Рукопись,найденная в бремсберге

Теперь схватка действительно была кончена. Битва выиграна, но война еще продолжалась и закончится только со смертью кого-нибудь из нас. Или "принц" или я. "Тритум нон датум".

Как говорили безграмотные дикторы радио и телевидения нашей Земли, эпохи "развитой дерьмократии", выбора между альтернативами не было. (Альтернатива и есть выбор из нескольких возможностей)

Но надо было убираться с этого места и, желательно затаиться где-нибудь, чтобы нас не могли засечь воздушные разведчики принца. В этот раз я выиграл бой на чистом везении, но удача вряд ли будет со мною бесконечно. Качаясь в седле, я с удивлением ощущал перемену в себе и своем положении. Книжный человек, самым большим подвигом которого было попасть ножом в ствол засохшего дерева метров с пяти, я превратился в "человека меча", выигравшего такую жестокую схватку. Вот уж поистине смена имени повлекла за собою смену судьбы.

Островок гор и лесов приближался с каждым мгновением и скоро я отдыхал в небольшой пещерке, где не было врага страшнее кролика, который временно уступил мне своё логово.

Утром я размышлял, что делать дальше. Каждый день сражаться с магами? Они нападут большим числом, или пошлют более сильного мага. Я и спасся только потому, что у них был приказ — во что бы то ни стало, захватить меня живым. А если такого приказа не будет? Если приказ будет — найти и уничтожить?

Арконский лес ещё далеко. Надо хорошенько продумать свой путь. Если следовать правилу, делай то, чего враг не ожидает, то надо выбрать самый трудный путь. Скорее всего, ждать они меня будут на путях, ведущих к Городу, но я-то двигаюсь в другую сторону. На карте, составленной Белым Магом, подход в сторону Арконского леса со стороны юго-запада описан как непроходимый. Следовательно, туда мы и отправимся.

Следующие два дня ничего страшного не происходило. Отроги гор, заросшие добротным строевым лесом, по которым пролегал мой путь, были не крутыми. Мачтовые сосны, сверкая на Солнце корою совершенно медного цвета, впивались корнями в трещины гранитных скал, возносясь на почти неправдоподобную высоту. Рыжая хвоя устилала все вокруг толстым ковром и копыта Бурушки ступали по ней почти беззвучно. Мелкое зверье занимались своими делами и совершенно не обращали на нас никакого внимания. Землеройка, поводя гибким, как у тапира носиком преследовала какого-то жирного червя, неизвестно зачем выползшего из-под земли, мыши гонялись друг за другом. Две любопытные белки, уютно устроившиеся на ветках, с упоением грызли сосновые шишки. Увидев меня, они бросили своё занятие и стали дружно осыпать меня бранью на своём языке, который я, к своему счастью не понимал. Быстрая барабанная дробь выдавала трудную судьбу дятла, который должен выковырять еду из сухого ствола своим носом.

Кругом была совершенно мирная картина нормальной жизни, и я даже немного позавидовал им.

Подходя к ручью, который журчал в низинке, я внимательно следил за всем — известно ведь, где хищники поджидают свою жертву. Но все было тихо и спокойно. В песчаной почве была округлая выемка, заполненная хрустально-прозрачной водой, в центре углубления бил небольшой ключ. Струйки воды поднимали вверх песчинки, потом бросали их и в центре родника как бы бил фонтан из тщательно промытого песка совершенно золотого цвета. Вода была чистой и вкусной. Устроившись поудобнее мы с Бурушкой устроили себе обед и даже немного вздремнули после обеда.

Выйдя на опушку леса, я долго осматривал небо и искал какие-нибудь признаки слежки за нами. Конечно, если колдун отрядил следить за нами грифов, то я и не увижу исчезающе малую точку в небе. Приходилось рискнуть. Покинув гостеприимный лес, мы попали в степь, всю заросшую грубой, колючей травой. Остановившись, я обмотал ноги Бурушки толстым слоем тряпок для защиты от порезов. Низкие, угрюмые какие-то приземистые деревья, больше похожие на канделябры росли то тут, то там. С их толстых, безлиственных ветвей, неприятного болотного цвета свисали канделябры неопрятных лишайников. Завывания шакала и хохот гиен добавляли в пейзаж зловещую нотку.

Чудовища в песке и другие "милые" создания.

Продвигаясь, мы все время видели какие-то бугры из желтого песка, щедро разбросанные то тут то там. Когда такой бугор оказался на нашем пути, я постарался объехать его на приличном расстоянии. В душе все время звенело предупреждение Мага о непроходимости этого пути.

Внезапно из ближайшей кучи как будто выстрелило черное, с присосками и крючьями щупальце и "ни слова не говоря" потянуло Бурушку к себе. Бурушка заржал, попытался высвободиться, но неведомый враг держал его цепко. Кончаром я отрубил щупальце, но из кучи песка вылетело множество таких же пупырчатых щупалец. Они извивались как апокалиптические змеи и мне пришлось очень туго — одно щупальце обвилось вокруг груди и у меня сразу потемнело в глазах: с такой силой эта зверюга сжала её. Все новые и новые щупальца вылетали из песчаного обиталища монстра, но мне удавалось рубить их на лету. Неподалеку от нас возвышалась скала, и Бурушка сам взлетел на нее, не хуже какой-нибудь горной козы.

Одеревеневшее щупальце с ноги Бурушки пришлось срезать кинжалом, не помогало даже то, что кинжал был стальной. С моей груди, к счастью щупальце свалилось еще до того, как мы добрались до скалы. Если бы ноги Бурушки не были защищены надетыми ранее тряпками, то я не знаю, чем закончилось бы это приключение.

Сверху мне хорошо была видна вся Долина песчаных щупалец. Из каждого бугра показались извивающиеся змеи щупалец, но самих монстров не было видно. Ужасная картина возникла в моём сознании: вся долина — это один монстр, титанической величины, а бугры и щупальца — это все как бы его части. Иначе чем объяснить тот факт, что по все долине развивались эти ужасные щупальца!

Мы долго простояли на вершине скалы, пока перед нами снова не возникли песчаные курганчики, такие безобидные с виду. Но стоять на скале до бесконечности было невозможно и я, пригнувшись к уху Бурушки, сказал шёпотом:

— Ну, Бурушка, скачи, да так, будто за тобою гонятся все демоны лошадиного ада.

В некотором смысле это так и было.

И тут Бурушка показал все, на что он был способен! Он мчался с такой скоростью, что ветер давил мне на грудь как будто я плыл против течения бурной реки. Как эсминец "Новик", который в Первую мировую войну ворвался в заминированную бухту Киля, и все мины рвались за его кормой, потому, что не были рассчитаны на такую скорость, так и зловещие щупальца ловили только воздух за нашими спинами.

Ворвавшись в лес на другом конце долины, мы остановились, и я стал обтирать Бурушку, чистил его скребком, поводил его по лесочку за повод и не дал сразу напиться, чтобы конь не "запалился".

В этот вечер мы уже никуда не двинулись. Неизбежная пентаграмма, ножи, сверкающие под случайными бликами Луны и мы, совершенно вымотанные последним приключением. Мы даже не предприняли никаких мер защиты, когда из леса стали выходить здешние обитатели. Один, весьма неприятного вида субъект, долго ходил вокруг, пытался прорваться сквозь защитный круг, а потом, издав такой жалостливый вой, что я содрогнулся, удалился прочь и мы отлично выспались за остаток ночи.

Ранним утром, ещё только заалел край горизонта, мы вышли из приютившего нас маленького лесочка. В сущности это был колок — лесок между двумя языками степи.

Далеко впереди поблескивало, в лучах поднимающегося Солнца, небольшое озеро. Туда мы и направились, потому, что надо было уже обновить запасы воды. Озеро все так же было в отдалении, но, когда я подъехал на достаточно близкое расстояние, мне пришло в голову глянуть на озеро в подзорную трубу. Что я там увидел! Картина, достаточно подробно описанная в стихах Эмиля Верхарна. Прирожденная скромность не помешала мне прочитать эти стихи, но она же и не дает мне живописать открывшиеся виды. Отправляйтесь к стихам Верхарна за описанием.

Справившись с приступом тошноты, я направил было Бурушку в обход отвратительного озера, но тут Бурушка впервые проявил неподчинение и ринулся к озеру, призывно трубя.

И озеро неожиданно показалось мне прелестным. Чистейшая вода, кувшинки белые и желтые были разбросаны по его поверхности, а кое-где цвели лотосы. Высокие головки рогоза качались на утреннем ветерке, над водою сновали стрекозы — большие, которые мы называли коромысло, бог знает, почему и красавки — удивительно прелестные небольшие стрекозы, блестевшие сине-зеленым телом и темными, сине-фиолетовыми кончиками крыльев.

А по воде шли! Шли к нам три грации. Они были одеты в полупрозрачные, легкие накидки и при каждом движении одежды разлетались, открывая такие виды, что у меня перехватывало дыхание. Над озером плыла чарующая музыка, дивы протягивали ко мне совершенные в своей форме руки и звали, звали. Они принимали самые соблазнительные позы, изгибались так обольстительно... Мне захотелось прихорошиться, и я достал зеркальце, подаренное мне королевой ещё в первый день моего пребывания в Городе.

Но как только я достал это зеркальце, как на его поверхности отразились три отвратительные гарпии, которые имели, правда, тела женщин, но к ним прилагались зубастые пасти, при виде которых гавиал, житель Ганга, утонул бы от острого приступа неполноценности.

Тут я впервые ударил Бурушку камчой. Оскорбленный в лучших чувствах Бурушка взвился и рванул с места так, что если бы это было в первый день нашей поездки, я слетел бы на землю и достался бы гарпиям на обед. Видимо для Бурушки тоже было видение призывающих его кобыл.

Когда между нами и озером пролегло достаточное расстояние, мы оглянулись и увидели гарпий во всем их безобразии. Бурушка вдруг повернулся к ним задом и ударил копытами воздух. И этот удар достиг цели! Гарпии повалились, как будто он действительно их ударил.

Мы быстро стали удаляться от колдовского озера. В степи, около большого камня мы увидели небольшой родничок, который весело журча, куда-то стремился. В центре бил ключ, поднимая желтые песчинки. Я свернул лист девясила так, что бы получился ковшик. Девясил должен был показать, не отравлена ли вода, но нет, все было чисто. Холодная, вкусная вода показалась нам щербетом. Мы напились сами, заполнили бурдюки, пообедали. Бурушка подошел ко мне и положил голову на плечо, видимо и он понял, какой опасности мы избежали.

А кругом шла незаметная на первый взгляд, но нормальная жизнь. Какие-то животные, похожие на геренуков, но только раскрашены полосами алого и зеленого цвета, танцуя на задних ногах, дотягивались до самых вкусных, верхних листьев каких-то колючих до невозможности деревьев. Массивные, неотличимые издали от скал звери шли по своим делам. В высокой траве мелькала пестрая спина какого-то хищника, но это все были обычные, не колдовские звери. Видимо судьба решила нам дать передышку от страхов и опасностей.

На ночлег мы остановились около большого плоского камня, который выступал над степью как панцирь доисторической черепахи. Нам было очень уютно под защитой громады камня, за непроницаемой завесой пентаграммы и защитного кольца. Но ни ночью, ни утром нас никто не тревожил и мы, может быть впервые за все время, отлично выспались. Пробудившись в прекрасном настроении, я оседлал Бурушку, и мы двинулись в дальнейший путь, направляясь к сверкающей на горизонте полосе. Два дня мы двигались к этой полосе, а когда, наконец, достигли её, то я ахнул. Высокие дюны были сложены не песком, а галькой. Такое впечатление, что где-то разбили прозрачный кристалл горного хрусталя величиной даже не с "отель Риц", а просто с горный хребет и долго обрабатывали обломки на галтовочном барабане, пока не получились идеальной формы овоиды, той, неповторимой степени шлифовки, когда на поверхности обработанного минерала дрожит микрорадуга готовности к полировке.

Тут были дюны из чисто прозрачных, бесцветных, как говорится чистой воды, обломков хрусталя, длинными языками шли полосы алого, рубинового цвета, пятна изумрудно-травяной зелени располагались по склону дюны. Чистыми озерами выглядели сапфировые залежи.

Но это то богатство и настораживало. Казалось — греби лопатой, минуту полировки, сверли отверстия и вот можно наделать драгоценных ожерелий на всю Галактику. Почему же оно лежит так открыто и вокруг нет жадных до наживы купцов? Что-то тут не так. Для того, чтобы получить хорошую прибыль, купцов не остановят какие-то там щупальца, никакие "девы соблазна". Но меня больше тревожила мысль, каким должен быть ветер, чтобы соорудить гряду дюн из гальки, величиной с голубиное яйцо? Если попасть под удар такой стихии, то шансов на выживание не останется. Кроме того, идти по этим дюнам совершенно невозможно. Нога сразу проваливается до колена, стоит больших трудов вытащить её обратно. Искрящийся отовсюду свет, резал мне глаза, и пришлось снова одевать эскимосские очки. А эти богатства ?

"Взять из кучи одну, равнодушно сказать — недурна, и опять уронить, чтоб она из-под ног, улыбаясь, глядела. Нет, не черствое сердце, а просто война, до чужих самоцветов мне не было дела". Прошу прощения у превосходного поэта Симонова, что немного коверкаю его стихи, но уж больно они подходят к данному случаю.

Отойдя к небольшому лесочку, да и не лесочку, а так, скопищу кустарника, я разбил лагерь, все же уже скоро вечер и стал напряженно размышлять, что делать дальше. Если верить карте Белого Мага, то за этой "непроходимой" полосой должны быть невысокие горы, а там уже и Аркский лес, цель нашего путешествия. Маг по все вероятности просто перелетел эти дюны, но мне это было недоступно. Даже на параплане неоткуда было подняться в воздух, да и параплана у меня не было.

Но как идти по такой гальке? Так ничего и не придумав, я лег спать и во сне увидел кадры из фильма "Освобождение", где наши солдаты преодолевают тоже "непроходимые" Белорусские болота с помощью "болотоступов", сплетенных из прутьев ивы.

Утро я потратил на то, что бы сплести "болотоходы" для себя и для Бурушки, а весь день мастерил волокушу, для нашей поклажи, чтобы облегчить вес Бурушки.

Следующий день запомнился мне как день сверхтрудных стараний пройти эти дюны. Пришлось долго учить Бурушку, не ступать всей ступней, а как бы скользить над поверхностью песка и только потом опускать ногу.

Подняться на дюну, спуститься с неё и снова подняться, молясь только о том, чтобы какой-нибудь "муравьиный лев", с размерами, адекватными размерам "песчинок", не попался на нашем пути. Три дня мы тащились среди неистового сверкания и удушающей жары. К концу третьего дня я соображал уже так туго, что не сразу сообразил, что дюны остались позади.

Каменный идол.

Совершенно вымотанные, мы устроились на песчаном островке, посреди небольшой речки, которая текла, огибая дюны, так трудно форсированные нами.

Это утро началось трудно. Солнце встало из-за какой-то белесой дымки, окрестности заволокло туманом. Через полчаса туманчик рассеялся, и Солнце стало палить как-то по-особому, зло и жестоко. Лучи Солнца просто прожигали кожу. Бурушка, как и я чувствовал себя разбитым и плелся кое-как. Чтобы облегчить ему поклажу я стал идти пешком, ведя его в поводу. Мы плелись по бесконечной степи, медленно передвигая ноги, а за моей спиной вырастала исполинская башня грозового облака. Темная полоса внизу ясно показывала, что там идет не просто ливень, нет, там идет потоп. Мы с Бурушкой были самой высокой точкой во всей степи, а во время грозы это очень опасно. Далеко впереди показался какой-то курган, и я стал понукать Бурушку, ускорить шаг, чтобы хотя бы не подвергаться риску попасть под удар молнии на открытой местности. Бурушка коротко заржал и стал понемногу прибавлять ход. Когда мы добрались до кургана, я огляделся. Сплошная полоса ливня быстро надвигалась на нас. На вершине кургана стоял каменный истукан. Равнодушное лицо, с опущенными вниз полосками усов, меч, почему-то в левой руке, а чаша в правой. По поясу шли какие-то буквы, трудно различимые от времени.