Мики никогда не умела пить — она, собственно говоря, никогда и не пила — и потому сейчас, когда ее желание напиться до беспамятства пересилило ее отношение к алкоголю — она не сумела удержать свою меру, напившись до того состояния, что ее тело перестало запинаться, лишившись возможности перемещаться в пространстве полностью, и вместо того запинаться начали ее мысли, рассыпаясь на середине своего бега, уходя в ничто и закольцовываясь причудливыми узорами по собственной воле.
Мики знала, что она, скорее всего, уже должна была отравиться выпитым алкоголем — вместо конкретных планов она просто накупила алкоголь и пила тот, не обращая внимания на время, объем или тот простой факт, что она уже окончила питье вина и перешла на забытые где-то в морозилке остатки саке и текилы, заброшенные годы назад в качестве бесполезного подарка от полузнакомых коллег Горо — но удивительным образом Мики еще оставалась если не в сознании, то жива, игнорируя даже какое-то безумное количество алкоголя, выпитое самостоятельно.
"Ха-ха, видимо, закуски и правда помогают" — Мики не смогла даже улыбнуться этой глупой бессмысленной шутке, поскольку тягучая мысль оборвалась за мгновение до того, как ее полностью лишенный какого-то действующего рационального разума мозг осознал чувства Мики по отношению к сказанному — "Надо будет... Взять новую... На замену..."
Мики даже не помнила, ни на замену чего, ни даже то, что именно она должна была забрать... Или купить? Или о чем она вообще говорила... Или не говорила а... Как это называется... Ха... Думать сложно... Думать, точно, слово, которое она искала... Зачем искала?
Мики чувствовала, как медленно начинает приближаться к тому моменту, когда она не просто потеряет рациональность, но потеряет сознание, свалившись на землю — после чего ее начнет тошнить... Ха, может быть, она захлебнется и просто умрет...
"Может я этого и хотела?" — Мики ощутила, как пробиваются через пелену ее сознания мысли, воспоминания, предположения — "Горо... Почему ты только сделал это... Или я была виновата в этом? Может быть я была виновата... Может быть... Что-то... Не знаю..."
Мики попыталась ощутить свое окружение, прежде чем понять, что ее голова лежала на чем-то мягком, немного прохладном...
Через пелену тягучих словно кисель мыслей пробились воспоминания — образы ощущений — диван в гостинной, напротив телевизора, холодная обивка, заменитель кожи — рутинная работа по очистке, услуги химчистки, запах средств, вода на руках и разочарованный вздох обнаружившего новое пятно...
Мысли путались между собой, перебиваясь друг об друга, распадаясь на единые ничего не значащие фрагменты и собираясь в общую линию, которая, казалось, тянулась из ниоткуда и продолжалась до тех пор, пока следующий по ней не упадет в пустоту, осознав, что давно лишился спасительной нити...
-Мам? — голос пробился в разум Мики, заставив ту повернуть взгляд.
-Ис... — Мики помнила имя, вырвавшееся с привычностью, но не смогла найти в себе больше сил, чем на одно движение губ,— Уйди... Иссей...
-Мам, ты... — Иссей взглянул на нее.
Такая же легкая морщинка между бровями в задумчивости. Глаза — страх, сомнение... Порицание — из омерзения и гнева... Или насмешки? Такой же, как у него...
-Уйди, — Мики проговорила одними губами, не слыша саму себя, — Все... Уйдите все...
-Мам? — в голосе волнение, но Мики знала, она видела глубже... Он также смеялся над ней... Презирал ее, заставлял ее танцевать под его песню, он также ненавидел ее и презирал и смеялся...
-Уйди! — Мики собрала все остатки своих сил ради одного единственного слова, единственного возгласа, прозвучавшего в качестве натужного проклятия, — Уйди! Уйди! Уйди!
-Мам, все хорошо? Мне нужно вызвать врача? — Иссей не ушел. Ему было плевать на нее. Всем плевать на нее. Он тоже не ставит ее ни во что. Она не больна! Он... Он как и его отец... Как Горо...
Мики хотела было крикнуть что-то в ответ, собрав все свои силы и всю свою желчь, произнести что-то, о чем она отныне всегда будет жалеть, вспоминая это каждую темную ночь то, что она сказала сегодня, вонзить когти в самую глубину души Иссея и ранить его, убить его, чтобы он почувствовал, как было плохо ей...
Но не смогла.
Не потому, что удержала свою руку, удержала в себе свою обиду, а потому, что у нее не хватило сил. Когда она открыла рот — кашель ударил неожиданно в ее грудь, заставив ее свернуться — после чего с омерзительным звуком остатки алкоголя и съеденной до этого еды вырвались наружу вместо слов, заставив Мики задрожать, чувствуя, как ее организм отвергает обжигающую и омерзительную жидкость, туманящую ее сознание, и вместе с ней те несколько небольших кусочков еды, что она не забыла проглотить в перерывах между алкогольными возлияниями.
И вместе с каждым движением, с каждым сотрясанием Мики становилось только хуже и хуже — ее физическое тело начинало чувствовать себя чуть лучше, но ее разум чувствовал себя только хуже — пелена незнания начала спадать, позволяя мыслям в ее голове медленно начать восстанавливать свой бег, формируя собственные связи вновь, и Мики не хотела этого — ей хотелось, чтобы алкоголь и дальше размывал ее разум, не позволяя ей вспомнить, почему она начала пить и как жалко она выглядела сейчас...
Мики содрогнулась, исторгая из себя последние остатки того, что еще хранилось в ее желудке, чувствуя, как болезненно прижимается теперь уже опустошенный желудок, корчась в судороге, и как вместе с омерзительным вкусом на губах приходит столь омерзительно-противоречащее желание еды.
Мики медленно подняла взгляд, утерев с губ то, что она просто не могла не игнорировать ради последних остатков своей психики и самоуважения, взглянув на Иссея, чтобы увидеть...
Омерзение, страх, презрение, брезгливость и отвратительное любопытство, будто бы глядя на неожиданно оказавшегося в его обеденной тарелке мерзкого червя, пытаясь понять, как именно он очутился там...
Из глубин Мики пришел гнев и омерзение — на саму себя, проявившую себя именно таким образом... И на Иссея. На того, кто глядел на нее сейчас с этим омерзением, с этим презрением... На сына Горо.
-Уйди прочь — я не хочу тебя видеть! — Мики выплюнула свои слова, где-то внутри осознавая с трагическим замиранием сердца, что сказанное в обиде и порыве гнева невозможно было вернуть назад...
-А... — взгляд Мики зацепился против ее воли, видя то, как с брошенными на ветер словами тускнеет и гаснет огонь в глазах Иссея... Прежде чем тот, чуть неуверенно, сделал шаг назад,— Ладно, я... Мотохама позвал меня на ночевку... И я решил... Что останусь у него на сегодня...
Мики ощутила, как ее горло сковала судорога, не дающая ей выплюнуть следующее оскорбление, но не позволяющее ей даже подумать об обратных словах, заставив Мики молча замереть, глядя на то, как развернувшись и опустив плечи, тот быстрым шагом направился прочь из дома...
Прежде чем свалиться на землю, ощущая, как в голову начинают биться птицами мысли, словно бы втаптывая в грязь еще оставшиеся и державшиеся до этого момента крупицы ее сознания. Сотни мыслей, предположений и мнений, о том, кем она была и кем она является сейчас.
Мики протянула руку к оставшейся бутылке — одной из множества пустых и почти пустых бутылок вокруг — после чего Мики перевернула ту, чувствуя, как мерзкий вкус рвоты смывается примерно столь же мерзким вкусом водки, ощущая, как вместе с тем приходит забытье, убаюкивающее и укрывающее ее от ее мыслей, действий и воспоминаний, словно бы алкоголь накинул на нее легкое теплое одеяло, заставляя Мики отпустить вновь свой измученный разум...
-Уму, — прежде чем голос добрался до ее потерянного в море алкоголя мозга, медленно превращающегося в простой рудимент ее отравленного тела. Мики не могла вспомнить, кто именно произнес это слово, хотя была уверена, что знала — почему-то ей казалось важным знать, помнить об этом...— Кхм, ладно, в таком случае.... Ах, вот он — [Излечить Отравление.]
Мики моргнула, мгновенно ощутив, как ее бывший отравленный алкоголем разум прояснился, будто бы кто-то дернул невидимый рубильник в ее голове, стерев небольшой влажной тряпочкой с ее разума пыль, называющуюся "достаточным количество алкоголя, чтобы отправить на тот свет среднюю команду олимпийских чемпионов."
Мики мгновенно подняла непонимающий взгляд на Сатору, прежде чем моргнуть, осознавая, что Сатору был здесь... И Мики была здесь...
Мики ощутила, как внутри нее поднимается тошнота — но не от алкоголя, а от одного осознания своей текущей ситуации...
Не сумев выдержать вежливого и спокойного, понимающего взгляда Сатору, Мики опустила глаза... Мгновенно наткнувшись на вид нескольких стеклянных бутылок, раскатившихся по полу, часть из которых успели оставить после себя короткие следы из окрашенного и где-то уже высохшего алкоголя.
Мики ощутила, как тошнота в ее теле поднимается еще выше и отвернулась, будто бы, вопреки всему пониманию, как ребенок, надеясь на то, что если она не будет видеть все произошедшее, все брошенное здесь и прочь исчезнет, перестанет существовать, а когда она повернет голову — Сатору будет на своем месте, не заметив того, в каком именно месте он оказался в это время и какой Мики была на самом деле...
Но взгляд Мики, брошенный вперед, заставил ее замереть — не только разбросанные и стоящие на столе и полу вокруг нее бутылки не исчезли, их число только выросло во взгляде Мики — и, спустя мгновение, пришел запах... Омерзительный запах желудочного сока, алкоголя и полупереваренной рыбы и риса.
Мики ощутила, как ее тошнота пытается вырваться наружу, прижимая в спазме желудок к ее ребрам, но в том не было уже ничего, что могло бы быть исторгнуто, и вместе с омерзительным ощущением и болью пришел голод...
После чего Мики ощутила, как вся ее жизнь крошится перед ней.
С самого вчерашнего дня, всего двадцать четыре часа назад она очутилась на какой-то бесконечной прямой дороге, по которой она бежала вниз с горы, неспособная остановиться, продолжая катиться даже перебив свои ноги, свалившись на той, только уже не имея даже минимального контроля над своими движениями.
Все, просто все, что только могло пойти не так — пошло не так. Всего за одни сутки Мики Хедо потеряла все — но каждый раз, когда ей казалось, что она действительно лишилась всего — она лишь обнаруживала еще один слой, еще один слой того, что она могла потерять. Как будто бы все, что составляло личность, человеческое существо под названием "Мики Хедо" с методичностью и быстротой бездушного робота перерабатывалось так, как старые бумажные газеты перерабатываются в однородную макулатурную массу, вытравливающую их форму, цвет, рисунки и письмена, пока те не превратятся во "вторсырье", свободный низкокачественный материал, что впоследствии можно было переработать с жестокой бездушной эффективностью во что-то новое... И вместе с тем — столь же дешевое и грубое, как и полагается "использованному вторсырью", заставляющему прохожих поверхностно кивнуть, одобряя подобные действия, и вместе с тем — лишь внутренне усмехнувшись, задумавшись о чем-то "новом" и "качественном", вместо "переработанных отходов."
Мики падала и падала и падала вновь, каждый раз, когда ей казалось, что она достигла дна, это оказывалось не больше, чем торчащим на ее пути острым выступом, что должен был впиться в ее падающее тело, прежде чем сбросить ее дальше, позволяя ей падать вниз, но уже как меньшее, чем она была еще совсем недавно.
Мики ощутила, как рядом с ней появилось присутствие — кто-то проделал путь аккуратно до ее места на диване, оказавшись рядом с ней, прежде чем... — Мама, все в порядке?
Мики услышала вопрос, заданный обычным спокойным и вежливым тоном, не осуждающим, сколько просто интересующимся, словно бы говорящий уже знал ответ на этот заданный вопрос, просто, как любящий и спокойный учитель, помогающий своему невнимательному ученику, позволял тому самостоятельно решить уравнение перед ним, ощутив радость за неподдельное торжество в действиях ребенка, считающего записанный ответ своим единоличным достижением, пряча свою мудрую доброту за легкой похвалой, и ощутила, как ее зрение начинает расплываться.
Слезы побежали вновь по ее лицу, однако если утром это были застарелые слезы осознания события, что начало ее стремительное падение вниз — то в этот раз это были слезы понимания, что ее путь вниз лишь продолжался и продолжался и никто не мог ей сказать о том, когда именно закончится тот.
"Он назвал меня матерью... В то время, когда я отбросила прочь своего собственного сына... Могу ли я вообще называться матерью после такого?" — Мики продолжила плакать, после чего, не найдя в себе сил сдерживаться, зарыдала в голос, не скрывая всхлипов и стенаний.
На мгновение Сатору будто бы отшатнулся от Мики, заставив текущие по ее щекам слезы усилиться... Прежде чем Сатору оказался вновь рядом, чуть ближе, немного приобняв ее за плечи и позволив той чуть наклониться, чтобы ее голова легла на его плечо. Мики, не сумев сдержаться, бросила свои руки вперед, мгновенно обвив грудь Сатору, после чего уткнулась в его рубашку, продолжая рыдать и мелко трясясь, перемежая всхлипы со стенаниями.
Мики рыдала и рыдала и рыдала вновь, ощущая, как будто ее разум трескается на части.
До этого случившиеся события раздавили, уничтожили, превратили в ничто ее воспоминания, решения, мысли и планы, превратив в бессмысленную массу все, что было меткой Мики Хедо на лице этого мира, но оставили под собой основу того, что составляло из себя саму личность Мики. Будто бы кто-то уничтожил ее тело, ее разум, но оставил лишь ее один последний бастион, саму ее душу — из которой Мики могла бы вырасти вновь. Через все проблемы, меняясь и адаптируясь, храня в своей душе шрамы прошлого, прорасти вновь, ставь новой, но вместе с тем все той же Мики Хедо, которой она когда-то была...
Но Мики ощутила, как с каким-то тошнотворным хрустом что-то сломалось в ее душе. Закрытые ворота ее бастиона внутри разума пали и сами составные части ее личности начали отказывать ей, как падающие со стержней машины зубчатые колеса, заставляя саму личность Мики Хедо заскрипеть, чувствуя, как постепенно начинает нарастать лавина, ломающая то, кем и чем она была до этого момента.
Мики замерла на мгновение, после чего медленно подняла взгляд на Сатору,— Сатору, скажи мне... Что мне делать?
Мики замерла, глядя в спокойный и вежливый взгляд Сатору, смотрящего в ее глаза.
В это мгновение желудок Мики сжался еще раз, издав жалобный стон, что Сатору тут же услышал и отвел взгляд, чуть отстраняясь от Мики — точнее, давая той отстраниться от него самостоятельно, — Уму, я думаю хорошей мыслью для тебя будет сейчас перекусить, а потом... Полагаю, лучше всего будет сходить в душ и лечь спать — сегодня был, уму, весьма долгий день.
-Да, конечно, Сатору, — Мики только медленно кивнула, после чего потянулась к стоящему рядом контейнеру, все еще наполненному частично едой с завтрака, будто бы даже не собираясь обдумывать его слова или принимать самостоятельные решения, просто выполняя то, что ей было сказано.
