Мальчишка напряжённо вслушивался во что-то.
— Вы не слышите?
— А что мы должны слышать?
— Кричит... неужели вы не слышите?
Таша честно прислушалась.
К тишине.
Джеми неуверенно пошёл к двери, но ладонь Арона опустилась на его плечо с мягкой непреклонностью.
— Джеми, — произнёс дэй, — вам не стоит этого делать.
— Но он зовёт меня!
— Кто?
Таша понятия не имела, каким будет ответ на её вопрос.
Наверное, именно поэтому происходящее нравилось ей всё меньше и меньше.
Джеми, дрожа, расширенными до грани радужки зрачками глядел куда-то сквозь дверь.
— Магистр Торнори, — прошептал он. — Учитель.
Вот тут Таша в свою очередь вскочила на ноги.
Что бы ни творилось за этой демонской дверью, но мёртвый учитель Джеми, которому определённо неоткуда было взяться в Белой Топи, пробудил в ней забытый было испуг.
— Ты же говорил, что его убили!
— И это правда, — размеренно роняя слова, молвил Арон. — Джеми, он мёртв. Шейлиреар убил его. Вы знаете это.
Мальчишка, не слушая, протянул дрожащую ладонь к дверной ручке.
— Джеми, нет. — Арон сгрёб его в охапку. — Это ловушка, это висп, нежить, слышите?
— Я иду, иду! — Джеми вырывался, жадно вслушиваясь в призрачный зов. — Пустите меня!
— Не пущу. Таша, наза...
В следующий миг её вместе с дэем отшвырнуло в сторону колдовским ветром.
— Джеми!
Но мальчишка, отворив дверь, уже бежал сквозь ночь к дырявому частоколу и запертым воротам.
Контуры которых обрисовывал потусторонний, страшный зелёный свет: которым сочилось что-то, ждавшее за ними.
— Таша, заклинаю, стой, где стоишь!
Она беспомощно поднялась с пола, пока Арон, сощурившись, смотрел в спину Джеми.
Мальчишка рухнул наземь уже у самых ворот. Бессильно протянув руку к засову, обмякнув, без вскрика. Жуткая зелень в тот же миг дрогнула, померкла и плавно сошла на нет — а дэй, размашисто перешагнув порог, быстро пересёк двор.
Таша следила, как Арон вздёргивает Джеми за плечи, чтобы поставить на ноги.
Вздрагивая от каждого удара маятника, тикавшего позади неё.
Это не всё, откуда-то знала она. Не может быть всё. Он погас, но не исчез.
Этот свет...
Зелёное сияние, вновь вспыхнувшее за воротами, очертило тень дэя на холодной росистой траве, точно отвечая её мыслям.
— Арон! — не выдержав, в панике выкрикнула Таша.
Он уже волок мальчишку к домику — и вдруг, вздрогнув, замер. Медленно повернул голову.
Что-то спросил у пустоты за своей спиной.
— Арон!
Дэй марионеткой повернулся к воротам, и на сей раз Таша расслышала его вопрос.
Вернее, то имя, что он произнёс.
— Лоура?..
— АРОН!
Таша уже почти визжала.
Руки дэя разжались, казалось, сами по себе.
Бесчувственный Джеми кулем упал наземь. Перешагнув через мальчишку, валяющегося у его ног, Арон сделал шаг вперёд.
Положил ладонь на засов.
— Демоны!!!
Скинутая через голову рубашка полетела в дальний угол.
...'и ещё одна, самая сильная, для поры защищать себя'...
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, в отчаянии думала Таша, рывком стягивая штаны. Я должна их защитить. Должна.
И их, и себя.
Проснись, кем бы ты ни была...
Три удара сердца. Пара мгновений, в которые два облика проходят друг сквозь друга. Никаких судорог и воя, никаких жутких метаморфоз, трещащих костей или бурлящих под кожей мышц: просто лёгкая перламутровая дымка, которая окутывает человека — и из которой появляется зверь.
Раз, два...
Три.
На один страшный миг, пока Таша не осознала, что предметы вокруг слишком большие для кошки, ей казалось, что у неё ничего не вышло.
А затем стригнула воздух острыми ушами, шевельнула длинным хвостом, ощутила, как перекатываются мускулы под бархатистой светлой шкурой — и, торжествующе царапнув деревянный пол когтями белой горной львицы, со всех лап рванула вперёд.
Свершилось!..
Она бежала туда, где уже распахивались створки ворот, ждавшие, когда их толкнут навстречу мертвенному сиянию. Быстрее, быстрее: к фигуре виспа, шевелившейся в овале света, размытой меж реальным и призрачным, меж небом и землёй, с изумрудным огнём, сияющим в лодочкой сложенных ладонях — так похожей на человеческую.
К Арону, ведомому голосом, слышным ему одному.
На миг Таша увидела его взгляд — в котором мешались нежность и страсть, и мольба, и восхитительный, какой-то благоговейный трепет.
На миг увидела его лицо — просветлевшее, улыбчивое, такое доверчивое...
И с рычанием, клокочущим в глубине горла, прыгнула вперёд: между Ароном и существом, притворившимся тем, кем быть не могло.
Он мой, тварь!
Арон за её спиной осел на землю, глядя в никуда.
Таша смотрела на тварь, застывшую в замешательстве. Смотрела, утробно рыча, чувствуя, как собственническая ярость хищника захлёстывает почти с головой.
Не отдам, рычала львица. Мой, не отдам!
Грань, твердила Таша. Грань между собой и зверем. Не растворяться в этой ярости, не растворяться в животном...
Пусть даже сейчас это тяжелее, чем когда-либо.
Тварь отступила, нет — отплыла назад. Свет в её ладонях померк до искры в левой руке: так, что Таше вдруг стали видны полупризрачные черты, длинное платье и волосы цвета ночного неба.
Безумно знакомые.
— Малыш, ну всё, — в голосе словно блеснули знакомые тёплые лучики. — Пошалила и хватит.
Таша замерла.
Глазами львицы ошеломлённо уставилась на женщину, застывшую в зарослях пушицы.
Нет. Этого не может быть. Это не она.
Это не...
— Малыш, как ты можешь рычать на маму?
Сознание обволакивало ласковой паутиной.
Мама. Живая. Здесь, прямо перед ней. И сходство было пронзительным до боли: даже запах тот же.
Как? Какие силы могли вернуть её? Таша сама видела тело, сама копала могилу, сама...
...это висп, Таша! Висп, нежить, болотная тварь!
— Таша, хватит, а то обижусь!
Уши помимо воли виновато прижались к голове.
Что это она, правда? Всё хорошо, мама жива, то был только кошмар...
...это! Не! Твоя! Мать!
Голос разума едва пробивался сквозь тёплые убаюкивающие шёпотки.
Таша пыталась вновь оскалиться. Тщетно. Она не могла навредить матери. Не могла бороться с тем, что стремительно усыпляло её сознание.
Зато зверь внутри неё — мог.
Зверь, бешенство которого она чувствовала даже сейчас.
— Таша...
Чарующие вкрадчивые щупальца тянули за кромку здравомыслия.
У неё оставались доли секунды, длившейся вечность.
Отпустить разум. Довериться инстинктам. Без страха, без предрассудков, без знаний.
Зверя не обманешь личиной.
Зверь видит суть.
...'не уступай зверю в себе, иначе он потом не уступит тебе'...
Я помню, мам, подумала Таша: на грани отчаяния, на кромке ускользающего разума. Я помню.
Но иначе я убью всех, кто мне дорог.
Львица обречённо прикрыла серебряные глаза...
...и открыла — серые, стекленеющие в бездумной ярости.
В следующий миг она взвилась в прыжке. Секундное промедление не ожидавшей этого твари позволило ей обрушиться на виспа, повалив монстра на землю, вонзив когти до самых подушечек лап — и львица сомкнула челюсти на чёрном горле.
Холодная зелень померкла. В белых звериных лапах корчился бесформенный монстр — словно огромная расползающаяся лужа болотной тьмы, и лишь лицо ещё хранило человеческие черты: резкие, неправильные, страшные. Два длинных щупальца били по земле, на конце одного из них, где-то в глубине полупрозрачной сгущённой черноты, ослепительно сияла зелёная искра.
Этим щупальцем висп и впился в шкуру львицы. Прямо в правое плечо — так, что хрустнула кость, кровью запачкав светлую шерсть.
Мир львицы взорвался жгучей болью.
Она застыла, не в силах сопротивляться, не в силах высвободиться, вдохнуть, взвизгнуть. Стиснула клыки, сильнее сжав челюсти; жмурила затуманенные глаза — и сквозь острую, ослепляющую боль пульсом билось в висках одно желание.
Убить.
Убить. Защитить. Не отпускать, ни за что, пусть ценой жизни, пусть боль изнуряет, выжигая огнём изнутри...
Шар белого света взорвался у самой головы виспа. Тварь на миг ослабила хватку, отступившая боль вернула силы, и львица рванула морду вверх.
Крик виспа, рассёкший ночную тьму, походил на хриплый звериный рёв.
— Таша, в сторону! — завопил Джеми, вскочив с колен. — Я боюсь тебя задеть, в сторону, я его прикончу!
Однако львица либо не слышала слов, либо не понимала смысла. Забыв о боли, вцепившись когтями намертво, она рвала и рвала клыками зыбкую плоть монстра, вившегося в её лапах; тот зашёлся в судороге, обмяк, ослаб — но, из последних сил хлестнув львицу щупальцем по глазам, заставил её отпрянуть.
Следующий удар пришёлся уже в грудь.
Львицу отшвырнуло с такой силой, что, упав, она ещё кубарем катилась по траве. Вжав когти в мягкую землю, остановилась, попыталась встать, но не смогла — а изломанная, скрюченная тварь уже ползла туда, откуда пришла.
Тьму рассекла вспышка. Кьор, взорвавшись, окутал виспа белым пламенем.
Судя по рёву, ему это не понравилось.
— Ну как тебе, а? — выкрикнул Джеми, пока другой шар уже сгущался в его ладонях. — Как тебе это, ты, мерзкая...
Невесть как удлинившееся щупальце, незаметно протянувшись средь густой травы, обвило щиколотку мальчишки. Дёрнуло, подсекло — и Джеми, вскрикнув, рухнул на траву. Кьор вырвался у него из рук, взорвавшись среди пушицы, белые заросли полыхнули пламенным светом, ярко озарив виспа, волочащего мальчишку за собой в болото — но Джеми отчаянно цеплялся за траву и сфагнум, вырывая их с корнем, царапая ногтями землю, пытаясь сопротивляться щупальцу, в котором пульсировала зеленью изумрудная искра, пытаясь...
Львица прыгнула плавно, стремительно, бесшумно, как белая тень.
И одним движением перекусила щупальце: ровно в том месте, где бился неживой малахитовый огонь.
Вопль твари был таким низким, что скорее чувствовался, чем слышался. Казалось, рокочет сама земля; звук отдался эхом в траве, дрожью в костях, ноющей болью барабанных перепонок. Зелёное сияние пронзило ночь — и волна света, словно взрывная, швырнула львицу назад, пронеся над землёй, ударив спиной о стену дома: слепящего света, выжигающего глаза, опаляющее лицо ледяным пламенем...
Которая вдруг, вмиг — померкла.
Джеми, уткнувшийся в траву, чтобы не ослепнуть, с трудом поднял голову. Посмотрел на свою лодыжку, которую больше ничто не держало. Проследил, как тает, распадаясь на клочки бесформенной тьмы, остаток щупальца, в котором больше ничего не светилось.
А чуть поодаль, отчётливо различимый в ровном свете горящей пушицы, чернел на земле выжженный сфагнум: бесформенным силуэтом очертив то место, где нашёл свой конец висп из Белой Топи.
Джеми промокнул рукавом кровь под носом.
— Тихая ночка выдалась, ничего не скажешь...
Сбоку почудилось движение. Он дёрнулся, вглядываясь во мрак, но там никого не было. Взглянул на кольцо: острое фиолетовое сияние уступило место мягкому зеленоватому свечению, извещавшему о близости оборотня.
Никаких колдунов поблизости... странно.
А силуэт человека в чёрном казался таким реальным.
Джеми тряхнул головой. Оглянулся на львицу, сломанной игрушкой белевшую у стены дома.
Неподвижную.
— Таша!
Джеми вскочил. Тут же рухнул, вскрикнув от боли. Вскочил снова — и, отчаянно хромая, едва касаясь земли раненой ногой, заковылял вперёд.
— Таша!
Львица вяло ударила по земле длинным хвостом. Наконец приподняла голову. Тряхнула ушами.
Позволив Джеми, притормозив, облегчённо перевести дыхание.
— Жива...
Оглядевшись, мальчишка шагнул к Арону. Тот так и сидел на земле, глядя в пустоту перед собой: руки опущены, лицо бессмысленно, потускневшие глаза пусты.
Джеми осторожно тронул его за плечо.
— Святой отец?
Никакой реакции.
— Святой отец!
Набравшись смелости, Джеми потряс дэя за плечи, но безрезультатно.
— Что с ним? — подал голос Алексас.
— Не знаю, — Джеми смотрел на дэя растерянно. — Словно... ушёл в себя. Наверное, чары виспа.
— Славно его обработали, однако, — Алексас вздохнул. — Пусти меня.
— Зачем?
— Я знаю, что делать.
— Точно? — подозрительно уточнил Джеми.
— Я приведу его в чувство. Обещаю.
— Хм...
— Ты мне не веришь?
Джеми устало закрыл глаза.
— Верю, верю...
— А зря, — сказал открывший их Алексас.
Взглянул на львицу, пытавшуюся подняться на лапы. Вновь перевёл взгляд на дэя.
— Заботливый ты наш папочка, легендарный всемогущий телепат... — он сплюнул в сторону. — Тоже мне.
Удар кулаком по челюсти вышел такой силы, что дэй рухнул на траву лицом вниз.
— Ты что творишь?!
— Прости, Джеми. — Алексас потёр ушибленные костяшки. — Я обещал привести его в чувство?
— Это ты называешь 'привести в чувство'?!
— О, это выдернет его оттуда, где он застрял, уверяю.
— Ты! Ты этого ждал, ты это нарочно, я знаю!
— По-другому бы не...
— Нарочно!
— Ладно, без личного не обошлось, — не без удовольствия признал Алексас. — Да, я мечтал об этом с тех пор, как увидел его приторную улыбочку и общее выражение патокой истекающей... лица. Которым он подкупает нашу маленькую принцессу.
Перед следующим вопросом Джеми последовала короткая, но очень озадаченная пауза.
— Ты что, ревнуешь?
— Ничуть, — мгновенно и невозмутимо откликнулся Алексас.
— Да ты ревнуешь! — недоверчиво повторил Джеми. — Потому что впервые девушке на тебя плевать, да? Или потому что узнал, кто она? Ты искал её всю жизнь, а она не сказала тебе, что это она — та, кого ты искал, даже не смотрит на тебя, ведь рядом с ним ты...
— Чушь. Просто, по моему скромному мнению, кокетничать с ней не слишком порядочно с его стороны. Но, честное слово, если бы не вынуждающие обстоятельства, я никогда... о, что я говорил? Очнулся, красавец.
Алексас с самым мрачным видом смотрел, как дэй поднимает непонимающий взгляд.
— Изволили наконец покинуть глубины памяти, наше святейшество? — осведомился юноша.
Арон держался за разбитую губу:
— Что случи...
— А вы взгляните.
Алексас сам с ядовитой усмешкой посмотрел в глаза дэю.
С каким-то жестоким удовлетворением наблюдая, как зрачки его ширятся от ужаса.
— Таша, — прошептал Арон и обернулся.
Не ступая на израненную лапу, задев плечом дверной косяк, львица скрылась в доме.
— Да не спешите вы так, святой отец! — крикнул Алексас, хромая вслед за дэем, когда тот метнулся к двери. — Не волнуйтесь, ей уже никто не угрожает!
Когда он наконец подковылял к порогу, Арон сидел на полу в спальне, вглядываясь в темноту под кроватью. Алексас, хмурясь, опустился на колени, последовав его примеру.
— Почему она не перекидывается обратно? — спросил он, заметив зеленоватые отблески, блестевшие на дне львиных зрачков.
— Она не может.
Дэй протянул руку, но добился лишь того, что львица забилась в самый дальний угол, меж стоявших под кроватью двух сундуков.
