— Тебе показалось, — подтвердил Андроклид, — твой брат слишком рано решил, что уже стал настоящим воином. Рубить мечом — только клинок портить. Внимание юноши. Внимание, прежде всего. Молодой Бардилей был раздражён, он ярился и рубил. Так поступать не следует. Опытный боец пронзил бы его, по меньшей мере, дважды, пока он там машет своей деревяшкой. В тесном строю не намашешься. Да и в поединке выпад намного быстрее взмаха. Если ты пеший — никогда не руби. Коли, работай ногами, держи врага на расстоянии и подгадывай благоприятный момент, жди, что ошибётся. Если он мечом машет, такой момент наступит быстро. В строю прикрывайся щитом. Если у него копье, то преимущество врага не сложно обратить в его же слабину. Отбей наконечник, стремительно сближайся и коли.

— А если конный?

— Если ты конный, то ног у тебя четыре и они себе на уме. Вы, зачастую, пока ещё в собственных двух ногах путаетесь. Совсем иначе нужно действовать в конном бою. Тут врага на расстоянии вытянутой руки не удержишь. Хотя, я слышал, скифы весьма искусно управляются с конём, но их на него сажают прежде, чем они научатся ходить. И до конного боя доберёмся. Всему своё время. Сейчас отдыхайте, скоро продолжим.

Андроклид удалился вслед за Бардилеем, который ещё не уехал и, задержав его, принялся что-то втолковывать.

Торкула плюхнулся на землю рядом с Неоптолемом и спросил:

— Ну и дальше что?

— Что?

— Про девчонку-то доскажи.

— Я тебе уже все рассказал.

— Что, так и разбежались?

— Разбежались.

— Ну ты и дурень.

— Сам ты дурень.

— Я бы хоть имя её спросил.

— Зачем?

— Как зачем? Интересно же, кто такая, откуда взялась.

— Может это Плешивого Гаравантия дочка?

— Скорее уж внучка, он же старый, как Додонский дуб.

— Дочка-внучка, наплевать. Он же колдун, в волка оборачиваться может.

— Это кто сказал?

— Все говорят. Не слышал разве?

Неоптолем покачал головой.

— Ну ты дал! — Восхитился Торкула, — все знают, он один не знает! Ты прям, как с этого самого дуба свалился. Девка ему накостыляла, а он и рот разинул, простофиля!

— Всем расскажи ещё.

— И расскажу.

— По шее получишь.

— Ха, какие мы грозные!

Неоптолем поймал Торкулу за ногу, тот попытался вывернуться, но не смог.

— Пусти.

— Не пущу. Скажи лучше, я слышал, вчера приехали какие-то важные послы? Не знаешь, кто?

— Кто тебе сказал?

— Даор.

— Он-то откуда знает? Ну да, приехали. Агрон говорить с ними будет, — Торкула приосанился, — и меня позовёт.

— Ты-то там зачем? — фыркнул Неоптолем.

— Затем.

— Радуйтесь, господа послы! — поддразнил друга Неоптолем, — смотрите и расскажите своим властителям: вот, по правую руку от меня сидит мой воевода Баралир Тана, великий воин. По левую — брат мой младший, Бардилей. А этот грозный воитель у меня между ног — мой второй брат, Торкула.

Торкула зарычал, извернулся и ткнул растопыренными пальцами в лицо Неоптолема. Тот отклонился и, заставив сына Клита пробежать вокруг себя с вывернутой в небо правой рукой, уронил его лицом вниз.

— Ах, ты... — прохрустел землёй Торкула.

Неоптолем уселся на него верхом и победно продолжил:

— Не смотрите, что он столь хил телом. Своим свирепым взглядом и громогласным голосом он обращает в бегство тысячи врагов! Нет силы, что не поверг бы оземь сей доблестный...

Торкула извернулся, стряхнул с себя Неоптолема и лягнул его пяткой в живот. Тот кувыркнулся через голову, уселся на колени и, запустив пятерню в свои волосы, принялся вытряхивать землю. Подняв голову, он увидел, что друг сидит подле него на корточках и потирает локоть. Некоторое время они молчали.

— Всё-таки не может это быть дочка Плешивого, — сказал Торкула, — он один живёт, как перст.

— Я знаю. А кто же тогда ещё? Я всех девок местных знаю.

— Значит не местная. Пришлая, — предположил Неоптолем.

— И так вот одна здесь борзо ходит? А может это морок был? Плешивый и нагнал.

— Зачем ему? И я с мороком дрался, стрелы ломал?

— Мало ли? Махался с пустотой, поди. Хотел бы я на тебя в этот момент глянуть, — хохотнул Торкула и высказал ещё одну мысль, — может она дриада?

— Да прямо, — недоверчиво протянул Неоптолем, — дриады с луком не охотятся.

— Больно много ты дриад видел.

— Побольше твоего, — рассеянно хмыкнул Неоптолем и, помолчав, добавил, — как бы её снова увидеть?

— Женилка зашевелилась, да? — захихикал Торкула и немедленно покатился по земле, — ты что?

— Болтаешь много, — Неоптолем ногой подкинул лежавший на земле шест, ловко поймал его и, рисуясь, прокрутил над головой, — день у тебя сегодня такой, Торкула — день большого валяния в пыли. Нападай!

Впрочем, напасть сын Клита не успел: вернулся Андроклид.

— Так, хорош прохлаждаться, — скомандовал наставник.

Отроки вскочили, подтянулись и победители.

— Вы сейчас устроили беспорядочную свалку. Кто так воюет, того все бьют, кому не лень. Побеждает монолит. Сейчас и поглядим, как вы друг за друга стоите. Разбиться на пары. У одного будет копье, у другого щит. Всех касается. Кто сидел наверху, там и остаётся.

— Нечестно, — подал голос Торкула, — наша очередь там сидеть.

— А кто тебе сказал, что в бою с тобой будут только по чести поступать? — спросил Андроклид, — ты и твоя дружина снова наступаете снизу. Тот, у кого щит, прикрывает себя и копейщика. Кого сбросят вниз, отправятся спать голодными.

— Учитель, — подал голос Неоптолем, — в фаланге у каждого щит есть.

— Разумеется, мой мальчик, но в этом случае имеется шанс, что ты сегодня спать будешь сытым. Поверь, это очень вредно. Начали!

* * *

— Уходите, я задержу их.

Неандр воткнул в землю перед собой несколько стрел и расчехлил лук. Андроклид мрачно поглядел на него, скинул заплечный мешок и вытянул из-за пояса топор.

— Нет, — остановил друга Неандр, — останусь только я. Вы должны идти.

— Мы умрём вместе, — упрямо сказал Андроклид.

— Тогда умрёт и мальчик, — спокойно и как-то даже устало, словно учитель бестолковому ученику, ответил Неандр, — пожалуйста, Андроклид, не спорь со мной. До нашей цели ещё далеко. Мы не должны погибнуть... сразу все.

— Почему ты? — продолжал упорствовать тот, — останусь я.

— Ты уже оставался. Забыл?

Посыпались камни, и на узкой горной тропе появился Эвмен.

— Они приближаются, пора уходить.

— Я остаюсь, — заявил Неандр.

Андроклид промолчал. Десять ударов сердца Эвмен смотрел Неандру в глаза, затем протянул руку.

— Мы ещё встретимся, мой друг.

— Разве что в Аиде, — улыбнулся Неандр, сжимая мускулистое предплечье Эвмена. Поправил перевязь с мечом и добавил, — правда говорят — тени не помнят прошлой жизни. Боюсь, что не узнаю тебя.

— Мы ещё встретимся, — уверенно заявил Эвмен и повернулся к кормилице, — они догоняют нас, ты сможешь идти быстрее, женщина?

Нянька молча кивнула. Эвмен повернулся и зашагал прочь. Андроклид и Неандр обнялись. Хромой воин принял ребёнка у Дейпилы.

— Сколько у него стрел? — спросил Эвмен, кивнув на Неандра.

— Немного, — ответил Андроклид, — но я его знаю, ни одна из них не пройдёт мимо.

Загудела тетива, и стрела унеслась в цель. Эвмен обернулся: Неандр высунувшись немного из-за огромного валуна, служившего ему укрытием, и растянув свой тугой лук, выцеливал следующую жертву. Кардиец видел лишь его спину, но почему-то был уверен, что тот улыбается.

Он задержал погоню почти на час. Двое оставшихся мужчин, женщина и ребёнок успели перебраться на соседнюю гряду. Тропа заложила солидный крюк и теперь, несмотря на то, что беглецы и их преследователи находились совсем рядом друг от друга, между ними лежала глубокая пропасть. Отсюда Эвмен хорошо видел, как несколько человеческих фигурок пытались танцевать на узкой тропе. Солнце играло на их клинках. У Неандра кончились стрелы, и он бился мечом. Одна за другой фигурки срывались и падали, сражённые его рукой. Наконец он сам, пронзённый мечом Аэропа, шагнул в пропасть, словно бы по своей воле, и беззвучно полетел вниз, раскинув в стороны руки.

— Мы ещё встретимся, — прошептал Эвмен и, отвернувшись, двинулся дальше.

На щеке Андроклида блестела светлая полоска: начался дождь.

Шёл дождь. Мелкий, моросящий дождь, почти бесшумный, лёгким, едва заметным перестуком невесомых капель по крыше, он вторгался в заунывную песню горской флейты. Небо, ещё утром ясное, сейчас было почти полностью затянуто тучами, лишь далеко на западе пробивался тусклый свет солнца.

Прикрыв глаза, Эвмен слушал печальную мелодию флейты. Он не видел музыканта, ему казалось, будто песня льётся отовсюду. Словно вода, сглаживающая острые грани прибрежных камней, музыка притупляла остроту чувств, успокаивала, баюкала.

Кардиец стоял, опершись о перила высокого крыльца буриона — "дворца" князя дассаретов. Бурион представлял собой трёхэтажный бревенчатый сруб. Резные коньки и наличники маленьких закрытых слюдой окон, точёные перила, выкрашенные в тёмно-красный цвет дубовые бревна и изящная башенка на крыше, резко выделяли его среди скромных иллирийских мазанок.

Бурион был самым высоким сооружением в Кодрионе и, располагаясь на темени горы, возвышаясь над крепостной стеной, позволял наблюдателю, даже не поднимающемуся в башенку, а стоящему на крыльце, видеть округу, как на ладони.

— Что-то ты печален, Эвмен.

Заворожённый музыкой, кардиец не услышал шагов подошедшего человека. Князь встал рядом с ним, скрестив руки на груди. Эвмен, не открывая глаз, сказал:

— Небо плачет, Агрон. Как тогда... Тринадцать лет назад в этот день мы спускались с гор к Апсу. Они почти настигли нас.

— Аэроп — ищейка получше любого пса, — согласно кивнул Агрон.

— Он ещё жив?

— Нет. Уже нет. Сложил голову, как и многие соратники Эакида. По правде сказать, в Эпире сейчас нет его соратников. Царь бежал на Керкиру.

— В Додоне теперь Алкета? — спросил Эвмен.

— Да. Его неожиданно поддержали долопы. Он привёл пять тысяч акарнанцев. Им всем не нравилось, как ведут себя афиняне в Амбракийском заливе.

— Ты очень неплохо осведомлён об эпирских делах, — похвалил Эвмен, — признаться, удивил меня.

— Мне доносят о том, что творится даже в Этолии, — сказал князь, — тут иначе нельзя. Сейчас я заключаю союз с хаонами.

— Не назвал им свои цели?

— Назвал.

— И они согласились?

— На мальчика — нет. Пусть властвует над парабеями и молоссами, а они, хаоны, станут жить своим умом. Ещё не сговорились окончательно.

— Власть ещё надо взять. Каковы силы Алкеты?

— Не так уж и велики. Просто Эакид умудрился со всеми разругаться, вот от него люди и бегут.

— А что молоссы?

— Они в каком-то оцепенении. А что? Алкета — самый законный из претендентов, если подумать. Вот никто и не свистит.

У эпирского царя Ариббы было два сына, Алкета и Эакид, а так же племянник Александр. Старшего сына Арибба не любил, тот глубоко разочаровал отца своим скверным нравом, необузданным пьянством. Царь решил, что Алкета не только не годится в наследники, но и вообще ему не место в Эпире. Он отправил сына в изгнание и тот много лет прожил в Этолии и Акарнании, не вмешиваясь в дела родины.

Однако и Эакиду отцовский трон поначалу не достался: Филипп возвёл на него Александра. Время Эакида пришло, когда двоюродный брат сложил голову в македонской смуте, но правление младшего сына Ариббы с самого первого дня задалось чрезвычайно беспокойным. Началась междоусобица и царь расточил в ней и без того невеликие свои силы. Вот тогда вернулся Алкета, поддержанный кое-кем из знати, решившей, что непросыхающим царём управлять будет несложно.

В Эпире столкнулись интересы множества игроков, большей части которых до этой горной страны не было дела. Акарнанцы, поддержавшие Алкету, вступили в союз со Спартой против афинян, опекавших Эакида. Вот и вышло, что не эпироты воевали друг с другом, а Спарта и Афины, руками эпиротов. Впрочем, подобное повторялось уже не в первый раз.

Афиняне Алкету проворонили, и тот выгнал их ставленника из страны. Эвмен лично нового царя молоссов не знал, но будучи о нём достаточно наслышан, предположил, что те долго его выносить не смогут. А потому — не пришло ли время вернуть в Эпир законного царя?

Этот вопрос он и приехал задать Агрону.

— Ему летом будет пятнадцать, — ответил князь, — не рановато ли?

— Возраст эфеба, — возразил Эвмен, — Александр, сын Филиппа, в семь лет принимал персидских послов и те дивились его недетским вопросам.

— Слышал я эту байку, — хмыкнул Агрон, — уж не тебе ли Олимпиада её велела записать, дабы возвеличить своего отпрыска?

— Нет, — усмехнулся Эвмен, — я в то время сам был отроком и ещё не состоял в свите Филиппа. А его архиграмматиком стал ещё позже.

— Десять лет назад наш керкирский сиделец предлагал за Неоптолема двадцать талантов. Слышал?

— Нет.

— Продешевил, скупердяй, — сказал князь, — увидишь Неоптолема, поймёшь почему.

— Андроклид постарался?

— Постарался. Не зря хлеб ест. Мальчишка станет настоящим царём.

— Вот видишь, сам признал.

— Нет, Эвмен. Ты пропустил мимо ушей слово "станет". Хотя совершеннолетие не за горами, но просто дожить до него, мало. Не созрело ещё яблочко, зелёное пока, а ты уже рвать собрался.

— Не прямо сейчас. Такие дела быстро не делаются. Если ты придёшь в Эпир с войском и посадишь на трон Неоптолема — хуже такого расклада и придумать нельзя.

— Это ещё почему?

— Потому что ты посадишь на трон самозванца-варвара. Эпироты его не примут и постараются избавиться. Тебе придётся постоянно там держать войско.

— Ты прав, — задумался Агрон, — и что предлагаешь?

— Надо, чтобы молосская знать сама захотела Неоптолема. А это непросто. Мы же столько сил приложили, чтобы до мальчика никому не было дела, чтобы его считали мёртвым. Теперь пришло время воскреснуть и проявить себя. Надо говорить с нужными людьми, пустить слухи. Устроить, наконец, свадьбу. Такую, чтобы весь Эпир полнился разговорами о ней. Когда ты её сыграть собирался?

— Этой осенью.

— Вот. Давно пора. Я пока осмотрюсь тут, как следует. Слишком долго торчал в Италии. Но не без толку. У меня семь сотен верных людей.

— Семь сотен, — усмехнулся Агрон, — великая рать, да.

— Не скажи. Это люди войны. Они прошли огонь и воду. Закалённые бойцы.

— Наёмники, — скептически заметил Агрон.

— Наёмники, да. Каждый лично предан мне.

— Чем ты будешь им платить, пока мы не начнём? Учти, здесь им болтаться я не позволю. Начнут разбойничать.