(Вообще-то поп-психология считает злость третьей стадией принятия горя, а не последней, но у меня психика слегка набекрень. Тяжелое детство и все такое.)
Чтобы лучше думалось, я решила принять хотя бы наполовину вертикальное положение. Перевернувшись на брюхо, я поднялась на четвереньки и подползла к бетонному сараю. На всякий случай засунув голову внутрь и убедившись, что вокруг появился кафель общественного туалета, я попятилась и снова оказалась на дороге. Отползя вбок, я села, прислонившись спиной к вросшей в землю ржавой створке гаражных ворот, отложила в сторону шлем и принялась прикидывать. Итак, мы в Русском Мире, да еще и в Сайберии. Это гигантская проблема: ближайшая развитая цивилизация находится в Чжунго, отделенная от нас прочным кордоном государственной границы. Вообще-то Чжунго куда больше озабочен тем, чтобы не выпускать собственное население в бесконечные таежные пространства, где легко совсем от рук отбиться, но и население Русского Мира он к себе совершенно не настроен впускать. Есть еще аэродром, но самолеты оттуда летают лишь в Чжунго и лишь частные и по государственным делам. Нет, туда не получится, да и нельзя — наша компания сгинет там бесследно, и что с нами сделали тамошние власти, никто никогда не узнает.
Альтернативы? На запад — СНЕ. Пусть Русский Мир отделен от цивилизации прочным кордоном, но в некоторых городах есть гуманитарные миссии. Ближайшая, насколько я помню прошлую жизнь, в Екатеринбурге. Почти три тысячи километров через несколько удельных княжеств, подчиняющихся Его Величеству Православному Императору Михаилу Кабаеву лишь формально, зато плотно контролируемые Чжунго. В противоположном направлении — Тихий океан. Однажды мы с Алексом и Леной уже переплыли Ниппонское море на загруженном старыми автомобилями лесовозе, так что можно попробовать повторить в обратном направлении. Лишь бы добраться до Ниппонских островов или Сахалина, дальше отец Мотоко поможет. Туда чуть меньше — две с половиной тысячи километров по прямой, и из крупных городов по пути только Чита с Хабаровском. Но и путь туда куда более сложен — поезда ходят редко и медленно, людей меньше и каждый чужак на виду. Тем более — такие экзотические чужаки, как мы.
Но самое главное — две совершенно неразрешимых проблемы.
Первая — нет денег. Вообще. Если даже удастся обменять мишуру Алекса на деньги, их хватит разве что на еду на пару раз подкрепиться. Разумеется, у меня и у Алекса в наглазниках есть крипы, но обменять их в Русском Мире примерно так же просто, как найти стокаратовый алмаз на тротуаре на центральной улице. У Мотоко есть доллары САД и эны. Уже лучше, но они электронные. А здесь в ходу исключительно наличные, разве что захотим иметь дело с выходцами из Чжунго.
И вторая проблема — Бернардо. Даже если мы каким-то образом сумеем поддержать СЖО его скафандра (что практически невероятно с нашими ресурсами), мы не сможем путешествовать с ним по Русскому Миру и в целом по Терре. Вообще никак. Если люди еще как-то способны замаскироваться под местных, то Стремительному даже пытаться не стоит. Не за ручного же крокодила в аквариуме его, в самом деле, выдавать.
Вывод? Привычными методами выбраться не удастся. Нужно придумывать авантюрные. Например — украсть деньги и грузовик и попытаться добраться до Екатеринбурга дорогами (на восток нереально — на большей части пространства в том направлении автодорог практически нет).
Или, как вариант, можно попробовать замаскироваться в Иркутске, пока Стражи не придумают, как нас вытащить. Внезы на Терре не оперируют, но Стражи ее контролировали более двух столетий. У них должны иметься способы. Нужно лишь дожить до того, как они организуют помощь.
Раздумывая, я даже не заметила, как начала дремать. Боль в мышцах не позволяла двигаться, а тяжелая свинцовая усталость в сочетании с полной неподвижностью действовала усыпляюще. Мысли начали путаться и разбегаться, и я даже не осознала появившийся где-то на грани сознания жужжащий звук. Он все усиливался и усиливался, и когда я наконец на него среагировала, было поздно.
То же время и место. Бернардо
Пока молодежь развлекалась исследованием окружающей то ли свалки, то ли музея, то ли лаборатории Санду, я тоже не терял времени.
Связь с модулем мгновенной связи, который носила с собой Оксана, через ее окуляры то появлялась, то пропадала снова в зависимости от того, на какое трехмерное расстояние перемещали ее шаги по сумасшедшему местному пространству. Это хотя и действовало на нервы (особенно с учетом моего беспомощно-обреченного положения), но не слишком мешало. В любом случае связь со своими приходилось поддерживать путем обмена зашифрованными пакетами, так что, наговорив послание, мне все равно приходилось ждать ответа. Прерывистость связи вносила дополнительные задержки, но непринципиальные.
Сначала я выслал широковещательное сообщение с кратким резюме событий. Я колебался, стоит ли вот так сходу втягивать в события более двадцати тысяч наших и более тысячи людей и дискинов, подключенных к нашей системе, но потом решился. Если Санду и в самом деле вернулись, если вообще уходили, каждый должен осознавать опасность и приготовиться действовать.
Первой, разумеется, отозвалась Вероника. Я терпеливо выслушал ее тираду о своей глупости, безрассудности и начинающемся старческом маразме (увы, у нас тоже есть состояния, подобные маразму у людей). Напоследок она пригрозила, что если я помру в плену у Санду, она лично меня убьет, завершив тираду чем-то подозрительно напоминающим всхлип. Я ее тоже люблю, о чем и сообщил в ответной реплике. Заодно мягко намекнул, что ее личное присутствие на борту, в котором я отказал, ничуть не помогло бы справиться ни с терранскими дронами-диверсантами, ни тем более с Санду, зато наверняка создало бы лишние проблемы сейчас. Единственная уцелевшая спасательная капсула на борту двоих даже если и вместила бы, то жизнь бы не поддержала. Поскольку Ника у нас девочка хоть и эмоциональная, но весьма рациональная, эмоции она задавила и сразу приняла на себя роль координатора спасательной операции, в том числе как и представителя прайда Шпоры.
Следующими на связь вышли Бронислава как глава Изгнанников и Кирай как главный технический специалист. Он еще помнил времена, когда Саванна контролировала планеты меньших рас и даже сам неоднократно участвовал в работе планетарных миссий. На гигантских транспортных "полубегемотах" бывших конкистадоров имелся изрядный запас дронов, предназначенных для оперативной работы на терранской поверхности в ходе покорения Терры. И хотя терране частично конфисковали запас для изучения, основная их масса оставалась законсервированной и никому не нужной. Изгнанники немедленно предложили сколько угодно юнитов разного назначения — от боевого до строительного и спасательного. Идея выглядела отличной, если бы не одно "но": все массивы мгновенной связи для управления ими находились под контролем терран. Без человеческого разрешения задействовать их было невозможно. А терранам пришлось бы объяснить, что случилось. Кроме того, если Санду реагировали на несколько выходных точек каналов вблизи друг друга, то много дронов сразу в одно место посылать нельзя. Иллюзий не питал никто: силой справиться с Санду с помощью дронов невозможно.
И еще одна маленькая деталь: спасательные дроны (фактически спасательные капсулы на гусеничной платформе) не могли поднять нас из гравитационного колодца. Здесь требовался шаттл или грузовой корабль. А такой корабль не может стартовать абы откуда. Мы не имели понятия, где точно находимся, но с определенной долей вероятности я предполагал Сайберию — именно в ее направлении, как я успел заметить, тащили нас Санду. Конкретная точка оставалась неизвестной, но точные координаты ничего особенно не меняли. Большие аэропорты, построенные в позапрошлом веке Русским Миром на пике своего развития, ветшали без обслуживания более полувека, использовать их было невозможно. Да и располагались они только на территории под интенсивным контролем Чжунго. Сам Чжунго строил лишь небольшие гражданские аэродромы для малых самолетов, не способные принять не то что шаттл с его бустерной платформой, но даже и большой атмосферный грузовик. Для вывоза леса и продукции местных фабрик его вполне устраивала железная дорога, а военные авиабазы, способные принимать тяжелые самолеты, для нас были закрыты. Да и в Чжунго я категорически не собирался. Тоталитарное царство плохо контролировалось нами и в лучшие времена. Сейчас же моя эвакуация оттуда относилась к области ненаучной фантастики. Скорее всего, я сгинул бы там в безымянной лаборатории или секретной тюрьме.
К моменту, когда Кирай закончил перечислять варианты десантирования дронов на поверхность Терры, к дискуссии подключились уже представители всех прайдов, а также внезов в лице разъяренной Лены Кобэтё, готовой рвать на части голыми руками и терран с их предательством, и Санду. Близняшки-дискины Хина и Нару слушали обсуждение молча, но по отдельному каналу обменялись информацией с Алексом и системой диагностики его комбеза. Его сломанная нога беспокоила нас всех, поскольку сводила к нулю его и без того ограниченную в постоянном векторе мобильность. Собственно, его держали в сознании лишь аптечка комбеза и стальная воля: несмотря на весь самоконтроль, я то и дело слышал, как он прерывисто вздыхает и скрипит зубами от боли. Другой на его месте давно бы уже отрубился, но он продолжал держаться, как ни в чем не бывало разговаривая с девочками-разведчицами, когда устанавливался канал.
Серьезно, в тот момент я уже смирился с тем, что моя жизнь так и закончится на местной свалке Санду. В конце концов, сколько еще оставалось жить мне, семнадцатилетнему старику по счету Саванны, что в пересчете на человеческий возраст эквивалентно едва ли не терранскому веку? Наша медицина могла поддерживать меня еще вгод или полтора, но даже она не умеет творить чудеса, так что к смерти я давно был готов. Умереть посреди таких интересных событий, не узнав, чем все кончится, было бы обидно. Не обиднее, однако, чем любому погибшему солдату, так и не узнавшему, чем закончилась война. Куда больше меня волновала судьба своих спутников. У них шансы выжить имелись весьма достойные, тем более что обе девушки являлись коренными терранками. Алекс также имел весьма солидный опыт пребывания на Терре в экстремальных условиях. Так что в дискуссии я старался оставлять в стороне вопрос моей эвакуации, концентрируя внимание общественности на своих спутниках.
К моменту, когда Оксана и Мотоко нашли выход на поверхность, наша кризисная команда пришла к консенсусу: не остается иного выхода, кроме как просить помощи у терран. Пересланные Мотоко координаты подтвердили мою гипотезу: Сайберия, территория Русского Мира. Мы со стародавних времен прочно контролировали нескольких ключевых персон в ближайшем окружении Православного Императора Михаила Кабаева, так что получить формальное разрешение на любые операции труда не составляло. Однако Иркутск являлся одной из ключевых точек присутствия Чжунго и опорной базой всех его операций в Сайберии на полуторатысячекилометровом пространстве от Красноярска до Читы. На расположенной поблизости военной авиабазе находился двадцатитысячный гарнизон сил быстрого реагирования, имевший на вооружении даже тяжелые танки и баллистические ракеты. Стоило только властям Чжунго узнать, каков приз находится прямо у них под носом, и с возможностью вернуться домой можно было попрощаться раз и навсегда. Вывезти меня незаметно не удалось бы ни при каких обстоятельствах, а бросать меня все дружно и безапелляционно отказались.
И в тот момент, когда мы начали мозговой штурм (Мотоко уже возвращалась на "Гаврон" через сумасшедшее пространство Санду, периодически выпадая из зоны радиосвязи), до меня через внешние динамики наглазников Оксаны донеслись звуки, которые мне меньше всего хотелось услышать: шум приближающихся моторов.
Примерно то же самое время и место. Оксана
Жужжащий звук за несколько секунд превратился в могучее слитное урчание двигателей. Вскинувшись, как от удара, и разорвав пелену тяжелой дремоты, я оцепенело смотрела на тормозящие возле меня квады, взрывающие и разбрасывающие грязь покрышками с мощным рельефом. Два, три, пять, восемь... На них сидели люди в перепачканной полувоенной полевой одежде: в серо-пятнистых штанах и куртках, высоких ботинках, с полевыми военными наглазниками — на пол-лица и весь лоб, но без оптических линз, с одними точками видеокамер на внешней поверхности. Я слышала, что такие наглазники способны защищать от пуль. Почти все остались на сиденьях, лишь повернули ко мне головы и выключили моторы, но двое из центра колонны спрыгнули и подошли ко мне.
— Кто такая? — спросил один из них на чинском. В детстве я навострилась понимать этот язык по подслушанным разговорам и сейчас распознала лексемы гуаньхуа с характерным пекинским выговором. В наглазниках автоматически включился переводчик. — Что здесь делаешь? Почему так одета? Отвечай! — рявкнул он после того, как пауза затянулась из-за моих лихорадочных попыток придумать ответ. Я прокляла себя за то, что потратила время на пустые размышления вместо того, чтобы продумать поведение в таком простом и вероятном варианте.
Ну вот что ответить? Что я внезка? Сыграть такую роль я бы сумела без проблем, но следующий же вопрос — а как я сюда попала? С помощью Санду и их закрученного в немыслимый клубок археологического музея? Тогда через полчаса здесь появится толпа чинов, и мы все окажемся в плену — именно тот вариант, которого я боялась больше всего.
Или сказать, что я местная, что тоже соответствует истине? Тогда следующий вопрос: где я украла комбез и наглазники? Соврать убедительно я не сумею, и тогда меня забьют до смерти, выпытывая правду, которую я добровольно не выдам.
— Отвечай! — властно сказал второй чин. Судя по голосу, морщинистой коже и пробивающей черноту волос седине, он был весьма пожилым, если не полным стариком. А судя по тому, что первый говорящий держался чуть позади — и главным. — Ты лаовай, я вижу. Откуда у тебя космический скафандр и наглазники? Почему ты лежишь в грязи? Говори правду, тогда тебя не накажут.
И в тот момент у меня резко закружилась голова — вероятно, от чрезмерного умственного и эмоционального напряжения. Рука, которой я опиралась о землю, подогнулась, и я неловко повалилась на бок. Я могла и удержаться в вертикальной сидящей позиции, но в момент падения мне в голову пришла гениальная идея, как можно избежать ответа. По крайней мере, сейчас, чтобы выиграть время. Я не стала удерживаться, а вместо того завершила падение, невнятно простонала и перестала шевелиться. Кто знает, вдруг они решат, что я померла, бросят меня и поедут дальше? Какое им дело до какой-то русской, помершей где-то в глухом лесу?
Ну да, конечно. (это я уже подумала по-русски — в каком еще языке три подтверждающих слова подряд могут формировать саркастическое отрицание?) Старик что-то негромко сказал — микрофон наглазников воткнулся в грязь и перестал слышать, а я сама не разобрала.
