— Тогда нам лучше поговорить об отвлеченных материях по дороге в подвалы. Не стоит испытывать судьбу лишний раз, — Кристиан направился к двери. — Кстати, костер, это тоже материя. Не знаю, насколько отвлеченная, но неприятная определенно.
Поведение Легрэ все меньше нравилось Гиральду, как и сомнительная идея укрыться в подвалах. Но спорить с помощником аббата, как выяснилось, было бесполезно. Гораздо полезнее было бы избавиться от его общества, однако цивилизованно разойтись с Легрэ явно не было возможности. Оставалось рискнуть.
— Ладно, Бог с Вами, уговорили. Идите, я буду через минуту: прихвачу кое-что из съестного и пару свечей, — махнул рукой Гиральд вслед уходящему Легрэ.
Через некоторое время он действительно появился на пороге кузни со связкой свечей, караваем хлеба и фляжкой и уверенно обратился к Легрэ:
— Ведите. Я готов.
Кристиан скептически хмыкнул при виде нехитрых пожиток Гиральда, но ничего не сказал. Они спустились в сырые мрачные подземелья, зажгли факелы, прошли сорок ярдов и остановились возле ровной ничем не примечательной стены. Здесь же на полу валялся ржавый кинжал. Легрэ нагнулся, поднял его, а потом вставил лезвие в щель между камнями — поворачивал то ребром к верху, то острием. Он промучился с четверть часа, прежде, чем что-то за стеной щелкнуло и часть ее отворилась, открыв взорам людей маленькую уютную комнату. Запах, что стоял в ней, напоминал о кладбище.
— Входите, брат Гиральд, — Легрэ сунул кинжал за пояс и зажег несколько свечей, что стояли в подсвечниках, смахнул пыль со стола. — Люблю этот монастырь, — сказал помощник аббата.
— Да уж, монастырь сей — поистине кладезь сюрпризов: такие запорные механизмы сейчас — большая редкость, — заметил Гиральд, отрываясь от рассматривания чего-то только ему понятного в том месте дверного проема, где Кристиан орудовал кинжалом. Затем брезгливо втянул носом воздух, но все же осторожно вошел в комнатку, стараясь держаться к Легрэ боком, быстро сгрузил свою ношу на стол и отступил к топчану, окидывая взором помещение. Скрытые широкими рукавами рясы руки ученый при этом держал сложенными перед грудью, словно подражая традиционным живописным позам святых, благостное выражение лица соответствовало позе. Контраст пасторальной картине составлял лишь колючий взгляд.
— Но у них есть один существенный недостаток: дверь открывается только снаружи. Вам это не кажется проблемой, Легрэ? — тон вопроса отличался отменным ехидством.
— Там, где есть один вход, найдется и другой. Какой-нибудь да и окончится выходом. — Кристиан прошелся по комнате, разглядывая обстановку и выбирая, откуда будет удобнее напасть. — Если вы боитесь, Гиральд, что я вас здесь запру, а потом забуду о вас, то не переживайте. Я не столь кровожаден. Да и вы, пока, ничего плохого мне не сделали. Падре Себастьян к вам очень уважительно относится, соответственно и я вам не враг.
— Все интереснее и интереснее... Вы намекаете, что из этой комнаты есть еще один выход? -Гиральд направился к собеседнику, с каждым шагом плавно сокращая расстояние. — И если уж Вы мне не враг, как утверждаете, не будете ли столь любезны его показать, или будете продолжать играть словами? Докажите, что Вы мне союзник. — Ученый вплотную подошел к помощнику аббата, и протянул руку, словно собираясь по-дружески положить ее тому на плечо.
Легрэ запросто улыбнулся — чуть иронично и спокойно.
— Видите кладку за моей спиной? — сказал он. — Третий кирпич сверху — шестой слева вытаскивается, за ним замок. Хотите проверить?
— Простите, сверху откуда? Покажите сами, если не трудно, чтобы я запомнил наверняка. Не хотелось бы подвести вас с Себастьяном, если что. — Гиральд подошел к собеседнику вплотную, серьезно заглядывая ему в лицо. Рука легко легла на плечо, и если бы Легрэ не вовремя повергнул голову в ту сторону, то смог бы заметить зажатые между согнутыми пальцами иглы. Ну же, поверни голову, отведи взгляд, — взмолился про себя в нетерпении Гиральд. Еще несколько секунд и нервы подведут его.
Легрэ смотрел Гиральду в глаза с усмешкой бога, читающего мысли. Такие наивные детские уловки смешили его хотя бы от того, что он сам их часто использовал. Что ж, все к лучшему.
— Думаю, что мы с вами вряд ли еще увидимся, брат Гиральд. Мне можно сказать вам то, что я давно хотел. Вы симпатичны мне. Как человек, и как ученый. Люди мыслящие в наше время в таком невыгодном и опасном положении, что приходится прятаться от всех, чтобы выжить. Я верю в науку больше, чем в Бога. Мне жаль, что вам приходиться уходить таким образом. Вы нравились мне.
Что? Неужели... Смысл слов Легрэ никак не хотел доходить до сознания ученого, леденящее осознание происходящего сковало мысли и нервы жалящей броней. Самые худшие предположения сбывались — здесь и сейчас. "Этот взгляд... Дьявол! Не думай, действуй, сейчас или никогда!" Руки действовали быстрее замершего в ужасе разума, три иглы с парализующим составом вонзились в шею противника. "Не успеваю, проклятье! Двадцать секунд. Это лишком много, у меня их нет" — пронеслось в голове Гиральда. Он изо всех сил оттолкнул Легрэ и метнулся вдоль стены к выходу.
— Черт! — помощник аббата выдернул из шеи иглы, в следующую секунду выхватил из-за пояса кинжал и, ухватив за лезвие, метнул в спину Гиральда. Кристиан понимал, что у него мало времени, и еще неизвестно, что с ним станет через минуту — возможно, что и он не выйдет из этой комнаты, не выйдет точно так же, как и человек с торчащим из-под лопатки кинжалом. Легрэ поднялся на ноги, чувствуя дурноту. Он наблюдал, как брат Гиральд — еще живой, но сломленный болью сползает по стене, как по спине его струится кровь, разрастается багровым пятном на одежде. В глазах у Легрэ помутилось, он почувствовал слабость в ногах. Нужно было добить. Сейчас. Кристиан подошел к Гиральду. — Сукин сын, — сказал он и, нагнувшись, выдернул лезвие из спины ученого. — Весело у нас получилось, да, Гиральд?
Гиральд судорожно вздохнул, когда лезвие вышло из спины, с трудом повернул голову и попытался сфокусировать взгляд на убийце Лицо Легрэ расплывалось в застилающей глаза темноте, пульсирующей в такт рвущей тело боли. "Не успел...А ведь почти получилось... Я же обещал Этьену... Дурак. Самоуверенный дурак..." Силы стремительно покидали Гиральда, горькое сожаление затопило путающееся сознание, тонущее в черно-багровом тумане. Показалось, призраки несделанного и несказанного окружают его, и фигура склонившегося Легрэ двоится и искажается вместе с ними. Такой же призрак, достойный жалости. Внезапным порывом ученый схватил склонившегося над ним Легрэ за ворот рясы, приблизил его лицо к своему и почти неслышно прошептал: "Господь тебе судья, брат".
— Господа нет. — Кристиан медленно приложил лезвие к шее Гиральда и, глядя в его глаза, с сожалением усмехнулся. — А ведь мне действительно жаль. — Легрэ надавил на сонную артерию острием, резко дернул кинжал на себя — и все было кончено. Опустившись на холодный пол и безразлично наблюдая, как тело ученого медленно отпускает агония, Легрэ потер пальцами онемевшую кожу на шее, а потом позволил себе опереться спиной о стену и прикрыть глаза. То, что расходилось по его телу, было тянущим и неприятным, приносило слабость. Легрэ не знал, кому молится, если смерть решит прихватить его с собой, да и не собирался. Он просто ждал, когда собственное сердце остановится, но силы внезапно стали возвращаться к нему, руки и ноги слушаться, прояснился разум. Пошевелившись, Кристиан понял, что в иглах Гиральда был не яд. Легрэ приподнялся, ровно сел и, рассмеявшись, погладил мертвеца по волосам.
— Спи, — сказал он, почти целуя прохладные губы. — Я сегодня не с тобой. Так что извини, Гиральд, компанию тебе не составлю.
23
Ксавье подошел к двери, осторожно дернул за ручку — ну конечно же заперта. Мужчина скептически приподнял бровь и жестом фокусника извлек откуда-то из складок рясы булавку. Буквально через пару секунд замок, щелкнув, открылся, и рыжая бестия выскользнула в коридор, воровато оглядываясь и прячась под капюшоном.
Был уже поздний вечер, человек в темном балахоне тенью скользил по монастырскому двору, держась ближе к стенам. Проникнуть в коридоры, тоже труда не составило, Ксавье легким шагом шел по коридору, трогая ручки дверей и суя туда любопытный нос. В одной из них он наткнулся на мирную картинку — за столом при свечах сидел юный монах, уткнувшись в книжку. Ксавье потянул носом воздух — запах бумаги, пыли, чернил и... коньяка. Усмехнувшись, он проскользнул внутрь и, приняв смиренный вид, подплыл к столу.
— Добрый вечер. Так поздно, а праведники все в трудах! Так ведь и глаза себе испортить можно!
Весь день у Этьена настроение было ни к черту, даже несмотря на душеполезную беседу с братом Гиральдом. Большую часть времени он провел в библиотеке — на случай, если заезжему инквизитору уже сегодня приспичит сунуть сюда свой длинный нос, все должно было выглядеть благопристойно. Этьен даже сел переписывать одну из наиболее занудных проповедей, но очень быстро понял, что его душевное состояние не слишком подходит для работы, требующей выдержки и твердости руки. Поэтому библиотекарь вернулся к чтению "Истории британских королей" — книга неплохо отвлекала от мрачных мыслей, ну а если кто зайдет, всегда можно изобразить рвение и послушание.
Ближе к ночи Этьен извлек из заветного шкафчика остатки коньяка. Воспоминание о Николае снова резануло, но уже не так болезненно — воистину, ко всему привыкает человек. От души приложившись к бутылке, молодой человек вновь погрузился в хитросплетения судьбы Артура и вздрогнул, услышав за спиной незнакомый голос.
— Добрый вечер, — было что-то в этом голосе, что ну никак не вязалось со смиренным видом позднего визитера. Что-то, заставившее библиотекаря впервые за этот день искренне улыбнуться. — Да вот увлекся немного... Темно разве? Если хотите, я остальные свечи сейчас зажгу.
— О, ради меня не стоит беспокоиться, — Ксавье с любопытством рассматривал библиотекаря. Неуловимое движение головы и капюшон, словно случайно сполз с пышной копны кудрей. — Мне не заснуть... вот решил прогуляться... а тут... — он демонстративно огляделся, облизывая иссеченные шрамами губы, — библиоте-е-ека, — лиловые в полумраке глаза остановились на монахе.
— Не можете заснуть без книжки на ночь? — проказливо усмехнулся Этьен. Вероятнее всего, этот рыжий нахал приехал вместе с инквизиторским обозом, и он почти наверняка инквизиторская ищейка... но почему-то в его присутствии библиотекаря совсем не тянуло изображать благостное смирение, совсем наоборот. — Что ж, могу попробовать помочь вам. Что предпочитаете читать в это время суток? Проповеди, жития святых, труды по истории церкви? Латинских или греческих авторов?
— О, вот жития и труды, безусловно, звучат достаточно занудными, чтобы начать клевать над ними носом, — Ксавье вернул точно такую же улыбку, — А греческие авторы... они на греческом?
— На греческом, брат... эээ, не знаю вашего имени.
— Ксавье. И вряд ли я Вам брат. Праведный образ жизни, отнюдь, не моя стезя. Ох, я ведь должен называть Вас падре... и... — он обошел стол, подходя ближе, — поцеловать Вам руку. Вы же монах... святой человек... а я грешник, такой грешник, — промурлыкал Ксавье, "скорбно" вздыхая.
Вблизи Ксавье оказался старше, чем показался Этьену сначала. Чертики, пляшущие в светлых глазах "грешника", вызывали горячую симпатию, а шрамы на губах — такое же горячее сочувствие... впрочем, вряд ли Ксавье в нем сейчас нуждался.
— Нууу, "падре" — это немножко не ко мне, — протянул библиотекарь, — не дорос я еще быть отцом. Но если вас вдруг обуревает острое желание покаяться на ночь глядя, то я к вашим услугам... сын мой!
Ксавье наклонился к монаху и доверительно сообщил:
— О нет, отцом Вы быть уже вполне можете, а вот святы-ы-ым... отцом, вот это я не знаю, — губы вновь растянулись в лукавую улыбку, — Но в одном Вы правы, милый... эээ... хм... служитель господа, острое желание меня обуревает, — он приложил руку к груди, — Прям уснуть не могу, какое острое и как... обуревает. Примите покаяние, — он бухнулся на колени и, запрокинув голову, уставился на библиотекаря,
— Как прикажете каяться? — рыжие брови взлетели вверх, длинные бронзовые ресницы пару раз хлопнули, придавая лицу театрально-умиленное выражение.
— Вслух, я полагаю, — Этьен постарался принять максимально суровый вид. В качестве образца для подражания на ум просился брат Кристиан, поэтому библиотекарь старательно вытаращил глаза и свел брови на переносице, изо всех сил пытаясь не рассмеяться.
— Только не очень громко, а то вы, не дай Бог, в священном порыве братьев разбудите!
Игра в "святого" и "грешника" определенно начинала ему нравиться.
Ксавье не сдержал смешка, увидев выражение лица монаха и сделал вид, что кашляет в ладонь, поддерживая "серьезность" игры.
— Падре, я грешен, мне нравятся мужчины, — сообщил он со скорбным вздохом.
Этьен аж поперхнулся от неожиданности. Нет, конечно, до него доходили определенные слухи... да что там слухи, в Валасском монастыре только ленивые и особо наивные были не в курсе относительно "забав" некоторых старших монахов. Но рыжей инквизиторской шельме он об этом, разумеется, говорить не собирался.
— О, это тяжкий грех, сын мой! Любое вожделение вне брака греховно, а уж к себе подобному... тьфу ты — в смысле, прости Господи! — а уж мужеложство и подавно. Простой исповедью тут не отделаешься, вам придется стоять на коленях утром, днем и, конечно же, вечером, отбивая поклоны и читая покаянные молитвы. И... мда, как хорошо, что вы решили исповедаться в этом грехе мне, а не, скажем, падре Себастьяну, а то одним грехом дело бы не ограничилось... в смысле, я хотел сказать, наш падре суров и назначил бы вам гораздо более жесткую епитимью!
— Я боюсь, мне это не поможет, меня возбуждает, когда меня ставят на колени и назначают... — он облизал губы, глаза приобрели дьявольский блеск, — жестокую... епитимью... ах, если бы Вы знали, как часто меня пороли... у меня спина полосатая, как у кошки... и все бесполезно, — новый невероятно скорбный вздох, — Ах, падре! Я и не знаю, как мне спасти свою душу! — он обнял ноги монаха, припадая к нему в "порыве раскаяния" — По правде сказать, я и сейчас возбужден!
— Боюсь, тут я бессилен, — сообщил Этьен, кусая губы и с огромным трудом сохраняя серьезное выражение лица, — придется вам все же исповедаться падре Себастьяну... а еще лучше — брату Кристиану, он большой, хм, знаток в умерщвлении плоти! У меня, знаете ли, никогда... — не выдержав, молодой человек уткнулся лицом в ладони и засмеялся так, что ближайшая к ним с Ксавье свеча погасла.
— Ксавье, ну что вы несете? — все еще хихикая, библиотекарь попытался поднять "кающегося грешника" с пола.
— Несу как всегда бред, а хотелось бы свет, — ответил Ксавье, поднимаясь с колен и нагло улыбаясь, — А у Вас чем-нибудь ... эээ... причащают после исповеди? — рыжая бровь вопросительно взлетела вверх.
— Нууу, боюсь, вина у меня в столь поздний час не найдется... — библиотекарь подмигнул. — Но могу причастить коньяком!
