Четвертый месяц зимы. Книга вторая: Плененная душа

Прерванный на полуслове Безымянный недобро сверкнул колючими глазками, да вперился в мастера сердито и пристально — будто пытался пропалить в непочтительном собеседнике дыру. Тем лучше! Огнезор уже отчетливо различал позади легкий плеск осторожных шагов. Его невидимая подмога подходила вовремя! И вряд ли старику стоило любоваться, как расходятся круги над безлюдной, вроде бы, тропкой...

Впрочем тот, казалось, никого не заметил.

Гильдмастер и сам видел девушек не без труда, словно картинку-головоломку, норовящую ускользнуть от невнимательного глаза. Ишины амулеты, похоже, работали исправно — и мужчина позволил себе ненадолго почувствовать облегчение.

— Давай сюда камни, а я расскажу, что и как, — меж тем, поняв, что щедрыми посулами да острыми взглядами жертву не проймешь, перешел к делу почтенный старец.

Огнезор вытряхнул из мешочка на ладонь настоятельский перстень да желтый императорский самоцвет. Жрец алчно потянулся к ним.

— Сначала схему ритуала, — сжал мужчина руку в кулак, скрывая вожделенную добычу от Безымянного.

— Конечно, конечно! — быстро закивал тот.

Потрепанный бумажный свиток лег на белый алтарь. Мастер ухмыльнулся, сгреб грязную бумагу и опустил на ее место камешек с кольцом.

Жрец мельком глянул на них — да вперился вопросительно в красный глаз гильдийного перстня, издевательски поблескивающий на Огнезоровом пальце.

— Этот я пока оставлю, — еще шире ухмыльнулся светловолосый. — Все-таки важная государственная печать... Вот пойму, что к чему в твоих древних каракулях, — и приступим... А до того мне без колечка по чину не положено...

Конечно, это была отговорка: перстень оставлял Огнезор у себя, как залог, — и оба прекрасно это понимали. Безымянному оставалось лишь стерпеть. Зло прищурившись, дернул он дряблым подбородком, но ругаться не решился. Вместо этого пустился вдруг в длинные объяснения, пафосно расписывая архаичные изыски ритуала и безграничную мудрость его создателей, — да так вжился в роль ментора, что напрочь позабыл о времени.

Огнезор его почти не слушал. Торопливо развернул он свиток, тотчас взявшись изучать сложный рисунок — и довольная улыбка почти сразу поселилась на его губах. Основа обряда была знакомой, а просчитывать каждую тонкость необходимого психического воздействия благодаря Вериной школе он мог на лету. Мастерство Разума в Гильдии тем и отличалось от шаманства диких одаренных, что опорой ему служили, прежде всего, острый ум да точная наука, и лишь потом — интуиция. А вот Безымянный, похоже, хоть и был древним да опытным, но умишком отличался весьма средним! Иначе как объяснить все те глупости, что он городил сейчас с таким вдохновенным видом? Пока усердствовал жрец, разливался весенней щебетуньей, расписывая сложность, запутанность и заумность древнего ритуала, Гильдмастер с невидимой Славой до мелочей успели разобрать старинную схему на свитке, вплетя в нее, вместо одного одаренного, сразу четверых. А старик так увлекся самолюбованием, что и внимания не обратил, как складывает тайком его "жертва" пальцы в загадочные, быстро сменяющие друг друга фигуры. Впрочем, гильдийный язык жестов появился меньше века назад, так что вряд ли тысячелетний отшельник действительно смог бы его расшифровать...

Наконец, красноречие жреца истощилось, свиток был отброшен в сторону, прямо в белую пыль под ногами, а кровавый перстень занял свое место на алтаре. Обряд начался.

Со стороны это было, наверное, знатное зрелище! Бубнящий что-то напевное себе под нос да приплясывающий возле белой плоской глыбы старикашка в хламиде — и напряженно застывший, безмолвный молодой мужчина, вцепившийся в камень до хруста в подрагивающих пальцах. Злая черноглазая девушка, небрежно положившая на алтарь ладони и следящая за каждым движением старика многообещающим хищным взглядом, — и бледное тощее существо непонятного пола, застывшее чуть в стороне и взирающее на таинство восхищенно-фанатичным взором...

Огнезору было не до веселья.

Ритуал выпивал его — душевно и физически, — безжалостно дергал за нервы, тянул жилы и кровь. Это было даже хуже прошлогоднего брачного обряда! Там они с Лаей соединялись добровольно, здесь же он вторгался насильно, и не к любимой женщине, но к сумасшедшим мертвецам, что ни знать, ни пускать его не желали...

Славе с Милой пока приходилось легче — их черед еще не настал. Они подхватят, когда будет нужно, вытащат, если станет совсем плохо... Сейчас Огнезор, как никогда, был благодарен Ише за совет и помощь. В одиночку он бы не выдержал.

Последние глухие слова сорвались у жреца с языка, колючий озноб пробрал каждого в пещере — и вдруг четыре бледных, бесформенных тени выросли над алтарем. Дрожащие словно дым, хлипкие и едва различимые глазом — но бьющие наотмашь яростной, дикой силой, замкнутой в тесное кольцо, крепко свитой в единый аркан. Миг — и резкий, хорошо просчитанный удар, обрушился на них, разрывая тысячелетнюю связь, выпивая то, что осталось от великих некогда мудрецов, растаскивая их в разные стороны...

Круг четверых разомкнулся.

Осколки беспорядочной чужой памяти хлынули в застывших молодых людей густой, колючей лавиной: сбиваясь кучками плавучего мусора, грубо налетая друг на друга, взрезая и разрывая ткань сознания. И было это... дьявольски БОЛЬНО! Темным мастерам, само слово "боль" изрядно подзабывшим, приходилось сейчас хуже некуда. Мила с первой волны взвыла диким зверенышем, мучимым жестокими мальчишками — и непробиваемая Слава вторила ей беспорядочными, грязными ругательствами (хорошо, что Ишины амулеты сделали жреца слепым и глухим!). Огнезор же едва стоял, до скрипа стиснув зубы, с трудом сохраняя неподвижность, все силы бросая лишь на то, чтоб не орать и не корчится в белой каменной пыли у подножия алтаря. Даже Лая, давно бестелесная, скулила вместе с ними, неслышно, но отчаянно — и призрачный голос ее, к ужасу Гильдмастера, с каждым мигом становился слабее и тише...

А затем натиск прекратился враз, оставив всех растерянными, задыхающимися, почти ослепшими. Чуть было не постигла их участь Иши — белые незрячие глаза, краски мира, принесенные в жертву Дару — и Огнезор откуда-то точно знал об этом, как знал теперь, если подумать, тысячи других вещей, никому не ведомых ранее. Они громоздились в его голове, причиняя боль и сбивая с толку — беспорядочные, сумасшедшие, необъятные. Тысячелетние знания древних мудрецов.

То, за чем и шел он в этот проклятый богами Храм!

Обрывки чужой, разрушенной личности кипели в мужчине, норовя утопить его собственную. И белесые фигуры над алтарем обрели вдруг для него тела и лица — мастер узнавал теперь каждого из призраков, хоть и видел их не своими глазами, а вспоминал не своей памятью.

Властный и суровый лорд-воин, неуловимо похожий на покойного Императора, возвышался над золотым самоцветом. Старик в белой хламиде, с длинной седой бородой, заплетенной в косицы, касался призрачными ступнями алтарного камня. Тихая, печальная старушка с укором застыла над храмовым кольцом. А к гильдийному перстню — поистине шутка богов! — прилагался цветущий лик молодой обольстительной леди. О да! Легендарным Гильдмастером Чернокровь оказалась фигуристая роковая красотка с томной улыбкой и неожиданно жестким, безжалостным взглядом!

В другое время Огнезор здорово повеселился бы, представляя, как вытягиваются от такой новости лица старых пней из Совета. Но сейчас было совсем не до того. Последняя волна ритуала тошнотой скрутила внутренности — и отхлынула, оставляя сосущую пустоту там, где только что бурлила сила нескольких одаренных.

Вязкое, ледяное спокойствие охватило Пещерный Храм.

Четыре призрачных фигуры, выцветая, дрожали над алтарем. Сзади болезненно стонала Мила, Слава все так же сыпала грязными проклятиями. Огнезор ждал.

Ритуал истощил его, он теперь совсем не слышал Лаиного голоса у себя в голове, не чувствовал привычной тени ее присутствия — и все усилия прилагал, чтоб только не думать об этом. Он просто ждал...

Хриплый старческий смешок неприятно заскреб по сводам пещеры, заставив призраков мерцать, словно воду от легкого ветерка.

— Теперь ты знаешь все, что знали они? Все запрещенные древние секреты? — веселился старый жрец. — Все тайны, что эти дураки боялись открыть остальным, но и страшились навеки унести в могилу? Всё? Всё? — уже совсем безумно хихикал он, почти приплясывая.

— Да, — невозмутимо проговорил мужчина.

Очередной смешок замер у старика на губах, он подобрался, забыв о недавнем кривлянии, приосанился, вновь обретя свое мрачное достоинство.

— Тогда ты знаешь, — сказал торжествующе, почти мстительно, — что ВЕРНУТЬ К ЖИЗНИ МЕРТВОГО НЕВОЗМОЖНО!

— Правда? — презрительно выгнул губы Огнезор. — Открою тебе секрет, старик: Я ЗНАЛ ЭТО ВСЕГДА! — он выдержал паузу, наблюдая, как меняется у того лицо, как злостью стирается привычное высокомерие. — ЗАЧЕМ ТЕБЕ НУЖНО БЫЛО УБЕДИТЬ МЕНЯ В ОБРАТНОМ? Вот что действительно интересно. Но скоро я узнаю, не так ли?

— Проклятый мальчишка... Ты...— задохнулся от ярости жрец.

— Что я? — так же бесстрастно продолжил мастер. — Ты заманил нас к себе. Связал запретным обрядом, зная, что Лая умрет. Наплел мне сказок, надеясь использовать чужое отчаяние для своих поисков... Но неужели ты, правда, решил, что можешь играть со мною таким образом?

— Конечно, могу! — неприятно оскалился старик. — Кто же, коль не я? Ведь это я — твой личный бог, мальчик! Твой создатель! Это я сотворил тебя! Я занялся уродцем в чреве потерявшейся в горах шлюхи! Я дал ему здоровое тело, прекрасное лицо, острый ум и сродность к божественному Дару! Я сделал из него тебя! — он издал еще один пронзительный смешок. — О! Не думай, ничем ты не был особенным! Я просто хотел создать себе идеальную оболочку, чтоб слиться с ней, наконец, покинув это старое тело, как делал это сотни раз до того. Видишь ли, я знал этих четверых еще при жизни, — взгляд его прошелся презрительно по угасающим силуэтам призраков. — И никогда не желал следовать их путем, навсегда быть привязанным к камню... Я выбрал иное бессмертие! Все было, как и сотни раз до того, пока эта дура не сбежала с новорожденным... — он замолчал, вцепившись в Огнезора глазами, ожидая от него страха, изумления — хоть какой-то реакции!

Только не пустого, вежливого безразличия! Не снисходительно поднятых вверх светлых бровей и этой сочувственной усмешки: словно последний жрец умершего Храма, гениальнейший и старейший из одаренных, — лишь какой-нибудь деревенский юродивый, что несет откровенную чушь!..

— Но это даже к лучшему! — мстительно прищурился старик. — Я звал. И знал, что твой путь рано или поздно приведет ко мне. А ты... Ты многого добился за эти годы! Роскошь и сила, власть и признание! Утраченные знания четырех! И вместо глупого мальчишки я получил истинного кровного, которым гордиться мог бы и сам Первый Бог! — он вновь уставился Огнезору в лицо, теперь уже в поисках гнева, вызова, самоуверенного отрицания...

Ничего. Лишь легкое скучающее любопытство.

— Что же ты прошлой зимой меня не тронул? — спросил мастер с вежливым недоумением.

На миг жрец стиснул зубы, засопел почти взбешенно.

— Ты хорошо был защищен во время ритуала, — с досадой выдавил он наконец.

— Но потом? Когда я вернулся с ее телом, слабый и раздавленный? Я не стал бы сопротивляться, даже вздумай ты на мне ритуальным ножом узоры чертить!..

— Заполучить тебя, свихнувшегося, чтоб навсегда заразиться твоей мерзкой скорбью?! — выдохнул старик с отвращением. — Я из ума еще не выжил!

"Сомнительно!" — так и хотелось с брезгливостью бросить Огнезору, но он благоразумно молчал.

Слишком тяжело сейчас давалось спокойствие.

Весь этот разговор, бессмысленный со стороны и даже дикий, скрывал за собой напряженную борьбу, хищное кружение двух рычащих волков, пока лишь принюхивающихся друг к другу, но готовых в один миг броситься вперед и порвать глотку...

Нет ничего хуже поединка двух одаренных! Разум против разума, воля против воли. Вначале — яд оскорблений, чтоб уязвить, вывести из себя противника, вязью резких фраз прикрыть осторожные невидимые касания, испытывающие врага на прочность. И все сильней они, эти касания, все настойчивее с каждой минутой — пока слова совсем не иссякнут, пока станет уже не до болтовни. И вот — лишь напряженная немая битва забирает все силы до последней. Глаза в глаза. Душа к душе. Можно сдаться или победить, выложившись до самого конца, — но хоть так, хоть эдак, рискуешь потерять себя...

Уже с первых слов жреца, с того нелепого его кривляния, Огнезор понял, к чему все идет. Не так уж много было на его веку таких поединков: пара учебных с Верой и Славой, один настоящий — со спятившим деревенским "колдуном", по ходатайству Храма и приказу Гильдии. Не чета старику с его почти тысячелетним опытом! Да и уставшим был сейчас молодой мужчина, вымотанным сверх всякой меры...

Безымянный Жрец выбрал для себя отличное время!

— Почему ты так уверен, что сейчас будет проще? — все же с вызовом ухмыльнулся Гильдмастер.

— Думаешь, у меня не выйдет? — всерьез взбеленился старик. — Конечно, заполучить взрослого человека, кого-то с уже сложившейся личностью, не так просто. Но проведенный ритуал ослабил тебя! Каждая поглощенная душа отобрала часть твоей собственной! Нужно время, чтоб восстановиться. А у тебя больше нет времени!

Рука жреца взметнулась, указывая на быстро тающую, уже едва заметную мглистую пелену на том месте, где были призраки.

— Так что скажешь, мастер?

Огнезор пошатнулся. Тяжелейшая усталость почти сковала его. Тело двигалось едва-едва, как в дурацком кошмарном сне. Легкий зуд появился в голове, затем вдруг усилился, стал неприятным, почти осязаемым, словно сухие старческие руки заскребли под висками, прокладывая себе дорогу. Невольно мастер скривился от отвращения.

— Четыре души для одного действительно многовато, — с трудом отступая от алтаря, проговорил он.

Жрец, не скрывая торжества, ни на миг не отрывая взгляда, медленно ступал следом. Ощущение скребущих пальцев становилось все сильнее, но Огнезор не спешил бить в ответ. Еще шаг. И еще. И еще один. Вот правое его плечо задело невидимую Славу, а локтя левой руки коснулись осторожно Милины пальцы...

Старик наступал все так же алчно и уверенно, не замедляясь, не ослабляя натиска. Он по-прежнему не видел и не чувствовал девушек! Ишины амулеты работали безупречно.

Гильдмастер позволил себе довольную улыбку.

— Я не настолько жадный, — вкрадчиво заговорил он. — Забрать все души одному? Зачем? Я поделился на четверых.

Амулеты осыпались трухой, повинуясь безмолвному приказу. Старый жрец застыл, ощупывая растерянным взглядом две возникшие рядом женские фигуры, перекидываясь с одной на другую, словно пересчитывая...

— Ты забываешь о той, с которой связал меня, жрец, — злорадно подсказал мужчина. — Нас все время здесь было четверо!

Чужая хватка дрогнула, ослабленная недолгой стариковой растерянностью, и Огнезор поспешил с радостью вышвырнуть незваного гостя из своей головы. Захлопнуть перед ним все двери. Закрыться и стать непроницаемым... Руки едва заметно дрожали от усилия, а к горлу подступала тошнота — проклятый ритуал вытащил из него куда больше, чем следовало.