Право первородства - общий файл

И вдруг нелюдь захрипел, изо рта-разреза хлынул поток темной крови, занесенный для удара топор вывалился из рук. Безжизненное тело рухнуло прямо на Неодима, заливая его своей кровью. Тот с содроганием рванулся прочь, отталкивая от себя отвратительную морду. Только вскочив на ноги, колдун увидел причину своего чудесного спасения: между лопаток нелюдя торчал тонкий изогнутый клинок. В пятидесяти шагах от него, у колонны Извечного Пламени стояла княжна Мелания.

Неодим мельком улыбнулся ей и помчался дальше. Слишком быстрая победа Всеслава над только что непобедимо могущественным Прохором не давала ему покоя. Колдуну удалось на бегу отмахнуться от еще одного нелюдя, ранив в бок. Сумел избежать схватки с еще одним, швырнув в глаза горсть песка.

Но уже приблизившись, он понял, что не успевает.

В этот момент полукровка неожиданно рванулся вперед.

"Он все еще в сознании, — мелькнула у Всеслава запоздалая мысль, — притворялся..." Но было поздно. Последним осмысленным усилием, собрав остатки ускользающих сил, старик нанес отчаянный удар посохом — и заостренный конец его насквозь пронзил грудь князя.

— Всеслав! Нет! — прокатился над лугом звенящий голос Мелании. Все — и люди, и нелюди — на мгновение обернулись, прекратив свои поединки. Словно ощутив, что произошло нечто важное, решающее.

Потомок богов и вершняитов не зря хвастался своим опытом и умением. Он быстро сумел распознать, какие силы привел в действие князь. И в первый момент похолодел от страха, ибо остановить сосущие щупальца Эфира невозможно. Они уберутся прочь лишь тогда, когда его жизнь будет выпита до конца.

Но старик справился с собой, и сообразил, что лазейка есть.

Слабое место в колдовстве могучей воздушной стихии — смертное тело князя, которое служит проводником ее силы. Притвориться умирающим раньше времени не составляло труда: ослепший и оглохший от боли Всеслав почти ничего не замечал.

И ударить единственный раз.

Князь был еще жив, но без сознания, когда Неодим отшвырнул от него остервенело нажимающего на посох полукровку. Щупальца Эфира отцепились от Всеслава, когда угасшая жизненная искра не смогла их удержать.

Прохор уже так ослабел, что умертвить его можно было одним хорошим пинком. Однако колдун решил, что право на казнь принадлежит не ему.

Неодим одним быстрым движением вырвал из раны посох, вызвав хриплый стон князя. Зажал хлынувшую кровь.

Подбежала Мелания. Прекрасное лицо невероятно побледнело, но действовала она четко и уверенно. Кровь мгновенно запеклась и остановилась, когда девушка прижала к ране нагретый нож. Разорванный плащ перетянул грудь Всеслава, но больше ничего сделать было невозможно, Неодим это видел. Однако Мелания не останавливалась. Быстро шепча заклинание, она вливала в безжизненное тело брата свои собственные силы. И не обращала внимания на уговоры Неодима, пока подоспевшая Цинтия не прервала колдовство.

— Что ты делаешь? — в ярости крикнула Мелания. Ее глаза пылали от непролитых слез, лицо искажало страдание. — Он же умирает!

— Ты не сможешь помочь, — мягко сказала девочка. — Тех сил, что ты способна отдать без ущерба для себя, не хватит. Рана смертельна.

Но княжна не слышала, не желала видеть правды.

— Да что понимаешь, ты, Средоточие! Ты бессмертна, жизнь каждого из нас — скоротечный пустяк. На наше место придут следующие, которых ты столь же легко отпустишь. Один уйдет раньше, другой позже — какая разница! А вот у нас другой жизни нет! И ты, — бросила она Неодиму, — всегда ненавидел Всеслава, потому что завидовал. А теперь хочешь, чтобы он скорее умер!

Неодим справился с собой. Только черты стали чуть более жесткими — но он промолчал.

А Цинтия отпрянула так, словно получила пощечину, глядя на Меланию огромными, полными обиды глазами. Княжна смотрела с вызовом, кусая губы, и была готова вновь взяться за бесполезное и губительное для себя колдовство. Но в этот момент Всеслав застонал и открыл глаза.

— Мелания! — строго прервал он почти прежним своим, сильным и властным голосом. Но закашлялся, на губах показалась кровавая пена. Всего за несколько минут кожа приобрела восковой оттенок, скулы заострились, а глаза безжизненно потускнели.

Рыдая, княжна приподняла его голову и поднесла ко рту поданную Цинтией берестяную кружку с холодной водой. Всеслав жадно глотнул несколько раз, и обессиленно откинулся на спину. Оставшаяся вода пролилась на шею.

— Не глупи, сестра, — проговорил он, отдышавшись. — В тебе говорит боль утраты, но нужно взять себя в руки. Помни, ты — Владиславна. Есть более важная задача, чем погубить себя, тщетно пытаясь спасти мне жизнь.

— Какая задача может быть важнее? — не сказала — простонала Мелания.

— Ты должна возвести на престол законного князя, — твердо сказал Всеслав. Он поднял руку и указал ослабевшими пальцами. — Ему не справиться без твоей помощи.

Проследив за его жестом, Мелания увидела на месте недавней огненной колонны вихрь крупного серого пепла, быстро уносящийся ввысь, к налившимся серостью тучам. Только сейчас заметила, что невыносимая жара спала.

В центре черного, оплавленного до зеркального блеска круге стоял Павел, сжимая в поднятом над головой кулаке Средоточие. От Центра магии расходились волны торжествующе яркого света.

На осунувшемся, покрытом гарью лице отражалось такое истощение сил, что Павел почти повис на подбежавшей к нему Наташе.

Глава XVII

Дым над водой

Как-то само собой замерло сражение. На ногах оставались около двух десятков пришельцев и одиннадцать рыцарей-магов. Еще шестеро нелюдей и четыре человека подавали признаки жизни — их тут же взялись перевязывать собратья.

Все понимали, что исход битвы решен, и нет смысла проливать кровь дальше.

Ветер стихал, унося прочь остатки пепла. Налитые свинцовой тяжестью грозовые тучи постепенно рассеивались, так и не пролившись дождем. После недавнего рева и грохота стихий наступившая тишина казалась звенящей, как натянутая тетива. Каждый звук далеко разносился над пепелищем.

Воины подбирали брошенное оружие и доспехи. На пригорке начали мечами и щитами рыть две большие могилы. Кто-то привел из зарослей понуро ступающих лошадей — те виновато косились на хозяев из-под всклокоченных грив.

Перемазанный сажей и покрытый потом, но довольный Рома с наслаждением вытянулся на земле, глядя в проясняющееся небо.

Тяжело опираясь на Наташу, к Всеславу подошел Павел, рухнул рядом. Оценивая справедливо, он выглядел не менее изможденным и не более живым, чем умирающий князь. В запавших глазах с обгорелыми ресницами отражалась только усталость и безразличие. Средоточие спасло ему жизнь, но оно было всего лишь линзой. Защищаться от чужого колдовства пришлось ему самому.

— Держи, — прохрипел Павел, протягивая Средоточие Всеславу. Звук царапнул обожженные связки, и он мучительно закашлялся.

— Нет.... оно принадлежит тебе... — слова давались князю с трудом. Почти после каждого он вынужден был отдыхать.

— Да зачем мне Центр магии? — Павел так удивился, что забыл о боли в горле. — Я не князь и не желаю им становиться. Я принадлежу другому миру, какой из меня властитель?

— Защитить... Княжество сможет лишь... законный наследник Владислава... И более никто.

— Какая чушь! Посадить на престол последнего крестьянина Княжества будет разумнее, чем меня. Он хотя бы будет знать, чем управляет, а кто я такой? — возмущение перевесило усталость. — Я не подозреваю, на каких принципах строится ваш мир, я не имею никакого понятия о магии, я не знаю ни истории, ни географии планеты. А известные мне законы физики в нем не действуют, или действуют иначе. В конце концов, я не хочу никем повелевать! Во мне нет ничего от правителя, кроме капли крови Владислава, о котором до сегодняшнего дня я даже ничего не слышал.

Лежащий в полубеспамятстве старик Прохор дернулся, но Неодим крепко держал Охранным заклятием. Больше он не намерен был совершать ошибок.

Мелания в упор посмотрела на встревоженного, растерянного двадцатипятилетнего парня, который после спокойной, ничем не примечательной жизни узнает, что является законным властителем далекого государства, и слегка улыбнулась. Ее глаза прояснились, и хотя где-то на дне их плескалась неизбывная грусть, княжна уже взяла себя в руки.

— Я могу ответить тебе одно: ты всему научишься. Я понимаю, — предвосхитила она новые возражения, — что ты не хочешь перемен, но никто из нас не выбирает свою судьбу. Она предопределена при рождении, и ни ты, ни я не в силах ничего изменить. Думаешь, будь у меня выбор, я согласилась бы родиться княжной Владиславной? И я не знаю, кому из нас повезло в жизни больше: мне ли, которая с самого начала знала об уготованной участи — или тебе, который двадцать пять лет наслаждался беззаботным существованием, прежде чем услышать правду. Тебе предстоит взвалить на плечи тяжкое бремя власти.

— Но что, если я откажусь? — запальчиво выкрикнул Павел. — Вы закуете меня в цепи и насильно усадите на трон?

Мелания молчала. В самом деле, новоявленный Владиславич не был связан чувством долга по отношению к Княжеству — что ему за дело до чужого мира, до незнакомого города, до неизвестного народа?

И тут неожиданно заговорила Цинтия:

— А ты не спеши возмущаться, — шепнула она. — Никто и никогда не принудит тебя вступить на туманную дорогу среди зыбких топей — никто, кроме тебя самого. Прежде чем кричать, упираться и возражать, просто прислушайся к себе. Попытайся проникнуть в глубину души и представить тот единственный путь, что она уже давно видит для себя.

Павел осекся. Молча глядел на Цинтию расширившимися глазами, и постепенно его лицо искажалось все большим ужасом.

Перед внутренним взором одна за одной развертывались картины грядущих событий. Он не мог предположить, когда и как они произойдут, чем завершатся, и произойдут ли вообще — образы были слишком мимолетны, чтобы в полной мере оценить и понять. Но точно знал, что все видения — его вероятное будущее, та борьба, те труды, что ему предстоят. Картины проносились мимо, сменяли одна другую: высокие башни Червонгорода, яшмовый княжеский кабинет, деревянные причалы с парусными, похожими на ладьи кораблями. Узкие, кривые улицы с невысокими каменными домами, мощенные брусчаткой площади с лавками и трактирами. Сложенные из толстенных бревен ворота, окованные железными пластинами, у которых несут караул стражники в стальных панцирях, с луками и алебардами. Вьется пыль над несущейся во весь опор конницей, раздается подобный грозовым отголоскам грохот копыт и лязг металла. Трещат поленья в бивачном костре и хлопают на ветру шелковой палатки. Пляшет и чадит пламя факелов, бросая неверные отблески на сырые камни подземелий, доносится отдаленный мерный звук падающих капель. Чудные руны густо покрывают пергамент пыльных свитков, сердится на непонятливость ученика магистр Аверьян — его глаза покраснели от бессонницы.

Как не искал Павел в этой сумбурной, бессвязной череде, ни разу не увидел привычных образов мира, где родился и прожил всю жизнь.

— Это ты забралась мне в мозги, да?

— Нет, что ты. Я могу влиять на Владиславича, и то незначительно, лишь пока он об этом влиянии не догадывается. Все, что ты чувствуешь — твое и только твое решение. Такова воля сил, что много выше и богов, и вершняитов — тех самых, что в незапамятные времена придумали истинную и безусловную Справедливость. Ни смертный, ни бессмертный не сможет жить дальше, не выполнив своего главного предназначения, ради которого и появился на свет. Твоя судьба тебе известна.

— О, Боже, — сдавленно прошептал Павел, глядя на мягко светящийся камешек в руке. Потрясение было слишком сильно. — У меня и в самом деле нет выбора. Мне больше нет места в моем мире. Но это чушь, бред! — вдруг снова вскинулся он. — Вы все просто белены объелись. Пусть, переданные от предка силы, пусть это дикое право первородства, но ведь этого мало! Способность править и повелевать определяется не рождением, а воспитанием! Иное — невозможно.

Мелания мягко улыбнулась каким-то своим мыслям, но не спешила высказать их вслух.

— Ты пытаешься мерить мир магии по меркам "погасшей" Земли, — ласково возразила Цинтия, — а это неправильно.

Павел подозрительно зыркнул на нее: не насмехается ли.

— Вот именно, — буркнул он, но уже не столь уверенно. — Я понятия не имею о том, как мерить мир магии.

— Для мира магии есть только одно твердое правило, — неожиданно вмешался колдун Неодим, с улыбкой глядя на княжну. — Это правило звучит так: ничего невозможного нет.

Сказать, что Павел был растерян, значит ничего не сказать. Однако решение и твердая убежденность в правильности единственного выбора уже настойчиво заявляли о себе.

На протяжении этого разговора Наташа с замиранием сердца прислушивалась к каждому слову, надеясь, что свалившаяся на голову сила и власть не привлечет его, не затуманит разум. Так же, как и Павел сам, девушка полагала неестественным и глупым возводить на престол человека лишь потому, что в нем есть немного княжеской крови. Однако теперь сомнений не оставалось: невероятное все же произошло.

И что с того, что этот человек ничего не смыслит в чужом укладе жизни или правилах игры, в которую втянут? Ответ на возражения — два слова: магия и Средоточие. Ведь стал же Павел колдуном без каких-либо знаний, всего лишь держа в руке амулет. Да таким, что могущественный враг оказался не в силах его погубить. Ничего подобного не могло произойти в "погасшем" мире, где принц или княжич остается столь же уязвимым и смертным, как простой землепашец или скотовод. Но у Княжества иные законы...

Наташа опустила голову, ничего не видя перед собой и мечтая уже лишь об одном: чтобы ее отчаяния не заметили.

Через несколько часов молчаливые нелюди не простившись и ничем не проявив свое разочарование от поражения, покинули выжженный луг. Оставив только утоптанную площадку на том месте, где были похоронены павшие, с начертанным знаком — то ли надписью, то ли схемой. Да странный боевой трофей Неодима, на который никто не предъявил прав или требований.

Ни один нелюдь не пожелал даже взглянуть на недавнего предводителя — побежденного и жалкого.

Рядом с могилой чужаков насыпали небольшой холмик. Над ним возвышался спешно вырезанный из дерева крест — там покоились тела девятерых дружинников князя.

Уцелевшие воины собрали вооружение, приторочили к седлам одумавшихся лошадей. Соорудили носилки, уложили раненых рыцарей князя Всеслава, который вновь потерял сознание. Магистр Аверьян с Неодимом держали безвольно повисшего на их руках старика-полукровку.

Наконец, Мелания открыла врата. Рыцари-маги по очереди отвесили земной поклон обитателям "погасшего" мира и двинулись в портал, ведя в поводу нагруженных коней. Вот уже скрылись в темном портале вьючные лошади, вот медленно, осторожно отправились в путь носилки.

На востоке, за клочьями туч начинал робко алеть край неба.

Павел медленно прошелся по опустевшему берегу реки, впитывая в себя мельчайшие детали, словно впервые его увидел. У кромки воды сохранились кустики посеревшей от дыма, но живой травы. Река успокоилась после недавнего буйства, течение словно бы замерло, остановилось на время, чтобы проститься навсегда. Ее гладкая, неподвижная поверхность отражала просветлевший горизонт и устало поникшие деревья. Последние завитки дыма, волоча за собой шлейф из крупных хлопьев пепла и обгоревшей листвы, еще лениво танцевали на зеркальной поверхности воды, словно разряженные придворные дамы и кавалеры на старательно натертом воском паркете бальной залы.