| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— План операции мне понятен, — глаза молодого офицера возбужденно горели в предвкушении красивого боя. — Но вдруг кого-то подобьют, что делать? — усомнился он.
— Боеспособные танки идут на прорыв. Живым панцершютце, отбиваясь, собраться в группу и ждать меня. Я их подберу.
— А в случае если, если...
— Меня подобьют? Вы это хотели спросить?
— Да, — несколько сконфузился офицер.
— Это плохой вариант, — недовольно проронил Франц. — Я его не исключаю. Но об этом мы поговорим перед самой атакой. Лучше доложите о состоянии бронемашин, об укомплектованности их боеприпасами.
— Слушаюсь, господин капитан, — Эберт вновь стал сосредоточенным. — Патронов много. Бронебойных снарядов — по половине комплекта. Фугасных снарядов в среднем по пять-семь на танк. Баки заправлены на треть. Километров на семьдесят хватит. Танк обер-фельдфебеля Брумеля хромает.
— Что значит хромает?
— Передачи переключаются с большим трудом.
— Это общая болезнь русских довоенных танков. Потерпите, Эберт, немного осталось мучиться. Бой, два — и мы должны быть у цели, — Франц от своих слов посуровел. Лицо его стало жестким и серым... — Все, Карл, идите. Готовьтесь к бою. Ставьте людям боевую задачу. Выступаем через два часа. И пусть Господь присматривает за нами и в этот раз.
За полчаса до начала атаки командир разведбатальона вновь подозвал к себе Эберта. К этому времени он был уже чисто выбрит и вымыт. Хорошо уложенные светло-русые волосы разделялись красивым левым пробором. Мужественную фигуру Франца подчеркивали портупея, перекинутая через плечо, и подтянутый офицерский кожаный ремень со звездой. На груди сияли орден Красной Звезды и медаль 'За отвагу'. Эберт залюбовался статью своего командира.
— Не удивляйтесь, Карл. Мы идем в бой, возможно, последний. Солдаты должны видеть в нас силу и целеустремленность. Внешний вид подчеркивает как раз эти качества.
— Я восхищен вами, господин капитан. Как будто бы не было четырех дней боев в тылу врага. Вы свежи и готовитесь на русский парад.
Франц не отозвался на лестные восклицания подчиненного, только предложил ему присесть на поваленное дерево. Несмотря на внешний лоск, его глаза выражали тревогу и потаенную грусть. Природа, как бы подчеркивая его настроение, затянула все небо рваными темными тучами. Солнечные лучи, упорно сопротивляясь, пробежались по застывшим лицам немецких солдат, стоявших возле танков, и затерялись в густом ельнике. Тревожное настроение Ольбрихта передалось и командиру взвода.
— Что-то случилось, господин капитан? — с испугом спросил Эберт, присев рядом с командиром.
— Нет, не случилось, Карл. План боя не отменяется. Просто... — голос Франца задрожал от волнения. — Просто мне нужно вам поведать одну личную тайну. Другой возможности мне не представится. Бой будет серьезный.
Франц нервничал и не знал, с чего начать. Это видел командир взвода, и он пришел ему на помощь.
— Говорите, господин капитан. Я пойму. Вы ведь старше не намного.
— Вы правы, Карл. Я родился в год ноябрьской революции в Германии, в 1918 году в Берлине. А вы?
— Я на пять лет моложе вас.
— Значит вам 21 год. Кстати, Карл, — улыбнулся вдруг Ольбрихт, — президент Веймарской республики господин Эберт не ваш бывший родственник?
— Мы пекари из Ильцена, Нижняя Саксония, господин капитан, — недовольно отреагировал молодой офицер на неожиданный вопрос командира батальона. — Пекари мы... Перед поступлением в училище служба безопасности проверяла меня на чистоту фамилии. Все чисто. Этот Эберт — однофамилец. А вы историю революционного движения Германии хорошо изучили. Зачем это вам?
Франц нахмурился.
— Отец мне однажды рассказал об этой революции. Она была продолжением большевистской российской, только у нас в Германии. Но она быстро пала. Хорошо. Оставим этот вопрос, лейтенант. Я спросил вас между прочим. В шутку. Настроение у меня скверное.
— Что вас беспокоит, господин капитан? Экипажи рвутся в бой. Люди довольны вашим планом.
— Меня беспокоит русский поселок Болотня. Он нами не разведан. Это плохо. Боюсь, оттуда могут быть сюрпризы. Поэтому, лейтенант, — Ольбрихт достал из полевой сумки фотокассету и запечатанный конверт, — если вдруг со мной что-то случится, а вы выйдете по коридору на наши позиции, то передайте кассету в штаб 41-го корпуса. В ней переснятые документы, которые нам удалось собрать. Оригиналы будут у меня в портфеле. Генералу Вейдлингу передайте лично вот это письмо.
— Все будет отлично, господин капитан, — вскочил с бревна офицер. — У меня хорошее предчувствие.
— Тем не менее это мой приказ. Берите и спрячьте у себя в надежном месте.
— Слушаюсь, господин капитан.
Эберт спрятал кассету и письмо в нагрудный карман и вытянулся перед командиром батальона.
— Что вы вскочили? Садитесь. Есть еще одна просьба... — замялся Франц.
— Говорите, я все выполню.
— Спасибо, Карл. Это необычная просьба. Об этом никто не знает. Я доверяюсь впервые... Когда мы прорвемся, наш путь ляжет через поселок Поляниновичи. Рядом с ним через ручей расположен другой поселок — Заболотное. Там... там живет... моя жена, Карл, — тихо проронили губы Франца.
— Кто? — Эберт вновь вскочил, столбенея.
— Да-да, Карл, — Франц поднял на лейтенанта грустные глаза. — Мы не поженились. Это долго рассказывать. Сейчас нет в этом необходимости. У меня увели невесту. Это сделал ее брат. Тем не менее мы были обручены. Обручены словами любви друг к другу.
— Когда это произошло, господин капитан? — удивленно и недоверчиво спросил Эберт, уставившись на командира.
— Это было в самом начале войны с русскими. В июле 41-го года.
— И вы все это время молчали и никому не говорили?
— Да, Карл. Это так. Моя мама дала согласие на этот брак. А когда я приехал в поселок, чтобы увезти невесту, ее выкрали.
— О боже мой! — воскликнул молодой офицер. — Это невероятно, господин капитан! Что вы рассказали, это невероятно!
Эберт нервно закружился вокруг капитана, подбирая подходящие слова.
— Простите меня, господин капитан, — наконец выдохнул он. — Силовая разведка и наши рейды по тылам русских — это все для нее? Это все для того, чтобы ее увидеть? Наши ужасные страхи, смерть боевых товарищей здесь, когда за каждым кустом чудится русский солдат, это из-за нее?
Франц молчал.
— Вы же офицер вермахта! Вы капитан панцерваффе! Вы кавалер Рыцарского креста Железного креста! — почти закричал изумленный Эберт. — И все это ради русской женщины? А как же Фатерлянд, наш великий немецкий народ, идеи фюрера? Они для вас пустой звон?
— Прекратите истерику, лейтенант, — выкрикнул в ответ Франц, не выдержав словесного напора молодого нациста, схватил его за руку. — Все в жизни бессмысленно, если не будет великой по силе и простой для понимания цели.
— Нам цель указал наш великий фюрер! — выпучив глаза, фальцетом завизжал вдруг молодой офицер и выдернул руку. На губах Эберта появилась пена. Он хватал воздух от негодования. — Фюрер поставил немецкий народ в ряд, превосходный над другими нациями. Мы лучше всех! Мы сильнее всех! И смыл жизни немецкого солдата — доказать это другим.
— Это ошибка, Карл! — пытался остановить нациста Франц. — Доказать через что? Через смерть, насилия и убийства? Вот арсенал ваших средств!
— Цель оправдывает средства! Мы ни перед чем не остановимся, — процедил Эберт, выпучив глаза.
— Это безумие, Карл! Изречение иезуита Эскобару, девиз ордена иезуитов запали вам в душу ошибочно. Кто мыслит и говорит по-другому — тех на виселицу? У кого череп и цвет глаз другой — в крематорий? Кто не подходит по генотипу 'арийский' — уничтожить? Залить планету кровью и все для того, чтобы доказать, что ты лучше и сильнее? А когда жить, Карл? Жить простой жизнью? Любить и воспитывать детей? Как жить потом в окружении людей, оставшихся в живых, которые тебя люто ненавидят? Это цель жизни?
— Вы предатель нации, господин капитан! — выкрикнул Эберт в лицо командиру, да так громко, что солдаты вскочили и недоуменно посмотрели на офицеров.
— Молчать! — захрипел Франц и схватил нациста за грудь. — Молчать, сопляк паршивый! Не тебе давать мне оценку. Я предан Отечеству и его народу. И то, что мы сделали в тылу, — во имя спасения армии. Но это не запрещает мне любить и думать о любимой, даже если она не немка. Тебе понятно это, лейтенант? Понятно? Черт бы тебя побрал!
Франц затряс Карла с такой силой, что тот не сопротивлялся, а только судорожно хватал ртом воздух и болтался как груша. Когда Франц выдохся и поставил офицера на ноги, то тот выглядел словно выжатая половая тряпка. Его шатало и тошнило. Чтобы не упасть, он всем телом прислонился к березе и тяжело дышал. Франц также молчал, восстанавливая дыхание. Наконец Эберт, придя в себя, исподлобья посмотрел на командира и тихо вымолвил:
— Что я должен еще для вас сделать?
— Пока ничего, — резко ответил Ольбрихт. У него дрожали пальцы рук. Он не мог справиться с лихорадочной дрожью, охватившей его. — Пока ничего, — второй раз, уже мягче, повторил он. — Если вы мне понадобитесь, я вам скажу об этом. Все, идите. Успокойтесь сами и успокойте солдат. Впереди у нас трудный бой. Выступаем через двадцать минут...
— Слушаюсь, — вяло ответил офицер и, развернувшись, хотел было идти прочь.
— Подождите, Эберт, — Франц достал из внутреннего кармана гимнастерки маленькую фляжку из нержавеющей стали, недавний подарок адъютанта Риккерта, нервно открутил крышку и сделал несколько больших глотков коньяку. — Выпейте и вы в знак примирения.
— Спасибо, — сухо ответил лейтенант и также приложился к фляжке. — Разрешите идти?
— Идите, Карл...
Франц сделал еще несколько глотков коньку и, прислонившись к березе, устало закрыл глаза. Ему настоятельно надо было поговорить с другом, с Клаусом Виттманом. Он чувствовал свою вину перед ним. Ему надо было получить моральную поддержку перед боем.
Франц сконцентрировал свои мысли и энергичным потоком направил их в правое полушарие мозга, туда, куда более двух месяцев назад, после контузии, неожиданно вселилось сознание другого человека, прибывшего из далекого XXI века, который был непревзойденным военным профессионалом, спецназовцем.
Новое сознание стало практически вторым 'я' Франца. Оно не мешало ему жить. Но в экстремальных ситуациях самостоятельно подавляло его разум и выступало коалиционной силой, используя весь боевой потенциал организма. Как результат — боевой профи высочайшего класса. В такие минуты Франц уже не мог разобраться, кто же он на самом деле: Франц Ольбрихт с новым мозгом или Клаус Виттман в новом теле. Лишь в минуты затишья коалиция распадалась и он мог поговорить с новым другом, которого он называл с улыбкой космическим бродягой. Именно сейчас и был такой случай.
'Теперь, Клаус, ты все знаешь обо мне, о моей русской жене Вере, о том далеком 41-м годе. Я тебе не говорил об этом. Просто это очень личное, — пошли его сигналы в правое полушарие. — Ты не в обиде на меня, железный рейнджер? Не молчи, поговори перед боем со мной, может, в последний раз, — новый посыл энергии. — Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Мне станет легче'.
И здесь, в полушарии, что-то щелкнуло, как всегда во время их мыслительных сеансов, и раздался насмешливый баритон Клауса.
'Если бы не предстоящий бой, я бы тебя покрыл трехэтажным матом за то, что ты меня сейчас отвлекаешь. Что ты растревожился? Жена так жена. Почему бы и не русская? Не пойму я вас в ту войну. Сплошная идеология. Арийцы. Комиссары. Чуть драки не было с командиром взвода. Надуманно все это. Какая разница, какой национальности жена? Лишь бы она была верной и любимой. И вообще, почему ты молчал? Зачем все эти тайны? Ведь мы почти одно целое'.
— 'Извини, Клаус, не мог сказать. Это слишком личное. Но и ты мне никогда не говорил о своей семье, о своих детях, жене. Какие они у тебя? Расскажи вкратце'.
— 'Хватит, замолчи! Оставим это, — вдруг Клаус грубо оборвал Франца, моментально меняясь в настроении. — Иди готовься к бою. Он будет жарким. О личном потом. Я к тебе не лез с расспросами и не встревал в ваш разговор с командиром взвода. Вот и ты не лезь ко мне. Понял мой ответ?'
— 'Понял, — с обидой буркнул Франц, не получив планируемую индульгенцию, круто развернувшись, недовольный последовал к танку'.
— 'Обиды только оставь, капитан. Не к месту этот разговор. Соберись, — вдогонку крикнул ему Клаус. — Хочешь встретиться с женой — прорвись сначала через русские кордоны и останься в живых. А о личном, — вдруг голос Клауса осекся, но через паузу он с хрипом продолжил, — обязательно поговорим. Ты все узнаешь обо мне. Кстати, если тебя убьют, что будет со мной? Не знаешь?'
Франц молчал, надевая русский технический комбинезон.
'И я не знаю. Так что береги себя, не забывай, что нас двое. Ты в ответе за меня. Понял? А то, что ты скрыл от меня свою маленькую тайну, я не в обиде. Знай. Я чувствовал, что в твоей душе творится неладное. Но не лез с расспросами. И еще, — как бы извиняясь за свою грубость, добавил Клаус, — ты можешь на меня всегда положиться. Что бы ни случилось, я тебя в беде не оставлю'.
— 'Спасибо и на том...'
— Приготовиться к бою! — одновременно понеслась мысль и команда в эфир. Командирский лючок закрылся.
Бой для Франца начался сразу, как только их танк появился в лощине. Его заметили русские артиллеристы и повели пристрелочный огонь.
'Пантера' ловко увертывалась и стремительно подходила ближе. Несколько раз ее тряхануло от попаданий фугасов и касательного удара бронебойного снаряда. Наконец она нырнула в мертвую зону и стала для русских орудий недосягаемой. До противника был примерно километр. Франц прильнул глазами к круговой командирской 'панораме' и просмотрел все зоны, но движения со стороны русских не обнаружил. Те видимо что-то выжидали.
— Хаас, ты засек, откуда стреляли русские пушки?
— Да, командир.
— Тогда орудие на одиннадцать, затем на час — фугасными.
— Вас понял.
— Брайнер.
— Слушаюсь, господин капитан.
— Влево десять метров и вперед. Остановка, выстрел, назад на исходную позицию.
— Все сделаю, командир.
'Пантера', грохоча, круто развернулась влево и, проехав немного вперед, застыла на верху лощины. Небольшая корректировка — и раздался оглушительный выстрел. Фугас с воем унесся вдаль. Новый маневр — и второй снаряд ушел в сторону русских орудий.
— Молодец, Хаас. Одно орудие ушло к праотцам. Брайнер, повтори маневр вправо.
Снова грохот — и разрывы немецких снарядов точно легли по линии шоссе.
— Все сделано превосходно, Хаас, поздравляю.
— С вас бутылка бургундского, командир, — засмеялся унтер-фельдфебель.
Великолепная наводка и непревзойденные в период войны качества пушки сделали свое дело. Замаскированная противотанковая батарея в одночасье была разметана немецким экипажем.
— А вот и танки, — прошептал Франц и приник к приборам наблюдения. — Не выдержали нервы у русских командиров.
Со стороны шоссе появились три русских танка Т-34 с длинноствольными пушками, за ними, пригнувшись, бежали пехотинцы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
