— Да, я так считаю. Противник по-прежнему слаб и дезорганизован, к тому же, захватив дивизионный госпиталь и прилегающие окрестности, группа "Нойнер" получила великолепный район для развертывания. Я уверен, что шансы на прорыв в полосе, занимаемой в настоящий момент войсками этой кампфгруппы, завтра утром будут максимальными. Но с развитием успеха могут возникнуть проблемы. Нам придется продвигаться вдоль берега моря — наш фланг будет открыт для обстрела вражескими кораблями. К тому же мы всё еще вынуждены поддерживать контакт с правофланговыми частями "Лейбштандарта", что приводит к распылению сил...
— С этим пока придется мириться. Я рассчитываю, что завтра соседи смогут протянуть свой фланг до моря и сменить вас, а пока в захваченный коридор пускай выдвигается из резерва разведывательный батальон с тяжелой зенитной батареей. К утру они должны сменить части кампфгруппы. Для действий на стыке с "Лейбштандартом" сил Масари* должно хватить.
Хауссер задумчиво погладил подбородок, как бы собираясь с мыслями, затем решительно произнес:
— Ты прав, Герман, янки слабы на этом участке, танкисты вчера смяли их боевые порядки и раздавили штаб 45-й дивизии, все резервы противника были брошены на закрытие этого прорыва, потому тебе и удалось пробиться к морю на левом фланге столь легко. Но загонять в узкую кишку основные силы дивизии слишком рискованно, да и не оправдано с тактической точки зрения — там будет просто не развернуться. Поэтому твоя основная ударная группировка будет действовать на старом направлении, постепенно смещаясь к северу. Вчера танковый клин завяз-таки в свежих резервах, но американцам это дорого стоило — сегодня они должны рухнуть. А группа Нойнера должна ударить вдоль моря и постарается выйти им в тыл.
Присс попытался вставить реплику, но Хауссер предупреждающе поднял руку:
— Знаю, знаю — корабли. Люфтваффе предупреждено: завтра они будут прочесывать этот район побережья особенно тщательно. Кроме того, ты ведь хотел задействовать там "Тигры"? Это крепкий орешек, даже для корабельных орудий.
Бригадефюрер склонился над картой, словно стараясь увидеть там весь ход завтрашнего сражения, побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола и, наконец, кивнул:
— Должно получиться, обергруппенфюрер.
После чего решительно повернулся к Гансу:
— Ты понял задачу?
— Jawohl!
— Хорошо, тогда выезжай на передовую прямо сейчас. Карты и боевой приказ получишь перед рассветом. По дороге заверни в монастырь — там сейчас расположились зверюги Рихтера*. Согласуешь с ним взаимодействие на завтра и, главное, проработаешь маршрут выдвижения к побережью — "кошки" пройдут не везде.
Гансу оставалось только отсалютовать присутствующим и, получив от начальника штаба приказ для командира тяжелой танковой роты и еще кое-какие бумаги, отправиться на поиски своего водителя. Надежда немного поспать перед завтрашним наступлением тихо скончалась, так и не успев вырасти и окрепнуть.
* * *
Рихтер отыскался во внутреннем дворе монастыря. Когда Ганс подрулил к зловеще темнеющему на фоне звездного неба остову древней твердыни, танкист ожесточенно спорил с ремонтниками. Хотя оба техника были унтерами, а перед ними стоял, сквернословя и размахивая руками, целый гауптштурмфюрер, на ходе диалога это практически никак не сказывалось — мат стоял до небес, а стороны по-прежнему стояли на своем. На появление нового действующего лица ни Вильфред, ни его собеседники не обратили ни малейшего внимания.
— Вилф, отвлекись на пару минут!
Танкист, прервав на полуслове очередную впечатляющую тираду, полную цветистых эпитетов и неожиданных сравнений, резко обернулся к Нонеру:
— А, это ты, Ганс. С чем пожаловал?
— С новостями, камрад. Держи.
С этими словами Нойнер протянул собеседнику бумажку, извлеченную между делом из нагрудного кармана. Рихтер, всё еще не отошедший от разговора с ремонтниками, порывисто схватился за сложенный вчетверо листок, почти вырвав его из рук. Ганс вежливо посветил фанариком. Когда танкист пробежал глазами приказ штаба дивизии о подчинении тяжелой танковой роты командованию боевой группы "Нойнер", его небритое лицо перекосило так, что Ганс даже всерьез забеспокоился, как бы чего не вышло. Однако следующая же фраза расставила всё по своим местам. Развернувшись к расслабившимся ремонтникам, Рихтер заорал:
— Dumpfbacke*!!! Утром моя рота должна быть на побережье и атаковать чертовых янки! До рассвета осталось меньше четырех часов, минимум два из которых придется потратить на марш и рекогносцировку, а вы мне тут рассказываете, что ремонт четыреста тринадцатого и четыреста второго не может быть окончен раньше полудня?! У меня и так от роты половина машин на ходу осталась, и не факт, что к утру все они по прежнему будут в строю! Так что нечего мне тут заливать про сложности доступа к агрегатам и недостаток оборудования! Если к утру оба "Тигра" не будут исправны, я вас всех танковым десантом назначу, может, хоть тогда какую-нибудь пользу принесете!
Выпустив пар и разогнав ремонтников, Рихтер вновь повернулся к Гансу и куда спокойнее проговорил:
— Вконец обленились, черти мазутные. На исправление пустячной поломки им сутки нужны, видите ли!
Ганс сочувственно покивал:
— Ремонтники — они такие..., но и без них никуда.
— Точно. Ладно, черт с ними, сделают, никуда не денутся. Ты лучше вот что скажи: как там с местностью, дороги проходимые?
— Местность как раз для тебя — есть, где развернуться. Мостов нет, почвы плотные, глинистые — если дожди не пойдут, не завязнешь.
Вильфред задрал голову и подозрительно уставился на усыпанное звездами небо:
— Не, не похоже на дождь. Ты сейчас к себе?
— Да. Если ничего не изменится, часов в шесть начнем — нужно успеть подготовиться.
— Вот-вот, подготовиться. Хорошо бы мне самому прикинуть что там и как. Я знаю, у тебя там "штуги" работали, но мои "кошки" вдвое тяжелее. Капризные, как оперные дивы, но если уж доходит до дела, то с ними мало кто может сравниться. Так что лучше бы мне заранее все прикинуть, чтобы потом не встрять в самый неподходящий момент.
— Без проблем. Что предлагаешь?
— Подожди немного. Мне нужно минут двадцать, чтобы подготовить роту к маршу и отдать кое-какие распоряжения. Потом провезёшь меня до места, я прикину, как там лучше пройти и вернусь за своим зверинцем. Если всё пройдет гладко, к утру как раз развернёмся. Идет?
— По рукам, у тебя есть двадцать минут.
Пока Вильфред носился по окрестностям полуразрушенной обители, морально добивая ремонтников и инструктируя командиров взводов и экипажей, Ганс, чтобы не тратить время зря, решил наведаться в перевязочный пункт и проверить, как там поживают его раненые. Однако из этой благой затеи ничего не вышло, вернее, вышло, что беспокоился Нойнер абсолютно зря. Как объяснил дежурный санитар, всех транспортабельных раненых после первичной обработки и сортировки отправили в дивизионный госпиталь еще полтора часа назад, а к тяжелым все равно нельзя, будь ты хоть их командир, хоть сам рейхсфюрер. Выяснив эти подробности, Ганс пожал плечами и спокойно отправился к оставленному под монастырской стеной "швиммвагену" — раз работа с ранеными идет в штатном режиме, то можно считать, что всё возможное для них уже сделано.
Придя к такому оптимистичному выводу, Нойнер немного постоял во дворе, мечтательно глядя на искрящееся мириадами звезд иссиня-чёрное полотно итальянского неба, затем вздохнул и отправился к своему транспорту. Однако по пути гауптштурмфюрер наткнулся на довольно интересную картину, заставившую его слегка притормозить. Из подвала выбрался дюжий санитар с парой ведер мутной от крови и грязи воды, которой видимо только что помыли полы в перевязочном пункте. Протопав через двор, работник шприца и швабры приблизился к крупной воронке с обрывистыми краями и спокойно выплеснул в нее свою непрезентабельную ношу. Булькающая лужа непрозрачной жижи, маслянисто блеснула в бледном, мертвенном свете полной луны, не желая впитываться в красноватую глинистую почву. Стороннему наблюдателю вполне могло бы показаться, что багровая от крови земля уже не в силах поглощать, льющуюся ведрами жизненную влагу. Ганс спокойно прошел бы мимо, не обратив никакого внимания на эту тривиальную сцену, но тихий голос, донесшийся из чернеющего пролома в стене, заставил его обернуться.
— Mio dio, quanto sangue!*
В темном провале стоял, печально покачивая головой, один из тех нескольких монахов-бенедиктинцев, которые остались в монастыре, не смотря на адскую бездну, разверзшуюся над их святой обителью с приходом американских и немецких войск. Ганс не был силен в итальянском, но скорбный тон говорившего и окружающая обстановка подсказали ему правильный перевод. Почему-то вспомнился их старый деревенский священник, любивший во время воскресных проповедей поговорить о вселенской любви и умении прощать обиды. Нойнер, рос в традиционном католическом окружении, а потому, до поры, до времени, был вынужден посещать эти религиозные мероприятия, на которых крепкий, непоседливый и задиристый мальчишка, невыносимо скучал. Он перестал ходить в церковь сразу же, как только получил такую возможность и ни разу не пожалел о своем решении. Всё его естество восставало против этих бесконечных воззваний к смирению и всепрощению. Призывы новых правителей Германии отомстить за поражение в Великой войне, кровью врагов смыть позор прошлой неудачи и силой заставить, застывшую в своем самодовольстве, Европу признать главенство немцев, находили в его душе куда больший отклик. И разве весь последующий ход событий не показал правильность его выбора? Потому во взгляде Нойнера, который он бросил на застывшего, как изваяние вселенской скорби, бенедиктинца, не было ни капли сочувствия — лишь легкое презрение и немного злорадства.
— Вечный мир — это мечта, и даже не прекрасная. А война — часть божественного мирового порядка. На ней проявляются самые благородные добродетели человека.*
Священник только молча склонил голову и неслышно, как тень, отступил, растворившись в окружающей тьме. Понял ли монах эту негромко произнесенную по-немецки фразу или просто почувствовал, что в душе его случайного собеседника нет места для сочувствия и жалости — кто знает?
* * *
Не менее любопытные дела творились в эту ночь и на море. Последние две недели, когда Люфтваффе более-менее расчистило небо над Лигурийским и северной частью Тирренского моря, сделав возможными регулярные действия легких сил флота, а итальянцы, после всех мятежей и вражеских авианалетов, наконец-то, навели хотя бы относительный порядок в своих военно-морских базах, малая морская война в окрестностях Салерно заметно активизировалась. Миноносцам и торпедным катерам даже удалось добиться кое-каких успехов в борьбе с легкими силами прикрытия войсковых конвоев "союзников". Правда эти единичные достижения были оплачены поистине колоссальной ценой — превосходство противника в кораблях было просто подавляющим, а моряки и летчики англосаксов не зря ели свой хлеб. Наиболее крупной удачей Regia Marina* в эти дни стало потопление в ночь на 16-е июня британского монитора "Аберкромби", поврежденного накануне немецкой авиацией.
Англичане, сражавшийся с итальянцами и французами уже четвертый год, прекрасно понимали, что после удачного набега миноносцев, скорее всего, последует набег с участием крейсеров. Вот если при этом обнаглевших южан хорошенько обломать, то на ближайшее время воцарится относительный мир и покой, а, учитывая тяжелые потери, которые уже понесли ВМС германских союзников, возможно, что период стабильности растянется и надолго. Эту нехитрую истину просвещенные мореплаватели вполне доходчиво донесли до своих американских коллег. Результатом чего и стало сражение у Понцианских островов.
Одним из главных инициаторов итальянских набеговых операций был контр-адмирал Джованни Галати — почти легендарная фигура в итальянском флоте, начавший свое восхождение к вершинам славы еще в далеком 31-м году, когда командовал батальоном морской пехоты в Китае. Ранее бравому флотоводцу и убежденному монархисту не давало особо развернуться бдительное начальство, а после переворота Бадольо еще и немцы, запретившие выход в море любых крупных кораблей вплоть до прояснения политической ситуации. Большинство итальянских адмиралов, такая постановка вопроса более чем устраивала, но только не Галати. Впрочем, после подавления мятежа и начала решительного наступления на Салерно германское командование пересмотрело своё отношение к данной проблеме. Так что, теперь уже с благословения короля и германского командования, он получил санкцию на нанесения удара силами легких крейсеров-скаутов входящих в состав группы эскадренных миноносцев, при поддержке крейсеров 8-ой дивизии.
Вечером 16-го июня Галати вышел в море, держа флаг на новейшем скауте "Сципиони Африкано", компанию которому составлял однотипный "Помпео Магно" и 14-й дивизион эскадренных миноносцев. Второй отряд отправился в бой под командованием командира группы эскадренных миноносцев капитана 1-го ранга Франко Гарофало, с флагом на, только что отремонтированном, крейсере "Аттилио Реголо" — еще одном представителе скаутской серии "Капитани Романи". С ним пошел 10-й дивизион эсминцев. Третьим отрядом шел 12-й дивизион эскадренных миноносцев Франческо Мимбелли.
Первые два отряда должны были разгромить крейсера прикрытия, а Мимбелли предстояло прорываться к плацдарму и атаковать один из войсковых конвоев "союзников". Для прикрытия атаки из Генуи вышла 8-я дивизия крейсеров адмирала Луиджи Бианчери с двумя лучшими итальянскими легкими крейсерами "Джузеппе Гарибальди" и "Абруцци" в сопровождении 15-го дивизиона эсминцев.
На счастье итальянцев, у Понцианских островов патрулировали американские тяжелые крейсера "Уиччита", "Тускалуза" и "Августа", в сопровождение пары лидеров и пятерки эсминцев. Впрочем, как показали дальнейшие события, счастье это было весьма относительным. Западнее находились большие легкие крейсера "Бруклин", "Феникс" и новейший "Бирмингем" (класса "Кливленд"), в сопровождение еще трех лидеров и пяти эсминцев. От возможной атаки со стороны Сардинии на этот раз прикрывали англичане — четверка крейсеров ПВО типа "Дидо" и пара десятков эсминцев. Защиту плацдарма с юга также обеспечивали британские эсминцы. Кроме того, крейсер ПВО "Клеопатра" и четыре эсминца составляли ближнее прикрытие крупного войскового конвоя, направлявшегося этой ночью в порт Салерно.
Выдвижению на северный фланг американцы были обязаны внезапными опасениями прорыва французских тяжелых крейсеров, которые, дорвись они до плацдарма, при отсутствии там союзных линкоров, могли бы натворить много бед. У англичан же, как на грех, собственных тяжелых крейсеров под рукой не оказалось — старые добрые "жестянки" стерегли норвежскую и балтийскую группировки Кригсмарине. По той же причине были привлечены устаревшие, но мощные лидеры класса "Соммерс" — противостоять французским "большим эсминцам".
Все бы было хорошо, однако известно, сколько небитых дают за одного битого. У Атлантического флота США пока еще катастрофически не хватало опыта сражений с надводным противником. В его актив, по большому счету, можно было записать лишь бой у Касабланки да несколько скоротечных схваток у берегов Алжира сразу после проведения операции "Торч". Всю основную тяжесть борьбы с французскими и итальянскими кораблями вынесли на себя англичане. Теперь от небитых янки вдруг потребовался выход на авансцену предстоящих событий.
