Безграничная власть надежды

В своё время, почти сразу же после того инцидента, я обратился к Рудольфу — нашему с Малкольмом старшему брату — и попросил его о содействии. В меру специфики занимаемой им должности, он имел обширные связи в дипломатических кругах и нередко посещал всевозможные светские мероприятия. А потому, мог существенно помочь со списками приглашённых на тот злосчастный дипломатический приём. Кроме того Рудольф был достаточно осведомлён об изнанке жизни высшего общества: его подковёрных игрищах, интригах, политических коалициях и прочая-прочая-прочая...

Я сам в этом не разбирался совершенно. Впрочем, как и Малкольм. Просто потому, что данная сфера лежала вне границ наших основных интересов и рабочих моментов. В то время как сам Рудольф, похоже, получал истинное наслаждение от всей этой 'мышиной возни', как он порой иронично отзывался о жизни двора и приближённых к нему людей.

Полагаю, времени прошло вполне достаточно, чтобы появились какие-нибудь предварительные результаты и наработки. Как минимум — полный список приглашённых и присутствующих тогда на приёме: от гостей, до обслуживающего персонала.

Скоро у нас планировался большой праздник посвящённый Весеннему балу. Думаю, после проведения первой части у нас с Рудольфом появится возможность выкроить полчаса-час на то, чтобы спокойно переговорить вдали от любопытных глаз и ушей.

Как-то так получилось, что до этого или он или я были заняты, а то и вовсе отсутствовали, что, надо сказать, усложняло проведение обсуждения. Однако на этот раз оно непременно состоится. К слову сказать, помимо рабочих вопросов, у меня к нему был и ещё один разговор. Но об этом сейчас лучше пока не думать — опять собьюсь с делового настроя.

С Милтоном мы в этот день больше не виделись. К счастью, он всё же внял моему предупреждению и плотно окопался в библиотеке. Потому что, в противном случае, я не смог бы поручиться, что смогу сдержать себя в руках. Слишком сильно он у этот раз 'перегнул палку'. Общаться с ним в ближайшее время у меня не было ни малейшего желания. Делиться личным — тем более. Как это скажется на нашей дальнейшей дружбе и работе я не брался предсказать — слишком свежи были воспоминания о его дурости. А принимать решение сгоряча не хотел тем более.

Уже перед самым ужином расправившись, наконец-то, с накопившимися делами, я вдруг вспомнил, что собирался сегодня зайти в часовню. Поколебавшись несколько мгновений, всё же решил не откладывать задуманное на потом. И, уж тем более, не отменять свой визит: с Богами шутки плохи. И уж если пообещал им что-то, пусть даже на словах и вскользь — будь любезен выполнить. Или в следующий раз крепче держи язык за зубами.

Я обещал поставить благодарственную свечу. Тем более, что в моей ситуации, кажется, без божественного вмешательства действительно не обошлось. Неплохо бы заручиться и дальнейшей их поддержкой и благоволением, потому что иначе я просто не знал, как можно разрешить сложившуюся ситуацию. Человеческие возможности, увы, всё же ограничены.

Размышляя таким образом, я поднялся в свою комнату, где прихватил две неиспользованные ароматические свечи из того свёртка, что привёз с собой и отправился в часовню. Она была достаточно невелика и стояла, отдельным от дома небольшим павильоном, соединённым с жилой частью крытой застеклённой галереей.

Светлое помещение с большими витражными окнами, изображающими различные цветочные орнаменты, и центральным стеклянным куполом, через который в хорошую погоду проникали яркие солнечные лучи, рождало в душе возвышенные, чистые и приятные эмоции, как и положено храму богов.

Круглая форма внутреннего помещения не оставляла места тёмным углам и олицетворяла собой равно-уважительное отношение ко всем богам, чьи статуи находились тут же в неглубоких полукруглых нишах. Они были распределены по всему периметру зала на равном расстоянии друг от друга. Перед каждой из статуй стоял небольшой алтарь для даров и подношений, а так же, небольшая чаша с песком, куда можно было поставить свечу, не опасаясь случайного пожара.

Сейчас, поздним вечером, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом, в помещении царил таинственный полумрак. Темнота разгонялась лишь ярким светом луны, мягко проникающей своими серебристыми лучами сквозь прозрачный купол, россыпью жемчужных звёзд и неярким свечением лампадок, горящих возле каждой из статуй богов.

От их огня можно было зажечь свечу, что я и сделал, установив одну из двух принесённых с собой в чашу рядом со статуей Девы Удачи. Вторая же, после кратких сомнений, нашла своё место в чаше напротив статуи Матери Жизни. Почему я сделал именно такой выбор, да и вообще взял с собой вторую свечу, я не смог бы объяснить даже самому себе. Просто почувствовал, что так надо.

Обе статуи стояли рядом, поэтому я отошёл на пару шагов назад, чтобы видеть обе искусно вырезанные из мрамора женские фигуры: молодой, изящной, счастливой девушки, с лукаво изогнутыми в улыбке губами и высокой, статной, прекрасной своей зрелой красотой женщины с добрым, мудрым выражением лица, держащей на руках ребёнка.

Я не умел истово молиться Богам да, думаю, это не всегда и нужно. Ибо, как уверяют нас служители: Боги и сами могут читать в наших сердцах и помыслах. Поэтому я просто молча стоял, закрыв глаза и вслушиваясь в умиротворённую тишину этого места. Слова молитвы не пришли на мои уста, но сердце — не разум — шептало о своей боли и надеждах.

Это было странное ощущение, потому что не было фраз, просьб и взываний. Даже слов не было: лишь образы, видения и мимолётные хаотичные мысли. Но, кажется, и этого хватило, чтобы быть услышанным и понятым. На мгновение мне показалось, будто по сумеречному залу пронёсся лёгкий ветерок, напоенный ароматами цветов, свежей земли и листвы, благоухающей после дождя. А слуха коснулся тихий, но отчётливо слышный девичий смех. Я замер, не торопясь открывать глаза и ожидая, что за этим последует.

Ветерок вернулся вновь, словно ласковой рукой взъерошив мне волосы, а щеки коснулся лёгкий, игривый поцелуй и всё стихло. Прошло. Исчезло. Осталось лишь спокойствие и твёрдая уверенность, что именно сегодня мне необходимо выйти в осознанное сновидение. И ждать там. Столько, сколько потребуется.

Я открыл глаза и задумчиво перевёл взгляд с одного мерцающего огонька свечи на другой. Похоже, Богини всё же дали мне подсказку и своё благословение, остальное зависело уже от меня. Не думал я, что доведётся мне пережить прямое вмешательство Богов. Низко, с глубокой благодарностью, поклонившись обеим статуям по очереди, я развернулся и покинул часовню.

Ужин снова прошёл в одиночестве. О Милтоне я слуг не спрашивал, знал, что они ему с голода умереть не дадут. А остальное меня не слишком-то и волновало. У меня и в мыслях не было рассказать ему о случившемся в часовне и уж, тем более, о возможном свидании с Айри в осознанном сне. Хватит. Доверился уже раз.

В том, что встреча обязательно будет, я уже и не сомневался. Нервничал, переживал, не понимал: как это будет и как мне себя с ней вести, но твёрдо был уверен, что встрече быть. Поэтому я наскоро поужинал, освежился перед сном и лёг спать много раньше обычного. Я приготовился ждать.

Выйдя в наше общее сновидение, я ничуть не удивился, что в качестве декорации выступило именно то самое место, которое произвело на меня сегодня столь сильное впечатление. Я снова стоял на вершине холма, рядом с дубом, под которым был расстелен клетчатый плед.

Удобно устроившись на нём, и облокотившись спиной на толстый шершавый ствол дерева, я прикрыл глаза. Нащупал нашу связь и пошёл вдоль неё. Стена, блокирующая наши встречи, всё ещё была на месте, но я был твёрдо уверен, что неспроста сегодня мне так нестерпимо захотелось войти в наш общий сон. Поэтому, экономя силы и чутко отслеживая еле заметное пульсирующее колебание соединяющей нас нити, я терпеливо ждал. Готовился при первом же знаке об исчезновении блокировки послать вызов в сон для Айри. Ждал. Надеялся. И верил.

Вопреки моим ожиданиям и опасениям, Айри пришла в наш общий сон спокойная и невозмутимая. Я был готов увидеть её разъярённую или оскорблённую. осыпающую меня упрёками или гневными словами. Даже жалобы и слёзы не удивили бы меня так, как эта неожиданная холодная деловитость.

Видимо я, действительно, плохо знал эту женщину, ибо привык видеть её разной: весёлой, усталой. раздражённой, ироничной, печальной и даже почти злой. Но, чего я даже не подозревал, так это того, что она может быть и такой: невозмутимой, почти безэмоциональной, словно закованной в непроницаемую броню.

Всегда такая живая, искренняя, будто пылающая изнутри, Айри пугала такими переменами в поведении и ощущениях, заставляя настораживаться и чувствовать себя неуютно, неуверенно, странно.

Но даже эта метаморфоза произошедшая с ней сейчас, не смогла сбить меня с намеченного курса и усомниться в собственных намерениях. Я был твёрдо настроен сегодня поговорить с моей ненаглядной и, по возможности, разрешить все её сомнения.

Объяснить, доказать, убедить. В чём? Я и сам ещё не до конца понимал, но надеялся, что вместе мы сможем понять: чего именно хочет каждый из нас и как возможно этого достигнуть. В том, что в глубине души, несмотря на все отговорки и ловушки разума, нам хочется быть вместе — я уже не сомневался.

Произошедшее прошлой ночью довольно ярко и наглядно показало, что Айри тоскует по мне не меньше, чем я по ней. И дело тут не только в чисто физическом притяжении, сколько в душевной тяге, что не могло меня не радовать.

Она появилась на холме почти сразу же, как я позвал её. Пришла, будто шагнула из лёгкой дымки, сразу оказавшись подле меня. Всего в нескольких шагах. И, вместе с тем, так невозможно далеко. Отшатнулась, оглядела окружающий пейзаж и как-то странно улыбнулась. То ли иронично, то ли понимающе — я так и не понял.

— Ну, здравствуй, Анастас, — спокойно кивнула она мне в знак приветствия.

— Рад нашей новой встрече... Ирина.

Было мучительно трудно и как-то неправильно вновь называть её полным именем. Но она достаточно ясно, с первых же слов, дала понять, что намерена держать между нами дистанцию. Несколько напряжённая женская фигурка застыла возле дуба, касаясь ствола одной рукой, словно черпая из древнего исполина дополнительные силы.

— Нам нужно поговорить, — голос её был твёрд и решителен.

— Согласен. Давно уже пора прояснить все вопросы и избавиться от лишнего недопонимания и иллюзий.

— Вот даже как? Тем лучше.

Она кивнула каким-то своим мыслям и облокотилась на дерево уже спиной, скрестив руки на груди и выжидательно на меня глядя. А я стоял напротив неё, желая и не смея подойти ближе. Обнять, поцеловать. Словно преграда из толстого, прозрачного стекла выросла между нами, заставляя держать себя в строго очерченных рамках.

— Я слушаю тебя, Анастас. Зачем ты перенёс меня вчера к себе? Это ведь была твоя спальня? Я не верю, что это был акт заранее спланированного соблазнения. Слишком всё как-то странно и спонтанно вышло. Не в твоём духе.

Мне показалось, или в её голосе проскользнула нотка лёгкой иронии?

— Да, ты права, случившееся между нами вчера было случайностью, но... — я выделил интонацией последнее слово, видя, как она помрачнела и уже хочет сказать что-то колкое. — Но было бы ложью утверждать, что я этого не хотел и не мечтал об этом уже давно.

Не выдержав, моего испытывающего взора, Айри отвела взгляд. Смущённо опущенные глаза и нервно прикушенная нижняя губа, дали мне надежду, что она не так равнодушна к произошедшему, как хотела бы мне показать.

— Чего ты хочешь, Анастас? Зачем тебе это нужно? — тихий, но твёрдый голос требовал прямого ответа: без увиливаний и экивоков.

— Я хочу тебя. Нет, не так. Я хочу быть с тобой и чтобы ты была со мной. Вместе. Насовсем.

Все заранее заготовленные слова и неоспоримые доводы, вдруг резко вылетели из головы, и я остался один на один со своей растерянностью и желанием объяснить всё правильно. Но пока, похоже, выходило не очень. Фразы были угловатыми, смысл ускользал, а язык не поворачивался произнести самое главное. О красоте оборотов речи уже даже не шло. Донести бы суть, остальное — излишества.

— Почему? — она была неумолима и непреклонна в своём желании докопаться до истины и получить прямой ответ.

— Я... я люблю тебя. Я знаю, это очень странно звучит, особенно учитывая нашу ситуацию и обстоятельства знакомства. Но это так и есть. Я не могу без тебя. Болен тобой. Одержим!

Слова полились неконтролируемым потоком, обнажая душу и то, что накопилось в ней за долгие месяцы нашего знакомства и разлуки. Сердце гулко бухало в груди, а в крови поднялась мощная волна адреналина, как перед решающей битвой. И медленно начала опадать, не получая новой подпитки. Я ждал. До белизны сжимая костяшки кулаков и, усилием воли, заставляя себя оставаться на том же месте.

Её ошарашено распахнутые глаза явно показывали, насколько неожиданным и непредсказуемым оказался для неё мой ответ. А мне оставалось только надеяться, что после того, что я ей тут сейчас наговорил, она не отвернётся от меня со смехом и не уйдёт.

Но Айри не стала издеваться или крутить пальцем у виска. Как, впрочем, и не бросилась тут же в мои объятия, о чём я втайне как-то очень наивно мечтал. Понимал, что это маловероятно, но всё равно теплил надежду на такой исход событий после моего признания.

Она же молчала, очень внимательно всматриваясь в моё лицо, словно хотела прочитать, увидеть что-то одной ей ведомое. Что-то важное. Решающее нашу дальнейшую судьбу. Наконец, она тихо выдохнула и очень спокойно сказала:

— У меня есть дети, Анастас. Разве сможешь ты принять их, как своих родных дочерей? Не многие на это способны. Сразу скажу, иное для меня неприемлемо.

Крохотный лучик надежды мелькнул для меня, превратившись в путеводный огонь. Она не отказала сразу. Не высмеяла. Неужели что-то может получиться и у меня действительно есть шанс?

— Я люблю детей, Ирина... Айри — позволь мне снова тебя так называть. У моего старшего брата есть двое сыновей чуть старше твоих дочек. И мы с ними прекрасно ладим. Думаю и с твоими детьми мы обязательно найдём общий язык, ведь они — это часть тебя. И для меня они уже не могут быть чужими.

— Но... я даже не знаю ничего о тебе: есть ли у тебя жена, невеста, дети? Чем ты живёшь, кто твои родители, чем увлекаешься по жизни? Я вообще, можно сказать, ничего о тебе не знаю! — она казалась несколько ошарашенной и растерянной, но всё равно была отстранена и недоверчива. Я не мог её за это винить. Всё действительно случилось слишком быстро. Но и я был намерен не упустить свой, пусть призрачный, но шанс. Поэтому продолжил горячо её убеждать:

— Я расскажу тебе всё, что ты хочешь знать обо мне, родная. И нет, у меня нет ни невесты, ни жены, ни детей. И никогда не было. И я... хотел бы предложить тебе стать моей женой, а твоим детям — моими родными дочерьми. Я понимаю, что всё это несколько неожиданно для тебя, но я дам тебе время подумать, только не отказывай мне прямо сейчас.