— Если вы желаете до темноты учить меня, как я должен обходиться с демонами, то пусть ваши люди готовят саван! Зажигалки и навесы им уже не понадобятся!

В глубине конюшни бешено взвыла знакомая глотка.

Виконт оглянулся. Хмыкнул.

— Что ж... Прекрасно! Но твой осел — прелестная животина, но, кажется, не слишком быстрого аллюра? Чтобы тебе не пришлось заночевать в пути, я дам тебе хороших коней. И пару телохранителей. В этих краях, знаешь ли, небезопасно... Кныш! Шибень!

Широкий в плечах малый, точивший во дворе меч, поспешил к нам.

— Да, милорд?

— Отвечаешь за него.

Кныш склонил голову:

— Да, милорд.

— Живым, раненым или мертвым, ты должен привезти его обратно.

Кныш поднял взгляд, задрав бровь.

— Лучше, если живым. Но иногда человека надо беречь от него самого... На плечах или в мешке, к ночи его голова должна быть здесь.

Сразу за каменным основанием моста через ров начиналось месиво.

Должно быть, дождь лил еще и утром, когда я провалился в беспробудный сон. Рыжая кляча, которую выдали мне, и вороная кобылка Эйка ушли в грязь по колено. Даже здоровенные жеребцы Кныша и Шибня едва продирались через эту земляную кашу.

— Ношрины хляби... — сопел беззубый. — Привезли чудо грешное, на свою голову...

Это было по мою душу, но я смолчал.

Что ж... Он в своем праве. Да, вчерашний потоп был отчасти и из-за меня.

— Так до Оростола нам до вечера не добраться, — процедил Кныш.

Но шагов через пятьсот лошадки уже не так проваливались, пошли живее, а через пару верст земля вообще была сухая, будто тут и робкого дождика не было.

— Нзабар вас дери! — пробубнил беззубый с искренним восхищением. — Магов-чернокнижников, с шаманами, скопом и всех в могилу!

На замок вылилось все, что могло вылиться из неба, — и на окрестности просто не хватило. Эйк приосанился, будто это он вчера возгонял ману из остатков гохла, тянул кристаллы и пытался сделать брык.

В замке, пока мы собирались, он успел раздобыть себе арбалетик — а может, и не он выклянчил, а виконт сам решил подшутить. Уж не игрушка ли это леди Иреллы, для конной охоты на голубей?

На большее его не приспособить. Отменной работы, даже покрытый золоченым узором — но совсем маленький и легкий. Впрочем... Если не пробивать доспехи — а использовать для тех же нужд, что и мой собственный? Небольшую зажигалку на дюжину шагов прекрасно пошлет. Ложе подойдет и для пули. А держать можно одной рукой, не напрягаясь.

Правда, взводить не так удобно — обычная козья ножка, вделанная на шарнирах вдоль ложа. С моим, на планке и шестеренке, даже не сравнить... Зато — шустрее. Не надо крутить ручку несколько оборотов. Выбросил рычаг из ложа, вжал обратно — и готово. Болт на ложе, и вперед.

По сухой земле лошади пошли живее. И кони под Кнышем и Шибнем, и наши с Эйком кобылки оказались хорошими рысаками. Верста пролетала за верстой.

Из трех деревенек, что мы проехали, только в одной была хоть какая-то жизнь.

Когда мы выехали на королевский тракт, навстречу стали попадаться обозы и небольшие отряды. В основном, копейщики. Похоже, всех штурмовиков, сколько было в королевстве, стянули в леса раньше.

— Сколько же король на это потратил? — бормотал Эйк, провожая их взглядом.

Он вздыхал так тяжело, будто это были его собственные деньги.

Но это я знаю его давно, со всеми его терзаниями. Шибень, поравнявшись с нами, пожал плечами:

— Есть, ради чего. Пробьем заслон по ту сторону граничных лесов, сможем быстро взять первые замки. Если не дадим им упереться, а погоним дальше, на их спинах войдем в равнины.

— Да? — Эйк оглянулся. — А если они наших остановят? И сами погонят нас через леса, и сами на наших спинах пройдут приграничье, возьмут Оростол, и пойдут дальше? У короля хоть есть, чем их остановить тогда?

Шибень, сжав губы, отстал.

Он все время держался чуть сзади. Я ощущал спиной его тяжелый взгляд. И каждый раз, когда я поправлял плащ, краем глаза я видел, что он придерживает коня, отставая от нас еще больше, а его правая рука ныряет назад, где на крупе коня у него арбалет. Кажется, заряженный...

Кныш, крепкий и ладный, беззаботно держался впереди и даже не оборачивался на нас. Изредка тянулся, не глядя, к седельной сумке, и кидал в рот кусочек солонины, задубленной до каменного состояния — потом добрую четверть часа медленно работал челюстями, прежде чем забросить следующий.

— Нет, правда, мастер, — не успокоился Эйк. — Что тогда будет?

— Тогда, — пробасил сзади беззубый, — тебе понадобится не одна сотня крыс, чтобы мазаться их кровью днем и ночью. Если, конечно, пожелаешь дожить до моих лет, а не позавидуешь мертвым...

Эйк на своей кобылке застыл, превратившись в восковую статую.

Мигнул.

Потом резко обернулся:

— Чив-о-о-о?.. Какие еще...

Беззубый довольно ощерился.

— Да видел я, как ты под своим дурным ослом крыс давил.

Эйк, набычившись, отвернулся. Кинул на меня растерянный взгляд.

Я подмигнул. Да, малыш, наматывай на ус. Не ты один умеешь быть пронырливым и незаметным...

Мы миновали еще одну пустую и наполовину сожженную деревню, когда Эйк, ударив каблуками под бока вороной, поравнялся со мной. Осклабившись, он вытянул руку.

По ту сторону поля, у кромки леса, был уцелевший дом, с низкими длинными пристройками. На пашне вокруг копошились хобы.

— Как будто овцы выучились стоять на двух ногах и держать лопаты, да, мастер?

— Эйк... — я поморщился.

Не хотелось мне, чтоб мальчишка с таким пренебрежением относился к другим расам. Однажды это может здорово подвести.

Но тут уж ничего не поделаешь. Тяжело обросшие шерстью, грязные, скрюченные, — хобы и правда походили на овец.

Орки их даже работать не заставляют. Для полей у них есть рабы — свои или из людей. А хобов они просто пасут на лугах. Разводят вместо овец. И мясо нежнее, и шкура тоньше — пергамент из такой удобнее, когда для больших сочинений.

Кныш вдруг придержал коня.

— О, бесы!.. — прошипел Эйк.

Из лесочка у дороги показался всадник в буром плаще. А вон и второй, и еще двое, и еще...

Пятеро скакали нам наперерез. Еще четверо заходили сзади.

— Охранный разъезд? — буркнул Шибень, косясь на Кныша.

Сжав губы и прищурившись, Кныш не ответил.

Оба наших сопровождающих еще до отъезда сменили синие плащи на обычные темно-серые, ничем не примечательные. У меня с Эйком гербовой одежки отроду не водилось. Но при этом — все четверо мы при оружии... А Кныш и Шибень так и вовсе с мечами.

Вот только и у этих — ни баннера, ни гербов на щитах не разглядеть. Если они вообще когда-то там были...

Шибень, поравнявшись со мной с другой стороны, придержал мою рыжую.

Нас окружили. Трое, не скрываясь, держали взведенные арбалеты, с болтами на ложах. Эйка в расчет не принимают?

Вперед выехал светловолосый северянин.

Я сообразил, что по привычке стискиваю в кармане футлярчик, уже раскрыв его, запустив пальцы внутрь — только нет в петлях заряженных кристаллов...

То ли из-за подаренного мне виконтом плаща, или еще почему, но обратился он ко мне:

— Кто вы, и что здесь...

Я наконец-то разглядел под его плащом сержантскую перевязь — просто такая затрепанная, что от серебряного шитья мало что осталось. Облегчение было, как глоток молодого вина. А Кныш уже выехал вперед и молча протягивал ему свиток.

Смерив Кныша сомнительным взглядом, светловолосый нехотя взял свиток и развернул. Сдвинув брови, зашевелил губами, вчитываясь.

Быстро поскучнел. Кивнул, возвращая подорожную, и его люди раздались в стороны.

Лошади держали резвую рысь, и до города мы добрались часа за четыре.

С непривычки я здорово устал. Разве сравнить эту скачку — с ленивым вихлянием на нашем Пеньке? Мы и пускаем-то его не быстрее человеческого шага. Пока один едет, другой идет. Я был почти благодарен крестьянам, запрудившим подступы к городу повозками. Мы перешли на шаг.

— Ух ты, а это еще зачем? — Эйк указывал вперед.

Когда мы шли в Приграничье, я решил, что в городе нам лучше не показываться. Мы обошли Оростол далеко с юга, по деревням. Даже стен городских не видели. А тут было, на что посмотреть.

Западные ворота, к которым вела дорога, были закрыты. Перед ними возводили огромный бастион. На месте будущих угловых башен высились горы земли. На вершину каждой вел серпантин, выложенный бревнами, там чернели каменные блоки, едва ползущие к вершине, копошились серокожие карлики.

— Разве гоблины работают при свете дня, мастер? — спросил Эйк.

— Смотря сколько платить...

Шибень ощерился.

— Вот, значит, где эти ублюдки пропали... А сэр Мерез все ждет их и ждет, пока они придут к нам наниматься. Ха! Да им тут еще...

Поток крестьянских телег уходил в обход городской стены. Мы медленно пробирались между ними.

Эйк выкручивал шею назад:

— Но зачем, мастер? Орков же выбили из всего приграничья, а они будто к новой осаде...

Осекшись, Эйк развернулся.

Мы объезжали городскую стену, — а по другую сторону от дороги раскинулся огромный лагерь из серых шатров и палаток.

Тут и там, поодиночке и группками, сидели, грудились у костров, лежали на копнах сена кое-как одетые люди, — раненые и изувеченные.

— Ого... Сколько же их тут, мастер...

— Хо-хо! А сколько еще не довезли! — отозвался Шибень. — По этим лесам и болотам... Прямо вдоль дороги и прикопали.

Эйк стиснул челюсти.

— Но мы же их гоним! Они же отступают!

Кныш хмыкнул и оглянулся.

— Малыш, как они отступают, так старая шлюха задирает юбку.

Нам пришлось объехать всю южную стену. Открыты были только восточные ворота.

А сразу за ними, в каких-то двадцати шагах от ворот, раскачивалась вывеска с кувшином и окороком. "Первая кружка".

Я свернул туда, к шуму и суете у привязей. Они шли в два ряда, и оба ряда сейчас были забиты, в основном крупными статными жеребцами.

Кныш упер руку в бок, не спеша слезать со своего вороного.

— Мы ради этого ехали?

— Не знаю, как ты, а мне надо глотнуть вина и перевести дух. Я стер всю задницу. И спина ноет так, будто это я ее тащил на своем горбу! — я хлопнул кобылу.

Кобыла с интересом оглянулась. Кажется, и правда устала меньше моего.

Внутри было людно. Весь постоялый двор был забит солдатами и ранеными благородными.

Медленно потягивая кисловатое вино, я украдкой оглядывал шумный зал — на всякий случай не скидывая капюшона. В углу я приметил двоих в красных плащах гарпий. Слуги ордена. И судя по тому, как скромненько и тихонько они держатся, где-то рядом должен быть и их господин, благородный брат ордена, в белом плаще...

Мне очень не хотелось привлекать к нам лишних глаз. А если Кныш и Шибень увяжутся вместе с нами...

Хоть они теперь и не в графских цветах, но рожи-то и выправку куда денешь? И легкие, но заметные под плащами кожаные панцири. И еще мы с Эйком. Явно не из их породы. Сразу видно, что они нас сопровождают, — но при этом сами-то мы с Эйком без гербов на одежде... Ну и как такое понимать? Тут и думать не надо: кто-то, достаточно важный, чтобы иметь пажа и пару неплохих телохранителей, желает остаться инкогнито... и куда же он идет? О, куда он идет... Проще сразу у себя на лбу написать: соглядатаи-и, ау-у!

Я дождался, пока наши сопровождающие вылакают по кувшинчику. Поманил прислужку, чтобы принес еще.

— Если хотите... — Я зевнул. Сладко, до хруста потянувшись, я вытянул ноги. — Можете пока обождать здесь...

Солдаты переглянулись.

— Виконт сказал, приглядывать за тобой и этим мелким, — пробубнил Шибень.

Кныш пожал плечами. Дернул подбородком на улицу.

— Ворота-то одни открыты. Мимо нас не уедут.

Шибень нахмурился.

— Но ты же сам сказал, сэр Мерез...

Кныш досадливо поморщился.

— Брось, Шиб. Если бы он так хотел сбежать, бросив все, стал бы он тогда лезть за Джоком?

Шибень задумчиво сдвинул брови.

Кныш хлопнул приятеля по плечу и ухмыльнулся мне.

— Как скажешь, Бример. Подождать, так подождать. Нам, служивым, все одно, на войне или в кабаке. В кабаке даже лучше... — И, выдержав паузу, он подмигнул мне: — Особенно если за нас платят.

Эйк страдальчески поджал губы.

— Но лошади с нами останутся, — сказал Шибень. — И арбалеты тоже. И мальца, и твой. Оставь-ка.

Я пожал плечами.

— Мы вообще оставим все вещи. Возьмем только необходимое. Эйк, Туфельку.

Эйк достал ее из большой брезентовой сумки.

— А ее ему, — я кивнул на Шибня.

С такой рожей, как у него, к нему здесь даже драться никто не полезет. Не то что попытаться увести сумку.

Эйк смерил Шибня взглядом. Тяжело вздохнув, поставил нашу брезентовую сумку у его ног.

— Только смотри, чтобы следил за ней в оба. Понял?

Мордоворот снисходительно покосился на Эйка, но смолчал. Лишь обнажил в кривой ухмылке остатки зубов.

А может, не палицей его задели, и не молотом. Такое бывает, когда бьют кулаком в тяжелой боевой перчатке. И еще будешь благодарить богов, что челюсть на кусочки не развалилась...

Эйк будто и не заметил этой пренебрежительной ухмылки.

— Внутрь не лезь, — серьезно предупредил он. — Подсмотришь, что внутри — сдохнешь.

Шибень смерил Эйка издевательским взглядом.

— Это от тебя-то, что ли, сопля хобья? — Он осклабился еще шире. — Если какая городская крыса будет тебя шпынять, кроха, беги сюда. Поможем отбиться.

Эйк уже открыл рот, но я потянул забияку:

— Пошли, пошли.

Город оживал после осады. Спешили с заказами шустрые подмастерья, стучали каблучками служаночки — тут и там мелькали хорошенькие мордашки, туго стянутые корсетами талии, белели плечики, шелестели юбки...

А еще раненые.

И те, кто все еще считался таковыми, хотя уже и не стоило бы. Солдаты были тут и там. Женщинам приходилось уворачиваться и отбиваться от назойливых предложений — где в шутку, а где и лупить со всей силы по нетерпеливым лапам.

— Сколько же король на всех них потратил-то... — бормотал Эйк. — Если каждому солдату по золотому в месяц, а сержантам по два...

— Лучше бы ты беспокоился о том, сколько через Оростол прошло белых братьев.

— А что?

— А то, что белые братья, в отличие от солдат, опустошают не только запасы вина.

— Вы же говорили, мастер, что алхимики уже должны возвращаться в город? Тогда здесь должно быть достаточно кристаллов.

— Вернуться могли еще не все. А белых братьев тут уже... — я прикусил губу и пониже опустил голову, прячась под капюшоном.

Навстречу нам проехали всадники в красных плащах. И среди них один в белом, с гордой осанкой.

Эйк, проводив их взглядом, нервно ощечился.

— Это уже второй, да, мастер? В той "Кружке" еще один был... — Он снова ощечился. — Их тут и правда...

На скотной площади стоял гам. Торговали лошадей, быков и ослов. Блеяли овцы. Скулили маленькие хобы — еще совсем мелкие, с легким пушком вместо нормальной шерсти, они были умильные как щенки. В их маленькие, почти человеческие лапки совали морковки и куски лепешек, — девок-служанок вокруг хобов было больше, чем погонщиков и покупателей. Одна из них, высокая и стройная, с белокурыми волосами, забранными сзади по-северному...