупредив, что если что — тут все и ляжем, а в плен кто сдаться попробует — лично и пристрелю. Да и, напомнил, что после деревеньки — в плен лучше бы им всем и не попадать. Хмыкают понятливо — это да, деревеньку не простят. Или вообще крестьянам и выдадут. Сам пожалеешь, что не убили в бою.

Однако же — обошлось. Издалека видим на колоколенке рисский красно-зелено-желтый флаг , а потом и от околицы к нам направляются трое в форме баронских конных егерей. Ну, вроде, пока все, отвоевались.

* * *

Появление наше произвело некоторый фурор. Сбежались смотреть все свободные от дел. Вылезло на крыльцо сельрады все начальство — и в растрёпанном весьма виде наши капитан с одним лейтенантом, из первого взвода, и баронский лейтенант из егерей, и какой-то незнакомый кавалерист. Скомандовал строиться, и четко, как на плацу, отдал рапорт начальству. Мол, так и так:

— ..В результате боя с превосходящими силами противника, вверенное мне отделение с присоединившимися к нему солдатами вынуждено было отойти под натиском врага. В бою потерян один человек, двое ранены. Врагу нанесены существенные потери. В ходе дальнейшего марша, с целью соединения с основными силами, вынуждены были остановиться на привал в неизвестном населенном пункте. Где подверглись нападению мятежников, поддерживаемых местными жителями. Нападение отбито, потерян один человек, один ранен. Трое нападавших уничтожены. Сочувствующие и помогавшие инсургентам местные жители казнены, деревня, в назидание прочим, сожжена. Личный состав обеспечен боеприпасами и провизией, но нуждается в отдыхе, так же необходимо оказать срочную помощь раненым. За сим, командир отделения сержант Йохан доклад завершил. Жду дальнейших приказов.

Баронский лейтенант одобрительно крякнул, а наши — смотрят, словно не верят. Потом капитан пришел в себя, заикаясь, приказал — раненых в санчасть, нам отдыхать, вечером явиться к нему мне лично. Ну и славненько, а нам больше и не надо! Едва отдали 'вольно', как нас начали обступать и хватать-спрашивать, но я это разом пресек, зацепив сержанта с нашего взвода (тот шарахнулся — думал, наверное, морду бить буду — но это еще успеется)

— А ну-ка, братец, веди-ка нас ко всем нашим. Мы там местечко на постой возьмем. И чтоб с банькой — есть тут домик такой? Найдется? Вот и ладно, веди. Но сначала до санчасти проводи.

... Неделю уже пребываем в блаженстве, можно сказать. Нас, конкретно наше отделение, даже в караулы почти не посылают. Хотя служба несется справно — капитан выводы сделал, и солдатики теперь в постоянной готовности. Да и подкрепления подходят. Идет к нам конница с Рисса. Нас переформировали, из лейтенантов уцелел только кавэ-один, толстоватый блондин Вилем, тезка княжеского душевнобольного братца. Тот самый, которому я ездил по ушам про то, как нас Верген за зверства выгнал. Он теперь точно уверится что мы все сплошь звери. Кавэ-два убит, наш Виске ранен, получил саблей по спине, валяется в санчасти. Не глубоко, сам дошел. Наши вояки, как драгуны отступили — продолжили героический драп, и ввалились в деревню вечером. Раненые спаслись только те, кто сам идти мог. За остальными, как раз когда мы приперлись по утру, егеря снаряжали телеги и разведку. Мы им еще разрешили дилемму — куда ж рвать наперво — к мосту за ранеными, или все же бежать посмотреть, что же там так весело дымит вдалеке? В общем, раненых и так много, но с поля почти никого не привезли. Добивать никого драгуны не стали специально, но сами многие померли. Хотя ночью добрались несколько человек и даже и не все раненные были. А одного раненного еще раз часовой стрельнул. Короче говоря — остались от роты рожки, и немного ножек. И теперь у нас два взвода всего, один под Вилемом, а второй под дряхловатым уже седоусым сержантом Хоргом. Но даже во втором взводе мы ухитрились занять некое обособленное положение. Нас даже не пополнили, так и оставили всемером. С приблудным парнем из обоза, Сергом. Я его приметил, еще когда он тащил товарища раненного, и попросил Хорга его мне оставить — все одно обоза считай и нет уже, хорошо если половина уцелела, и поскольку матчасть потеряна — их, конечно на доукомплектование пустили всех. Благо, в лагере и обозников всему учили, разве что меньше. Но мои его в оборот лихо взяли, молодые, Вилли с Петрухой — за неделю довели его до нормы. Гэрт даже разрешил стрельбище организовать, и более того, приказал всем ежедневно тренироваться.