Причал оказался запружен встречающими. У дальнего края в два ряда стояли нищие. По всему чувствовалась чья-то организующая рука. Священник с небольшой свитой легко проходил сквозь толпу. Со стороны казалось — никто не остается без внимания. У группы нищих процессия задержалась, одаривая тех милостыней.
— Господи, это он! — всхлипнул Мишенин, спускаясь на причал.
При виде едва не бухнувшего на колени Мишенина Бориса передернуло. На душе стало тоскливо, с губ невольно сорвалось классическое:
— Ну, блин, продавец народного опиума. Ты глянь, шпарит, как парень по телеящику. Только бубенцов не хватает.
Мишенин ничего не слышал, а отовсюду раздавалось:
— Услыши многоболезненное воздыхание наше, призри на чад твоих.
— Умилосердися надо мною, услыши стенание и вопль мой.
Священник подходил к каждому и молча клал руку на голову.
— Боженька, помоги! — послышалось где-то совсем рядом.
Борис вздрогнул.
Семейная пара, с которой Мишенин общался в дороге, синхронно грохнулась на сырые доски причала.
— Я не Боженька, а простой человек,— раздался твердый и решительный голос. — Встаньте, дети мои. Выздоровеет ваш мальчик.
Федотов поднял глаза.
'Совесть нации' был худ лицом, с кротким по-детски взглядом, русой бородкой и некрасивой, чисто-дьячковской косичкой, выбившейся поверх рясы. Несмотря на преклонный возраст, взгляд был ясен.
Иоанн тоже взглянул на Федотова. Вздрогнул. В глазах мелькнуло недоумение, сменившееся растерянностью.
Федотову показалось, что что-то мягкое прикоснулось к его душе, не осуждая.
— Говоришь, поощрение слабых?
Федотову было странно слышать обращение на ты.
— Мы все должны быть милостивы к нищим, ибо сказано в Писании: 'Блажени милостливии, яко тии помиловини будут. Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят'.
Федотов покраснел, неужели священник прочитал его мысли?
— Тебе, не понять, — по-поморски окая, продолжал Иоанн. — Ты безбожник. Вижу, вижу — безбожник! А вроде святое дело затеял. Хорошо, что пока никого не убил.
В глазах мелькнула печаль, будто они увидели что-то скрытое за горизонтом.
— Путь твой не прост, смотри не ошибись. Сердце слушай, да пусти в него Господа нашего.
Сунул руку в карман старенькой рясы. Не глядя, достал пухлый конверт, протянул Федотову:
— На. Купи себе крестик, и Господь тебя не оставит.
Взгляд священника скользнул по Мишенину. Тот непроизвольно припал к руке владыки.
— Гордыня?! — отдергивая руку, вскричал священник. — Ох, бесы, бесы!
Положив руку на голову поникшего Мишенина, неожиданно щелкнул его по макушке.
— Слушай этого безбожника, он не обманет, в нем есть дух.
Друзьям показалось, что толпа встречающих, прошелестев, отхлынула. Образовался вакуум.
Легкой походкой священник направился на привокзальную площадь, казалось идет почти юноша. На мгновенье повернулся, бросил назад взгляд. Каждый почувствовал — прощаются только с ним. Все увидели на лице сияние духа, а во взгляде огонь благодати.
Толпа вновь беззвучно ахнула. Позже, переживая этот момент, оба вспомнили, как в сознании всплыли строки:
Сильному дай голову,
Трусливому дай коня,
Дай счастливому денег,
И не забудь про меня.
Сейчас оба стояли растерянные. Каждый испытывал за себя неловкость.
* * *
Ледорезный пароход 'Утро' одиноко стоял у причала. Два пеньковых каната держались за чугунные кнехты. На причале ни души, будто и не было толпы встречающих. Чуть позже портовый рабочий забросил канаты на борт.
Пароход, натужно пыхтя машиной, раздвигал редкие льдины. Стояло безветрие. С палубы открывался вид на Кронштадт. Остров в туманной дали почти сливался с поверхностью моря.
За кормой вездесущие чайки учиняли свои привычные разборки. Пахло морем. Впереди слева постепенно вырастал лес корабельных мачт, прямо по курсу к небу поднимались купала храмов.
Говорить о встрече со священником не хотелось. Время не пришло. Так часто случается после прикосновения к чему-то иррациональному, не мирскому.
— Ильич, ты случайно не помнишь дату смерти Попова, — невпопад спросил Федотов.
— Не помню, ни фига не помню.
В ответе прозвучала благодарность. Ильич хотел переключиться на что-то другое.
— Борис, наверное, он скоро умрет.
— Ох, мать твою!
Оба опять замолчали.
На кронштадском рейде стояло с десяток судов с парусным вооружением. Слегка дымил старичок-броненосец береговой охраны 'Генерал-адмирал Апраксин'. Рядом приютились две канонерские лодки.
— Невероятно, такой же Кореец вышел против японских бронированных гигантов.
— Смелые люди.
От причала отвалил паровой буксир. Выбрасывая клубы черного дыма, шустро проследовал в сторону 'Генерала'. В голове сложилось: 'А это уже век пара. Как странно одновременно видеть век и парусных, и паровых кораблей.
Войдя на рейд Пассажирской гавани, пароход, утробно рявкнув, доложил о прибытии. Труба окуталась белым паром. Чайки, как по команде отвалили в сторону, точно исчезла надобность в эскорте.
У причалов вновь запахло промокшим деревом и запахом гниющей рыбы. Этот был обязательный атрибут и серьезного рыбного дела, и крохотного рыбного причала. Чуть в стороне команда обшарпанной фелюги с гордым названием 'Диана', споро разгружала рыбу. Все выглядело патриархально. Вспомнился другой причал, к которому подходила шхуна с алыми парусами. От этого отчаянно захотелось, чтобы и через сто, и через двести лет рыбаки так же неторопливо выгружали свою рыбу.
Матрос ловко бросил на пирс швартовый конец. Сползая, заскрипел деревянный трап, а через пару минут пролетка несла двоих по улицам города.
Федотов ожидал увидеть скученно стоящие приземистые каменные здания, более всего напоминающие контрфорсы Петропавловской крепости. Ничего подобного! Вокруг был двух-трех этажный кирпичный город с улицами мощеными красной брусчаткой. По бульварам прогуливались дамы, а поголубевший небосвод подпирали многочисленные храмы. Крепостью же являлись стоящие в море краснокирпичные форты.
— Ильич, ты каким себе представлял Кронштадт?
Бровь Мишенина вопросительно изогнулась:
— Вот таким и представлял, а каким ему еще быть?
— Ну-у, все таки крепость, — неопределенно откликнулся Федотов.
— Книги читать надо, а не чепуху разную.
Еще немного прогрохотав по мостовой, экипаж доставил путешественников к выполненному в желтых тонах трехэтажному зданию Резиденции Главного командира Кронштадсткого военного порта.
Справа от входа стояли непрезентабельного вида пролетки. Кучера в бескозырках сгрудились в экипаже командующего. Столетием позже возле штабов так же будут стоять обшарпанные газики с военными номерами. По большому счету в этом мире ничего не меняется.
Из резиденции резво выскочили два штабс-капитана по Адмиралтейству. Из подкатившего тарантаса вышел капитан второго ранга в погонах корпуса морских штурманов.
Из холла первого этажа наверх вела широкая мраморная лестница. С нее на посетителей смотрел адмирал Нахимов. Справа располагался канцелярский стол. За ним, уткнувшись носом в бумаги, сидел белобрысый подпоручик. Слева стояла пара диванов. В холле было пустынно. Офицер слега скосил глаз. Оценил — шпаки.
— Вы к кому, господа? — не отрываясь спросил белобрысый.
Весь его вид говорил о собственной значимости и нежелательности присутствия посторонних.
— Нас направили к начальнику Кронштадской радиомастерской, вот документ на имя командира порта, — Борис протянул бумаги.
— Присаживайтесь, — подпоручик рукой показал на основательно протертый диван.
Пока офицер что-то писал, мимо продефилировали еще несколько чинов, от поручика до капитана второго ранга.
Наклонившись к математику, Федотов прокомментировал:
— Нет, ну ты глянь, черные полковники разбегались. Самое интересное, Ильич, что в двухтысячном сидел я на таком же протертом диване в штабе Северного флота. Ох и поморочили они мне тогда голову.
Сбегав наверх, поручик сообщил о назначенной на утро аудиенции у командира порта.
Бросив вещи в ближайшей гостинице, переселенцы отправились знакомиться с городом. Прошлись до памятника основателю крепости. Петр, как и положено, с гордостью смотрел на созданные им южные форты. Против Санкт-Петербурга людей и экипажей было заметно меньше, если не сказать, что совсем мало. Ничего удивительного — город, а точнее городок имел размеры полтора на два километра. Изредка парами прогуливались дамы, стайка подростков, галдя, спешила по своим подростковым делам. Часто встречались военные моряки.
К Северному бульвару решили пройти по Артиллерийской. Слева стояли казармы и давно утратившие значение крепостные стены. После часовни святого адмирала Федора Ушакова натолкнулись на увенчанное крестами здание. Надпись гласила 'Дом Трудолюбия'.
— Извините, не подскажете, что это за здание? — обратился Мишенин к прохожему с лицом коммивояжера.
'Коммивояжер' не только не спешил, но к тому же оказался человеком словоохотливым. Широко разводя руки и делая театральные паузы, он пустился в историю 'От Матфея'.
Через десять минут переселенцы знали, что это заведение открыл Иоанн Кронштадский. Сам священник, человек достойный во всех смыслах, в миру звался Иваном Ильичом Сергиевым. Родился он в Архангельской глубинке, в тысяча восемьсот двадцать девятом году и сейчас имел преклонный возраст. В доме же располагались бесплатная начальная школа, мастерские для обучения ремеслам, детская библиотека и приют для сирот. Там же была богадельня для бедных женщин и ночлежный дом. Идея священника заключалась в том, чтобы нищие могли сами зарабатывали себе на ночлег и пропитание.
— Представляете! Канальи, что не хотят работать, сюда и носа не кажут. Тут ведь и безрукий может заработать на ночлег.
Словоохотливый вновь сделал паузу и поднял бровь. Лицо застыло в ожидании реакции.
— Хм, да ваш священник прогрессивная личность, — не удержался от подколки Федотов.
— Именно-с, прогрессивная, — 'лектор' иронии не заметил. — Не случайно церковная власть его не особо привечает.
* * *
У флотского командования часто случаются обстоятельства, ломающие запланированные мероприятия. Вместо встречи с командиром порта, переселенцам было выдано разрешение на работы в мастерской. Что написал Попов в своем обращении к командиру, переселенцам было неведомо, но судя по результату, написал грамотно:
— Господа, вот ваше направление, — с почтением произнес новый дежурный.
Проводив посетителей до выхода, он дал ближайшему кучеру в бескозырке команду:
— Иван, доставишь господ инженеров к минным мастерским и сразу назад!
Такого комфорта и простоты проникновения на 'режимный объект', переселенцы не ожидали. Неблагодарный Мишенин второй раз в жизни проскрежетал: 'НКВД на вас нет'. По всему выходило — соскучился по первому отделу, а Федотов вспомнил, как несколько раз проникал на секретные объекты. Первый раз это случилось на полигоне Морфизприбора. Уезжая в командировку, Борис забыл дома форму для работы с секретными документами. Пару раз он по-нахалке проскочил мимо 'бдительной' охраны. На третий день не повезло— пришлось неделю лазить через дыру в 'колючке'.
Второй раз это случилось в двухтысячном году. Америкосы к тому времени внезапно 'озаботились' охраной наших ядерно-опасных объектов, даже выделили на это дело некоторые средства. Деньги, как водится, разворовали, но кое-что пришлось воплотить 'в металл'. Тогда-то Борису и пришлось протирать штаны в приемной управления связи штаба Северного флота, а чуть позже аналогичным образом проникать на причалы у поселка 'Заозерск', где у пирсов покоились атомные субмарины.
* * *
Кронштадтскую радиомастерскую организовали с подачи профессора Попова. На волне эйфории от успехов радио, правительство сделало крохотный шажочек — профинансировало радиомастерские численностью в семь человек. Произошло это в тысяча девятисотом году. Поначалу мастерская монтировала и обслуживала радиостанции фирмы Дюкрете. С конца девятьсот первого года она стала выпускать собственные станции, но к пятому году эти аппараты заметно устарели. Мощностей предприятия явно не хватало, хотя к приезду наших героев в нем трудилось пятнадцать мастеровых. Благо с отбытием на восток эскадры работ стало заметно меньше. Начальником мастерской оказался университетский приятель Попова Коринфский Леонид Евгеньевич, он же единственный инженер. Сама же радиомастерская долго оставалась структурным подразделением минных мастерских.
В Коринфском все было крупным. Он сам. Крутолобая голова, покрытая черными вьющимися волосами с огромными залысинами. Такая же вьющаяся черная бородища. Более всего он напоминал кареглазого Карабаса Барабаса, что по любому поводу готов ринуться в бой.
Прочитав бумаги от Попова и предписание командира порта, Леонид Евгеньевич, разведя в стороны свои лапищи, довольно пророкотал:
— Господа, я, безусловно, окажу вам всяческое содействие, тем паче, что вы сами финансируете выделку новых аппаратов, но в чем существо работы?
'Карабас' оказался человеком покладистым.
Первый день был заполнен организационными вопросами, разъяснением существа работ и планированием. За переселенцами закрепили двух слесарей — Николая Поповкина и Степана Аполлинарьевича Веселова. Токарные и фрезерные работы было решено выполнять по отдельным заказам.
Как и предполагалось, нужных радиодеталей в тогдашних станциях почти не применялось. Бумажные конденсаторы изготовлялись кустарным методом, изредка попадались фирменные, французские. О блоках конденсаторов переменой емкости местные даже не слышали.
Разрабатывая чертежи, Борис заложил вместо переменных емкостей переменные индуктивности и не прогадал — с катушками индуктивности дело обстояло не в пример лучше. Их производство, или как здесь говорили выделка, было хорошо налажено. Не было ферритов, зато вспомнилось старинное решение с применением вариометров. Корпус станций выполнили из оцинкованного железа. После шпатлевки и покраски в светло-серый цвет, он выглядел не хуже изготовленного в ХХI веке.
— Так, граждане, все тщательно моют руки и осторожно снимают фольгу. Шоколад съедается, а обертку складываем сюда.
— Борис Степанович, да куда нам столько? Мы же не маленькие.
Изумлению Николая Поповкина не было предела, когда Федотов вывалил на верстак полсотни плиток шоколада.
— Детишкам отнесете, — произнес Борис, осторожно снимая обертку. — А фольга пойдет на изготовление супер-пупер конденсатора!
Обертка или, как тогда говорили оловянная бумага, пошла на эксперименты с электролитическим конденсатором. Прослойкой послужила папиросная бумага, а щелочь нашлась у минеров. К огорчению мастеровых, сладких праздников больше не последовало — после ряда попыток конденсатор успешно заработал, а оловянную бумагу закупили на кондитерской фабрике.
Об электропаяльниках приходилось только мечтать. В начале века паяли так называемыми бензиновыми паяльниками, что на деле оказались классическими паяльными лампами. Размеры были разные, но для ламповой техники эти монстры категорически не подходили. Пришлось срочно 'изобрести' электропаяльник. В этом существенно помог Коринфский, что по совместительству являлся заместителем начальника портовой электростанции.
