Заинтригованный Гаара подошел поближе, практически уткнувшись любопытным носом в воронку, и наблюдал за происходящем. Рена же стояла с невозмутимым видом и полировала ногти об рукав рубашки — похоже, подобное она видела неоднократно и это зрелище ей давным-давно наскучило.
Количество ползучих гадов уменьшалось не из-за того, что они куда-то проваливались, а из-за того, что они сливались между собой — сначала слипались хвосты, потом тела, а потом и головы. В итоге осталась лишь одна змейка, которая поглотила всех остальных и взобралась по ноге хозяйки к ней в рукав и исчезла где-то под складками одежды, а оттуда и ушла куда-то в глубины ее тела.
— Зачем ты их выпустила?
— Просто когда транс слишком глубокий, то мне становится сложно контролировать некоторые части своей сущности. Это, кстати, к вопросам о контроле и людях. Помнишь?
— Да...
— Зачем ты пришел?
— Прочитать тебе стих.
Рена сделала удивленное лицо.
— Наверное, этот стих очень страшный, если даже безмозглые существа вроде пресмыкающихся почуяли исходящую от тебя жажду крови.
По лицу Гаары растеклась странная улыбка-оскал.
— Так тебе интересно?
— Нет.
— Я — разрушенные стены,
Я — протекшая вода,
Свежевспоротые вены
И холодная душа,
Позабытая в сортире,
Средь бумажных мелочей
Изнасилованный разум
Перемешанных идей...
Я — разорванное сердце,
Я — окурок на снегу
И поношенные берцы.
В полусне-полубреду
Я — оторванный от стада,
Средь волков и сам шакал,
Чаша, залитая ядом,
Кубок смерти и Грааль...
Я — осколок сего мира,
Безвозмездно, без души.
Я — истоптанный пол тира,
Я — мишени-миражи,
Нарисованные на стенах.
И в пылу уличных драк
Я вскрываю себе вены,
Я дурак, я слаб, я — враг, — а потом выжидающе посмотрел на Рену, наблюдая за ее реакцией.
— Зачем тогда спрашивал?
— Это к вопросу о твоих и моих желаниях, — вернул он ее реплику.
Рена хмыкнула.
— Ладно, уел. Этот стих нетипичен для тебя.
— У тебя есть еще варианты?
— Возможно.
— Продемонстрируй! — и сложил руки на груди.
Рена закатила глаза к потолку, пошевелила губами, припоминая слова, и неспешным речитативом начала читать наизусть всплывшие в сознании строчки:
— И небо стало серым,
И ничего не надо,
Лед катится по венам,
И мир стал серым адом.
Стучит Вольранов молот
С небес холодным горам,
И Смерти серый холод
Тебя отыщет скоро.
Ты никому не нужен,
Ты проклят бездной ночи.
Дождь катится по лужам,
Подняться нету мочи.
Плевать, что кто-то видит,
Пусть так оно и надо,
Пускай и ненавидят,
Их ненависть — награда.
Те твари, что косятся,
Да кто они такие?!
Им с нами не тягаться,
Мы выше, мы — другие!
Но ты один, и что же?
Нет! Ничего не надо.
Жизнь... Все одно и то же,
Тебе нигде не рады.
Ты крикнешь серым тучам
С вершины того ада:
"Вы стали выше, лучше...
Кому все это надо?!"
Да... Небо стало серым.
Да... Смерть — твоя награда...
Проходит нож по венам,
И ничего не надо...
Гаара задумался, потом его улыбка стала более человечной.
— Мне нравится.
— Мне нет.
— Моя очередь?
— У нас что, поэтическая дуэль?
— Ну почему же сразу так? Просто скрасим время ожидания, только не здесь.
— Что ты предлагаешь? — Рена, заинтригованная, смотрела на него и радовалась, что их конфликт разрешился без мордобоя.
— На свежем воздухе — тут так воняет табачным дымом, что легко можно угореть.
Рена лишь фыркнула, но перечить не стала. Она проскользнула в коридор и пошла на улицу, не дожидаясь, пока Гаара ее догонит. Но она спиной чувствовала его присутствие, несмотря на то, что двигался он совершенно бесшумно, как кот с бархатными лапками.
Когда молодые люди переместились на облюбованный ими ранее конек крыши, луна успела сместиться лишь на несколько ладоней и все также щедро поливала своим светом благодарную землю. Звезды любопытными глазами рассматривали все, до чего могли дотянуться своими лучиками. Рена привычно растянулась на галантно предложенном Гаарой одеяле, которое тот предусмотрительно захватил из ее комнаты, и поискала Кошачий Глаз.
Гаара тоже растянулся рядом с нею, но отодвинувшись на приличное расстояние. Похоже, он то ли брезговал, то ли опасался прикасаться к ней.
— Отпусти, я тебя умоляю,
Отпусти навсегда, не на миг.
Я беспомощная, я умираю
От слепых поцелуев твоих.
Мне не нужно ни царства, ни власти,
Обескровь меня, искалечь.
Я хочу испытать это счастье
Без губ твоих, рук и плеч.
Я мечтаю в земле затаится,
Я готова без имени жить.
Чтоб с тобой никогда не сходиться,
Чтоб тебя никогда не любить.
Дорогими, пустыми глазами.
Хоть могилу мою пожалей.
Не ищи меня в угольной яме,
Не отдам тебе смерти моей.
— Как ты это делаешь? — тихо и с какой-то тоской в голосе спросил у нее Гаара.
— Что? — непонимающе уточнила она, приподнимаясь на локте и ища глаза Гаары.
— Ты так талантливо лжешь, так виртуозно притворяешься, так фальшиво любишь, что тебе сложно не поверить. Я наблюдаю за тобой, я узнаю о тебе все больше, и ты — мразь. Таких не любят, не уважают. Таких только презирают. Но общаясь с тобой, я вижу, как ты можешь становиться мягкой и тихой.
— Ты ошибаешься! — более горячо, чем это было бы уместно, возразила Рена, вновь откидываясь на спину. — Я не тихая и не мягкая!
— Я умер вчера, но живой до сих пор,
Все выжато в жизни: и чувства, и боль,
И не хочу продолжать разговор,
Когда уже сыграна глупая роль.
Я знаю, что скоро оживу
И воскреснет немая душа,
Но только сейчас я сухую траву
Искусственной грустью полью не спеша.
Искусственно рот изгибает дугу,
Мое отраженье в кривых зеркалах,
Все, я больше так жить не могу,
Надеяться, ждать нарастающий крах.
Пустая коробка от слова-два,
Квадрат потолка белым прессом вниз.
Раздавит собой пустые слова,
Попал под раздачу и стал на карниз.
Мой предок возник и смотрит в глаза,
Под каждой ногою не нужный упор.
И вот по щеке покатилась слеза...
Я умер вчера, но живой до сих пор.
— Как его звали?
— Кого?
— Того человека, из-за которого ты последний раз пролил слезы?
— Яшамару.
— Кто это?
— Человек, которого я убил.
— За что?
— За то, что я любил его. А он меня — нет.
— Расскажи... — попросила Рена и осторожно переплела свои пальцы с его. Он не отстранился, но его тело опять начала бить мучительная дрожь, почти судорога. "Странно... Как можно целовать меня, тереться об меня всем телом, трогать за все места, до которых можно дотянуться, и при этом опять трястись от того, что наши ладони греют друг друга?"
— Это брат моей матери. Он был моей нянькой и наставником от рождения. Яшамару заботился обо мне, развлекал и воспитывал. Он посвящал мне почти все свое время, в отличие от отца, который предпочитал просто завалить очередными дорогими подарками, лишь бы я только не путался под ногами.
— А потом?
— А потом он предал меня. "Я пытался любить тебя, но не могу", — сказал он. "Я не могу простить тебе смерть моей дорогой, любимой сестры", — сказал он. Он пытался убить меня, и у него это вполне могло получиться, ведь он был единственным, кого я подпускал так близко. Это было около семи лет назад.
— Если он пестовал тебя с рождения, то почему он ждал шесть лет?
— Потому что Сунна до этого момента еще не знала, что я бесконтролен и психика моя нестабильна. Отец отдал Яшамару приказ, чтобы он убил меня и избавил селение от набирающей потенциал опасности.
— Вот видишь! Это был приказ Казекаге, от которого рядовой шиноби не может отказаться!
— Умирая, он сказал, что мог отказаться, но сам не захотел. Он хотел убить меня. И поплатился сам.
— Это была твоя первая кровь?
— Нет...
— Мне жаль тебя.
— Разве ты не понимаешь? Это то, каков я. Это то, для чего я был создан. Я — монстр.
Сколько раз он слышал о себе такое мнение, что сам всей душой поверил и теперь повторяет с нескрываемым удовольствием?
— Ты не более и не менее монстр, чем любой из нас. В чем-то ты даже человечнее.
Гаара недоверчиво хмыкнул.
— Например?
— Ты не лжешь.
— Это мелочь. Есть много людей, которые никогда не лгут, но при этом феноменальные сволочи.
— Хорошо, тогда такой вариант — ты не спишь.
— А это каким образом делает меня человечнее? — удивился Гаара.
— Чудовищным усилием воли ты лишил себя самого необходимого в жизни человека. Почему? — она перекатилась по одеялу ближе и положила голову Гааре на плечо, будто не было совсем недавно конфликта и угроз.
— Потому что, когда я засыпаю, дух Шуукаку выходит из-под контроля и может натворить такого...
— Если ты убиваешь, чтобы чувствовать себя живым, то откуда такая забота о других?
— Я не забочусь о других! — прорычал Гаара, непроизвольно стискивая тонкие пальцы Рены до хруста.
— Тогда почему ты не спишь? — пальцы занемели и болели, но Рена даже не попыталась вытащить свою руку из его ладони.
— Я не хочу потерять разум!
— Весомый аргумент, но если ты потеряешь рассудок, то тебе больше никогда не придется задумываться над своими поступками. Ты будешь счастлив.
— Я окончательно превращусь в животное!
— Наверно, но зато тебе будет хорошо...
— Больше убийства я ценю разум.
— Тогда почему у тебя стихи суицидальные? — она легонько подула ему в шею, пытаясь немного снизить градус напряжения.
— У тебя тоже! — он шипел, как злющий песчаный кот.
— Я не спорю, но почему? Почему ты, цепляющийся за жизнь даже за счет других, хочешь смерти?
— Я устал... но я не могу что-либо изменить...
— Ты ловишь лунный свет во тьме,
Как снег в безмолвии кружа,
Огонь свечи на острие,
Душа на лезвии ножа.
Лишь шаг в прозрачной тишине.
Лишь высота и пустота.
Никто не знает о тебе,
Никто не вспомнит никогда...
О том, что был ты здесь рожден,
О том, где есть твоя судьба,
О том, где смерть нашла тебя,
Но оглянись туда, во тьму,
Что видишь в нитях бытия?
Мир, что не властен никому?
Иль мир, что был твоя игра?
Что сделал ты для этих стен?
Что сделал для своей души?
Не равноценен был обмен
Того, что мог и выбрал ты?
И чья вина, что ты один?
Кто скажет слово за тебя?
Ведь ты достиг таких вершин,
Живя лишь только для себя.
Но лишь безмолвный снег идет,
Кровавый снег небытия...
И белым бархатом плетет
Твой мир, где больше нет тебя... — Рена тихонько нашептывала ему на ухо такие знакомые строчки.
— Ты жестока... Даже более жестока, чем я, — грустно ответил Гаара.
— Я так тебя чувствую. А я обычно говорю, что думаю и ощущаю. Скажешь, что я сильно ошибаюсь?
— Нет. Ты во многом права...
— Ты любишь подарки? — она пальцем погладила угол его глаза, где чернота была самой густой.
Он приподнял голову и посмотрел на нее с удивлением.
— Подарки?
— Ну да, добровольно отданные блага.
— Я не... — он задумался.
— О, прости, не буду тебя смущать. Ты хочешь спать?
— Да, но не могу, и ты прекрасно это знаешь.
— А если бы у тебя была возможность, ты бы спал?
— Да, — не задумываясь ответил Гаара.
— Хорошо.
— А что?
— Пока это моя маленькая тайна, — ухмыльнулась Рена, мысленно отправляя Сестрам задачку на рассмотрение.
— Это невозможно, — он вздохнул.
— Может быть, но мы попробуем на мой страх и риск, — она снова откинулась на спину и посмотрела на небо.
— Эй! На крыше которые! Хокаге зовет всех! — донесся откуда-то снизу крик незнакомого шиноби.
— Ну что же, пойдем, — сказал Гаара, вставая и галантно предлагая руку Рене.
Поколебавшись, Рена ее приняла.
Глава 20. Домой
Глава, в которой Рена наконец-то получает возможность отправится домой, шипит, ругается и получает в свои руки что-то очень интересное.
Гаара был сама любезность и помог Рене спуститься с крыши. Помощь заключалась в том, что он перекинул ее через плечо, не слушая гневных визгов, и попытался спуститься, но на первом же шаге наступил на волочащуюся по черепице косу. Ее волосы обвились вокруг его лодыжки, как щупальце осьминога, и его нога поехала в сторону, да так, что даже хваленая координация шиноби не спасла его от потери равновесия. Рена заорала благим матом от боли, когда почувствовала, что ей пытаются в буквальном смысле оторвать голову. Гаара не стал пытаться удержать равновесие с неустойчивым грузом на плечах и сделал со своей точки зрения самое правильное — попытался бросить ношу. Ноша была решительно настроена если умирать, так вместе, и намертво вцепилась в ремни на его одежде. В результате они оба кубарем скатились по крыше, отдельно отметив ребрами резной водосток, который сорвали к чертовой матери, увлекая за собой вниз, и упали на мощенный каменными плитами двор двумя этажами ниже. Падение на камни было далеко не так приятно, как на мягкую лесную землю, с которой Рена не так давно успела поздороваться. Она услышала, как в позвоночнике жалобно что-то хрустнуло, и спину прострелила боль. "Только бы хребет не перебить!" — панически подумала она и с ужасом поняла, что не может пошевелить ногами. Но спустя пару мгновений паники осознала, что это всего лишь Гаара придавил ее к земле, когда, перевернувшись в воздухе несколько раз, он оказался сверху.
— Гаара! Етить тебя через колено! Какого хрена ты свой долбанный песочек не подстелил?!
— А зачем? Ты вполне справилась с этой задачей и гораздо лучше песка, смею отметить. На тебе лежать гораздо приятнее.
— Сволочь! — Рена с оханьем стала спихивать Гаару со своего тела. — Слезь с меня, скотина эгоистичная!
Он встал и усмехнулся:
— Я просто как джентльмен пропустил даму вперед.
— Блядь, Гаара! Если ты такой джентльмен, то уступил бы даме место сверху!
Он скорчил странную рожу и поднял ее на ноги одним рывком, ухватив за волосы.
— Больно! Да отпусти ты, садист ненормальный! — Рена вырвалась из его рук и теперь злобно сверкала глазами. — Тебе что, нравится причинять мне боль?
— Я просто хотел помочь тебе встать, — невозмутимо ответил он.
— Да я в гробу видала такую помощь! — она попыталась разогнуться и с болезненным шипением ухватилась за поясницу.
Он примиряюще поднял руки:
— Ладно, не шипи. Где ты ударилась? Давай я подую, и все пройдет...
— Иди ты в задницу, шутник! — Рена фыркнула, но не смогла сдержать улыбки — представила, как Гаара мажет ей синяки лечебным бальзамом и при этом дует на ранки, приговаривая утешительную ерунду. Воображаемое зрелище вышло настолько абсурдным, что Рена непроизвольно все-таки рассмеялась.
— Что смешного? — Гаара невозмутимо отряхивал пыль с колен.
Рена рассказала.
