Жуткий оскал очередного немецкого солдата, выскакивающего на него... Осечка пистолета, в котором закончились патроны... Разбитое лицо переводчика, получившего удар прикладом по голове... Матерящийся русский гранатомётчик, пластающий саперной лопаткой высокого белобрысого немца... Летящий навстречу ножевой штык немецкого карабина... Сильная рука Мартина, тянущая его куда-то в тыл...
Сознание вернулось вместе с жуткой болью в пробитом штыком плече. Мартин торопливо накладывал неумелую повязку, спеша остановить кровь. Поручик вдохнул воздух, сжал зубами ткань кителя вблизи ладони здоровой руки. Удалось переждать первый приступ боли, которая постепенно становилась меньше, переходя в надоедливое нудное жжение и дёрганье. Ян посмотрел на оставленную траншею. Там, по-прежнему кипел бой. Русские десантники удерживали противника, поражая того своей бесшабашной удалью. Немецкая цепь начала откатываться назад, но вмешался кто-то из начальства и она опять качнулась вперёд, надеясь на этот раз победить.
Грохнуло где-то внизу на дороге, поднялся фонтан разрыва вблизи уцелевшего немецкого броневика. Между холмами показался большой танк, поводил орудием, уточняя наводку и вторым выстрелом накрыл позицию броневика, разнеся тот в разные стороны рваными листами железа. Из-за гребня холма показалась густая цепь пехоты в словацкой форме, рванулась вниз к траншеям, где всё ещё продолжали драться русские десантники. Немецкая пехота устремилась вниз, оставляя на склонах разбросанные тела.
Поручик проводил взглядом пробегающих мимо солдат своего батальона и провалился в спасительную темноту.
Спустя минуту к ним подбежал надпоручик Орсак, оглядел своего друга, задал торопливый вопрос.
— Ну, как он?
— Рана тяжёлая, но не смертельная. — Отозвался четарж Плачек, который, как было известно надпоручику, являлся представителем коммунистов в его роте, а теперь батальоне. И был главным претендентом на роль комиссара, если русские решат ввести это звание в новой словацкой армии. Надпоручик кивнул головой и поспешил дальше руководить действиями своего батальона. В том, что он, отныне, полноправный командир батальона не оставалось сомнений ни у кого, в том числе, и у самого надпоручика.
Майор Маргелов молча шёл мимо позиций первой роты. Хотелось выть волком и кататься по этой проклятой земле, но приходилось только скрипеть зубами, старательно пряча любые эмоции. Потери были просто страшными! Из ста семидесяти человек сводной советско-словацкой роты в живых осталось чуть меньше восьмидесяти. Причем, самостоятельно стоять на ногах могли только тридцать два человека, включая командира роты. Капитан Сивцов, припадая на раненую ногу, сопровождал комбата по своим бывшим позициям, судорожно втягивая воздух сквозь сжатые зубы около каждого трупа своих бойцов.
— Простите меня, ребятки! — Шептал про себя майор Маргелов. — Не могли мы помочь, не могли!
Капитан Сивцов старательно поворачивал лицо навстречу ветру, пытаясь высушить текущие по лицу слёзы. Комбат отворачивался, делая вид, что не заметил этого.
Надпоручик Орсак, сопровождавший русского майора, оценивал реалии этой бойни и поражался. Два немецких батальона четыре часа пытались сломить сопротивление одной русской роты, пусть и усиленной словацким взводом. Правда, второй батальон немцев подошёл к исходу второго часа. Но всё равно! Держаться столько времени против сильнейшей в мире, по утверждению генералов Вермахта, пехоты — это многое значит.
А значит это, прежде всего, то, что "сильнейшая в мире пехота" сейчас прочёсывает окрестные холмы, добивая последние остатки немецких батальонов. И разговаривает, а вернее матерится, эта "сильнейшая в мире пехота" по-русски.
Надпоручик уже получил свою долю удивления, обнаружив, что из тридцати четырёх человек словацкого взвода, входящего в данную роту, живыми из этой бойни сумели выбраться только девять человек. Конечно, немцы нанесли сюда основной удар в последней атаке, но только после того, как предварительно обнаружили в данном месте самое слабое сопротивление. Приходится, как не обидно, признать, что пришедшие на помощь русские бойцы понесли намного меньшие потери в этом же самом месте. Что заставляло, как следует, задуматься. Орсак повернулся к подпоручику Режняку, которого он назначил адъютантом батальона, с очередным приказанием записать свои наблюдения. Нужно было формировать новую армию, не боящуюся противника, каким бы многочисленным он не был.
Майор Маргелов, отбросив так мешающие эмоции и обиды, старался сформулировать свои требования к вооружению воздушно-десантных частей. Что необходимо в первую очередь? Что нужно сбросить второй волной? Без чего можно обойтись? Кого надо ставить командирами десантных подразделений?
В это самое время майор Воронов торопил приданных ему сапёров. Нужно было, кровь из носу, проверить змеящуюся впереди дорогу на наличие мин. Надо было выпросить у десантного командования, или словацких союзников, хотя бы, минимальный десант. Соваться без пехоты в эти горы было чистым самоубийством.
Собирала свежей тряпицей пот с горячего лба раненого лейтенанта Сергиенко словацкая девица Петра, шепча слова молитвы, которую её подопечный не только не понимал, но и не признавал. Было Петре немного не по себе, но покойная бабушка говорила, что вымолить у господа бога можно даже самого страшного грешника. А какой её Иван грешник? Молиться не умеет? А как против врага воюет! Петра перекрестилась и окунула очередную тряпицу в ведро с холодной водой, которую притащил её младший брат.
Майор Маргелов прикинул состав оставшихся у него рот. Нужно выделить десант танкистам майора Воронова, который подгоняет своих подчинённых, торопясь выйти к Дунаю, обозначенному их танковому корпусу в качестве основной цели. Необходимо определить раненых, пристроив их в словацкие госпитали, пока не подойдут тылы советских армий. Надо похоронить убитых, отдав им последнюю дань уважения.
Предстояло много дел, решить которые желательно немедленно.
27 августа 1941 года Северное море
Зденек не любил море, вернее он его ненавидел, хоть и вырос на берегу Данцингской бухты. И по собственной воле не приближался к полосе прибоя ближе десятка метров. А причина была простой. Зденека мутило. Всегда и везде, стоило ему только оказаться на палубе любого корабля, даже если это было старое ржавое корыто, давно пришвартованное к пирсу. Стоило палубе наклониться хотя бы на пару градусов, как Зденека немедленно скручивал приступ морской болезни в самой жесточайшей её форме. Отец, всю жизнь проходивший на рыболовецких траулерах мотористом, только плевался, наблюдая такое поведение сына, да подозрительно поглядывал на мать, подозревая ту в измене. Но пани Малгожета всего лишь подводила обоих к большому зеркалу, висящему в спальне, и оставляла перед ним. Отец смущённо кряхтел, осматривая сына, который был похож на него, как две капли воды, и отправлялся пить пиво со своими друзьями. В конце концов, родители сумели найти сыну работу на судоремонтном заводе, спасая своё непутёвое чадо от предназначенной ему по рождению судьбы рыбака. Так, Зденек и прожил бы свою жизнь рядом с морем, держась как можно дальше от него, но грянула война и жолнежа Козловского закрутила череда событий, приведшая его, в конце концов, на Британские острова.
Сколько за эти два года Зденеку пришлось путешествовать ненавистным морем, не помнил и он сам. Сначала остатки их части, разгромленной немцами, перебрались в Румынию, откуда разными путями стеклись во Францию. Зденеку не повезло, ибо пришлось долго шлёпать на каботажном пароходе вокруг Италии, и к концу путешествия он готов был выброситься за борт, лишь бы не терпеть эту муку. Но, к счастью, на горизонте показался Марсель и капрал Козловский сохранил себя для будущего Польши. Затем их перебрасывали из одной провинции Франции в другую чаще всего по железной дороге, к великой радости Зденека, но иногда и по воде, превращавшей, для него, путешествие в немыслимую пытку.
Пришлось ему вволю поблевать и при бегстве из захваченной Германией Франции. Старый рыбацкий сейнер, который удалось нанять на последние деньги солдатам его взвода, болтался в Ла-Манше почти двое суток, борясь со штормом, пока не сумел доползти до побережья Англии. Выбравшись на берег, Зденек дал страшную клятву, что отныне он окажется на палубе корабля только для одной цели — возвращения домой.
И вот это время наступило.
Британцы решили, что находящиеся в их подчинении польские части намного нужнее в Польше, где Вермахт и Красная Армия никак не могли выяснить, кто же из них сильнее. И хотя немцы сумели потеснить русских, те не собирались признавать своё поражение, нанося германской армии весьма чувствительные удары в других местах. Кажется немецкий фюрер, решивший любой ценой доказать своё превосходство, просчитался и помог своему врагу. Пока Вермахт старательно накапливал свои самые боеспособные части в Польше, русские смогли нанести ему несколько чрезвычайно ощутимых ударов на второстепенных участках фронта. По крайней мере, командир взвода сегодня утверждал, что советские части вышли к окрестностям Братиславы. А там, насколько помнил Зденек, и до Вены рукой подать.
В очередной раз корабль качнуло на особо крутой волне. Подкатил к горлу комок тошноты, но рвать давно было нечем. Зденек уперся лбом в деревянную перегородку, сооружённую на палубе для сокрытия орудий, установленных на вспомогательном судне, служащем одновременно транспортом, с началом войны. Деревянно-фанерные стенки имитировали несуществующие надстройки и скрывали вооружение парохода, который командование британского флота сочло достаточно ценным для переоборудования во вспомогательное судно.
Прячущийся от солёных брызг за щитком орудия часовой только усмехался, наблюдая страдания "сухопутной крысы". Не переносишь море — сиди на берегу! Главной проблемой часового, в данный момент, была невозможность прикурить сигарету, так как спички всё время гасли, а свою зажигалку он проиграл в карты незадолго перед заступлением на пост. Вот и сейчас очередной порыв ветра задул с таким трудом зажженную спичку. Часовой чертыхнулся и убрал сигареты со спичками за пазуху, опасаясь, что они размокнут и придётся покупать новые. Оставалось надеяться, что время его нахождения на посту пролетит достаточно быстро, и тогда он покурит в тёплом полумраке кубрика, служащем раньше, на бывшем пароходе, каютой третьего класса. Впрочем, бывший матрос польского флота ничего более комфортабельного за свою жизнь и не видел. Здесь, хотя бы, рундук у каждого свой, в отличие от последней посудины, на которой он ходил перед войной. Тогда ему было совсем пакостно, и пришлось наниматься на каботажный пароход, перевозящий уголь вдоль южного побережья Балтики. Его счастье, или несчастье, что этот уголь срочно понадобился другому кораблю, увозящему из Речи Посполитой тех, кто не спешил переселиться в новообразованный Рейх.
В основном, были это богатые иностранцы, которых случайным ветром занесло на пляжи самого популярного курорта балтийского побережья — Зопота. Было, также, несколько крупных чиновников, два банкира из Варшавы и много другой околовсяческой "шушеры", которая любит поучить свой народ "правильной жизни", с глубоким чувством собственного превосходства потыкать оный народ мордой в дерьмо, оставленное "лучшими" представителями подопечного народа, не имеющими, как обычно, с данным народом никаких общих черт, кроме совместного проживания на одной территории. Но кто обращает внимание на такие мелочи, как чужеродное происхождение элиты, при "беспристрастном" анализе действий "этих славянских мерзавцев", которых по какому-то недоразумению "обозвали" народом.
Так уж вышло, что, пока топливо торопливо перекидывали в трюмах пассажирского лайнера, старые "хозяева жизни" успели отдать команду на немедленное бегство. Выбравшись на верхнюю палубу, команда бывшего углевоза обнаружила вокруг бортов только бескрайную гладь моря, да твёрдую уверенность, что увидят родной дом они очень нескоро.
Так и оказалось!
По прибытии на берега туманного Альбиона всех граждан бывшей Польши немедленно зачислили в активные деятели сопротивления германской оккупации и мобилизовали в уже несуществующую польскую армию. Бывших моряков отправили на пополнение немногочисленного польского флота, состоявшего из нескольких миноносцев и двух подводных лодок, по счастливой случайности оказавшихся в море во время начала войны. Недолго думая англичане отправили в военный флот польской республики и пассажирский пароход, на котором удалось выбраться из безумной Европы немногочисленным остаткам польской элиты. Впрочем, выкормыши Варшавы довольно быстро сумели откреститься от сомнительной чести "сложить голову в борьбе с общим врагом", оставив эту "почётную обязанность" ненавидимому простонародному быдлу.
С тех самых пор команда бывшего углевоза носила нарукавные нашивки и пыталась запомнить воинские команды несуществующего флота Ржечи Посполитой.
Часовой каким-то шестым чувством предвосхитил появление разводящего со сменой, вскочил со снарядного ящика, оставленного на этом месте его сослуживцами, вытянулся вверх осознавая, что только строгое соблюдение дурацких воинских уставов позволит ему отдохнуть в оставшиеся четыре часа.
Зденек отвернулся от моряков, пришедших сменить своего товарища. Избавить его от проклятой "морской болезни" они не смогут. Так чего отвлекаться от созерцания многочисленных сучков деревянной стенки, мерцающей перед его глазами уже более восьми часов. С тех пор, как начался этот проклятый шторм. Всё же, Зденеку удалось выработать в себе устойчивость, хотя бы к самым простым штормам, но начавшееся вчера волнение океанской воды предвосхищало всё, что он мог себе представить, на основе своего недолгого опыта знакомства с коварной морской пучиной. Пришлось, вначале, терпеливо сдерживать рвотные порывы в кубрике. А потом, когда ситуация стала совершенно неконтролируемой, выбраться наружу, знакомясь с плотницким узором потайной стенки. И издевательскими взглядами моряков, несущими службу около этого орудия.
Зденек остановил очередной рвотный порыв. Окинул мутным взглядом окрестности своей "боевой" позиции.
Что-то поменялось! Зденек оглянулся и обнаружил вместо привычного часового, который мозолил ему глаза всё это время, полноценный расчёт, готовящий орудие к бою.
Зденек бросился к щели между досок, снабжавшей его самой свежей информацией всё это время. Но за мутной стенкой, обрывающейся в нескольких сотнях метров от борта парохода, обозначались только пятна тумана непонятного цвета, да порывы дождя, спешащего отвоевать у своего "мутного" родственника жизненное пространство. Спешил доказать своё превосходство над окружающим пространством своенравный ветер, меняющий направление по какому-то совершенно непонятному для всех окружающих, абсолютно идиотскому плану. То он дул строго на юг, то менял своё направление на восточное, то появлялся посредине между предыдущими ориентациями, то, вдруг, пытаясь вернуть обратно все капли воды, устремлялся в прежнем направлении.
