Плакать хотелось. А ещё лучше уткнуться лицом в подушку и завыть. Даже попытку предприняла, когда Вика ушла гулять. Вот только завыть не получилось, в горле ком, в сердце боль и дрожь по всему телу. Наверное, к лучшему, что Серёжки рядом нет, иначе бы она его просто убила, не удержалась бы. В этот момент даже неважно было, с кем Маркелов отдыхать ездил, больно не из-за этого, а именно из-за лжи, что Серёжка нагородил.
Она так ему и не позвонила в этот день, не смогла себя заставить. Понимала, что он ждёт, ведь они договаривались, а у них в семье было принято, что раз обещано, необходимо позвонить. Обязательно. Раз не звонишь, значит, что-то случилось.
А разве сейчас не так? Разве не случилось?!
Серёжа сам позвонил, ближе к вечеру. Настя как раз посуду после ужина мыла, очень медленно водила губкой по тарелке, а думала совсем не о мытье посуды. Всё ждала звонка, и понимала, что не знает, что мужу сказать. Ей вряд ли хватит сил притворяться, что ничего не знает. Не знает, что он ей изменяет. Да и зачем скрывать? Это не решит проблемы. Он уже начал ей врать, а если ещё и она ответит тем же, всё покатится вниз, как снежный ком. В конце концов, не выдержала и бросила мыльную губку вместе с тарелкой в раковину. Грохот тарелки о металл совпал со звуком зазвонившего телефона. Настя нервно сглотнула.
— Ты почему не позвонила? Я ждал. Что-то случилось?
— Нет.
— А почему у тебя такой голос?
Настя закрыла дверь на кухню, прошла к окну и присела на широкий подоконник.
— Серёж, а ты где?
Он хмыкнул в задумчивости.
— С утра ещё был в Риге. Ты забыла?
— Да нет. — Она помолчала, пытаясь справиться с подступающими слезами. Вздохнула глубоко, надеясь, что хоть голос будет звучать ровно. Пока с собой боролась, на заднем фоне послышался женский голос.
— Серёж, мы идём?
Маркелов от трубки отстранился и вроде шикнул еле слышно на говорившую. А Настя горько усмехнулась, пальцы к губам прижала, когда те затряслись. Сделала ещё один глубокий вдох. Всё-таки это помогает.
— Это с ней ты в "Сосновый бор" отдыхать ездишь?
Он, кажется, не расслышал. Переспросил:
— Что?
— Я спрашиваю, ты со своим новым юристом спишь?
Ещё одна пауза повисла.
— Насть, ты чего говоришь-то?
— Не знаю. А может ты и не в Риге? Я полдня думала, может мне в "Сосновый бор" позвонить? А то ведь у меня муж такой усталый был в последние дни, может, не работать, а отдыхать рванул? С новым юристом. Или в тот раз не она была?
— Настя...
— Пока я, как последняя дура, банкет этот чёртов готовила, чтоб он провалился, словно это мне нужно было; пока я твоих коллег и начальство обзванивала, дурацкие разговоры с ними разговаривала, а потом ещё улыбалась им весь вечер, ты в это время любовницу отдыхать возил! Что ты мне тогда говорил? Мне в Новосибирск надо? На пару дней? Очень срочно! — Она всё это выкрикнула в трубку, и в испуге замолчала. Выглянула за кухонную дверь, прислушиваясь, но дочка из своей комнаты так и не показалась. Настя снова дверь прикрыла и вернулась к окну. На другом конце провода тишину ничто не нарушало, Маркелов, вроде бы, даже дышать забыл. Наверное, продумывал линию защиты. — Скотина ты, Маркелов.
— Насть, успокойся, — попросил он, наконец. — Я знаю, как это выглядит, но...
— А почему ты не спрашиваешь, как я узнала? — Настю не на шутку понесло, дрожь из голоса ушла, одна злость — невероятная, невыносимая злость осталась. — Ты ведь даже не прячешь ничего. Правильно, зачем? У тебя ведь жена — дура доверчивая. Она по телефонам твоим не лазит, почту не проверяет, не спрашивает где ты, и с кем ты время проводишь. Можно гулять! А потом зайдёшь случайно в твою почту, а там всё чёрным по белому. Счета за гостиничный номер, за рестораны, за спа-салоны! Лучше тебе не приезжать, Маркелов, — продолжила она совсем другим, глухим тоном. — Если я тебя сейчас увижу, я просто не знаю, что я с тобой сделаю. Сиди в своей Риге или где ты там находишься... мне всё равно! Но дома не появляйся!
Она нажала на отбой, с трудом поборов желание швырнуть телефон на пол, но удержалась, без сил опустилась на стул. Телефон снова зазвонил, не прошло и минуты. Помедлила, прежде чем ответить, знала, что это муж. Её злость в комок собралась и в горло пролезла с большим трудом, Настя её проглотила. А следом слёзы потекли и первое рыдание вырвалось. Но телефон к уху всё-таки поднесла, правда, не сказала ни слова.
— Настя, я тебя прошу, давай поговорим спокойно. Не знаю, что ты там себе надумала, но я, правда, в Риге. Я тебе клянусь!
— Не клянись, — сказала она, шмыгнув носом. — Козлёночком станешь.
— Настя!
— И ты, сволочь, на нашу годовщину её позвал! — осенило её.
— Я не звал, — мрачно отозвался он, — ты позвала. Всех адвокатов нашей конторы.
— Так это я, значит, виновата!
— Я не говорил, что ты виновата! Я виноват, я! Настён, прости меня.
— Ты даже не отрицаешь...
— А смысл? Будто я тебя не знаю, ты теперь не успокоишься, пока не будешь знать точно.
— Не хочу я знать, я ничего не хочу знать, — проговорила она и зажмурилась. — Ты же мне обещал, ты мне клялся... — Она слёзы ладонью вытерла.
— Насть, это ничего не значит.
— Это для тебя ничего не значит! Я ведь каждое утро просыпалась и думала: господи, ну наконец-то, он нагулялся, перебесился, всё у нас так хорошо. А оказывается, ты просто врать научился мастерски. Смотреть мне в глаза и врать!
— Настя! — в который раз выдохнул он её имя, и даже простонал коротко в трубку, видно, тоже с трудом слова подбирал. — Я тебя прошу, успокойся. Я прилечу завтра, и мы с тобой поговорим. Это не телефонный разговор. — Но снова сорвался на уговоры. — Ты моя жена, это всё, что мне нужно. А... остальное...
— Я не хочу тебя видеть, — сказала она, чеканя каждое слово. — И разговаривать с тобой не хочу. И не надо прилетать, приезжать, ничего не надо. Оставайся со своей блондинкой! И вообще... пошёл к чёрту! — выкрикнула она, и телефон выключила. И не просто выключила, а сходила в гостиную и выдернула шнур из розетки. Потом выключила свой мобильный. Опомнилась, когда поняла, что мечется по квартире, с этими дурацкими телефонами в руках. Села на диван в гостиной и лицо руками закрыла. Сердце прыгало в груди, в висках стучала боль, и Настя только успевала слёзы вытирать. И очень боялась, что Вика из комнаты выйдет и увидит её такой. Придётся объяснять, что-то придумывать, а она ничего не сможет придумать. Тяжело поднялась, опираясь на подлокотник, ушла в ванную.
Решение пришло неожиданно. Понимала, что Серёжка в данный момент уже заказывает билет на самолёт, чтобы как можно скорее вернуться в Москву, а Настя честно не хотела с ним видеться. Ей нужно было время, хотя бы немного. Невозможно думать, когда тебя обида душит. Остаться дома и просто ждать возвращения мужа, представлять, как он войдёт в квартиру, снова виноватый, что ей скажет, как будет уговаривать, просить, держать за руки. От всего этого хотелось закричать, даже просто представляя, становилось невыносимо, а уж как она это переживёт в реальности — не знала. Всё снова повторится — их дом, их вещи вокруг, которые делали их счастливыми изо дня в день столько лет, ребёнок рядом, а Маркелов снова будет просить прощения, всё теми же словами, даже обещания будут те же. Обещаю, больше никогда, клянусь...
— Вот ведь гад. — Лида головой качнула, глядя на подругу. — Даже не отрицал?
Настя слабо усмехнулась, зажмурилась, потом аккуратно вытерла слёзы.
— Он хорошо знает, когда следует признаться. Ему за это деньги платят, большие.
— Кастрировать его надо, вот и весь сказ. — Григорьева поднялась, нервно заходила по кухне. Схватилась за сигареты.
— Ты с магазином справишься одна?
Лида остановилась, посмотрела с тревогой.
— А ты куда собралась?
Настя помолчала, прежде чем ответить.
— На свою малую родину. Не хочу его видеть.
— Насть.
Настя её жестом остановила.
— Родителям надо с квартирой помочь, вот поеду, отвлекусь. Займусь делом. Ты справишься?
— Да справлюсь, конечно. Но ты понимаешь, что он завтра прилетит, и следом помчится?
— Мне всё равно. Я не хочу встречаться с ним дома, не хочу слышать, что он мне говорить будет.
— Мне сказать ему, куда ты поехала?
— Не знаю. — Рукой по столешнице провела. — Не надо... А может, надо, иначе он в розыск подаст.
Лида хмыкнула.
— Да, Маркелов может. Кобелина, — сказала она с чувством. — Чего вот не живётся? Мало мы для них делаем? Мой тоже, секретаршу себе завёл. Ты бы видела, Настя! У неё ноги, реально, от шеи. Думаешь, для дела завёл? Нашёл дуру ему верить!
— Самое обидное, Лид, что я ничего не заметила.
— Не заметила, потому что замечать нечего было. Или ты думаешь, у него всерьёз с этой блондинкой? — Лида только рукой махнула, стряхнула пепел с сигареты в серебряную пепельницу. — Поэтому я и не понимаю, чего ему не живётся спокойно! Остроты ощущений ему не хватает! Одно слово — кобель.
Настя глаза опустила, прикусила верхнюю губу. У неё уже не было сил гадать, чего именно Серёжке не хватает в семейной жизни. А Лида её за руку взяла.
— Насть, он тебя любит. Серёжка так смотрит на тебя всегда. Просто дурак, я не знаю, как такое может быть, но... Хочешь, я пойду к этой блондинке и на место её поставлю? Хочешь?
Настя улыбнулась сквозь слёзы и головой покачала.
— Ну, и правильно. Не стоит она того. Позавидовала она, я ещё тогда это поняла, на банкете. Она так на вас смотрела. А Серёжка — дурак, ему предложили себя, и он, конечно, не отказался. А любит он тебя.
Настя не ответила. Нечего было сказать, не рассказывать же подруге всю их с Серёжей историю с самого начала. Она никогда и никому об этом не рассказывала, всё это было между нею и мужем, и Насте всегда казалось, что их это сближает, их общая тайна, такого неудачного начала семейной жизни. Из-за этого и прощала его, понимая, что не может ничего от него требовать. Но это было в начале их пути, а потом, когда поняла, что он не просто муж, а муж любимый, стало намного обиднее. И она не понимала, как он может ей врать, если смотрит так, если в любви признаётся. Редко, но зато по-особенному, она ни разу не усомнилась. Но почему тогда? Чего ему не хватает? Она искренне не понимала.
И кто может её осудить за то, что ей надоело строить предположения? Уж точно не Маркелов.
10.
Родной город встретил новостройками, новыми торговыми центрами, изобилием рекламы и ярких вывесок. Настя в удивлении оглядывалась по сторонам, узнавая расположение улиц, вспоминая их названия, но понимая, что не ожидала таких видимых перемен. Ей почему-то казалось, что возвращаясь в город детства, она найдёт всё таким же, каким оставила когда-то, в своих воспоминаниях. Может и изменившимся, но не настолько. А сейчас видела обновлённый проспект, незнакомые названия и магазины, клумбы, которых раньше не было, и количество машин на дорогах увеличилось в несколько раз. Мимо проезжали новые немецкие автобусы, напротив педагогического университета был установлен огромный цифровой рекламный щит, и, кажется, только люди прежние, явно не москвичи, которые вечно куда-то торопятся и бегут, словно жить не успевают. А здесь спокойнее, здесь скверы и парки, порой совсем небольшие, но очень милые, фонтаны незнакомые, и люди идут по улицам, не стремясь кого-то обогнать или сбить с ног.
Настя перестроилась в левый ряд, остановилась на светофоре, и снова, не удержавшись, принялась оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что она помнит, а что появилось без неё. Вспоминала, когда была здесь в последний раз. Лет восемь назад, когда родители переезжали, а точнее, уезжали отсюда, и они всеми силами им в этом помогали. Тогда они с Серёжей приехали, но совсем ненадолго, только для того, чтобы проследить за погрузкой вещей и сопроводить грузовую машину к месту назначения. Пробыли в городе совсем недолго, от силы полтора часа, Настя даже никого из знакомых и бывших приятелей не встретила, только соседку тётю Валю, которой было любопытно, а Насте совсем не хотелось с ней откровенничать. К тому времени двоюродная бабушка Сергея, к которой он приезжал на каникулы, уже умерла, и поэтому их никто не встретил. И они сразу уехали, их ничто не задержало, хотя Настя и чувствовала, как щемит сердце от воспоминаний о детстве и юности, проведённых здесь. Но с тех пор прошло слишком много времени, и Настя, признаться, начала забывать, горечь ушла уже давно, да и тоска вслед за ней, и теперь, глядя по сторонам, понимала, что приехала в чужой город. Здесь столько изменилось без неё, что и не узнать. А её жизнь уже давно связана с Москвой, здесь же живут воспоминания. Когда они с Викой рано утром уезжали из столицы, Насте казалось, что она вздохнёт с облегчением, оказавшись в городе своего детства, а теперь вот понимала, что это вряд ли случится, она здесь гость, и приехала совсем ненадолго, так что незачем ждать чуда, что она вернулась и этим решит свои проблемы.
— Мама, ты здесь жила?
Вика, которая за несколько часов в машине изрядно вымоталась и заскучала, заметно оживилась, когда они въехали в незнакомый город. Головой крутила, оглядываясь, рассматривала незнакомые места и достопримечательности.
— Да, жила.
— А папа?
— А папа приезжал. Иногда.
Спальный район, в котором она когда-то жила, изменился меньше, чем центр города, с его площадями и проспектами. Но и здесь время на месте не стояло, тут и там попадались супермаркеты, несколько торговых и развлекательных центров встретилось, появился рынок, но дома всё те же, улицы и проулки, подворотни. Собираясь свернуть в некогда родной двор, Настя повернула голову, чтобы увидеть гастроном, в который так любила захаживать, и всерьёз огорчилась, когда вместо него увидела вывеску мебельного магазина. Вот так вот, не продают там больше её любимые молочные коктейли. А она ведь мечтала...
Самое удивительное, что в самом дворе жизнь как будто остановилась. Те же подъезды, кособокие лавочки перед некоторыми, детская площадка, с покосившимся грибком, и даже качели, кажется, те же. Просто поразительно. Настя, чувствуя, как замирает от тоски сердце, остановила машину перед своим подъездом, и нервно сглотнула, не справившись с чувствами. Смотрела на окна родительской квартиры и самой себе не верила. Сколько, говорите, лет прошло?
Вика, как только машина остановилась, завозилась на заднем сидении, торопясь отстегнуть надоевший за несколько часов ремень безопасности, и пряча в цветастый рюкзачок свои вещи, которые достала из него за время пути. Электронную игрушку, книжку про Гарри Поттера и пакетик с шоколадной карамелью. Сунула в карман несколько фантиков, зная, что мать не терпит мусора в своём автомобиле. А Настя тем временем вышла, и остановилась, опираясь на открытую дверцу, снова огляделась. На самодельной клумбе, за невысоким заборчиком, цвели бархотки, а чуть дальше, на верёвках сушилось бельё. Настя уже и забыла, что такое бывает и это в порядке вещей — сушить бельё на улице, у всех на виду.
