— Э? — спрашивает она. Ее взгляд перемещается на изливающийся из двери позади меня дым. Нарастает паника. — Э? Э-э-э-ээааа! — кричит она.
Размахивая руками, Морковка начинает безумный танец. Она бросается из сторона в сторону, как будто это она горит. Пока Морковка предается истерии, немного сдвигаюсь и прикрываю дверь. Не хотелось бы, чтобы она получила идею.
Фыркаю. Ага. Как будто Морковка что-нибудь заметит.
— Что нам делать? Что нам делать? — спрашивает Морковка, вымаливая у меня ответ. Она снова кричит: — Ээааа! Пожар! Помогите! Пожар!
Кхе. Кхе. Мне не приходится подделывать кашель. Сжигать платья это отличная забава. Дышать дымом… уже не очень.
— Пожалуйста! — восклицаю я. Стараюсь изо всех сил, но у меня не получается сравниться с ужасом в голосе другой девушки. — Пожалуйста, вы должны позволить мне выйти.
Морковка дико смотрит на меня.
— Конечно, вы можете выйти! Быстрее. Быстрее. Уходите, пока не сгорели! Аааа!
Ухмыляюсь и вылетаю из комнаты, захлопнув за собой дверь. Секундой позже вновь соскальзываю в роль перепуганной девушки и кидаюсь в руки Морковки. Захватываю ее в крепкие объятия и стараюсь пустить слезы. Собираюсь начать рыдать, но Морковка превосходит меня.
— Так страшно, — всхлипывает Морковка. — Что же нам делать?
Хлопаю ее по спине, моя рука медленно поднимается все выше. Останавливаюсь, когда достигаю ее шеи. Страх. Тело дрожит. Зубы сжимаются. Пытаюсь успокоиться, сделав глубокий вдох.
Это помогает. Немного.
Мои пальцы замирают между четвертым и пятым позвонком Морковки, я направляю ки. Агония. Концентрация раскалывается. Ки колеблется от потери сосредоточения и полностью рассеивается, когда по моей ауре проносится мощный разрушительный резонанс. Но, на кратчайшее мгновение, я формирую иглу грубой духовной иглы и наношу удар.
Зрение чернеет. Колени ударяются о землю, и в меня врезается тяжелый вес. Пошатываюсь, но остаюсь в вертикальном положении. Жгучая боль возвращает мне сознание. На шею давит болезненный овал, драгоценный камень колье поджаривает мою кожу.
Моргнув, осознаю, что мои руки держат мягкое женское тело — Морковку, лишившуюся сознания из-за активированной мной точки нажатия.
На меня накатывает облегчение. Сработало.
Поправляю хватку и перебрасываю Морковку через плечо. Возвращается улыбка. Разрешение выйти наружу? Получено. Сопровождение? Имеется. Я вправе идти.
Начав бежать по коридору, нахожу момент позлорадствовать. Плохо подделав голос Морковки говорю:
— Куда вы хотите пойти, Саотоме-сама?
Переключаюсь на свой жеманный голос.
— О, я бы хотела прогуляться на улице.
— Конечно, Саотоме-сама, ваше желание для меня приказ.
Невероятно сложно сопротивляться маниакальному смеху, но я стараюсь изо всех сил.
Дз-з-зынь!
Громоподобный рев пожарной сигнализации перекрывает все остальные звуки. Мой побег больше не тайна. Но хаос и смятение продержатся еще какое-то время и послужат мне при этом щитом. Больше нет времени, чтобы тратить впустую, моя пробежка превращается в стремительный рывок.
Сворачиваю на перекрестке коридоров, мельком взглянув в сторону смотровой. Пусто. Как я и думал. На этой позиции только одна девушка, и это та девушка, что отвечает на вызов. Спустя два шага восторг умирает. Слева от меня в коридор выходит девушка в зеленом. Сжимаюсь, молюсь и прыгаю. Мое тело пролетает по низкой дуге, проходящей над выступом смотровой, прежде чем врезаться в землю позади нее.
Кидаю взгляд назад. Эмико вспыхивает, ее одежда превращается в стальные латы.
Она меня не заметила? Ни за что. Абсурдная мысль. Я прыгнул прямо в поле зрения Эмико, и скорость моего движения привлекла бы внимание. Как бы это ни было невозможно, она продолжает бежать.
Значит, Эмико проигнорировала меня.
Почему?
Вопрос со слишком многими ответами. Приказы Эмико, возможно, не подразумевают моего присутствия. Возможно, она не узнала меня… или, может быть, только может быть, Эмико позволяет мне сбежать.
Никак не узнать. Но я запомню на будущее этот инцидент.
Сворачиваю в сторону и забрасываю свое тело под стол. Подтаскиваю Морковку как можно ближе, эффективно скрывая нас обоих из виду. Когда нас больше не видно, вытаскиваю свои очки. Нужно было с самого начала их надеть, но я подзабыл о их существовании.
Перелистываю список выбора и активирую режим аур. Линзы загораются, окрашивая мое видение фиолетовым и зеленым. Фиолетовый означает «махо-сёдзё». Я пытался это изменить, но сдался через полчаса.
Взглянув на себя, хмурюсь. Мое тело покрыто жирными пятнами разложения тэнки. Загрязнение расползалось всю неделю при помощи и содействии модификаций Митико. Сколько пройдет времени, прежде чем оно поглотит меня целиком? Продвижение фиолетового, возможно, бессмысленная метрика, но мне она представляет грозный образ. Я становлюсь махо-сёдзё. Скоро я навсегда буду одной из них.
Мне не нравится эта идея, тем более что мне придется еще раз использовать тэнки, когда я вернусь за Аканэ.
Отрываю взгляд от себя и окидываю весь коридор. Моя осторожность вознаграждена. В быстром темпе приближается фиолетовый призрак. Вдохновившись паранойей, проверяю жизненные признаки Морковки. Она без сознания и в ближайшее время это не изменится.
Дзз…
— Рин!
…зынь!
Крик Камико едва различим на фоне пожарной сигнализации.
Фиолетовая фигура подходит к столу. Дерево надо мной немного наклоняется, когда Камико опирается своим весом на столешницу. Раздается смутное бормотание, звук приглушен звоном сигнализации, затем фиолетовый призрак отходит.
— Рин! — еще раз выкрикивает Камико, шагая через задымленный коридор.
Жду, пока Камико не оказывается в десятке метров от меня, прежде чем выпрыгнуть из-под стола, таща за собой Морковку. Быстро и незаметно ускользаю, пока Камико повернулась спиной. Едва я оказываюсь за углом, продолжаю свой рывок к собору.
На бегу смотрю из стороны в сторону. Большинство комнат пусты. Но в некоторых меня преследуют призраки плененных девушек. Их силуэты демонстрируют смешанные цвета, зеленый и синий, покрытые фиолетовым. Заставляю себя игнорировать их, всякий раз задумываясь: это Аканэ? Не останавливайся, Ранма. У тебя нет времени на поиски. Сперва побег. Когда буду на свободе, когда сорву со своей головы тиару, тогда и только тогда я смогу ее спасти.
Без дальнейших неприятностей врываюсь в собор. Оказавшись внутри, резко поворачиваю в сторону тяжелых дубовых дверей и в заносе останавливаюсь.
Б-бух. Все звуки приглушены, звон пожарной сигнализации сведен к далекому жужжанию. В течение двух секунд я слышу лишь стук своего сердца.
Мой путь перекрыт.
Глубоко под печатью, начертанной на гранитном полу, лежит гигантский волк. Хоть и погруженный в землю, его светящийся призрак сияет сквозь нее, отлитый моими очками в темно-красный цвет.
Верховой Гёндуль.
Б-бух.
Он спит
Мое сердце замедляется, а дыхание успокаивается. Уф. Испугался без причин. Как глупо с моей стороны. Расслабившись, шагаю вперед.
— Я вижу тебя, человек, и я знаю, что ты видишь меня, — говорит глубокий голос. Слова гремят по залу, эхом отражаясь от стен, пока не раздаются со всех сторон.
Волк встает. Он ставит свои мягкие лапы на землю и давит. Шаг за шагом, он поднимается. Зверь восходит сквозь камень, грязь и глину, как если бы они были одним лишь воздухом. Призрачная голова волка пробивает гранитный пол. Затем, одним последним рывком, он выпрыгивает наружу.
Отключаю режим аур как раз чтобы засвидетельствовать отвердение волка. Туманная плоть из серебристого света определяется. Прозрачная кожа утолщается в пальто серого меха. Конечности обретают массу и мышцы. Фантазия облекается веществом, когда зверь переходит из царства смерти к жизни.
Он огромен. Волк возвышается надо мной, его тело возносится на полпути до потолка собора. Он перекрывает обе стороны прохода, не оставляя места для побега. Страха больше, чем от духовного присутствия волка. Сакки. Оно покрывает все — смертоносный, удушающий воздух, что угрожает вдавить меня в землю.
Но я не дрожу.
— Эм, мы с Морковкой просто… эм… собрались прогуляться. Так что, может быть, прихватить собачьего лакомства, когда будем возвращаться? — предлагаю я.
Со стороны волка раздается низкий рокот, похожий на отдаленный гром. Он подходит ближе, опустив морду так, что нос зверя оказывается лишь немного выше моей головы. Он вдыхает, поток воздуха вцепляется в мою одежду.
— Я чувствую на твоей одежде запах дыма. Я слышу тревогу. Я знаю кто ты, Саотоме Ранма. Ты сразилась с Избравшей и проиграла. Теперь лунная королева объявила тебя своей.
Мои глаза темнеют.
— Она может объявлять, что захочет, но я не склонюсь. Так что сделаем? Хочешь сразиться? Или ты отойдешь с моего пути, собачонка?
— Собачонка, — рычит волк. — Не принимай меня за пса, смертная. Я Гарм, сын Фенрира, однопометник Сколь и Хати. Мои братья проглотят солнце и луну, и мой вой возвестит Рагнарёк. Я служу Избравшей лишь потому, что мою шерсть может окрасить малиновым и что моим челюстям никогда не хватает плоти смертных. Я. Не. Пес.
Великий волк, Гарм, склоняет ко мне голову.
— Ты не претендуешь быть хозяйкой, девочка, но я вижу лишь дерзкую рабыню. Сразись со мной, если посмеешь. — Губы Гарма раздвигаются, открывая ряды пожелтевших зубов, длинных как кинжалы. — Да. Сразись со мной. Покажи мне силу, что остановила Избравшую. Напои меня своей жаждой крови. Сокруши мои кости и разорви мою плоть. Если твоя сила истинна, а твоя ненависть безгранична, я с удовольствием откажусь от этой дуры Гёндуль, что сковывает себя честью.
— Лежать! И не двигаться, — рявкает женщина.
Прежде чем я успеваю осмыслить слова, агония вбивает меня в пол. Мое зрение окутывает чернота, а мои чувства дрожат.
— Ты не нанесешь ни удара, Гарм! — кричит Камико. Женщина врывается в комнату. — Саотоме-тян принадлежит Институту. Это понятно? Или мне нужно позвать директора?
— Ты грозишь мне лунной королевой? — Глубокий смешок эхом отражается от стен. — Дрожу от ужаса. Эта лжебогиня для меня ничто, — злорадствует Гарм. Он вплотную приближает свою морду, его челюсти разведены так широко, что в один укус могут проглотить крошечного человечка.
— Ты говоришь эти слова, демон. Тем не менее, ты ничего не делаешь, — вызывающе говорит Камико.
Пф! Из ноздрей Гарма вырывается поток воздуха. Огромный зверь поворачивается и бежит к начертанной печати. Тело волка рассеивается серебряным туманом, прежде чем погрузиться в землю. Прежде чем зверь исчезает в земле, Гарм поворачивает голову и говорит напоследок:
— Забирай ее, если хочешь. Я ищу окутанного смертью воина, а не выставленную перед людьми напоказ милую безделушку.
После этого Гарм сливается с камнем.
Камико сердитыми шагами пересекает зал. С земли поднимаю на нее глаза, не осмеливаясь бросить вызов второй дозе агонии.
— Гёндуль я понимаю, но почему директор мирится с этим зверем превыше меня, — ворчит Камико. Она останавливается рядом с моим распростертым телом и встречается со мной взглядом. Ее выражение досады быстро обращается раздражением.
— Избавь меня от этого взгляда, Саотоме-тян. Я не в настроении. Вставай и иди за мной. Пусть директор разбирается с сегодняшним наказанием.
Камико отворачивается и идет в сторону задней части собора.
Встаю и кидаю на Камико еще один взгляд. Проклятье. Так близко. Если бы не этот чертов пес, я бы уже давно ушел. С мелочным чувством кидаю бессознательное тело Морковки в проходе между скамьями. Мягкая агония сообщает мне, что я позволил Камико слишком отдалиться, так что приходиться догонять.
Из собора мы выходим в часть здания, в которой я никогда еще не был. С любопытством осматриваю богатые коридоры. В маленьких нишах стоят антикварные стулья и столы. Стены увешаны картинами, все демонстрируют великолепные особняки и чуждые пейзажи. Свет дают хрустальные люстры, светящиеся маленькими похожими на свечи огоньками.
Не проходит и минуты, как Камико толчком открывает пару широких двойных дверей и проходит в небольшую приемную. Когда мы входим, красивая молодая женщина встает и приседает перед нами обоими в реверансе.
— Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ.
Камико подходит к столу секретаря и опирается на темное дерево.
— Дзюн, пожалуйста, сообщи директору, что Саотоме-тян дотла сожгла свою комнату, пытаясь сбежать.
Молодая женщина, Дзюн, потрясенно смотрит на меня, что я встречаю усмешкой.
— Неплохо, если это будет сейчас.
Дзюн резко возвращает ей внимание.
— Конечно, Огура-сэнсэй. Прямо сейчас, — быстро говорит она. Секретарь исполняет еще два реверанса, прежде чем скользнуть в комнату позади.
Камико игнорирует меня и постукивает пальцами по дереву. От нечего делать сажусь. Стул жесткий и неудобный. Проглядываю журналы, разложенные на низком столике. Скучно, скучно, и еще более скучно. Смотрю на рассеянную Камико. Прекрасный шанс проверить теорию. Небрежно вытаскиваю из стаканчика небольшую ручку. Держу ее между двумя пальцами и…
…кладу ее обратно.
Хмурюсь и пробую еще раз. Потянуться. Взять. Прикинуть, как воткнуть ее в затылок Камико. Вернуть ручку в стаканчик.
Кратковременное замешательство искривляется дерзкой улыбкой. Вот оно что. Защита Камико это аура ненасилия. Но как мне обернуть это себе на пользу?
Какие бы планы я не придумал, их приходится отложить, когда секретарь скользит обратно в комнату.
— Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ, — вновь приветствует она. — Директор говорит, что Саотоме-химэ ожидают внутри.
Встаю и направляюсь к двери.
— Не так быстро, юная леди, — резко говорит Камико. — Сперва несколько основных правил. Ты говоришь лишь тогда, когда скажут, и с достоинством стоишь в стороне. Это ясно, Саотоме-тян?
— Да-да, — отвечаю я. Вздрагиваю, когда меня пронзает нож агонии.
— Кхм. — Суровый взгляд Камико ясно дает понять, что на этот раз она колебаться не будет.
Стискиваю зубы.
— Я понимаю, Камико-сэнсэй, — повторяю я с притворной вежливостью.
— Лучше, Саотоме-тян. Мы вас еще исцелим. Теперь идите. Директор ждет.
* * *
Кабинет директора огромен. В центре комнаты доминирует большой стол из красного дерева, как физическое проявление власти. Позади него возвышается одинокий витраж с уже знакомым обвитым винной лозой серебристым полумесяцем. Сквозь него просачивается свет, окутывая Артемиду ореолом силы. По сторонам от окна пара высоких полок, набитых сотнями заплесневелых старых книг и древних безделушек. Остальную комнату дополняет выставки старинного оружия, доспехов и искусства.
Глаза директора на мгновение перескакивают на меня и отбрасывают мое присутствие. Держа в мыслях требование Камико, отхожу в сторону и тихо встаю. После этого сосредотачиваю свое внимание на сидящем напротив Артемиды пожилом джентльмене. Он стар, его лицо морщинится складками жира. Он одет в темный костюм, а его темные глаза, когда я вхожу, мерцают силой, не связанной с полем боя.
