Печатным шагом возвращаюсь на кухню, попутно разминая пальцы. Как я зла! Торт может пройти желудок насквозь, до позвоночника! Бросаюсь к десерту, резко хватаю, и с размаха впечатываю в Макса, пока он не опомнился. Уж куда попала, прицеливаться было некогда. Не уверена, что именно там желудок, но точно где-то рядом. Этот продолжает ржать, попутно пытаясь счистить с тела остатки десерта и облизать пальцы. Как же он достиг такой душевной стойкости? Тут стараешься, работаешь над собой, постоянно консультируешься с Высшими силами и подсознанием, осваиваешь земледелие, чтобы быть ближе к корням и истокам, а всё равно — сплошной психический срыв.

Замираю, глядя на потолок, и пробую наладить диалог с высшими силами: "Уважаемый Господь бог, начинаю ощущать неравноправие! За что этому такие блага, а мне сплошные испытания. Настойчиво требую просветления и объяснений по всем ранее заданным вопросам, а так же Высшей справедливости!". Вместо ответа слышу только Максов смех, всхлипывания, и что-то очень сильно напоминающее звуки затаённого чавканья. Так, это мой торт, в смысле для меня купленный, что за безобразия! Совсем мужик пошёл беспардонный и хорошим манерам не обученный. Пристраиваюсь рядом и пытаюсь отобрать то, что еще имеет достойный для поглощения вид.

— ААадь? — уже лопая не таясь, интересуется Макс.

— Ее-оо? — отзываюсь я, пытаясь прожевать вырванный в борьбе кусок.

— Вкусно?

— Ууу...

— Торт без скандала есть было не интересно, что ли? — Макс откидывается на спинку стула, вид у него залихватский — очень похож на бравого и самоуверенного пирата после выигранной баталии, несмотря на украшающие его останки десерта.

— Чего это? Меня всерьёз беспокоила родословная фартука и его жизненный путь. Вдруг он извращенец и склонен к агрессии, а мне иногда приходится с ним находиться в одном помещении. Оберегаю себя и свое здоровье от посягательств! — подхватываю у Макса с живота, незамеченный им, кусок вафли с прилипшей ягодой, и начинаю демонстративно хрустеть. Флибустьер, победивший в сражении, отбирает у меня последнюю вишенку, ту, которая с самой слабой психикой. Смачно ее съедает, осматривает себя со всех сторон и молвит, нахмурив брови:

— Поехали, на исправительные работы.

— Ты будешь прилюдно вышивать крестиком? Сейчас, только торжественное платье одену, со стеклярусом и перьями. Эльфов зовем? — делаю непонимающее лицо и всячески намекаю на то, что мне совершенствовать уже нечего, если кому и нужно исправляться — то окружающим.

— Ага, а тебе придется заколачивать гвозди. — смеется Макс — Огород взошел и требует внимания, так что собирайся пестовать всходы. Хотя, платье с перьями одевай, будет создавать подрастающим соответствующую культурную среду, еще Баха включим и изобразим на заборе картины известных живописцев, чтобы привить любовь к прекрасному. Тогда картошка откажется готовиться в мундире и будет требовать, чтобы её использовали только в маймарокке какой-нибудь.

— Я фартук непонятно с кем не покупала, так что нечего — вышивка считается вместо покаяния! — прекрасно помню про причину конфликта и пытаюсь возродить в Максе чувство вины.

— Вот что ты прицепилась с этим фартуком, купил и всё! Мне, может, хотелось тебя поразить!

Такая причина покупки мне в голову не приходила. Вот же загадочное мужское племя — никогда не поймешь, что у них на уме. Но!

— А Ольга тогда причём? — пытаюсь встать подбоченясь, стукаюсь локтем об стену и взвываю от боли.

— Перестань уже задавать вопросы про фартук, а то скоро ты себя точно убьешь! Ольга привлекалась как специалист — чтобы правильно выбрать цвет и модель. Отлегло? — Макс трёт мне локоть, зачем то, а меня и вправду отпускает: с фартуком ясность настала, этот настроен романтически, так чего переживать, надо наслаждаться жизнью.

— Поехали! — снисходительно соглашаюсь.

Уж если мужчина ради тебя покупает фартук, значит совсем рядом душевное единение и совместная благодать. В общем, в столь радостном состоянии не замечаю, как пробегают мимо выходные, скрывшись за спиной внезапно нагрянувшего злорадного и мучительного понедельника.

А, и ещё, забыла — с огородом всё в порядке. Нужно было только слегка полить, для профилактики.

40. О своих и чужих.

Понедельник. Есть в нем какая-то мучительная неминуемость. Где бы и как ни было хорошо, всегда наступает роковой день. Когда у туфель ломается каблук, юбка не застегивается, а нужно спешить на работу, и задуманный наряд, если без юбки, совершенно не получается. Времени уже нет, а ещё найти межпланетник, накрасить левый глаз, потому что успела справиться только с правым и вспомнить, куда ты вчера швырнула ключи. Или по-другому: всё уже давно продумано, надето и собрано, идешь по улице и смотришь на несчастных людей, переживающих утренний понедельничный ажиотаж, и думаешь о том, что до конца недели нужно всё держать под контролем. И только в субботу можно будет расслабиться: выключить будильник, смаковать утренний кофе и наблюдать в окно дождь, или снег, или солнце. Вглядываться в спешку природы и наслаждаться тем, что впереди ещё почти вся суббота и полностью воскресенье. Правда, ближе к вечеру последнего выходного дня подкрадывается предчувствие беды и дурной запах ненавистного понедельника.

Мой понедельник отягощен выходом на новое место работы. Поэтому я заранее собрана: обувь начищена до блеска, в сумке непривычный порядок, ключи выложены на видное место, космолет облагорожен — помыт и из бардачка выкинуты фантики и ненужные бумажки. А в душе — хаос из панических мыслей и чувств и истерических причитаний прабабки о нашей совместной неустроенности. Её, конечно, понимаю — тяжела судьба еврейского народа, обременена многочисленными гонениями и мытарствами. Воды расходились вопреки законам физики, пять рыбин делились недоступным науке методом, некоторые, от тяжести бытия, ходили по воде аки по суху. И всё почему? Потому что они, мои предки, стремились к совершенству своими особыми путями. Ромалы добивались самоулучшения странствиями, а славяне — те много чего придумали самостоятельно, только чтобы усложнить себе жизнь. При столь творческой родне, не удивительно, что я испытываю склонность к поиску непростых ответов на аксиоматические утверждения. И чего мне на старом месте не сиделось? Подумаешь, немного больше денег, и что с того? Сейчас бы пила утренний кофе, обсуждала бы с Хашей, что врать очередному клиенту, но при этом совершенно не переживала. Нет! Те тернии, через которые к звездам, — долго и старательно мастырила сама, за что теперь и страдаю.

Робко прохожу охрану, открываю дверь и оглядываюсь. Пока страшно, но терпимо. Новый офис настроен дружелюбно, сотрудники благосклонно, и даже есть знакомцы, с которыми пересекались по профессиональным вопросам ранее. Разглядываю свежеприобретённое рабочее место. Из плюсов — вид из окна на проходную, шкаф с умирающими от отсутствия внимания цветами и чайник с кофе в непосредственной близости. Да, количество зеленых насаждений, зависящих от моего внимания, — растёт. Место мне досталось нечаянно хорошее, поэтому, немного блатное и слегка ещё теплое от предыдущего сидельца, который переселился за соседний стол, напутствовав меня следующим образом: "Замучился эти розы поливать, теперь сяду так, чтобы на них, наконец, смотреть. Не забывай, три раза в неделю отстоянной водой".

Главное, на новом месте разобраться, кто "Свои" и где "Чужие". Врать нам приходится много и виртуозно, иногда это происходит скорее по привычке, без всякой надобности. Чтобы не запутаться в обстоятельствах и ориентироваться в процессе, существует строгий сейлзовый кодекс поведения, эдакая затаённая порядочность людей, обречённых на враньё. "Своих" — не обманываем, не играем обстоятельствами, не мешаем, а помогаем при первом зове на помощь. Они, если что — спасут и проявят ответную честность. Осталось таких найти. Им можно будет пожаловаться после очередной взбучки от руководства, поскорбеть вместе о нарушенных сроках, и отвести душу, обзывая очередного невменяемого клиента, задействовав весь словарный запас. Сижу, осматриваюсь и немного предвкушаю радостные первые дни, когда ничего не работает — к служебным базам ещё не подключили, и можно немного побездельничать: лазить по сети, обсуждать свежие новости, с наслаждение читать раздел "о компании" и раскладывать с полным на то правом пасьянс.

Есть человеки, у которых всё в жизни правильно, по распорядку и без препон, а есть такие, для которых упорядоченное бытиё невозможно. Меня сразу начинает кружить вихрь срочных и очень срочных дел, несмотря на то, что ещё ничего не работает и даже по процедуре рано звонить скандалить в ай-ти службу. От полученных ответственных задач, чувствую себя сержантом, внезапно ставшим капитаном — постоянно в равнении на средину, по стойке смирно, бляха ремня начищена, сапоги блестят, фуражка сползает на брови и закрывает обзор, да ещё натирает над ушами, зараза. Только, совершенно непонятно — что делать? Издалека и теоретически ясность присутствовала, а при пристальном рассмотрении — полный туман. Из боевых единиц пока один подчиненный, с переизбытком интеллекта и творческим подходом к делу — остальных набирают. Руководство вниманием меня не обделяет — приходится залпом осваивать системы, процедуры, регламенты, запоминать имена, названия и характерные особенности. Сложно, маетно и нервно проходят мои первые дни.

В субботу с утра просыпаюсь с панической мыслью, что пора на работу, потом возвращаюсь в реальность, и, покряхтывая, начинаю собираться к ромашкам и прочим сорнякам. Вот уж не думала, что от умственного труда так болит тело, или это натруженный мозг и нервные центры решили отыграться на бездействующих частях организма, транслируя свою боль соседям? Мучительно даже двигать бровями, не говоря уже обо всём остальном. Надеюсь, мужчина моей мечты занят важными делами и ему не до меня. Сложно проявлять лучшие женские качества, когда больше всего напоминаю раритетную мебель, которая долго простояла на чердаке в компании с крысами, муравьями, заблудившимися детьми, имеющими привычку что-нибудь отколупнуть или отломать, и находится в ужасном, полуразрушенном состоянии, в общем, и выбросить жалко, и ремонтировать слишком маетно.

С первого мига визита на пахоту, хочется забыться беспокойным сном на пленере. Сами вырастут эти свёклы и картофели, как то раньше они существовали, без активного земледелия? Чтобы виденье меня посетило мироутворяющее, о том времени, когда властвовал примитивный первобытный строй с милыми мамонтами и брутальными мужиками с дубинками, кричащими от избытка чувств: "Еэээ, уууууу, оооо!". Ни каких начальников, буков, связь только вербальная и тактильная — всё! Вот она мечта менеджера! Под грёзы о несбыточном, начинаю борьбу с одуванами. Эти — точно растут сами, без полива и удобрений, даже сквозь асфальт. Просачиваясь хрупким организмом где-то на молекулярном уровне через новейшие и прочнейшие материалы — самоотверженное, стойкое и неприхотливое растение, достойное уважения. Надо было их культивировать на месте сакральной надписи. В душей моей траур — жалко мне цветочки и очень они нравятся, но мама сказала, что сорняк. Печально отношу трупы одуванчиков к месту панихиды, нежно складываю их в кучку и сетую на жизненную несправедливость. Решаю похоронить цветы красиво — делаю букетик, и направляюсь к Максу в дом, дабы последний приют одувана стал изящной вазой на торжественном месте, с видом из окна на огород. Чтобы погибшие могли снисходительно взирать на картофели со свеклами и думать: "Вы то — там, в перегное и под дождем, а мы — тут, в хрустале, тепле и покое".

Время ранее, еще не обеспокоенное суетой — в доме тишина и покой. Этот, наверно, спит. Крадусь тихонечко на кухню, стараясь ничего не ронять, не греметь и не шуметь. Фартуку — менеджерский привет! Размещаю цветы в вазе на окне и ощущаю, как меня начинает мучить приступ хозяйственности, который проявляется зудом в руках и избытком энергии. Ого, второе дыхание открылось не иначе, видимо, далекая генетическая ветвь проявляется, склонная к хозяйственности. Надо у маман уточнить, кто у нас такой домовитый был в предках, что его (её) даже при смерти тянуло пироги готовить? Или это голод? Реально оценив собственные возможности в кулинарии, делаю бутерброды и кофе. Затаённых эстетов у меня в родне большинство, поэтому украшаю еду веточками зелени и помидорчиками. Вот наш ответ "Мутагенезу" — физический труд, здоровый аппетит и здоровый сон. С комфортом размещаюсь на диване. Выбираю самый большой и завлекательный бутерброд. Открываю рот широко, с запасом и, держа еду двумя рукам, готовлюсь отхватить кусок понажористей. Это пускай девы-интеллектуалки, увлекающиеся высоким искусством и философскими беседами, едят маленькими кусочками и на людях. Нам, менеджерам, питаться удается редко, урывками, посему мы ценим каждую доставшуюся нам калорию. В момент торжества хищника над добычей в кухню, резко открыв дверь, входит Макс. "Едрить твою бабушку в кападастер!", — думается мне. От неожиданности резко дергаюсь, конструкция у меня во рту начинает трепыхаться, помидорчик прицельно затыкает дыхательное горло, а все остальное панически разваливается прямо в руках. Чтобы добить меня окончательно, прабабка в подсознании язвительно отмечает, что к старшим надо относится с уважением и не хамить, после чего пропадает, оставив один на один с удушьем, возмущением и жалобами Высшим силам о несправедливости. Видать, Максовым предкам отправилась ябедничать о моих обзывательствах.

Честно говоря, кода представляла свою кончину, мне виделось это как-то иначе. Скорбящие родственники и соратники, развеивающие прах героя над рекой, или внуки и правнуки, плачущие на могиле любимой родственницы. Если бы хорошо провожали в последний путь и не зажали денег на венки, я бы торжественно поклялась не подселяться ни кому в подсознание и не портить жизнь моралями и наставлениями. Но, с моим везением, мне уготована смерть от бутербродного позора — преждевременная, не эстетичная и обидная.

Меня всегда поражали лица старых людей своей гармонией. Знание и опыт отражались в них уверенностью, четкими линиями морщин, убеждённостью взгляда, пониманием чего-то — мне ещё не доступного. Есть в чертах много пережившего человека что-то важнее, чем молодость и юность. Вот здесь, рядом с губами — следы улыбки, когда твой ребенок первый раз начал ходить; сам научился читать; получил пятерку по математике и очень ей гордился; поступил в институт. Между бровями складка, от той бессонной ночи, когда ждали скорую помощь, кусали губы и не знали, как ему помочь; от того, что беспокоились и не могли заснуть, когда он первый раз уехал далеко, заверив, что всё будет в порядке. А виновники этих морщинок и складок, уже здоровые дяди и тети, которые живут своей, самостоятельной, взрослой жизнью и даже не подозревают, что подожжённый ими ковер, разбитые локти, юношеские прыщи и первая мини-юбка отпечаталась линиями на родительском лице — вот здесь, рядом с глазами, и немножко на лбу, пересекаясь и сливаясь со следами от болезни отца и заломом, когда первый раз прихватило сердце и стало вдруг страшно и гулко. В этих морщинах тайна и загадка, постигнуть которую я не заслужила. Скончаюсь позорно — молодой и гладкой как коленка, без следов жизненного пути на лице!